Читать книгу Невразумительные годы - Александр Александрович Телегин - Страница 4

На другое утро Иван Иванович Чебак снова снарядил в дорогу свой «москвич». Но путь его не в поле на сенокос, а в Озёрск на рынок. Два раза в неделю он торгует там сметаной, маслом и творогом. У него есть постоянные клиенты, которые берут его продукты за милую душу, и это неудивительно: всё у него без химии: масло жёлтого цвета от одуванчиков, творог без крахмала, а ложка в сметане стоит по команде «смирно».

В городе у Чебаков живёт дочь, которая, не стесняясь, говорит всем, что её отец дурак:

– Он с мамкой всю жизнь работает, и всю жизнь ложит деньги на книжку. И всегда они у него там сгорают. На советской книжке было сорок тысяч. Я его сколько просила: «Папка, дай мне на кооператив!» Не дал. Теперь от них осталось сорок рублей. В прошлом году перед дефолтом попросила на машину – опять не дал. Опять всё сгорело. Но дурака ничто не учит! И сейчас то же самое: ложит и ложит. Накопит немного – несёт на книжку. Деньги никому не доверяет – сам ходит в магазин. Мамка у него просит: «Купи мне пряников». Отвечает: «Обойдёшься, они дорогие». Всё у него под замками, даже дровяной сарай, как будто кому нужны его паршивые дрова. Уезжает на сенокос – запирает птичник, чтобы соседи кур не своровали. Ну не дурак ли?!».

Фыркнул «москвич» – уехал Иван Иванович менять творог и масло на новую сумму для книжки. А я, свободный, как птица божия, пошёл посмотреть, кто к Терёшкину на приём приехал.

Едва я уселся на скамейку перед оградой, подкатила знакомая светлая «Волга» начальника районного управления сельского хозяйства Крутоярова. Но сегодня из машины вместе с больной его женой Надеждой Акимовной вышла ещё одна женщина. И только она появилась, мир стал другим – ярким, разноцветным. Есть же такие женщины, которым не надо беспокоиться о смысле жизни, он определён самим их рождением: у каждого, кто их встретит, заиграют в душе оркестры, и скажет он себе: не затем ли я родился, чтобы увидеть её?

Вся она была яркая, будто светилась: улыбкой, лучистыми глазами, волосами тёмной меди, в которых запуталось и играло горячее солнце. Они были свёрнуты в высокий узел на затылке, а по вискам, щекам, по лбу вились искрящимися змейками. Ей не могло быть меньше сорока лет, но на лице её не пролегло ещё ни одной морщинки, кожа была гладкая, нежная, чуть розовая. Впрочем, писать её портрет – святотатство. Всё равно, что скверному художнику писать Мадонну.

– Здорово, Пётр Петрович! – раздался у меня над ухом голос Крутоярова.

– Здравствуй, Всеволод Вениаминович, – опомнился я, и язык заплёлся у меня на его отчестве.

– Вы идите, я тут в тенёчке подожду, – обратился он к своим спутницам, и, кивнув им вслед, спросил: – Что, хороша?

– Не то слово… А кто это?

– Ольга Олеговна Кирьякова. Приехала погадать на сына. В горячую точку на днях уезжает.

– В Чечню? – спросил я.

– Ну да, куда ж ещё?

– Слушай, Всеволод Вениаминович, ты целый час с ней в машине ехал, а я так и буду здесь на скамейке сидеть, как пубель5? Давай как-нибудь встанем так, чтобы я её видел.

– Ишь бездельник! Накопил за каникулы тёмной энергии!

– Будто ты не бездельник! Какого хрена вы в своём управлении делаете? И хозяйств уже нет, а вы всё управляете.

– Мы не управляем, а даём рекомендации.

– И кому ваши рекомендации нужны?

– Никому. А нас куда деть? Сейчас не мы для управления, а управление для нас. Ну пойдём, пойдём, покурим во дворе, посмотришь на неё.

