Читать книгу Очерки всемирной истории страхования и перестрахования. Том 1. История страхования и перестрахования до 18-го века - Александр Артамонов - Страница 5

Римская классическая литература об институтах, схожих со страхованием. В силу небольшого количества римской классической литературы, касающейся предмета нашего исследования, существует немного ссылок и на торговые обычаи древности. Однако известно, что римляне практиковали следующие методы защиты от морских и других рисков:

1) Государственное возмещение грузоотправителям на случай гибели кораблей или грузов в результате шторма или нападений врагов (215-й г. до н. э.).

2) Частная гарантия на безопасную доставку товаров (50-й г. до н. э.).

3) Гарантия императора на случай возникновения убытков грузоотправителей вследствие штормов (58-й г. н. э.).

4) Договоры возмещения, не относящиеся к морским рискам.

5) «Страхование» на пари.

Что касается гарантии Республики в отношении риска, который несли определенные торговые компании, осуществлявшие поставки товаров для армии в Испании, Тит Ливий утверждает, что около 215-го г. до н. э. существовал острый спрос от Сципиона (Scipios)[64], который находился в Испании, на зарплату, обмундирование и продовольствие для армии, а также на все виды провианта для военно-морских формирований.

Поскольку Республика была обременена большими расходами на безуспешную войну, считалось нецелесообразным удовлетворять подобные требования из общественных фондов; соответственно, правители предложили выгодные условия частным торговцам, которые были готовы взять на себя риск по обеспечению доставки провианта в Испанию. Три торговца предложили свои услуги, выставив два условия, вторым из которых была гарантия, что все убытки в отношении кораблей или грузоотправителей в результате нападений противников либо вследствие шторма должно нести государство. И Республика согласилась на это.

Дискуссионный характер носит вопрос, можно ли рассматривать такое соглашение в качестве договора страхования или нет. В частности, обсуждались следующие аспекты:

а) Кто является собственником товаров на период морской перевозки?

б) Какую ответственность будут нести правительство и грузоотправители по убыткам, возникшим во время перевозки?

в) Будет ли гарантия: 1) добровольным обещанием на компенсацию со стороны правительства в интересах граждан, а не в ответ на надлежащее встречное удовлетворение, либо 2) договор страхования от оговоренных рисков гарантирован правительством в ответ на оплаченное встречное удовлетворение?

В 215-м г. до н. э. римское правительство обязалось в ответ на встречное удовлетворение (т. е. услуги со стороны торговцев) застраховать благополучную доставку определенных грузов упомянутых трех лиц. Эти товары должны были быть направлены в Рим и, вероятно, в другие центры, где они могли быть проданы в интересах грузоотправителей.

Цицерон, одержавший победу в Килики́и[65], когда стала почти неизбежной гражданская война между императором Юлием Цезарем и Помпеем, написал квестору (финансовому контролеру) Канинию Саллюстию (Caninius Sallustius) письмо, в котором есть такие слова (цитируем шотландского историка А. Фергюсона): «Laodiceæ me prædes accepturum arbitror omnis pecuniæ publicæ, ut et mihi et populo cautum sit sine vecture periculo» — «Я намереваюсь оставить деньги в Лаодикее, которые будут выручены от продажи тех животных, и получить гарантию их оплаты в Риме с тем, чтобы избежать опасности как для меня самого, так и республики при транспортировке их как денег»[66].

Из этой фразы можно сделать вывод о том, что Цицерон намекает на страхование. Но способ, каким он хотел доставить деньги в Рим, был больше похож на современный вексель или депозит, нежели на страховой полис. При этом слова Цицерона вовсе не означают, что деньги должны были быть оплачены в Риме. В целях безопасности деньги могли быть заплачены в самой Лаодикее. Кроме того, отмечает Д. А. Парк, «Саллюстий, которому он написал, имел бы большие трудности в понимании того, что подразумевал он [Цицерон], из одного лишь предложения в его упомянутом письме, и если бы это было хорошо известно, неужели возможно предположить, что оно [страхование] не получило бы своего места в их своде законов»[67].

Светоний. Воображаемое изображение из Нюрнбергской хроники, 1493 год (достоверные портреты Светония неизвестны)

Светоний утверждает, что в 58 г. н. э. во время великого голода в Риме император Клавдий предложил платить фиксированную поощрительную премию (bounty) по всем импортируемым зерновым, и впоследствии согласился отвечать за все убытки, вызванные штормами на море.

Данная сделка определенно содержит основные признаки страхования: имущество, гарантом которого выступал император, не являлось ни его собственностью, ни собственностью государства, а принадлежало торговцам, импортировавшим зерно, которое, в свою очередь, по прибытии в Рим продавалось ими в своих интересах. Не найдены сведения о том, что зерно должно было продаваться по заниженной цене, либо какие-либо ссылки на ограничения права собственности купцов на такое зерно. Четко определялся и сам риск — штормы на море. Премия или встречное удовлетворение в ответ на страхование являлись услугой, предоставляемой Клавдию со стороны торговцев при импортировании зерна в неблагоприятные годы. При этом Клавдий на самом деле являлся лицом, гарантировавшим собственникам определенного имущества защиту от особых морских рисков в ответ на встречное удовлетворение.

Из этих трех примеров, которые охватывают более 250 лет, видна высокая вероятность того, что римляне использовали данный метод в своей деятельности достаточно длительное время и относительно широко. Особенно это вероятно с той точки зрения, что торговцы во времена Сципиона требовали гарантию на случай убытка в результате нападения противника или шторма как важную часть встречного удовлетворения, а вот во времена Клавдия помощь предлагалась в качестве удовлетворения за услуги, которые от торговцев требовал сам император.

В Дигестах Юстиниана имеется несколько решений, которые, похоже, тоже касаются элементов страхования и свидетельствуют о том, что договоры заключались для финансовой защиты ценного имущества в противоположность морским рискам. Например, Ч. Ф. Треннери, обращаясь к утверждению древнеримского юриста Ульпиана (Ulpian), что договор, который основывался на условии или оговорке «Illa stipulatio: decem milia salva fore promittis?» — «Вы обещаете, что мои 10 000 будут в сохранности?». И сам же отвечает: «Valet» — «Хорошо» (или «Обещаю»), — считался действительным, писал: «Поскольку правовая сила данной оговорки лежит в словах salva fore («сохранить» или «спасать»»), которые, похоже, не означают ничего другого, кроме как ссылку на защиту от возможного убытка, который может возникнуть от некого предполагаемого риска, ясно, что договор, основывавшийся на такой оговорке, должен означать, что «В» возместит «А» какую-либо часть £ 10 000, которые могут быть утрачены.

Более того, чтобы договор мог быть признан действительным, было необходимо, чтобы было исполнено особое действие, что опять же доказывает, что за желаемую гарантию со стороны «В» некто «А» должен был в ответ сделать определенную оплату. Это следует из того факта, что договор не мог быть исполнен, если не было оплачено уже упоминавшееся встречное удовлетворение, тем самым, можно утверждать, что в данный договор включены все существенные условия страхового полиса»[68].

Справедливости ради следует отметить, что данный текст Ульпиана вполне может означать и обычный договор хранения, в рамках которого хранитель также обязуется обеспечить сохранность предмета хранения.

В дополнение к методам, представленным выше, римские грузоотправители имели другие средства, чтобы защитить себя от убытков.

В Дигестах есть ссылки на договоры, которые имеют сходство с заключением пари в виду того, что в них фигурируют слова примерно следующего смысла: «А» спрашивает «В»: «Если мое судно погибнет, ты заплатишь мне 10 000?», и при согласии «В» компенсировать такой ущерб договор считался действительным.

По тем же причинам за такую услугу должны были уплачиваться премия или предоставляться встречное удовлетворение. По всей вероятности, договор действовал в течение конкретного рейса либо оговоренного периода времени. Есть прямые свидетельства того, что такой договор постоянно использовался торговцами раннего Средневековья в большинстве ведущих портов мира.

Однако постепенно стали признавать, что такие договоры не являлись истинными договорами страхования, а скорее они представляли собой договоры, нарушающие общечеловеческую мораль, поскольку они не удерживали лицо от зарабатывания прибыли при утрате его имущества. Поэтому они были запрещены в большинстве крупных торговых центров.

Страхование жизни среди римлян. В данном разделе речь пойдет о следующем:

а) взаимное страхование — в похоронных клубах и военных обществах, которые существовали в большом количестве в течение первых четырех веков н. э. В этой связи будет дано краткое представление о греческих религиозных обществах, которые предоставляли похоронные льготы для своих членов.

б) иное страхование — сведения, на которых основывается гипотеза о том, что этот тип страхования жизни был известен и практиковался римлянами, свидетельствует, что, если они практиковали такое страхование вообще, тогда они могли различать страхование на дожитие или пожизненного страхования на случай смерти, срочное страхование жизни и страхование от чрезвычайных обстоятельств.

При этом бесспорных доказательств того, что такие договоры применялись на практике, нет. Тем не менее, поскольку известно, что римляне применяли другие договоры, касавшиеся защиты от рисков, можно предполагать, что, если они знали о выгодах страхования жизни и могли законно заключать такое страхование, то они, наверняка, делали это.

К сожалению, отсутствуют свидетельства существования инструментов, используемых римлянами для оценки рисков, определения размера страховой премии и т. д. за исключением «таблицы вероятности дожития» древнеримских юристов Масера (Macer) и уже упоминавшегося Ульпиана, первый из которых, очевидно, не придерживался статистики смертности, в то время, как последний почти наверняка его учитывал.

Также существует доказательство того, что римляне и другие народы древности заметили влияние роста продолжительности жизни на качество жизни, что знание арифметики и алгебры римлянами в 3-м веке н. э. было на относительно высоком уровне, и более того, что они были сведущими в финансовых и деловых обычаях, таких, как применение процентов и дисконтов, оплата в рассрочку, ведение бухгалтерии, банковских операций и т. д.

Как уже подчеркивалось, римляне были более образованными во 2-м и 3-м веках н. э., нежели люди континентальной Европы 16-го века, и вполне могли делать необходимые расчеты для осуществления страхования жизни, более того, они на протяжении длительного времени объединялись в общества с целью предоставления взаимных выгод в случае смерти.

Взаимное страхование. Общества, которые практиковали эквивалент взаимного страхования, можно разделить на следующие три класса: 1) гражданские; 2) ветеранские и 3) военные.

Гражданские общества. В ранней Республике не существовали законодательные препятствия для формирования каких-либо обществ. Но при этом Секция 26 из таблицы VIII (Законы 12 Таблиц-Leges Duodecim Tabularum) запрещала ночные сборища, а Lex Gabinia (Закон Габиния), принятый в 67 году до н. э. римским военачальником и трибуном Авлом Габинием (Aulus Gabinius) и предоставившим Гнею Помпею Великому (Gnaeus Pompeius Magnus) экстраординарную власть для борьбы с пиратами, запрещал лишь тайные собрания.

В самом начале 1-го века до н. э. существовали многочисленные общества разного рода, и некоторые из них, будучи сформированными исключительно для политических или неблаговидных с точки зрения власти целей, проявили себя как источники опасности для государства. Поэтому сенат в 64 году до н. э. постановил, что такие общества запрещаются, но это распоряжение стало недействительным при Клодии, который как трибун в 58 году до н. э. инициировал формирование обществ и использовал их в политических целях до своей смерти.

Вместе с тем, скандал в отношении таких обществ был настолько громким, что сенат двумя годами позже снова запретил все общества, кроме тех, которые имели долгую историю и общественное значение. Это распоряжение было реализовано Юлием Цезарем и впоследствии подтверждено Октавианом Августом.

В период ранней Империи для создания обществ требовалось особое разрешение. В начале 2-го века н. э., похоже, что это разрешение выдавалось довольно редко. При Антонине Пие (Antoninus Pius) законодательство дало послабление в пользу обществ, а тем из них, которые работали в интересах государства, были предоставлены определенные финансовые привилегии.

Юстиниан одобрял создание религиозных обществ, но при этом отдал распоряжение распустить незаконные гильдии и распределить имущество и денежные средства среди их членов.

Примерно 350 лет спустя в сборнике «Базилика» было повторено ограниченное разрешение. Со времен императора Восточной Римской империи Маркиана единственными законными обществами признавались общества causa religionis (т. е. по причине религиозности) и collegia tenuiorum (погребальные коллегии), которые были обязаны иметь в качестве предполагаемого объекта поклонения какое-либо божество либо исполнять погребальные услуги для своих членов. Отсюда следует, что если римляне и имели многочисленные общества взаимного страхования, то они представляли их по своей сути как религиозные общества.

Из большого количества фрагментарных свидетельств можно восстановить достоверную картину того, как формировались эти клубы и как осуществляли свою деятельность.

Похоронные общества Рима произошли из поздних религиозных обществ. Последние, в свою очередь, наиболее вероятно, имели в основе греческие религиозные общества. В первую очередь, религиозные общества были результатом воздействия на ту часть населения, которая, по некоторым причинам, не принадлежала к аристократическим семьям, и, соответственно, не могла участвовать в отправлении религиозного обряда какой-либо семейной группы. Поэтому эти лица, желая принять участие в преклонении перед каким-либо божеством, объединялись в общества, каждое из которых принимало в качестве вероисповедания одного и более божеств. Постепенно среди других практик, возникавших на культе божества, возник обычай погребения членов общества за счет этого общества с тем, чтобы божества удостаивались почестей путем должного исполнения похоронных ритуалов. Позднее, по мере ослабления религиозных чувств римлян, преимущества гарантии достойного погребения каждого члена общества становились все более очевидными, и постепенно такие объединения преобразовывались в похоронные общества.

Также, вполне вероятно, что по причинам, упомянутым выше, эти похоронные клубы во многих случаях существовали для взаимного страхования.

Членство. Членами этих объединений могли быть представители всех слоев общества, но, как правило, каждый клуб состоял из членов, занимавших более или менее одинаковое социальное положение, хотя имеются примеры смешанного членства рабов и свободных граждан. Похоже, не существовали какие-либо квалификационные требования, кроме обязанности вносить вступительный взнос, устанавливаемый обществом, оплаты периодической подписки и соблюдение правил общей ассамблеи и decuria («декурии» или «отделению», «сословию» по специальности — прим. авторов).

В некоторых обществах потенциальный кандидат был обязан гарантировать обществу право удерживать половину funeraticium (погребальные расходы), которые причитались родственникам умершего члена общества.

Лица, желавшие стать членами общества, направляли свои имена на рассмотрение общих собраний обществ либо в магистрат, которые имели право одобрить или отклонить ту или иную кандидатуру. Основными условиями принятия в члены общества была не профессия, а уплата членского взноса и периодических подписок (сборов), а также достойное поведение. Женщины допускались в религиозные общества, а рабы в похоронные клубы — при условии согласия их владельцев[69].

В интересах каждого члена общества было, чтобы погребальные расходы не выплачивались слишком часто, поэтому разумно предположить, что в члены общества не могли приниматься болезненные люди или человек, находившийся при смерти. Не ясен вопрос о том, могли ли граждане стать членами в любом возрасте, или они не должны были достигнуть определенного возраста. Из многочисленных записей понятно, что в принципе не было нижнего порога возраста, поскольку в них фигурируют записи о смерти детей. Членство же прекращалось в случае просрочки выплаты ежемесячного сбора более, чем на шесть месяцев, и, вероятно, за пьянство или неподчинение решению общего собрания либо служащим общества.

Отсутствуют записи о проведении каких-либо собеседований с заявителями, как это имело место при вступлении в греческие общества.

Самоубийства в некоторых обществах не признавались основанием для выплат на похороны или компенсации в виде funeraticium (погребальные расходы), в других обществах лица, совершившие самоубийство, все-таки хоронились за счет коллегии.

Некоторые общества состояли из неграмотных людей, другие насчитывали среди своих участников образованных и опытных торговцев. Они отличались и по количественному составу: кто-то имел лимитированное членство, а какое-то общество принимало в члены без ограничений.

Любое лицо, состоящее в двух и более обществах, имело право выбора оставаться в одном из этих обществ, а также на получение возврата денежных средств от общества, из которого это лицо выходит.

Управление. Управление каждым обществом лежало на его членах. Практика назначения ответственных лиц варьировалась в разных обществах, но в целом состояла в следующем: среди себя члены выбирали президента, управляющего или агента, казначея, который отвечал за денежные средства или так называемый arca («ящик»). Кроме этого члены общества назначали в качестве покровителей или меценатов тех лиц, которые, не будучи членами общества, делали пожертвования в общество, а также назначали так называемых привилегированных членов (immunes), которые освобождались от оплаты подписок или сборов. Функции и привилегии этих служащих и почетных членов были четко прописаны, что свидетельствует о том, что во многих обществах члены представляли собой практичных и деловых людей.

Женщины допускались в некоторые или во все конторы.

Правовое положение. Во 2-м веке н. э. разрешалось создавать общества при условии, что учредители смогут подтвердить его общественную полезность. Позднее, начиная с 3-го века н. э. и далее, право на объединение ограничили для обществ causa religionis (т. е. по причине религиозности) и collegia tenuiorum (погребальных коллегий).

Полномочия обществ были значительными, включая следующие права:

(1) Принимать и исполнять свои уставы, при условии, что их нормы не являются противозаконными.

(2) Назначать казначея, управляющего и т. д., которые могли выступать в качестве агентов общества.

(3) Хранить денежные средства или казну в специальном ящике, управлять вверенным имуществом и т. д.

Секретариат. Работа секретарей была значительной и предусматривала ведение так называемого Album или регистра членов общества, регистра ежемесячных подписок или взносов, совершаемых членами, записей заседаний и собраний, учет корреспонденции и т. д. Во многих обществах Album совмещал оба регистра, т. е. и членства, и учета ежемесячных взносов. В некоторых обществах эти регистры вел лично президент, а в других за это отвечали arcarius (казначей), scriba (писец, секретарь) или tabularius (табуларий или архивариус). Scriba также вел корреспонденцию и выступал секретарем собраний. В некоторых коллегиях данная работа выполнялась arcarius (казначеем).

Аттестация и замена служащих общества происходили, как правило, каждые пять лет; в редких случаях в конце каждого года, третьего года или десятого года.

Денежные поступления. Финансовые методы в разных римских обществах сильно варьировались. Очевидно, что объединения торговцев осуществляли свои совместные инвестиции способом, отличающимся от того, который применяли, например, общества сельскохозяйственных работников и т. д. Однако во всех обществах наблюдалось и нечто схожее. Насколько можно судить, в каждом обществе существовала arca или казна, которая пополнялась за счет различных платежей, а один или более curatores (смотрителей) выступали в качестве казначеев. В некоторых обществах имелось доверенное лицо или синдик, который отвечал за все деловые операции по инвестициям и приносящие проценты (доход) сделки за счет фонда общества. К сожалению, нет свидетельств о фактической системе учета денег и иного имущества, но, помня, как продвинутые греки и римляне вели счета, становится ясным, что у них было достаточно знаний, и потому можно предположить, что они разработали систему, которая удовлетворяла их целям и задачам. Поскольку требовались определенные оценки для расчета доли, причитающейся уходящему члену общества, следует предположить, что учетные записи обществ должны были соответствовать правильным расчетам причитающейся ему суммы. Опять же, поскольку в некоторых, если не во всех, обществах их члены подвергались исключению в случае задолженности по уплате взносов на шесть месяцев, ясно, что велся тщательный учет членских платежей. В некоторых более крупных и более состоятельных обществах, должно быть, использовалось довольно большое количество разных учетных документов, которые касались не только сбора взносов и оплаты погребальных услуг. Поскольку в них могли состоять землевладельцы, торговцы и рабовладельцы, наверняка был налажен учет инвестиций и доходов от них. Особенно это было характерно для тех обществ, в которых взносы шли на похороны и религиозные праздники, частично компенсировавшихся благотворителями.

Большинство обществ, не только тех, которые гарантировали компенсацию погребальных расходов, но и торговые гильдии, брали за основу оценки пятилетний период, который совпадал с интервалом проведения переписи населения в Риме. Их руководящий состав, т. е. начальники (magistri) и квинквенналы (quinquennales — старшие служащие) избирались на пять лет и могли быть переизбраны на второй или последующий сроки. Само слово quinquennalis означает должностное лицо, избираемое на пятилетний срок. Правда, существует несколько примеров, когда выборы осуществлялись ежегодно, раз в три года и даже раз в десять лет.

Денежные поступления состояли из взносов членов обществ, доходов от инвестиции, торговля и т. д.; поступления от благотворителей и наследства членов общества.

Взносы делились на вступительные, ежемесячные подписки или сборы, сборы на оплату погребений членов общества, иные периодические сборы, денежные пожертвования и штрафы.

Не совсем понятно, использовались ли вступительные взносы для обеспечения части расходов на погребение или на содержание аппарата секретарей, либо на празднества или на чрезвычайные издержки на деятельность общества. Однако, следует заметить, что во всех обществах, в отношении которых имеется достаточно свидетельств, чтобы делать сравнение, размер вступительных взносов намного меньше, чем погребальные расходы, и что расходы на членов, которые умирали вскоре после принятия в общества, взимались из ежемесячных сборов или подписок.

Ежемесячные взносы, которые оплачивались во всех религиозных обществах, разрешались Юстинианом (540 год н. э.), а также «Базиликой» (примерно 870 год н. э.). Эти сборы формировали фонд, из которого выплачивались похоронные расходы. Невозможность оплатить сборы в надлежащий срок (т. е. в течение шести месяцев) лишала члена права на погребальные расходы. На чем основывались расчеты таких сборов, неизвестно, но понятие ставки в одном из обществ можно получить из Положений Ланувийской коллегии Cultores Dianœ et Antinoi («Поклонники богини Дианы и Антиноя»), из которых видно, что ежегодный взнос в 15 сестерциев (сестерций — серебряная монета, эквивалентная 4 ассам [древнеримская медная монета] — прим. авторов) гарантировал погребальные расходы в 300 сестерциев.

В некоторых обществах члены уплачивали дополнительный сбор в случае смерти их коллеги, а достаточных оснований для вывода о том, что это была повсеместная практика, нет.

Если член общества желал, чтобы после его смерти его место мог занять его сын, брат или иной гражданин, он должен был завещать обществу половину причитающихся ему погребальных расходов (funeraticium). Данная конкретная форма сбора ясно показывает, что погребальные выплаты превышали расходы на достойные похороны умершего члена.

Пожертвования и наследство членов, будучи неопределенными ни по сумме, ни по обстоятельствам, нельзя рассматривать в отношении исключительно похоронного фонда, поскольку они могли касаться и не членов общества.

Штрафы взимались с служащих общества за небрежное исполнение своих обязанностей, например, за присвоение средств фонда, ненадлежащее неисполнение похоронных услуг либо несообщение о смерти членов общества. Также штрафы налагались на тех членов общества, которые просрочили оплату ежемесячных сборов, но хотели бы продлить свое членство.

Как отмечалось ранее, римские общества, которые имели статус похоронных клубов, были вправе оперировать своими фондами с целью получения дохода путем инвестирования в залоговые сделки, финансирование сельскохозяйственных предприятий, приобретения и эксплуатации рабов и зарабатывать доход другими способами. За качеством инвестирования следили служащие общества, о чем они отчитывались на общих собраниях. Другим способом зарабатывания денег была продажа мест на кладбищах общества или в колумбарии лицам, не являющимися членами общества.

Благотворительные пожертвования, как правило, шли на цели, не связанные с погребальным фондом. Они, вероятнее всего, использовались для пополнения дефицита общего фонда, но из имеющихся записей следует, что нередко в фондах наблюдались излишки, тогда такие пожертвования шли на эксплуатационные расходы общества или постройку либо приобретение нового колумбария и т. д. Дотации также предназначались для обеспечения тех членов общества, которые заболевали или обнищали. Можно предполагать, что пожертвования лиц, не являвшихся членами обществ, рассматривались как взносы в погребальный фонд лишь в случае нехватки в нем средств.

Наследство нередко оставлялось для обществ как членами, так и другими лицами, и такое имущество составляло довольно значительную часть поступлений. Например, в Кодексе Юстиниана закреплено следующее: Том 6, титул 62, пп. 1 и 5 — «Имущество … капитанов кораблей, работников арсеналов… 1. Мы постановляем, что, если капитан судна умирает, не оставив завещания и не имея детей либо иных наследников, его имущество не должно переходить в казначейство, а в ассоциацию капитанов кораблей, из которой он выбыл по причине смерти…. 5. Если какой-либо работник, работавший в арсенале, умирает, не оставив завещание, не имея детей либо иных наследников, мы отдаем распоряжение, что его имущество, сколько бы оно не стоило, должно принадлежать тем, кто является, как это было и ранее, кредитором усопших лиц, и которые несут ответственность перед казначейством за их умерших товарищей. Следствием чего является то, что государство не несет убыток, а работники, которые несут ответственность за все утраты и телесные повреждения, должны получить имущество их усопших коллег».

Предмет деятельности. Основной задачей поздних религиозных или похоронных клубов была компенсация уже упоминавшихся погребальных расходов (funeraticium) в случае смерти члена общества.

Эти funeraticium представляли собой денежные средства, выплачиваемые в качестве расходов на погребение, и поэтому такие французские авторы, как Ж. — П. Валтцинг (Waltzing), Р. Канья (Cagnat) и другие считают, что funeraticium резервировались или предназначались исключительно для похорон[70]. Однако, их мнение, похоже, не является единственным. Во-первых, хотя funeraticium изначально означали деньги на погребальные расходы, это не говорит о том, что так было всегда. Вполне возможно, что выплаты могли быть осуществлены и на иные цели.

«Более того, — указывает Ч. Ф. Треннери, — законодательное требование о том, чтобы лицо не принадлежало двум или более обществам, считалось не столь продуктивным, поскольку ни один человек не хочет быть похоронен дважды; из этого следует, что несколько funeraticia, выплачиваемых после его смерти, частично либо полностью могли бы использоваться его душеприказчиками на некоторые другие цели кроме как погребение»[71]. Об этом мы еще поговорим далее. Но право членов получать funeraticia утрачивалось при выходе из общества либо при совершении самоубийства (в большинстве обществ).

Здесь необходимо напомнить, что, как упоминалось ранее, основной задачей религиозных обществ было, как правило, сохранение конкретного культа или вероисповедания и в этой связи погребения своих членов. Впоследствии приоритеты изменились, и можно сказать, что исключительным смыслом существования обществ стало погребение их членов. Это общества осуществляли различными способами. В ряде случаев усопшие хоронились на кладбище, приобретенном и зарезервированном исключительно для целей общества; в других ситуациях пепел умерших членов после кремации помещался в урны, которые размещались в колумбарии, другие общества компенсировали оговоренные погребальные расходы (funeraticium) представителю усопшего, чтобы он мог оплатить расходы на погребение, а некоторые общества возмещали только определенную часть похоронных расходов и т. д.

Ланувийская коллегия. Одна из уникальных италийских коллегий существовала в маленьком Ланувии, расположенном южнее Рима.

Ланувийской коллегии посвящено много трудов, но мы возьмем за основу и первоисточники, и статью М. Е. Сергеенко «Из жизни италийских коллегий»: «С жизнью италийских коллегий знакомят нас, главным образом, надписи; среди них особенно замечательна «CIL XIV 2112»[72]: устав погребальной коллегии «почитателей Дианы и Антиноя», основанной в маленьком Ланувие «в консульство Марка Антония Гибера и Публия Муммия Сизенны, в третье диктаторство Луция Цезенния Руфа (133 год н. э.)»[73]. Устав датирован 9 июня 136 годом н. э. Мраморная плита устава или закона CIL XIV 2112 была обнаружена в руинах древнего Ланувия, располагавшегося в Латиуме (современная область Лацио в Италии) среди Албанских гор в Италии. Муниципальные власти разрешали основывать collegia salutaria или collegia funeraticia (погребальные коллегии), но учредители Ланувийской коллегии «сочли нелишним напомнить это сенатское постановление и благоразумно поставили коллегию под покровительство не только Дианы (каждая коллегия имела своего божественного патрона), но и Антиноя, тем самым подчеркивая свою преданность императорскому дому»[74].

Длинная надпись была нанесена внутри храма Дианы и Антиноя под Антиноевым тетрастилем (tetrastylum — портик с четырьмя колоннами). Она содержит правила и положения ланувийских прихожан и почитателей (cultores) богини Дианы и Антиноя с детальным описанием погребения.

С Правилами должны были ознакомиться все лица, желающие вступить в коллегию, чтобы потом они не могли жаловаться или спорить в отношении наследников.

Коллегия принимала в свой состав только мужчин, свободнорожденных, отпущенников и рабов.

Устав коллегии устанавливал сборы за членство, ежемесячные взносы, штрафы за неисполнение обязанностей или ненадлежащее поведение, а также организационные процедуры в отношении погребения усопших членов коллегии (funus). Каждый новый член должен был сделать вступительный взнос в размере 100 сестерций и амфоры хорошего вина (около 24 литров — прим. авторов), а также ежемесячные взносы в пять ассов или 15 сестерций в год.

Если член не платил взносы в течение шести месяцев подряд, то он исключался из коллегии, и она отказывала в выплатах на его погребение. При этом, член коллегии исключался из ее состава, даже, если у него было сделано завещание. Денежные притязания к коллегии мог предъявлять только наследник, названный по имени в завещании.