Мы вошли во двор и встали, привалившись к столбу калитки.

Ольга Олеговна стояла у крыльца не далее, как в десяти шагах от меня, я смотрел на неё почти неотрывно, делая при этом вид, что увлечённо беседую с Крутояровым.

– И чем ты думаешь кончатся наши реформы сельского хозяйства?

– Думаю, ничем хорошим. Дров опять наломаем, хозяйства разорим, что будет вместо них – пока неизвестно. Фермеры их точно не заменят. Да мне плевать! Жена бы поправилась, и идите вы все… со своим сельским хозяйством.

– А что с женой-то?

– Не знаю. Скорее что-то психологическое – страх смерти. Говорит: «ЕЁ чувствую. Копошится около меня, подкапывается. То в одном, то в другом месте болит». Несколько раз на проверку ездила в Город. Врачи ничего не находят, а она не верит. Уж я ей говорю: «Кончай ты искать, а то и правда найдёшь».

– А маг что говорит?

– Говорит, ничего нет, кроме чего-то там на печени. Да это, мол, у каждого второго в вашем возрасте: ничего страшного. Но лечить всё же взялся. Подожди, сейчас вспомню… Гемангиомы! Да у неё их и в нашей больнице нашли.

В это время в калитку проскользнула Таисия Пантелеевна:

– Люди добрые, пропустите меня без очереди! Мне только спросить у Павла Ивановича…

– А что спросить-то, Таисия Пантелеевна, – это я поинтересовался, радуясь поводу подойти поближе к крыльцу.

– Что с отцом моим будет, когда ждать?

У Чебачихи здесь в селе живёт сестра Катерина, а у неё – их с Таськой отец Пантелей Никифорович. Он уже давно болен – с января или февраля. То ему лучше, то хуже, а какая болезнь – бог знает. Наверно, просто старость – восемьдесят семь лет старику. Таська давно хочет спросить ясновидящего Павла Ивановича, когда он умрёт, но муж категорически против: «Будем мы ещё свои деньги всяким жуликам носить, не затем их зарабатываем». Он не сомневается, что Павел Иванович мошенник. Таськина сестра Катерина тоже против, но по другой причине: она верующая, а батюшка в церкви сказал ей, что грех обращаться к гадателям и целителям, этим притягиваешь к себе нечистую силу.

Так вот, видно, настал для Чебачихи удобный момент: муж в дверь, а она к экстрасенсу. Но пропускать её без очереди никто не хочет:

– Нам всем только спросить надо. Ты тут рядом живёшь, спрашивай хоть каждый день, а нам ехать.

Но Таська пошла к Надежде Васильевне, и та, как соседка, провела её без очереди.

– Ну что, тётя Тася? – спросила Надежда Васильевна, когда Чебачиха вышла.

Вокруг тут же собрался кружок любопытных. А я тоже любопытный: как тут не любопытствовать, и оказался совсем рядом с Кирьяковой. Какие же у неё глаза! Большие, светло-серые, с едва заметной улыбкой. Хороша! Как хороша! Одета просто: белоснежная блузка, чёрная юбка, чёрные туфельки-лодочки и ни одного украшения!

Что там Чебачиха говорит?

– Сказал, что умрёт не позже октября, – донёсся до моего сознания её голос.

– Не позже октября это когда? – спросил я. – Сейчас июль – это не позже октября, и тридцать первое октября – тоже не позже.

– Ой, точно! Ой, дура я! Растерялась совсем. А и правда, когда же? Ой, милые, пустите меня обратно, я переспрошу!

– Нет уж! Так целый день будешь спрашивать и переспрашивать! Да и женщина уже зашла.

– Считайте, тётя Тася, что Пантелей Никифорович помрёт в конце октября, – успокоила её Надежда Васильевна. – Если хотите, я у Павла Ивановича уточню.

– Спасибо, Надежда Васильевна, я ведь так и поняла, что в октябре. А, если узнаете, скажите мне, я вам маслица принесу свеженького – бесплатно, прямо из маслобойки.