В случае смерти из кассы коллегии выдавалась (с определенной долей условности ее можно назвать страховой — прим. авторов) сумма в 300 сестерций (funeraticium) для достойного погребения, из которых удерживалось 50 сестерциев для раздачи участникам похоронной процессии, т. е. на проводы (exequiari nomine).

Причем целевое назначение этой суммы обеспечивалось рядом правовых гарантий. Во-первых, на ее получение вправе был претендовать только наследник по завещанию, а не по закону. Только лицо, избранное самим умершим, по мнению древних римлян, могло наилучшим образом соблюсти целевое назначение полученных денег. Данная сумма не выдавалась законному наследнику даже при отсутствии завещания: тогда похороны осуществлялись самой коллегией. Во-вторых, предусматривалась неприкосновенность данной суммы для кредиторских взысканий: из нее не могли удовлетворяться долговые обязательства умершего.

Если член коллегии умирал дальше 20 миль (30 км) от Ланувия, то хоронить его снаряжали комиссию из трех человек.

Иные правила применялись к рабам, которым отказывали в погребении их же хозяева. Даже вопреки общему положению римского права о том, что все результаты сделок, совершенных рабом, принадлежат господину, последний не имел права на «страховую» сумму раба. Однако, «в силу права собственности на раба господин может отказать в предоставлении его трупа для погребения. В этом случае, если раб не оставил распоряжения о том, кому выдать страховую выплату, коллегия совершает за счет этой суммы символическое погребение (funus imaginarium), которое включало в себя кремацию восковой фигуры (imago) на погребальном костре, т. е. хоронит умершего раба «в изображении» (in effegie)»[75].

В уставе Ланувийской коллегии предусматривались и основания утраты права на получение «страховой» суммы — самоубийство и уже упоминавшаяся просрочка к моменту смерти ежемесячных взносов свыше определенного в уставе срока: по уставу ланувийской коллегии — за 6 или 10 месяцев подряд. При этом член коллегии исключался независимо от права на страховую выплату (и на поддержку в случаях болезни, увечья и т. д.). Члены коллегии имели в известных случаях и право на получение причитающихся им долей в коллегиальном имуществе. Раздел имущества коллегии между ее членами не исключался даже и при ликвидации недозволенных коллегий. Равным образом, и при выходе из коллегии с выбывающим производился соответствующий расчет. Если не во всех, то во многих коллегиях их члены имеют право распорядиться на случай смерти своей долей участия в имуществе коллегии. Мы видим, какой, относительно высокой, ступени развития достигает в коллегиях и организация взаимного страхового обеспечения, и иные вопросы имущественных правоотношений.

Американский историк У. Мэйс констатировал, что похоронные общества Древнего Рима предоставляли раннюю форму страхования жизни. Применялись и ежегодные рентные облигации, а также относящиеся к ним актуарные таблицы, датированные примерно 220 годом н. э., которые упоминаются в таблицах смертности, составленных древнеримскими юристами Ульпианом (Ulpian) и Масером (Macer)[76].

В хорошо сохранившемся перечне домашнего имущества солдата Сенефру (Senefru), сына Геры (Hera), обнаруженном несколько лет назад известным британским профессором Флиндерсом Питри (Flinders Petrie) в Кахуне (Kahun)[77], найдено примечательное

Флиндерс Питри

упоминание о гильдии кладбищенских каменотесов[78].

Поскольку женщины не могли работать каменотесами и, соответственно, не могли войти в состав гильдии, которая, похоже, формировалась по профессиональным признакам, вполне вероятно, их связь с указанной гильдией состояла в намерении получить выгодные погребальные услуги для себя в случае смерти. Хорошо известно, как трепетно египтяне относились к могилам и обрядам погребения.

Ветеранские общества. Кроме гражданских обществ существовали также общества, состоявшие из ветеранов, которые увольнялись в отставку или в запас с военной службы. Эти ветеранские общества были довольно многочисленными и, очевидно, разрешались законодательством до времен древнеримского юриста Марциана (220 год н. э.), который утверждал, что ветеранам запрещалось формировать общества либо под предлогом религии, либо на основании клятвоприношения. Это правило подтверждается в Дигестах Юстиниана: «Sub praetextu religionis vel sub specie solvendi voti coetus illicitos nec a veteranis temptari oportet» — «Не допустимы противозаконные собрания, даже со стороны солдат-ветеранов, под предлогом религии, либо на основании клятвоприношения»[79].

Хотя ветераны не приветствовались в гражданских обществах, которые стремились получать финансовый доход, все же имеются свидетельства того, что в определенных профессиональных коллегиях ветераны допускались в члены и также могли быть избраны в качестве работников этих организаций.

Эти общества на самом деле являлись гражданскими обществами и по конструкции, и по задачам. К сожалению, о них существуют скудные сведения, но важно отметить, что их практика в отношении членства, управления, подписок и т. д. была идентична гражданским обществам, кроме лишь того, что членство таких клубов было ограничено лицами, которые были уволены из армии как ветераны.

Смысл существования таких ветеранских общества до конца не ясен, но при этом Ч. Ф. Треннери предложил следующее объяснение: «Возможно, это было признание со стороны членов обычных гражданских обществ ущерба, который они могли бы понести при допуске в общество лиц, даже при увеличенной подписке, чей минимальный возраст вступления в общество составлял 46 лет, и чье состояние здоровья было ниже среднего уровня. Этот убыток был бы больше, если бы ветераны допускались на тех же условиях касательно вступительных взносов и ежемесячных подписок, поскольку другие члены, как раз ограничивались возрастом до 30 лет… Это означало бы, что тот же вступительный взнос и подписка были бы неадекватны расходам и погребальному фонду общества, которое допускает членство в 46 и более лет.

Более того, нельзя исключать тот факт, что формирование таких обществ обязано также и тому, что ветераны, потратив почти 30 лет своей жизни на армию, утратили связи с прежними друзьями и родственниками, и предпочтут войти в общество, где они встретят тех, кого интересуют те же вопросы, что не всегда имеет место в простом гражданском обществе»[80].

Впоследствии римским императором Маркианом эти общества были объявлены незаконными и запрещены. По-видимому, это произошло вследствие того, что объединения людей, обладающих военным опытом, но уже не связанных воинской дисциплиной, и не очень довольных своей жизнью, было признано опасным для государства.

Поскольку детальное изучение ветеранских обществ не привносит никаких серьезных сведений о страховой стороне деятельности римских погребальных обществ, похоже, нет необходимости вдаваться в более детальные подробности их истории[81].

Военные общества. Эти общества, которые ограничивались военными лагерями, существенно отличались от гражданских обществ. Во-первых, они не были религиозными и практически не ограничивали себя ни в отношении решаемых задач, ни услуг, которые предоставляли своим членам. В частности, эти услуги включали в себя следующее:

(1) Денежная помощь в случае, если члены общества должны быть нести расходы в связи исполнением своих профессиональных обязанностей.

(2) Выплата определенной суммы каждому члену, который умер в период его военной службы или участия в боевых действиях

(3) Выплата меньшей суммы членам, которые были уволены со службы.

(4) Выплата определенной суммы, nomine annularium (именная разовая выплата), членам, которые получили увольнение со службы в качестве ветеранов.

Последняя выплата, по мнению ряда историков, представляла собой эквивалент funeraticium, т. е. предполагалось, что ветеран был вправе использовать сумму, полученную им по уходу на пенсию для получения членства в ветеранском обществе с тем, чтобы это общество могло достойно похоронить его в случае смерти.

В противоположность этому мнению Ч. Ф. Треннери предположил, что «услуга не являлась одним платежом, а ежегодной выплатой специальной суммы, которая в силу этого представляла собой эквивалент аннуитета»[82].

Похоже, что сторонники той точки зрения, что эти платежи использовались как funeraticia, имеют предубеждение, связанное с желанием поставить военные общества в один ряд с практикой гражданских обществ. Даже в отношении гражданских обществ, как указывалось ранее, нет убедительных свидетельств того, платежи, производимые этими обществами в 3-м и 4-м веках н. э. представителям умерших членов, осуществлялись исключительно с целью компенсации погребальных расходов.

Членство каждого из этих обществ отличалось значительно как по размеру вступительных взносов и подписок, так и по предоставляемым услугам. Некоторые из этих обществ в дополнение к допуску в свои члены лиц, которые полностью квалифицировались как рядовые, оркестранты и т. п., принимали и tirones (рекрутов или студентов), и в этой связи они были похожи на торговые гильдии (collegia), которые также допускали в свои ряды учеников. Студенты обладали определенными привилегиями. Они могли оплачивать свой вступительной взнос полностью либо частично и по выбору оплачивать аналогичную пропорцию ежемесячных подписок. Соответственно, они имели право пользоваться услугами членства пропорционально сумме оплаченной подписки.

Рассмотрим эти общества более детально на примере коллегии «College of Cornicines[83] at Lambœsa» (древний город-государство Ламбоуса или Ламбеза на Кипре).

Корнисин (младший офицер римской армии)

Это общество, которое состояло из 36 членов, работало по следующим направлениям.

При вступлении каждый полноправный член был обязан оплатить вступительный взнос в 750 динариев, а каждый новобранец или рекрут сумму поменьше. Вероятно, что с каждого члена также взимался ежемесячный сбор.

Член общества при переводе в другой легион по морю мог получить, будучи пехотинцем, 200 динариев, а кавалеристом — 500 динариев. Это правило предписывало, что каждый член должен получить 200 динариев, и что аналогичная сумма должна была выплачиваться каждому члену на случай его возвращения.

Члены коллегии, которые становились ветеранами, получали 500 динариев в качестве nomine anularium (именное пособие при выходе из общества или коллегии).

Каждый член, который повышался в звании, получал 500 динариев.

В случае смерти члена общества его наследник или агент получал 500 динариев.

Любой член коллегии, который увольнялся со службы, получал 250 динариев.

Scamnarium (сумма для вступления в общество) включала в себя вступительный взнос в размере 750 динариев. Правда, сомнительно, что уплата этого взноса исчерпывала финансовые обязательства членов общества, либо с них взимались дополнительно периодические сборы. Ясно лишь то, что большинство, если не все, гражданских обществ назначали ежемесячные сборы в дополнение к вступительному взносу и прекращали членство тех, кто не оплачивал их своевременно. Известный французский историк-антиковед Р. Канья (Réné Cagnat) придерживается мнения, что scamnarium состояла из двух частей: (1) вступительный взнос и (2) ежемесячные сборы[84].

Что касается услуг, то здесь более-менее все понятно, однако, следует заметить, что выплата 500 динариев в случае смерти члена общества должна была производиться наследнику или агенту, и что нет ссылки на то, как это должно было осуществляться. По мнению Ч. Ф. Треннери, маловероятно, что рядовой солдат, который получал сравнительно большую сумму денег для использования ее по своему усмотрению, сохранял ее на похоронные нужды, потребность в которых могла наступить много лет спустя, а трата таких денежных средств по своему усмотрению позволяла ему еще и зарабатывать на жизнь. Когда младший офицер или унтер-офицер умирал на службе, выплата тратилась на его погребение, однако, по большей части член общества покидал его через несколько лет по разным причинам, и нельзя было допустить, чтобы он терял из-за этого все свои пожертвования на похоронные цели, поэтому ему, живому выплачивали сумму, на которую он бы имел право в случае своей смерти[85].

Далее, следует помнить, что закон более тщательно оберегал имущество и права солдат по сравнению с гражданскими лицами. Не забывая о том, что солдат уходил с действительной службы в запас в возрасте 46 лет и в большинстве случаев нуждался в заработке на жизнь, вполне вероятно, что деньги, получаемые ветеранами, нередко вкладывались в какое-нибудь дело или имущество, что позволяло им зарабатывать на жизнь нежели тратить на вступительный взнос в похоронный клуб.

Поскольку существовали общества, членство в которых частично либо всецело касалось ветеранов, можно допустить, что во многих случаях демобилизованный солдат действительно вступал в похоронное общество и, предположительно, платил сумму, которую он получил по увольнению со службы.

Позиция tirones (рекруты), о которой речь шла в последнем абзаце правил, весьма интересная. Они имели право на услуги, если платили в казну определенную сумму, при этом право на услуги начинало действовать со дня уплаты ими необходимой суммы. Правда, из уставных документов неясно, должны ли они были уплатить вступительный взнос либо только периодические сборы. В уже упоминавшемся ранее «Corpus Inscriptionum Latinarum» («Свод латинских надписей») встречается фраза «item discentib(us) pro proport(ione) scamnari sui (sestertios) m(ille) n(ummos)» — «также новобранцы выплачивают за обучение тысячу сестерций собственных денег пропорционально своим денежным средствам в виде scamnari», которая показывает, что рекруты или новобранцы могли уплачивать либо часть вступительного взноса (или часть всего сбора, т. е. вступительный взнос плюс периодический сбор в зависимости от значения слова scamnarium) и имели право получать услуги в пропорции, соответствующей размеру их фактического взноса.

Ветераны, увольнявшиеся с действительной службы, должны были получать 500 динариев в качестве nomine anularium (именное пособие при выходе из общества). Аналогичные выплаты, но в размере 6 000, осуществлялись квестором (казначеем) 1 января согласно правилам коллегии «College of Optiones» (Коллегия помощников центурионов) выходящим из нее ветеранам.

Что касается пропорций услуг к сборам, то в уже упоминавшейся коллегии «College of Cornicines» вступительный взнос составлял 750 динариев, а компенсации (кроме тех, которые выплачивались ветеранам) варьировались от 200 до 500 динариев, отсюда можно сделать вывод, что, вероятно, вступительный взнос был достаточным для осуществления таких выплат. Предположив, что этот ежемесячный сбор имел такую же пропорцию к вступительному взносу, как и в гражданских обществах, и взять за среднюю ставку единицу, применявшуюся в уже упоминавшейся Ланувийской коллегии Дианы и Антиноя, а именно, 1,25 %, ежемесячный сбор в «College of Cornicines» для каждого члена составлял бы 9 динариев.

Военные общества в дополнение к взаимопомощи и услугам, оплачиваемым в случае конкретных событий, предназначались для оплаты определенной суммы в случае смерти их членов, если они умирали в определенный период, а если они доживали до определенного срока, они могли рассчитывать на выплату фиксированной суммы либо оплаты аннуитета до смерти бенефициара. Первый вариант напоминает современное страхование на дожитие до 46 лет и аннуитет, первая выплата по которому производилась в среднем при достижении 46,5 лет.

Конечно, невозможно утверждать определенно, что нет данных, что гражданские общества предоставляли аналогичные услуги. Можно все-таки предположить, что они оказывали некоторые из этих услуг. Однако, поскольку в 3-м веке н. э. правительство распорядилось признать военные общества противозаконными, хотя к армии относились более снисходительно или терпимо, чем к гражданским образованиям, ясно, что, если какое-либо гражданское общество предоставляло аналогичные услуги своим членам, оно делало это скрытно от властей. Отсюда следует, что в уставах этих гражданских обществ не было ссылок на подобные выплаты, а потому и нет официальных свидетельств.

Иные формы страхования жизни. Свидетельство того, что римляне использовали ограниченную форму страхования жизни, по крайней мере, со 2-го века н. э., состоит из статутных положений, содержавшихся в римском гражданском праве. Самое раннее из них относится к уже упоминавшемуся Гаю Светонию Транквиллу около 150-го года н. э., а самые поздние к времени византийского императора Василия I Македонянина (Basil I Makedonian) около 900-го года н. э. Эти положения подтверждают, что действовали определенные договоры, которые были прототипами полисов страхования жизни. Вполне правомерно утверждение, что некоторые из них явились основой для современных договоров страхования жизни.

В то же время оснований для однозначного вывода об этом нет — не представляется возможным точно сказать, идет ли речь именно о договоре страхования жизни, но при этом можно предположить, что такой договор более подходил для страхования жизни, чем для чего-либо иного. Можно также допустить, что они использовались в связи с делами о наследстве, возвратом приданого в случае смерти замужней дочери и т. д.

Наиболее обстоятельно эти вопросы исследованы С. Ф. Треннери. Например, он указывает, что в одном случае перевод термина responsum следующий: «если кто-либо делает оговорку «за деньги, которые должны быть выплачены мне после смерти моей дочери», его требование будет считаться законным». По его мнению, разумно предположить, что оба договора относятся к страхованию, в первом случае это страхование жизни отца в пользу дочери, а во втором — страхование жизни дочери в пользу ее отца.

Далее он отмечает, что в институты Юстиниана (опубликованные в декабре 533-го г. н. э.) добавлено положение о том, что можно заключать договор, основанный на смерти третьего лица. Существует несколько ссылок в римском праве между 2-м и 6-м веками н. э., включая одну, содержащуюся в Сборнике короля Аралика Второго, которая касалась того же вида договора. Из сравнения различных ссылок становится ясным, что договор мог быть заключен во времена Светония в очень ограниченной форме, и что ко времени Юстиниана определенные ограничения были устранены.

Анализируя положения, содержащиеся в уже упоминавшемся сборнике «Basilicôn», изданном императорами Василием I Македонянином и его соправителем Львом VI (Лев Мудрый) примерно в 870-920-х гг. н. э., находим, что эти договоры могли заключаться намного свободней. Один отрывок из Книги 24 можно перевести следующим образом: «В древние времена оговорки, наследственные дела и другие договоры, которые подлежали оплате после смерти (= в момент смерти), были отменены, но ради их общей полезности для человечества мы одобряем их; как было согласовано, положения, которые действовали в древности, были заменены зафиксированным обычаем»[86].

Из этого отрывка, как он считает, можно выделить несколько ценных намеков касательно анализируемых договоров. Во-первых, ясно, что наследство формировало лишь часть предмета данных договоров. Во-вторых, очевидно, что договор представлял собой длительное соглашение.

Первое замечание далее усиливается положением, содержавшимся в Книге 43, которое гласит со ссылкой на договоры, в основе которых лежит обстоятельство смерти, «что оговорка в равной степени действительна как по отношению к наследству, так и любому иному договору».

С. Ф. Треннери резюмирует, что приведенные им отрывки из римского права, безусловно, содержат прямые или косвенные важные условия для заключения договора страхования жизни, в том числе:

1) Застрахованная жизнь.

2) Лицо или компания, с которыми заключен договор.

3) Срок действия или длительность риска.

4) Встречное удовлетворение в ответ на заключение договора.

5) Услуга.

6) Бенефициар (выгодоприобретатель).

Подпункты (1), (3) и (4) напрямую отражены в оговорке, например, «должны выплачиваться моей дочери после моей смерти» и «когда я умру» или «если я умру».

Подпункт (2). Из того факта, что договор или оговорка считались действительными (utilis), т. е. они могли быть предметом иска в Преторианском суде с целью реального исполнения, следует, что лицо или компания, гарантирующие страхование, должны быть указаны в договоре, поскольку для реального исполнения договора было необходимо, чтобы в договоре было четко указано, против кого может быть подан иск.

Подпункт (4). Для того, чтобы договор являлся эквивалентом современного договора страхования жизни, встречное удовлетворение или возмездность должно быть оцениваемым и меньше, чем сама услуга, т. е. сумма возмещения. Кроме того, обуславливалось, что удовлетворение должно было оплачиваться единовременно либо в рассрочку. Для действительности договора было необходимо, чтобы оплачивалось именно ценное удовлетворение, поскольку договор не мог вступить в силу, если он основывался исключительно на встречном добровольном обещании, а не на возмездности.

Подпункт (5). Поскольку договор считался utilis, т. е. действительным и потому подсудным Преторианскому суду, ясно, что сумма или полное описание услуги или суммы возмещения должно было фигурировать в договоре.

В итоге он делает общий вывод — суммируя вышеизложенное, можно утверждать, что следующие моменты подтверждают вывод, согласно которому римляне были не только осведомлены, но и практиковали систему невзаимного страхования жизни:

1) Продажа и покупка страхований, предусматривающих выплату определенных компенсаций после смерти, а также пожизненные аннуитеты были известны в самый ранний период Римской империи, если не раньше.

2) По крайней мере, римляне обладали хорошими знаниями математики и финансов, что было свойственно и людям 16-го века, которые были знакомы с договорами страхования жизни.

3) Они также заметили влияние климата и расы на продолжительность жизни.

4) Как видно из Таблицы Ульпиана, они имели грубое представление о таблицах продолжительности жизни или вероятности дожития.

5) Они признавали ценность страхования для торговых рисков и имели форму договора, а именно, «азартное» страхование, которое можно было использовать как механизм для страхования жизни[87].

С позицией С. Ф. Треннери, в целом, можно согласиться, подчеркнув, что речь идет об интерпретации общей конструкции соответствующих договоров, которые могли применяться и в иных целях.

Здесь мы рассмотрим вопрос о том, заключались ли римлянами договоры за уплату определенной суммы денег на выплату компенсации на случай смерти конкретного лица либо лиц, которая могла наступить в течение определенного срока или когда-либо, и имели ли эти договоры сходство с современными договорами страхования жизни.

Прямые свидетельства таких договоров состоят из многочисленных записей о широко распространенной системе взаимного страхования, которое, как указывалось выше, осуществлялось похоронными клубами и, возможно, обществами, которые занимались иным страхованием. Кроме этого, существуют определенные положения в римском гражданском праве, которые подтверждают, что римляне были осведомлены и практиковали страхование жизни. Вопрос об информации, на основе которой они оценивали риски и рассчитывали тарифы, к сожалению, не имеет однозначного ответа из-за отсутствия прямых свидетельств, но, весьма вероятно, что расчеты основывались косвенно на данных о смертности, и соответственно премия несла в себе разумную стоимость риска.

Внимательное изучение правовых кодексов Вавилона, Индии, Греции и Египта не позволяет обнаружить какие-либо следы существования договоров коммерческого страхования жизни либо соответствующих обычаев среди этих народов. Поэтому невозможно найти каких-то предшественников, от которых римляне могли получить знания об этих договорах. Кроме нехватки прямых сведений относительно практики любой исследователь может столкнуться с другой сложностью в силу того, что единственные прямые свидетельства можно найти в римском гражданском праве в виде тех или иных оговорок, которые могут быть истолкованы по-разному. Данное свидетельство, которое ограничивается ответами различных юристов на вопросы, возникавшие в отношении этих договоров, и правил определенных императоров, показывает, что указанные сделки считались законными, но само по себе не подтверждает, что эти договоры вообще применялись. Более того, отсутствует прямая информация о деловых, финансовых или математических деталях данных договоров. Однако имеется косвенное свидетельство того, что римляне и их предшественники следили за влиянием смертности на стоимость страхования, что у них была материальная и профессиональная необходимость в составлении аннуитетных таблиц. Одна из них, хотя и грубо, демонстрирует четкие признаки привязки к фактической смертности и показывает, что римляне понимали в деталях систему пожизненной ренты и обладали опытом, который включал в себя практические примеры инцидентов и влияния смертности на фонды обществ, выплачивавших денежные пособия в случае смерти своих членов.

Деловые операции римлян в течение последних дней Республики, в период Империи и вообще на протяжении первых десяти веков н. э. базировались, главным образом, на кредитах, т. е. стали уходить из употребления ранние системы бартера или меновой торговли, и, благодаря развитию финансовой системы и накопления капитала семьями патрициев и лиц уровня сенаторов, хотя им и было запрещено заниматься торговлей, крупные суммы денег авансировались торговцам в предпринимательских целях. Некоторые из этих операций по займам практически представляли собой товарищества, в которых владелец денег выступал в качестве пассивного компаньона, другие операции являлись договорами бодмереи.

Как отмечалось ранее, бодмерейный займ в большинстве случаев предназначался при определенных условиях для возмещения материальных потерь заемщику. Однако заимодавец мог потерять все или часть своих денег не только в случае возникновения каких-либо инцидентов, оговоренных в договоре pecuniæ trajectitiœ, но и в случае смерти торговца во время его торгового путешествия. Следовательно, можно предположить, что обладатель денег, видя, что торговец считает благоразумным защитить себя от убытка, следовал его примеру и заключал договор в виде «азартного страхования» или страхования на пари, чтобы покрыть свой риск утраты по договору бодмереи, а также для получения возмещения в случае смерти торговца. Если такие договоры применялись, они в каждом случае предназначались для срочного страховании жизни торговца.

Широко практиковалась еще одна форма ростовщичества, а именно, предоставление ссуды на случай вероятных выплат после смерти, что требовало знаний и возможностей для заключения договоров по дожитию и страхования от чрезвычайных обстоятельств.

Читаем опять же у Ч. Ф. Треннери: «Благодаря чрезмерной расточительности, которая превалировала в период ранней Империи, этот обычай реализовывался в такой степени, что потребовалось законодательство, которое выявляло злоупотребления имуществом и лишало ростовщиков права на какие-либо претензии на получения возврата денег в случае страхования жизни на пари. Существование весьма многочисленных операций подобного рода в последние дни Республики и в период ранней Империи приводит к мысли о том, что поскольку идея получения гарантии компенсации на случай риска в результате деловых операций возникла у римлян, что свидетельствуется в некотором смысле договорами бодмерейных займов и другими операциями, напоминавшими реальное страхование, ростовщики изменили некоторые способы защиты себя от определенных убытков, которые могли перейти на них в случае, если их клиенты умирали до унаследования долей в бизнесе своих отцов. Конечно, нельзя утверждать и то, что такой вид ростовщичества мог осуществляться без какой-либо системы страхования жизни; при этом предполагается, что такие займы могли оформляться с бóльшей определенностью с точки зрения их стоимостей, если заимодавец мог застраховать себя от убытка, вызванного смертью лица, которому он предоставил займ, и что, если собственники денег и ростовщики приняли некую систему взаимного распределения убытков в ходе их инвестиций, существует большая вероятность того, что и практика займов становилась более адаптированной к потребностям общества. Далее, каждая покупка или продажа страхования на случай смерти требовала соответствующих расчетов в зависимости от страхования на дожитие или страхования от чрезвычайных обстоятельств»[88].

В дополнение к выгоде, которую получали ростовщики с помощью практики страхования жизни, существовали определенные преимущества, которыми могли воспользоваться и иные лица. В случае с людьми свободных профессий, лицами, которые получали аннуитеты, торговцами, связанными с морскими перевозками, ясно, что страхование, либо его эквивалент, считалось для них важной услугой. Римляне, знакомые со страхованием на пари в отношении товаров, не нуждались в дополнительных мотивациях для того, чтобы застраховать себя и на случай смерти. Предположив, что римское общество достигло такого уровня развития, вполне вероятно допустить, что они включали риск смерти в результате естественных причин в число рисков, покрываемых договорами, эвкивалентными сегодняшнему срочному страхованию жизни. При этом сложно однозначно утверждать, что римляне и их юристконсульты четко различали разницу между «если он умрет» и «когда он умрет», т. е. между срочным страхованием жизни и страхованием на дожитие. Отсюда можно предполагать, что римляне расширили свою систему «азартного страхования» до включения в нее срочного страхования жизни, и тем самым, были знакомы с примитивной формой страхования на дожитие.

Хотя отсутствуют прямые свидетельства того, что древние нации учитывали и использовали статистику естественного движения населения (рождаемость, смертность, браки) в своих коммерческих целях, все же имеется много интересных ссылок на разные периоды в жизни людей, на возраст, когда человек может умереть, и на тот факт, что вообще все мы смертны, т. е. проблемы, связанные с продолжительностью человеческой жизни, подвергались определенному исследованию.

Ч. Ф. Треннери по этому поводу замечал: «Интересно отметить, что во всех классических ссылках на бóльшее или меньшее долгожительство речь идет о прямом влиянии климата или национальных условий, в то время как в библейских ссылках на продолжительность жизни долгожительство трактуется как награда, предвкушаемая за строгое соблюдение религиозных заповедей евреев безотносительно климата, и вопрос не стоит и о национальности, поскольку Ветхий Завет предназначался исключительно для евреев»[89].

Можно утверждать, что расчеты, требовавшиеся для установления значений аннуитетов, подписок на похоронные фонды и клубы, в которых члены страховали друг друга на взаимной основе, а также единичные или периодические выплаты по случаю смерти либо в течение определенного срока на случай наступления оговоренного риска, требовали бóльшего объема знаний математики и финансов. Не только римляне, но и ряд других народов древности имели достаточные знания финансовых методов разрешения таких вопросов, не с научной точностью современных актуариев, а весьма приблизительно, а также то, что они либо достигли такого уровня знаний, который позволял рассчитывать таблицы значений, либо они могли привлекать греческих или александрийских математиков в этих целях. Так, в конце 1-го века н. э. арифметика стала настолько важной наукой, что потребовало издания специального учебника. Соответственно, в Александрии около 100 года н. э. Никомах Герасский (Nicomachus — из Герасы, ныне Джараш в Иордании) опубликовал свой трактат по арифметике «Введение в арифметику» (Ἀριθμηθικὴ εἰσαγωγῆ), за которым последовала в 300 году н. э. Алгебра Диофанта (Diophantus).

«Введение в арифметику»

Эти две работы сохраняли свое значение в качестве стандартных учебников вплоть до 16-го века н. э. Далее, в дополнение к знаниям арифметики и алгебры римляне на протяжении длительного периода времени использовали абак (abacus — счётная доска, применявшаяся для арифметических вычислений приблизительно с V века до н. э. в Древней Греции, Древнем Риме), с помощью которого они разработали сложные арифметические расчеты.