– Хорошо, хорошо, Тася, иди с богом.

Чебачиха побежала к себе через дорогу, едва не угодив под колёса очередной подъезжающей машины.

Через десять минут вышла Крутоярова, а с ней Светка – важная секретарша:

– Кирьякова, проходите.

Ольга Олеговна молча проследовала за ней.

Прошло довольно много времени, прежде чем она вышла.

За это время Надежда Васильевна успела рассказать всем зачем Кирьякова пришла, что хочет у Павла Ивановича узнать, и как непросто ясновидящим выходить в астрал и перемещаться в будущее.

– Надо же! Ах, ах! Боже мой! Это же какую силу души надо иметь! – ахали и охали слушательницы.

– Ну что, что он сказал? – бросились мы к Кирьяковой, когда она вышла.

– Прежде не верила, а сейчас сама вижу – необыкновенный человек! Всё знает! – сказала она серебряным голосом. – Действительно ясновидящий! «Здравствуй, – говорит, – Ольга Олеговна». «Откуда вы знаете, как меня зовут?» – спрашиваю. А он: «Я всё знаю, мне бог нашёптывает. Видишь, икона висит? Сейчас она мне скажет, зачем ты ко мне пришла». И начал водить надо мной руками – вот так. Поводил и говорит: «Знаю, мать, что тебя привело ко мне. Сына твоего единственного, молодого, красивого, ещё не жившего, посылают туда, где каждый день гибнут люди. Тебе страшно. И это правильно: каждая мать боится за своё дитё. Сын твой умница, много планов у него на будущее. Любит он девушку, красивую, как ты. Но что-то мешает им поженится. Вот только не могу понять, что. Чувствую, разумная причина, а разглядеть не могу». Я ему говорю: «Она учится на последнем курсе. Решили отложить свадьбу до того, как диплом получит!». – «Да, да, – говорит, – сейчас вижу. Зовут твоего сына Лёшей. Леонид, значит… Нет, нет, Алексей! Точно: Алексей! Вижу его диплом об окончании института. Ух ты! Высшая школа милиции: выдан Кирьякову Алексею… Алексею… Первая буква отчества, вроде, «Г». А я подсказываю: «Правильно, Григорьевичу». – «Да, да, Григорьевичу. Но я тебя обрадую: тебе, мать, нечего бояться. Того, что случилось с твоим Лёшей в начале года, никогда больше не будет: бандитские пули его не тронут. Через полгода вернётся твой Алексей Григорьевич живым и здоровым. И свадьба у него с Анастасией будет роскошная, и внуков у тебя будет двое: мальчик и девочка. Жить они будут в Городе, и жить будут богато. Вот так-то, Ольга Олеговна! Мотоцикл его, что стоит у тебя в сарае, не продавай: он ещё погоняет на нём, прежде чем автомобиль купит». Ну, слава богу! У меня такая тяжесть с души свалилась…

И правда. Красивое лицо её светилось.

Мне ужасно хотелось провести сеанс разоблачения и рассказать о подслушанном разговоре… Но к чему это приведёт? Она снова будет несчастной, Алексей скорее всего поедет против её воли, иначе пять лет учёбы и год карьеры – коту под хвост. Она будет страдать, не спать от страха. Пусть уж лучше верит. В конце концов убьют Алёшу, или он вернётся – это зависит не от предсказания Павла Ивановича. И я просто высказал сомнение:

– Слишком всё хорошо у него. Эти ясновидящие всегда говорят то, что от них хотят услышать.

– Нет, нет! Он сказал правду. Ведь вашей соседке он предсказал не то, что она хотела услышать, а смерть отца. Есть, конечно, среди экстрасенсов самозванцы, но этот настоящий. Настоящий! Я в этом убедилась.

Я не решился разрушить наступившее в её душе спокойствие. Они с Крутояровыми уехали, а во мне осталась досада, что умная, красивая женщина купилась на такую туфту. Хотя, как не понять её?!