Кроме этого, римляне были знакомы с теорией финансов, т. е. они понимали и постоянно применяли следующие финансовые методы использования денег и ведения учета своих операций: простые и сложные проценты, депозиты, займы, ценные бумаги, векселя, оплата в рассрочку, валютные операции и т. д., торговля (корреспонденты и агенты, вояжеры, распределение прибыли, ответственность партнеров и т. п.).

К приведенным аргументам следует добавить ещё один — как известно, эпоха Возрождения по сути представляла собой возврат в сфере науки и культуры к достижениям Древней Греции и Древнего Рима. Соответственно, есть весомые основания считать, и что известные в древности страховые технологии могли быть заимствованы народами средневекой Европы. В пользу данного тезиса говорит и тот факт, что известные нам наиболее ранние договоры страхования свидетельствуют о достаточно хорошем понимании их участниками основ страховой защиты от тех или иных рисков.

Таблицы значений аннуитетов. Хотя нет никаких упоминаний о попытках римлян составить таблицу смертности или цен подписки, оплачиваемых членами похоронных клубов, все же сохранились записи о двух таблицах, которые были санкционированы гражданским правом в части капитализации аннуитетов. Необходимость в таких таблицах возникала из положений Закона Фальцидия[90] (40 год до н. э.), согласно которому наследник или наследники, назначенные в завещании, должны были получить без обременения ее легатами[91] не менее ¼ всего имущества, оставленного завещателем, так называемую Фальцидиеву четверть (quarta Falcidia).

В подобных случаях было необходимо, чтобы стоимость наследства была пропорционально уменьшена, чтобы общая стоимость не превышала ¾ всего наследуемого имущества. При простом наследовании подобное уменьшение не представляло сложностей, но когда завещатель оставлял пожизненную ренту одному или более наследникам, возникал вопрос об основании снижения размера таких аннуитетов. Для удовлетворения такого требования было необходимо капитализировать аннуитеты или превратить их в капитал, и в этих целях использовалась таблица значений аннуитетов, известная как «Macer’s Table» («Таблица Мацера», или Макра)[92]. Данная таблица была узаконена в Responsum («Ответе») римского юрисконсульта Мацера, который, в свою очередь, санкционировал применение другой, более точной таблицы, авторство которой приписывается уже упоминавшемуся Ульпиану[93]. В Таблице Мацера значения носят фактически произвольный характер, то таблица Ульпиана, судя по всему, основана на более точных расчетах.

Похоже, что Таблица Ульпиана была составлена с непосредственной ссылкой либо на статистику смертности, либо на данные подписок, при этом не ясно, каким образом формировалась сама таблица. При внимательном изучении можно прийти к выводу о том, что, если значения таблицы представляют собой среднюю продолжительность жизни при достижении соответствующего возраста, то показатель смертности в Риме был намного выше, чем сегодня. Сама таблица включает в себя последовательность значений, которые не могут представлять истинные значения либо е_х, либо а_х, где ех — средняя продолжительность предстоящей жизни населения, достигшего х-лет, или ожидаемая продолжительность жизни в возрасте х-лет, а ах — ширина возрастного интервала.

То же самое, если допустить, что в расчет значений был включен фактор процентов, и что соответственно эти значения представляют собой значения аннуитетов, а не значения средней продолжительности жизни.

Хотя таблица Мацера была менее точной, все же, судя по всему, она имела бóлее широкое хождение, возможно, потому, что ее было легче запомнить, а также в силу того, что она имела меньшие значения для всех возрастов сверх 50 лет. В первоначальной форме согласно Мацеру значение аннуитета для лица в возрасте 60 лет и более равнялось нулю, в то время как в таблице, представленной в уже упоминавшейся ранее «Базилике», это значение для 60 лет и более составляло пятикратную величину годовой выплаты. Похоже, что последняя таблица неточная, поскольку невероятно, что лицо в 59 лет получит одну годовую выплату, а лицо, скажем, в 61 год будет иметь право на пятикратную годовую выплату. Поэтому, более вероятно, что все лица старше 55 лет получали пятикратную выплату в качестве капитализированных значений своих аннуитетов.

Несмотря на простоту применения таблицы Мацера, вполне понятно, что использовалась и таблица Ульпиана, что, на наш взгляд, подтверждается ее применением в качестве официальной таблицы аннуитетов в Северной Италии до конца 18-го века.

Римские договоры о выплате на случай смерти человека. Выше было показано, что римляне знали о преимуществах совместного формирования фондов в целях компенсации расходов на погребение, что, вероятно, взаимное страхование жизни развилось из выплат на погребальные расходы и широко практиковалось под прикрытием таких платежей. Отсюда можно утверждать, что, если римляне изучали стоимость страхования жизни, похоронные или религиозные общества удовлетворяли все требованиям и считали необязательным развивать дальше страхование путем изменения системы страхования жизни, не основанного на взаимности.

Из различных ограничений и недостатков, свойственных клубному страхованию, видно, что данный вид страхования не был приспособлен для удовлетворения требований лиц, кроме тех, кто хотел получить гарантированную выплату небольшой суммы их представителям на случай смерти этих лиц. То, что эти лица стремились постоянно получать от этих клубов или обществ бóльшие суммы, видно из того факта, что членство ограничивалось лишь одним обществом, тем самым, лимитруя сумму услуги, которую мог получить человек. Опять же, то, что запрещалось обществами, считалось абсолютно правомерным вне их рамок. Единственным известным тогда инструментом являлось «азартное страхование», которое осуществлялось на конкретный срок от определенных рисков. Поскольку идея страхования на дожитие реализовывалась похоронными обществами, и практиковалось имущественное страхование от морских и иных рисков, о которых будет сказано ниже, вполне вероятно, что лицо, которое хотело защитить себя на определенный срок, делало это с помощью «азартного полиса» или на пари, и при расширении системы страхования на пари, это лицо могло при желании заключить договор на компенсацию в случае его смерти, когда бы она не наступила.

Похоже, что такие договоры были весьма распространенными, о чем свидетельствуют многочисленные ссылки в римском гражданском праве. По-видимому, эти договоры не имели связи с завещаниями либо наследством, поскольку в законах Юстиниана и предшествующих сборниках права, они не упоминаются в разделах, касающихся завещаний. Более весомым аргументом является указание в Институтах Юстиниана на то, что договоры могли предусматривать выплату на случай смерти третьих лиц.

Отметим, мнения юрисконсультов и положения законов о таких договорах написаны ясным и четким языком, что также говорит в пользу широкой известности подобных сделок.

Римское гражданское право не претендовало на то, чтобы быть полным или исчерпывающим сводом всех местных и частных законов, которые имели хождение в Римской империи. Поэтому не следует ожидать, что ответы юристов (почти полностью соответствовавшие мнению Совета) давали детальное описание договоров протострахования или способ их заключения и исполнения. Все, что можно было найти в каждом конкретном случае, так это мнение юриста по вопросу или вопросам, адресованным именно ему. Как отмечалось ранее, эти ответы признают действительность оговорок, обуславливавших выплату компенсации на случай смерти одной из договаривающихся сторон либо лица им назначенного.

Большинство развернутых ответов, касающихся вопросов, которые возникали из договоров протострахования в римском праве, либо намеков на них, относятся к уже упоминавшемуся неоднократно Ульпиану.

Наиболее интересны в этом плане «ответы» Ульпиана другому римскому юристу Сабину. Они содержат более детальную информацию в отношении анализируемых договоров, нежели Институты и Кодекс Юстиниана.

Основу utilis action (действующее соглашение), которое могло исполняться непосредственно перед претором Древнего Рима, формировали следующие положения:

«Ulpianus libro 50 ad Sabinum.

pr. Quodcumque stipulatur is, qui in alterius potestate est, pro eo habetur, ac si ipse esset stipulatus.

1. Sicuti cum morietur quis stipulari potest, ita etiam hi, qui subiecti sunt alienae potestati, cum morientur stipulari possunt.

2. Si ita quis stipulatus sit: «post mortem meam filiae meae dari?» vel ita: «post mortem filiae meae mihi dari?», utiliter erit stipulatus: sed primo casu filiae utilis actio competit, licet heres ei non existat.

3. Non solum ita stipulari possumus: «cum morieris», sed etiam: «si morieris»: nam sicuti inter haec nihil interest «cum veneris» aut «si veneris», ita nec ibi interest «si morieris» et «cum morieris».

«Что бы одно лицо не согласовывало в пользу другого лица, которое имеет контроль над этим [первым] лицом, будет считаться, как если бы последнее лицо само выдвинуло такое условие.

1. Поскольку каждый может оговорить условие «когда он умрет», тогда также и те, кто имеет полномочия от других, могут выдвинуть такое условие, что любое их действие вступит в силу на момент их смерти.

2. Если кто-либо формулирует условие следующим образом: «Ты обещаешь заплатить моей дочери после моей смерти?» либо «Ты обещаешь заплатить мне после смерти моей дочери?», такое условие будет считаться действительным; но в первом случае дочь будет иметь право на иск, основанный на праве справедливости, хотя она может и не быть наследницей своего отца.

3. Мы может оговаривать не только: «когда ты умрешь», но и также: «если ты умрешь», поскольку нет разницы между: «если ты умрешь» и «когда ты умрешь»[94].

Таким образом, соглашение могло быть заключено на случай смерти лица. Это мог быть и договор о выплате определенной суммы на случай его смерти, и в этой ситуации это может касаться:

а) либо наследства, либо продажи собственности, владение которым остается за ним в течение его жизни и передается наследнику в случае его смерти, или

б) выплаты денежной суммы его представителям после его смерти, когда имеется указание застрахованного лица, риска, срок исполнения договора после его смерти и выплата встречного обеспечения.

Возможность совершения такого договора предоставлялась не только дееспособным гражданам, но и лицам, находящимся под контролем других. Чтобы должным образом оценить значение этого правила, нужно напомнить, что до самого позднего периода римской истории главы семейств (paterfamilias) имели практически неограниченную правовую власть над своими наследниками, кроме замужних дочерей, и над своими женами, детьми и имуществом. Также главы семей традиционно передавали свои права сыновьям, особенно, если их сыновья женились.

Выгоды, предоставлявшиеся данными оговорками, были весьма ценными. Например, лицо subjectus patris potestati (по разрешению властей) могло заключить договор страхования на дожитие, но оно не могло сделать это без специальных полномочий.

Важно подчеркнуть, что лицо могло застраховать свою жизнь в пользу третьего лица и что оно могло сделать это в отношении дочери, но существует сомнение, действовала ли данная форма договора в случае, если лицо страхуется в пользу дочери. Вполне вероятно, что такой договор признавался действительным, если бы бенефициаром назначалась его жена или сын. Возможно, что такой договор распространялся на более дальних родственников и даже не родственников. Разрешается также договор, предусматривавший компенсацию в случае смерти его дочери в пользу страховщика.

Опять же, здесь возникает вопрос о степени распространения права страховщика застраховать жизнь третьей стороны, и не исключено, что такое право распространялось лишь на самых близких родственников. Но то, что это было не так, подтверждается отрывком из Институтов Юстиниана, который четко устанавливает, что действительность соглашения зависит от смерти другого лица (post mortem alterius). Читаем: «Item post mortem alterius recte stipulamur» — «Мы также вправе оговаривать какую-либо выплату или совершение каких-либо действий после смерти другого лица»[95].

Такой договор о выплате лицу в случае смерти его дочери можно рассматривать, как договор по возврату ее приданого в случае ее смерти. Если бы договор прописывался в разделе о приданом либо вообще описывался отдельно, подобное объяснение было бы весьма обоснованным. Однако это не так. Договор, очевидно, представлял собой вариант другой сделки в той же оговорке, которая выделена словами «vel ita» — «так или иначе». Поскольку первый договор, похоже, не имеет отношения к возврату приданого, следует, что и второй договор также, если не предположить, что Ульпиан поместил по соседству, как часть одного и того же предложения, два договора, которые касаются абсолютно разных вопросов.

Видно, что при допуске условий, которые основывались на фразе «если ты умрешь», лицо, которое соглашалось платить деньги в случае смерти другого лица либо получить деньги в случае своей собственной смерти, было вправе заключить: а) срочное страхование жизни, и б) страхование на период существования определенных рисков.

То, что эта форма условия не только могла, но и должна была подразумевать срочное страхование, вполне ясно, поскольку, благодаря тому факту, что каждый должен умереть, слова не несут смысла, если период, на который застрахована жизнь, не лимитирован, иначе жизнь не вечна, и, соответственно, должна быть выплачена оговоренная сумма. Из этого следует, что страхователь мог заключить строчное страхование жизни; он также мог в случае дожития сделать это и во второй раз после истечения первого срока, и, вероятно, и в третий раз с учетом увеличения каждый раз стоимости полиса. Вполне возможно, что при заключении таких соглашений можно было оговорить право продлить срок действия защиты от риска за дополнительную премию. Опять же, такое условие могло использоваться для страхования от чрезвычайных обстоятельств, которое бы возмещало расходы в случае, если «А» умирал в течение жизни некого «В». То, что нет ссылок на такой договор, конечно, является сильным аргументом против существования таких договоров, хотя такой вывод неоднозначен. Как бы то ни было, такой договор мог заключаться на законной основе.

Приведем ссылки в римском праве на положения, которые основывались на смерти либо одной из договаривающихся сторон, либо третьей стороны:

До разделения Римской империи на Восточную и Западную империи.

А. Гай Фальцидий: Комментарии, том 1, титул 3, секция 100, примерно 150 год н. э. (Гай включен в Сборник короля Аралика Второго — Breviary of Aralic II, титул 9, §§ 7 и 8, примерно 150 год н. э.)

(Ульпиан включен в Дигест Юстиниана, Книга 45, титул 1, секция 45, примерно 225 год н. э.).

Западная Римская империя.

Б. (Гай) Сборник Аларика Второго, том 2, титул 9, §§ 7 и 8, примерно 500 год н. э.

3. Восточная Римская империя.

В. Кодекс Юстиниана, Книга 8, титул 38, §§ 11 и 15, апрель 529 года.

Дигест Юстиниана, Книга 45, титул 1, секция 45 (Ульпиан). Декабрь 533 года н. э.

Институции Юстиниана, Книга 3, титул 20, §§ 13, 15, 16 и 17. Декабрь 533 года н. э.

Г. Базилика (Basilikôn), Книга 24, титул 3, секция 19; Книга 43, титул 1, секция 42; Книга 43, титул 5, секция 2.

Из данного перечня видно, что рассматриваемая практика протострахования жизни, существовала во 2-м — 10-м веках н. э. Хотя изначально договор был весьма примитивным и основывался на простом гадании касательно характера услуги или компенсации, то постепенно его форма совершенствовалась и учитывала систему расчетов стоимости такого договора.

Анализируя ссылки, указанные в таблице, в их хронологическом порядке, первыми для исследования являются «Комментарии» Гая Фальцидия. В период, когда Гай составлял свои «Комментарии», Римская империя находилась в зените своего процветания. Поэтому разумно предположить, что среди граждан существовал запрос на механизмы, с помощью которых человек мог заключить договор, по которому он платил или получал сумму денег в случае своей смерти либо смерти другого лица. Возникали случаи, требовавшие обращения к консулу или в суд. Юрисконсульты, к которым направлялись подобные вопросы, рассматривали их исключительно в правовом аспекте, поскольку вряд ли они были хорошими математиками или глубоко разбирались в тонкостях экономики такой деятельности.

Из «Комментариев» Гая видно, что, хотя он не отвергал такие договоры, тем не менее, он основывал свое мнение на том, что подобные сделки неправомерны, если они негативно влияют на статус наследника или наследников любой из их сторон. Он утверждал, что все договоры, заключенные по форме: «Ты обещаешь, что ____ будет выплачена после моей смерти?» либо «Ты обещаешь, что ____ будет выплачена после твоей смерти?», являются недействительными на том основании, что недопустимо возлагать обязательство на наследника. Также он считал, что такие оговорки, как «Ты обещаешь, что ____ будет выплачена за день до моей смерти?» или «за день до твоей смерти?» являлись неправомерными, потому что в этом случае дата, на которую полагается выплата, может быть известна лишь в момент смерти, когда более приемлемой является фраза «Ты обещаешь, что ____ будет выплачена моему наследнику?». В то же время Гай считал, что договоры, основанные на формах «Ты обещаешь, что ____ будет выплачена когда я умру?» либо «Ты обещаешь, что ____ будет выплачена когда ты умрешь?», являются действительными, поскольку в этих случаях обязательство наступает в самый последний момент жизни стороны договора или лица, дающего обещание.

Не известно, сам ли Ульпиан намеревался высказать благосклонное мнение в отношении данного вопроса или нет. Даже если Ульпиан делал различие между разными формами подобных договоров по аналогии с Гаем, то Юстиниан игнорировал эти различия и использовал «Ответы» Ульпиана для признание правомерности таких договоров.

Западная Римская империя. Аларик Второй, император Западной империи, в свои законодательные положения или, как их иногда называют «стипуляции», приложил позицию Гая, касающуюся недействительности договоров по выплате денег post mortem meam («после моей смерти») или tuam («твоей смерти») либо pridie quam moriar или moriaris («накануне моей смерти») или («твоей смерти»), но не указал, что такие стипуляции нарушают права наследников. Следует заметить, что лицо, которое оговаривало выплату денег, рассматривается в качестве кредитора, а другая сторона договора, которая обещала оплату, называлось дебитором. Похоже, что стипуляции Аралика были четко направлены против ростовщиков, поскольку его закон делал бесполезными договоры по обратному возврату прав на имущество (договоры реверсии). Однако, вполне возможно, что эти термины использовались в бухгалтерском смысле, и что debitor означало лицо, которое получило встречное удовлетворение (премию) в ответ на свое обязательство выплатить оговоренные деньги, и, аналогично, что creditor означало лицо, которое оплачивало премию. Подобная ссылка на стороны договора встречается только в привязке к вышеупомянутым договорам, а во всех иных стипуляциях Аралика стороны попросту не описываются. На другую форму договора (т. е. cum moriar или moriaris — «когда я умру» или «ты умрешь»), которую Гай считал правомерной, в Сборнике Аларика ссылок нет. Это упущение имело место либо в силу того, что эта вторая форма использовалась постоянно, поскольку не требовала последующего законодательного разрешения, либо от ощущения, что все договоры, касавшиеся смерти людей, считались аморальными и противоречащими благосостоянию империи. Как бы то ни было, отсутствие свидетельств не дает возможности четко объяснить данную ситуацию. Похоже, что имело место жесткое противодействие со стороны церкви, которая выступала категорически против любых финансовых, необязательно коммерческих, обязательств, связанных со смертью людей.

Восточная Римская империя. В «Corpus Juris Civilis» Восточной империи можно найти несколько разделов, касающихся договоров или стипуляций, предметом которых являлась смерть человека. Первая секция по дате опубликования находится в Кодексе Юстиниана и, очевидно, ссылается на «Комментарии» Гая касательно таких стипуляций. Обратимся к оригиналу, где император Юстиниан отвечает преторианскому префекту Менна:

«De inutilibus stipulationibus.

38.11

Scrupulosam (veterum) inquisitionem utrum post mortem an cum moreretur vel pridie quam moreretur, stipulates sit aliquis, vel in testamento legati, vel fidei comissi nomine aliquid dereliquerit, penitus amputantes omnia quæ vel quocunque contractu, vel stipulate, vel pacti sunt contrahentes, vel testator in suo testament disposuerit etiamsi post mortem, vel pridie quam moreretur, scripta esse noscuntur; nihilominus pro tenore contractus, vel testament valere præcipimus».

«Заключение стипуляции.

Мы намерены абсолютно устранить определенные технические трудности древних, а именно: что, если кто-либо заключает стипуляцию или оставляет что-либо по наследству, либо по доверенности, на условиях своего завещания, со словами: «После моей смерти», «На момент моей смерти» или «Накануне моей смерти», мы постановляем, что всё, включенное в стипуляцию, договор, соглашение или распоряжение со стороны наследодателя в его завещании, которое должно вступить в силу после его смерти либо накануне его смерти, тем не менее, будет считаться правомерным в соответствии с содержанием указанного договора либо завещанием»[96].

То есть Юстиниан постановляет, что все такие договоры, даже, если в их основе лежат формулы «после смерти» или «накануне смерти», являются действительными. Из этого правила Юстиниана, ясно, что юристы его времени намеревались игнорировать тонкие различия, прописанные Гаем и другими авторами тех работ, которые не сохранились до времен Юстиниана. Такая тенденция более свободного и широкого толкования договоров наиболее четко проявляется в более поздних законах Юстиниана, а также уже упоминавшихся византийского императора Василия I Македонянина и Леона VI.

В своих Институциях Юстиниан касается того же вопроса, но более детально:

«De inutilibus stipulationibus.

13. Post mortem suam dari sibi nemo stipulari poterat, non magis quam post eius mortem a quo stipulabatur. ac ne is qui in alicuius potestate est post mortem eius stipulari poterat, quia patris vel domini voce loqui videtur. sed et si quis ita stipuletur, ‘ pridie quam moriar ’ vel ‘ pridie quam morieris dari? ’ inutilis erat stipulatio. sed cum, ut iam dictum est, ex consensu contrahentium stipulationes valent, placuit nobis etiam in hunc iuris articulum necessariam inducere emendationem, ut, sive post mortem sive pridie quam morietur stipulator sive promissor, stipulatio concepta est, valeat stipulatio.

15. Ita autem concepta stipulatio, veluti si Titius dicat ‘ cum moriar, dare spondes? ’ vel ‘ cum morieris ’, et apud veteres utilis erat et nunc valet.

16. Item post mortem alterius recte stipulamur.

17. Si scriptum fuerit in instrumento promisisse aliquem, perinde habetur, atque si interrogatione praecedente responsum sit».

«Не имеющие силы стипуляции.

§ 13. В предшествующие времена никто не мог выставить условие, что что-то должно быть выплачено ему после его смерти, как и то, что он может что-то получить после смерти лица, к которым он заключил договор. Никто не мог, будучи под контролем [опекунством] другого лица, обусловить, что такое же действие должно быть произведено после смерти последнего, потому что понимается, что он говорит голосом своего отца или хозяина. Опять же, если кто-либо ставит условие: «Заплатишь ли ты накануне моей смерти либо накануне своей смерти?», такая стипуляция считалась недействительной. Но поскольку стипуляции действуют по согласию договаривающихся сторон, (как уже было сказано), мы решили внести необходимое изменение в эту часть закона с тем, чтобы стипуляция считалась действительной, если она содержит условия «после смерти» либо «накануне смерти» того, кто заключает стипуляцию или дает обещание.

§ 15. Стипуляция, выраженная следующим образом, считалась действительной среди древних и считается таковой и сейчас; например, если Титий спросит: «Ты обещаешь заплатить, когда я умру либо когда ты умрешь?».

§ 16. Мы также вправе обусловить какую-либо выплату или исполнение чего-либо после смерти другой стороны.

§ 17. Если где-либо сказано, что определенная сторона дала обещание, это считается равнозначным тому, как если бы ответ был дан на предыдущий вопрос»[97].

Здесь обсуждается вопрос действительности стипуляций, основанных на формуле «накануне моей/твоей смерти». Причиной пересмотра являлось то, что стипуляции получали правовую действительность от того, что они базировались на взаимном согласии сторон договора, и что, соответственно, Юстиниан был рад изменить прежний закон. Такие положения Институций позволяют допустить, что во времена Юстиниана:

1) существовала практика стипуляций или заключения соглашений на выплату денег в случае смерти одной либо обеих сторон;

2) такие стипуляции могли заключаться в отношении другой стороны, т. е. в отношении некой третьей стороны, и

3) важными считались решения, касавшиеся особых форм договоров или стипуляций.

Первый из этих подпунктов вполне понятный, поскольку в нем напрямую утверждается, что древними (apud veteres) определенные стипуляции объявлялись действительными. Что касается второго подпункта, который соотносится с § 16 Институции Юстиниана, то здесь следует вернуться к стипуляциям, которые звучат как «Ты обещаешь заплатить мне после смерти моей дочери?» или «Ты обещаешь заплатить моей дочери после моей смерти?» и которые признавались Ульпианом законными, и соответственно подтверждались Юстинианом и Василием Первым. При этом данные признания можно рассматривать как особые разрешения, предоставляемые отцам, но, если бы не было привязки к отцам, можно предположить, что общее правило позволяло заключать подобные стипуляции в отношении жизни другого лица. Интересно отметить, что это единственное место в Своде гражданского права (Corpus Juris Civilis), где заключение договоров на случай смерти кого-либо еще, кроме лица, дающего обещание, предусмотрено за исключением особых случаев в отношении отца и дочери. В третьем подпункте, касающемся важности решений в отношении таких стипуляций, подчеркивается необходимость их должного соблюдения. Необходимость таких решений демонстрируется тем фактом, что они включены в Институции, которые были составлены по распоряжению Юстиниана с целью, чтобы они стали первым учебником гражданского права для студентов права его времени.

Если это так, то следует, что, если решения касательно действительности стипуляций стоили того, чтобы быть упомянутыми в Институциях, то они представляли собой практическую ценность. Отсюда очевидно, что практика заключения таких стипуляций носила общий характер и в таком масштабе, что передача знаний по правовым решениям являлась необходимой частью подготовки молодых юристов.

Эти общие правила, похоже, удовлетворяли всем требованиям, возникавшим из таких договоров, на протяжении более, чем 300 лет, что подтверждается следующим упоминанием в Книге 24 «Базилики», как основного правового свода Восточной Римской империи. Приводим отрывок на латыни в переводе с греческого:

«Cum et stipulations, et legata, et alios contractus post mortem compositos, antiquitas quidem respuerit, nos autem pro communi hominum utilitate receperimus: consentaneum erat, etiam illam regulam, qua vetustas utebatur, certo more emendare».

«В древние времена стипуляции, наследства и другие договоры, которые подлежали оплате в виду наступившего срока после смерти, отвергались, но мы ради их общей полезности для человечества, принимаем их (как действительные): поскольку было согласовано, что это правило, которое существовало в древности, изменено установленным обычаем»[98].

Из данного отрывка следует, что с учетом полезности таких договоров отменялись какие-либо правовые ограничения для их совершения. Тем не менее, здесь разделяется мнение Гая и других юристов о том, что со стороны наследников не должны предприниматься злонамеренные действия, и что любые обязательства могли вступать в силу только, если не урезается свобода договаривающихся сторон. Далее, что эти договоры, даже, если они заключались до времен Юстиниана, не ограничивались смертью одной из сторон. Опять же, ясно, что этот обычай подвергся дальнейшему изменению, поскольку закон признает действительность договоров любого рода в случае смерти одной из сторон.

В позднем римском праве, а именно в «Базилике», есть еще две ссылки на соответствующую практику. Первая содержится в Книге 43:

«§ 1. И оба, он, который сам себе хозяин, и также тот, кто находится во власти другого, могут оговорить (т. е. заключить стипуляцию на выплату денег), когда он умрет.

§ 2. Я оговариваю правильно (т. е. заключаю действительную стипуляцию), что после моей смерти деньги должны быть выплачены моей дочери, либо выплачены мне после смерти моей дочери.

§ 3. Стипуляция в равной степени действительная, скажет ли он: «Если я умру» или «Когда я умру».

Отрывок прилагает Responsa Ульпиана, которые были приложены и Юстинианом к его Дигестам. Из повторяющегося разрешения стипуляции, заключенной отцами со ссылкой на денежные выплаты, зависящие от их собственной жизни либо жизней их дочерей, очевидно, что такая практика была хорошо известна.

Еще один интересный вопрос представляет приложение как Юстиниана, так и Василия Первого мнения Ульпиана касательно равнозначности оговорок «когда я умру» и «если я умру», поскольку вторая оговорка, должно быть, ссылается на риск, который мог наступить лишь в определенный срок или период времени.

Третье правило этих договоров содержится в Книге 43 «Базилики»: «И касательно того, кто оговаривает после смерти либо накануне его смерти, считается одним и тем же, и каждая оговорка является действительной, поскольку все, что сделано, является правомерным, будь то записано в завещании либо ином договоре»[99].

Отсюда следует, что обе формы стипуляции «после смерти» или «накануне его смерти» являются равными по значению, и договоры, основанные на одной из формул, являются действительными. Из контекста вполне очевидно, что юристы изучили Responsa ранних авторов и решили отказаться от своих мнений, поскольку они базировались на очень тонкой и ненужной правовой игре слов и могли создать ограничения, которые не были бы полезными. Затем, что эти договоры были прямо или косвенно привязаны ко времени смерти лица либо лиц, независимо от того, являлись ли они аналогией завещания или иным механизмами обеспечения выплат. Из этих двух выводов видно, что договаривающиеся стороны при своем желании могли на законных основаниях заключить любой договор, который они посчитают удобным. Такие договоры по своему содержанию могли быть несколько похожи на современные договоры страхования жизни.

Элементы страхования иного, чем страхование жизни, в Средние века. Беспорядки, вызванные разделением Римской империи на Западную и Восточную, набеги варваров (так римляне и греки называли чужеземцев) наряду с враждебным влиянием церкви, побудили деловых людей того времени, по возможности, охранять секреты своих торговых обычаев. Эта секретность, несомненно, усиливалась благодаря зависти многих соперничающих морских портов и торговых центров Средиземноморья.

Люди, жившие в Средние века, могли узнать о страховании из практики работы гильдий Мемписка (Mempisc), Фландрии (Flanders) — древние районы на севере Франции и Бельгии, и т. д., которые являлись местом формирования семейных групп фламандцев и немцев, и некоторых форм иного страхования, практиковавшихся фламандцами в начале 13-го века. Этот вывод основывается на том, что система страхования римлян, судя по всему, исключала риски гибели в результате пожаров, болезней или иных подобных инцидентов, в то время, как гильдии предоставляли подобную защиту.

Развитие гильдий из системы семейных групп. Направление развития средневекового страхования из семейных групп фламандцев и немцев было следующим:

1) «Семейная группа» немцев и фламандцев.

2) Гильдии Мемписка и Фландрии (8-10-е века н. э.).

3) Взаимное страхование жителей деревень с 11-го по 13-й века н. э.

4) Общинное страхование групп деревень с 14-го века н. э. и далее.

Первобытные племена германцев и фламандцев рассматривали в качестве единицы объединения семью, а не каждого индивидуума. Коллективные права и обязанности членов семей по отношению к отдельным людям представляли собой, как правило, (1) общую собственность на территории, принадлежащей группе, (2) общее право наследования завещанным имуществом, (3) общая обязанность обвинять убийцу члена группы, (4) общая ответственность выплачивать wergild (вира)[100] за убийство, совершенное членом группы, (5) общая обязанность помогать членам группы, (6) общие религиозные обряды и ритуальные погребения.

Впоследствии эти семьи стали утрачивать свою значимость и постепенно были заменены гильдиями или собранием лиц, связанных вместе скорее родословными предпочтениями и занятиями, нежели родством по крови или религией. К ним поначалу относились с подозрением как члены еще оставшихся семейных групп, так и власти, поэтому эти общества приняли квази-закрытый метод отправления ритуалов, собраний и т. д. Считая недопустимым предоставить властям какую-либо возможность контролировать их деятельность или вмешиваться в их дела, они постарались так организовать свои внутренние отношения, чтобы обязать персональной клятвой своих членов для должного соблюдения их обязанностей по отношению к обществу.

Эти общества были известны как гильдии или geldonia и процветали, главным образом, во Фландрии, Мемписке и т. д. Среди их других задач были попытка защитить себя от притеснения со стороны крупных феодалов, а также от убытков в результате пожаров, кораблекрушений или других бедствий. Поэтому они фактически представляли собой общества, которые формировались с цель осуществления взаимного страхования своих членов. Хотя мало что известно о способе их формирования и деятельности, ясно что изначально они организовывались как тайные общества, а их члены были обязаны давать клятву верности своим гильдиям и их членам.

В ряде случаев эти общества напоминали коллегии римлян, поскольку они состояли из лиц одного сословия и существовали за счет периодических взносов своих членов. Однако они существенно различались по своим задачам. Римские коллегии, в большинстве своем, носили религиозный характер, а гильдии были менее всего заинтересованы в соблюдении религиозных обрядов, их основной целью было взаимное благосостояние и страхование своих членов.

То, что эти гильдии были многочисленны, и что осуществление ими взаимного страхования одобрялось властями, подтверждается законодательством так называемых «Carlovingian Emperors» (Карловингские императоры)[101], в период правления (9-й век н. э.) которых четко утверждалось, что никто не обязан давать клятву при вступлении в такие гильдии. Это явно указывает и на то, что со стороны властей не было возражений в отношении самих гильдий или преследуемых ими целей.

Самое первое упоминание об этих гильдиях содержится в законе «Capitulare Francicum», датированном 779-м годом н. э., который запрещал людям под присягой следовать цели взаимной защиты от бедствий, пожаров или кораблекрушений, но запретительная норма касалась только клятвы, а не взаимного страхования. Этот запрет постоянно подтверждался более поздними законами, что говорит о том, что эти гильдии, действительно, были многочисленными, и на них был определенный спрос.

Эти гильдии постепенно заменялись новыми формированиями, когда жители многих городов Фландрии, Мемписка и т. д. начали объединяться в общины, принимая свои собственные законы, которым члены общины были обязаны подчиняться, хотя при этом не предусматривались какие-либо санкции, поскольку правители или сюзерены не признавали такие объединения и сначала активно им противодействовали. Однако скоро правители осознали безуспешность своих попыток и посчитали наилучшим выходом постепенное разрешение общин, как правило, добиваясь в ответ на свою благосклонность их лояльности. В итоге, в конце 11-го века и впоследствии многие деревенские общины получили хартии от правителей, которые разрешали руководствоваться местным обычным правом. Среди этих объединений, которые получили хартии, была «Amitié d’Aire», которой была выдана хартия в 1100 году королем Робертом II

Король Роберт II

и его женой Клеменсой Бургундской (Clemence). Эта хартия содержала оговорку, касавшуюся возмещения члену общины, чей дом сгорел, либо тому, кто, попав в плен, в качестве выкупа заплатил бóльшую часть своего имущества. Такому потерпевшему каждый из членов общины был обязан заплатить одну серебряную монету.

Другие сельские общины получали хартии такого же рода примерно в то же время. Эти хартии или keuren постепенно менялись по содержанию и к 13-му веку стали более формальными.

В хартии нидерландской общины Veurnambacht, например, указано, что лицу, чей дом сгорел в результате пожара по неизвестной причине, вся деревня должна компенсировать ущерб без промедления, а выплата должна осуществляться служащими, известными как ceurherrs (попечителями), которые избирались общиной. Здесь примечательное изменение между этим классом хартии и ранее упоминавшейся хартией для Amitié d’Aire, в которой нет упоминания о причине пожара и согласно которой каждый член общины компенсировал одинаковую сумму, при этом не исключалось, что общая подписная сумма могла быть значительно меньше размера ущерба.

Правители признавали преимущества системы взаимного страхования от огня, и, как указано в Хрониках Аббатства Св. Николая в Фурне (Chronicles of the Abbey of St. Nicolas of Furnes), датированных декабрем 1241 года, сами правители были допущены ко взаимному страхованию при условии, что они заплатят пропорциональную сумму стоимости своего имущества в случае страхования других членов от пожара по неизвестной причине.

К середине 13-го века возникла муниципальная система страхования от огня, которая находилась под контролем échevins (эшевены — члены муниципального суда, шерифы) и упоминавшихся выше ceurherrs (попечители), и теперь жители деревень осознали необходимость оговаривать, что можно застраховаться только от убытков в результате пожара, возникшего по неизвестным причинам, и что каждый участник в возмещение убытка обязан заплатить долю пропорционально стоимости его собственного имущества. Тем самым, старая идея братства канула в лету, а система страхования стала обычным бизнесом.

Позднее традиция сельских общин трансформировалась в объединение деревень одного региона и формирование общинной системы управления всем районом, как это имело место в случае со статутом «le Statut du Mont ou ‘Hoop’ d’Hazebrouck», датированным 1340 годом. В этом статуте сказано, что имущество может быть застраховано от пожара, если он возник в результате какой-либо внешней причины, и требование о возмещении должно выставляться в соответствии с законами страны.

Что касается выплаты компенсации в случае убытков, связанных с кораблекрушениями, то этот обычай возник в гильдиях, которые формировались из людей, живших на морском побережье, и эти случаи не регулировались хартиями в отношении наземных опасностей.

Возвращаясь к середине 13-го века, следует заметить, что тогда была популярна еще одна система взаимного страхования, известная как Hamelinghe. Например, в Секции 24 хартии, предоставленной деревням Nord и Zud Schoöte (5 марта 1266 года) со стороны правительницы — настоятельницы монастыря в городе Мессин в Западной Фландрии (Abbess of Messines), сказано, что лицо, которое умышленно нанесет травмы или убьет скот другого лица, должно уплатить штраф. Hamelinghe означает термин, применяемый к компенсации, выплачиваемой утратившему скот лицу, которое имело право на соответствующее возмещение со стороны других членов деревенской общины.

Ч. Ф. Треннери писал: «Не-взаимное или капиталистическое страхование можно проследить с середины 13 века н. э., сначала как возмещение, гарантированное от определенных специфических рисков, предлагавшееся правителем в ответ на определенные небольшие оплаты, и позднее в случае с морскими рисками, предлагавшееся корпорациями и страховщиками»[102]. Термин «капиталистическое» применительно к Средним векам не может не вызывать возражений, т. к. эпоха капитализма началась все-таки несколько веков спустя.

Самая ранняя ссылка на какую-либо форму невзаимной гарантии на случай убытка, практиковавшейся в Бельгии, содержится в некоторых письмах эшевенов из Брюгге и Ипра (Ypres), датированных 1227 годом. В этих документах, указывается, что определенные торговцы, посещая ярмарку в городе Мессина, должны были платить на два динария больше, чем другие, а в ответ аббатиса обещала взять под свою защиту на весь период проведения ярмарки торговцев и товары. Она также обещала, что по ее приказу будет отправляться правосудие по жалобам участников ярмарки. Такие отношения вполне можно рассматривать как имеющие элементы страхования.

Более четкое утверждение содержится в письме Герцога Лимбургского (Duke of Limbourg), датированном 12 января 1248 года, где он указывает на то, что торговцы должны платить определенную цену за пересечение его территории, и что в ответ он компенсирует любой убыток, который может возникнуть либо в отношении товара, либо его владельцев в границах его владений.

Аналогичное обязательство было возложено на аббатису Мессины в Брюгге 1 декабря 1298 года.

Морское страхование. В Хрониках Фландрии (Chronyke van Vlaenderen) говорится о том, что по просьбе жителей Брюгге в 1310 году Роберт, граф Фландрии — count Robert of Flanders) разрешил в этом городе учредить Страховую палату, где торговцы могли застраховать свои товары от рисков, морских или иных, по цене нескольких динариев. Более того, чтобы нести обязательство в таком объеме перед торговцами и разрешении претензий как можно быстрее, он принял различные законы и положения, которые должны были соблюдать и страховщики, и торговцы — страхователи.

Это утверждение подкрепляется прямыми ссылками в реестрах Jaer-Boecken van Brugge и Brugschen Koophandel. Правда, поскольку эти ссылки на Страховую палату были сделаны в 18-м веке, а сама хартия не обнаружена, то данные доказательства не являются безусловными. В то же время, и оснований сомневаться в их соответствии действительности нет.

В городском реестре Брюгге Ouden Wittenbouc (зарегистрирован Коллегией эшевенов 12 апреля 1377 года) есть запись, датированная декабрем 1377 года, которая содержит решение эшевенов под названием «Chartere van Zecggerscepe», предусматривавшее компенсацию стоимости определенных товаров, которые были утрачены и были застрахованы по полису морского страхования. Это решение являлось частью рутинной работы Коллегии эшевенов и в отсутствие каких-либо комментариев или пояснений свидетельствует о том, что страхование понималось всеми заинтересованными сторонами. Здесь следует отметить, что договор являлся соглашением о возмещении, и не рассматривался в качестве «азартного» страхования или страхования на пари.

В 15-м веке практика морского страхования стала настолько распространенной, что породила многочисленные судебные процессы, записи о которых сохранились до нашего времени. Страховой полис так и назывался «Chartere van Zecggerscepe», а позднее как policie d’asseurance, который мог оформляться сторонами в форме cédule или долговой расписки либо рукописного документа, скрепляемого частной печатью или удостоверяемого нотариусом или проктором (поверенным), и который подлежал либо нет оплате по распоряжению ответственного лица. По всем договорам страхования претензии урегулировались незамедлительно после получения документов, свидетельствующих о наступившем страховом случае. Встречные претензии на уступку могли зачитываться только против претензии, подлежащей оплате по конкретному полису.

В те времена страхование осуществлялось от захвата судна пиратами, кораблекрушения, немореходности судна (если об этом не было известно грузовладельцу) и т. д. Полисы не покрывали fraude de ribaudise (мошенничество) со стороны капитана судна, хотя полисодержатель и не контролировал действия капитана. Они также считались недействительными, если страховщик мог доказать, что страхователь намеренно погрузил товар на немореходное судно.

Уже тогда фигурировал термин «Общая авария», и как указано в деле, датированном 15 июля 1441 года, такой риск страховался на протяжении многих лет, при этом в том же деле есть ссылка на то, что товары должны быть перечислены согласно древнему обычаю.

Если полисодержатель намеревался заявить претензию на общую страховую сумму по полису, он был обязан передать свои права на товары страховщикам. В полисе имелась спецификация (schedule), в которой перечислялись все застрахованные товары, а после подписания полиса и оформления договора страхования, эта шедула, похоже, являлась существенным свидетельством наличия застрахованных товаров, поскольку при предъявлении претензии по морскому страхованию для ее удовлетворения требовалось, чтобы страховая сумма соответствовала содержанию шедулы. Страховаться могли как товары, так и суда.

Страховые полисы выдавали, как правило, торговцы, которые выступали гарантами или оценивали риски. Объем обязательств страховщиков зависел от размера возможных убытков. Если на стороне страховщика действовали несколько торговцев, они могли нести долевые обязательства или солидарные.

При изучении записей о морском страховании видно, что многие торговцы, истцы или ответчики, были из Италии, Испании или других городов Европы.

Страхование жизни. В законах Антверпена, датированных около 1550 года, есть прямая ссылка на практику страхования жизни, которое, как указывается, было традиционным «с древних времен» и считалось законным. В более поздних законах, например, в ордонансе 1571 года наоборот страхование жизни запрещалось, но разрешалось страховать товары, корабли и т. д. Также имеются записи о том, что в 1544 году было запрещено заключать договоры «азартного» страхования в отношении малолетних детей. Следует отметить, что существовала разница между asseurantien (страхованием жизни) и weddinghen (страхованием жизни детей), поскольку asseurantien не признавалось «азартным» страхованием (wager insurances).

Морское страхование (кроме договоров бодмереи), которое практиковалось римлянами. Определенные ссылки у латинских авторов и в «Corpus Juris Civilis» достаточно определенно указывают на существование в течение позднего классического периода (т. е. примерно с 1-го века до н. э. по 5-й век н. э.) 1) государственного страхования определенных товаров от морских рисков в ответ на услуги, предоставляемые государству; 2) договора, заключаемого частными лицами по страхованию грузов; 3) гарантии со стороны императора на компенсацию ущерба от морских рисков, похожей, в какой-то степени, на государственное страхование; 4) страхования от одной или более опасностей; 5) страхования, которое назывались «азартным» или на пари; (6) страхования (а) жизни страхователя, (б) жизни сына или дочери, (в) жизни иного лица либо в пользу страховщика, либо в пользу иного лица.

Иногда утверждается, что эти ссылки, взятые вместе, представляют собой вывод о том, что та или иная система страхования обуславливалась конкретным соглашением и постоянно применялась, по крайней мере, торговцами в Риме в период, скажем, с 300 года до н. э. по 1000 год н. э. Некоторые из этих ссылок подтверждают, что страхование было известно и практиковалось римлянами, в то время, как другие авторы придерживаются того мнения, что есть ссылки на торговые или иные обычаи, но совсем иного рода. В частности, Ф. Хендрикс указывает: «Отсутствие в древние времена теории вероятности как науки либо чего-либо за рамками философской идеи весомости свидетельства (weight of testimony) не может приниматься в качестве причины маловероятности существования ранней практики страхования … в ранние века не было известно численное выражение непредвиденного обстоятельства, и в таком случае впоследствии усовершенствования науки, из природы обстоятельств, практически не применялись для оценки морских рисков, в основе чего лежали обычай или изучение очень приблизительных средних результатов»[103]. При этом нидерландский юрист К. ван Бейнкерсхук (Cornelius van Bynkershoek) отмечает другое: «Все же в те времена договоры [страхования] не были известны настолько, чтобы давать повод найти их в Римском праве»[104].

К. ван Бейнкерсхук

Д. Дуер по этому поводу писал: «Вопрос о том, было ли морское страхование, как оно практикуется сегодня, известно древним, остается нерешенным… Вероятные рассуждения, похоже, диктуют дать утвердительный ответ; тем не менее, когда мы рассматриваем документальное наследство, сохранившееся из античности, полное отсутствие прямых и положительных свидетельств представляет собой возражение, которое не так легко преодолеть и, возможно, что этот отрицательный аргумент перевешивает саму вероятность. Всеми признается, что договоры морского займа или бодмереи — займ денег на судно или груз, который должен возвращаться только в случае благополучного возвращения судна, и при котором заимодатель выступает просто страховщиком в размере своего аванса, были хорошо известны и имели широкое хождение. Термины «de nautico fænore» (морской займ) и «de usuris» (проценты), которые содержаться в этих договорах, относятся к наиболее подробным и информативным в Римском праве; вместе с тем, нигде в огромном массиве гражданского права, ни в институциях, сводах законов, кодексах или статутах Юстиниана, ни в каких-либо законах императоров, преемников Юстиниана, нет следов существования страхования как отдельного и независимого договора. Поэтому многие видные ученые и юристы пришли к заключению, что страхование, в собственном смысле слова, не просто как название, но и сам договор, не были известны римлянам…»[105]. При этом сам же Д. Дуер делает оговорку, что «молчание Римского права» не совсем корректная фраза, поскольку «wager policies» или «азартные (на пари) полисы» были знакомы римлянам: «Такой вид страхования был известен римлянам. Если некий корабль прибудет из Азии, я вам дам такую-то сумму… Если он не прибудет, вы мне дадите такую-то сумму»[106]. Д. Дуер при этом оспаривает позицию Эмеригона, который считал такие полисы азартными. Если лицо, которое оплачивает меньшую сумму в случае благополучного прибытия судна, фактически являлось его владельцем, договор считался так называемым «valued policy», т. е. валютированным полисом или полисом с объявленной стоимостью[107], однако, покрывавшим только единичный риск полной гибели.

В дигестах Юстиниана имеется еще один отрывок, в котором признаетcя этот вид договора, и поскольку он выбран в качестве иллюстрации, справедливо предположить, что на практике он применялся нередко. «Conditio vero efficax est quæ in constituenda obligatione inseritur, veluti centum dare spondes nisi navis ex Asia venisset? — «Действительно ли включение обязательного условия о том, что если корабль не прибудет из Азии, необходимо нести обязательства?»[108]. Все эти отрывки, если договоры, на которые ссылается Д. Дуер, не являются «азартными», позволяют достаточно обоснованно предположить, что определенные элементы страхования были известны римлянам. А если допустить, что данные договоры были «азартными», то, если предположить, что страхование практиковалось в форме пари, это усиливает догадку, что они были также известны как договоры гарантии или возмещения (contracts of indemnity). Вполне вероятно, что правомерное использование договоров предшествовало злоупотреблениям ими.

В поздней работе нидерландского философа, географа и дипломата К. Ф. де По (Cornelius Franciscus de Pauw) под названием Recherches Philosophiques sur les Grecs («Познавательная философия о Греках») сказано, что афиняне были хорошо знакомы с природой векселей, но при этом он также не был уверен, что они практиковали страхование морских кораблей. Хотя он отмечал, что афинянам было знакомо понятие баратрии[109]. В подтверждение мысли о том, что страхование не было известно в Афинах и остальному древнему миру, А. Парк задается вопросом о том, что если бы это было не так, тогда почему мы не находим каких-либо следов обратного в истории, в речах древнегреческих ораторов или в законах. И вряд ли под векселями подразумевалось страхование, а также при упоминании баратрии, поскольку, если бы существовал договор страхования, наверняка было бы упоминание о том, кто несет убытки[110].

Мнение, что страхование не было развито по причине того, что в древности торговля осуществлялась, главным образом, в каботажном плавании, и кроме обычных рисков, связанных с навигацией, других серьезных опасностей не наблюдалось, и потому ситуация не требовала страхования, вряд ли можно признать убедительным, т. к. тогда и суда были намного менее безопасными, а к тому повсеместно на торговых путях процветало пиратство, не брезговали захватом торговых судом и враги.

Мы придерживаемся того взгляда, что в древнем мире были известны и применялись на практике договоры, помимо бодмереи, содержащие в себе элементы страхования.

Тит Ливий

Так, согласно Ливию, правительство Рима для поддержки купцов, которые снабжали римские армии за границей вооружением, провиантом и другими товарами, согласилось нести все убытки, которые могли возникнуть в отношении перевозимых морем грузов в результате захвата противником или реализации морских опасностей. По свидетельству Светония в более позднее время, в период предполагаемого голода в Риме, император Клавдий поощрял импорт зерна для последующего распределения в столице, обещая тем, кто будет участвовать в перевозках зерна, аналогичную компенсацию[111].

Однако Дж. А. Парк возражал: «Но при всем уважении к такому великому имени, похоже, что это не имеет ничего общего с договором страхования, поскольку это не более, чем то, что обязано делать любое правовое государство в рамках естественного права[112].

Справедливо, что те, кто помогал соотечественникам во времена общей опасности, должны были получать компенсацию из государственного фонда для возмещения своих убытков, если они имели место.

Еще один пример мы также находим в историческом труде Тита Ливия, о некоторых людях, которые отвечали за доставку провизии в армию и которые, quia publicum periculum erat a vi tempestatis in iis, quæ portarentur ad exercitis (досл. с лат. «и без того подвергая природным опасностям товары, которые перевозились по морю» — прим. авторов), пытались мошеннически погубить корабль, а затем рассказывали правителям государства, что на борту находилось очень много ценных товаров, хотя на самом деле они снаряжали очень старые и ветхие суда, на которые грузилось небольшое количество товаров с незначительной стоимостью[113].

Интересными представляются записи древнегреческого философа Плутарха (46 г. н. э. — 127 г. н. э.), который отмечал, в некоторой степени саркастически, что Марк Порциус Катóн (Marcus Porcius Cato или Cato the Censor/Cato the Elder — 234–149 до н. э.), являлся крупным ростовщиком и «ссужал деньги в самой дискредитирующей форме спекуляции, т. е. страховании кораблей». Он также подчеркивал, что Катóн тоже вкладывал деньги в работорговлю. Он пояснял, что «те, кто хотел, занимал у него [Катóна] деньги, были должны сформировать большую ассоциацию, и если она составляла 50 партнеров и включала большое количество кораблей, он сам участвовал одной долей в этой компании, и его представлял Квинтио (Quintio), его освобожденный раб, который сопровождал его клиентов во всех их путешествиях. Тем самым, его безопасность не подвергалась опасности, а лишь частично, и он получал большую прибыль»[114].

Но вернемся к Д. Дуеру и его ссылкам на Эмеригона и Тита Ливия. «Если договор купли (contract of purchase) по своей сути не считался выполненным до момента доставки грузов в порты назначения, римское правительство не несло обязательств ни в соответствии с так называемым «позитивным правом» (positive law)[115], ни по естественной справедливости нести убытки, которые могли возникнуть во время морской перевозки. Правило в любой системе права, с которым я знаком, прямо противоположное, и это правило основано на четкой причине: прямое намерение сторон в любом таком договоре переложить риски морской перевозки на продавца. Даже, если покупатель товаров, которые должны быть доставлены продавцом в иностранный порт, соглашается также принять риски на себя, дополнительное соглашение не меняет имущественный интерес. Продавец остается владельцем до момента доставки, а покупатель в течение рейса является его страховщиком в истинном и правовом смысле термина…

Ливий рассказывает нам, что купцы требовали гарантию правительства на случай предполагаемых ими рисков в качестве безусловного обязательного условия договора (express condition)…

Согласно закону, ни владелец, ни капитан судна никогда не несли ответственность за убытки, вызванные непреодолимой силой или неизбежным происшествием (inevitable accident)»[116]. Здесь, пожалуй, следует обратиться к указу одного претора[117], упомянутого в дигестах Юстиниана, который объявляет, что владелец судна должен нести ответственность за безопасную транспортировку всех товаров, принятых капитаном судна, и, исходя из общих условий указа, можно сделать предположение, что эта ответственность была общепринятой и абсолютной. Но Ульпиан в своих комментариях к указу ясно указал на то, что убытки в результате таких неизбежных происшествий, как кораблекрушение или пиратство, должны исключаться из обязательств[118].

Ливий утверждает, что некоторые купцы, которым была обещана компенсация, пытались обмануть правительство путем сфабрикования счетов по кораблекрушениям и убыткам, которые никогда не происходили, и по его мнению по этим притворным убыткам купцы надеялись по специальному соглашению с правительством на денежное возмещение. Ясно, что на такую компенсацию, даже если убытки были надуманными, могли претендовать только судовладельцы и собственники товаров.

Что касается отрывка из Светония касательно императора Клавдия, он требует также небольшого комментария. Из него не следует, что Клавдий планировал покупать зерно. Оно должно было импортироваться на общий рынок Рима для последующей продажи его обитателям, а поддержка императором купцов состояла исключительно в том, чтобы выплатить возмещение, если зерно погибнет во время морской перевозки, и некую фискированную правительственную премию в случае благополучной доставки этого товара[119].

В целом вывод выглядит бесспорным, что в ситуациях, упомянутых Ливием и Светонием купцы являлись владельцами перевозимого груза, и в каждом случае оставались ими как во время транспортировки, так и до момента доставки. Поэтому в каждом случае император являлся страховщиком купца. Он брал на себя все риски во время рейсов, исходя из общественной пользы в случае благополучного завершения перевозки. Возражение по поводу того, что императору не платилась премия, вряд ли заслуживает внимания, поскольку речь идет не о классическом страховании, а о протостраховании, когда еще принцип возмездности не сформировался в качестве конститутивного для договора страхования. Кроме того, власти получали «выгоду» в виде пользы для общества. Наконец, если бы риски транспортировки были возложены на купцов, стоимость рисков, как они их оценивали, была бы, несомненно, добавлена к запрашиваемой ими цене. Если товары перевозятся морем, страхование, оплачена ли премия или нет, или, другими словами, когда возникает справедливая компенсация, всегда представляет собой составную часть цены возмещения, также и фрахт является составной частью этой цены, даже тогда, когда грузовладелец является и судовладельцем. Правда в том, что исторические факты, доказывающие страхование со стороны государства, недостаточны для свидетельства того, что морское страхование было известно как частный договор: но поскольку они [факты] говорят о нежелании купцов отправлять свое имущество в опасные рейсы без гарантии возмещения, свидетельства допускают вероятность того, что, будучи склонными получать большую прибыль, купцы участвуют в рейсах, в которых правительство не заинтересовано, и заключают договоры с частными лицами, поскольку они привыкли рассчитывать на соответствующую компенсацию.

Если морское страхование было известно во времена Юстиниана, это знание и его использование, вероятно, ограничивалось пределами морских городов империи, и это страхование существовало в каждом из них, не в силу какого-либо позитивного права, а как местный обычай. Это была практика купцов, и все вопросы, связанные со страхованием, были определены либо самими купцами, либо местными трибуналами.

Обращение к Риму не было необходимо, когда единственной гарантией могло быть страхование. Если страхование и практиковалось, оно осуществлялось в древние времена либо в форме взаимной гарантии объединившихся торговцев, либо путем распределения бремени среди нескольких лиц, каждый из которых становился ответственным за умеренную часть страховой суммы, и поэтому купец, как правило, заключал страхование без особых проблем в месте своего проживания. Таким образом, морское страхование, сохранявшее изначальную форму торгового обычая, продолжало оставаться незнакомым для законов Рима, в то время как морские займы были приняты и затем защищены законами.

Поэтому неправильно делать вывод на основании «молчания Римского права» о том, что морское страхование не было известно в то время. Составители Кодекса Юстиниана не намеревались включить в свои труды всё морское право, которое действовало на тот момент, и поэтому страхование могло быть пропущено по тем же причинам, которые привели к исключению других отраслей коммерческого права. На самом деле, другие законы морского права, кроме тех, которые относились к морским займам, можно обнаружить под разными названиями в нескольких трудах, как в Пандектах, так и в Кодексе.

К этому следует добавить тот факт, который бесспорно установлен исторической наукой, что трибуналы Рима достаточно активно использовали при разрешении конкретных споров законы острова Родос. Эти закона и в первых решениях Октавиана Августа (Octavianus Augustus).

Octavianus Augustus

В последующие годы решения Августа были подтверждены и продлены Антонином Пием, правившим в Риме c 10 июля 138 года по 7 марта 161 года.

Антонин Пий

Указ этого императора конечно же отличается по форме от современных законов, но поскольку он необычайно краток и представляет собой замечательный образец стиля, в котором властители мира привыкли обращаться к своим подданным, приведем его с переводом с латинского языка: «Ego quidem mundi Dominus, lex autem maris: lege id Rhodia, quæ de rebus nauticis præscripta est, judicetur, quatenus nulla nostrarum legume adversatur. Hoc idem Divis quoque Augustus judicavit» — «Земля находится в моем владении, и моря также принадлежат мне по праву. Пусть дело рассудит закон Родоса в части морских дел, положения которого я предписываю соблюдать в будущем во всех случаях, когда он не противоречит законам Рима. Такое же решение было официально принято святым Августом»[120].

Итальянский юрист Д. Адзуни (Azuni) также утверждал, что в соответствии с указаниями Августа, отраженными в 9-ом Законе Дигеста, по всем морским вопросам римляне обязаны были придерживаться законов Родоса, если не существовало какого-либо иного закона, регулирующего предмет спора[121].

Соответствующий указ Антонина был вновь издан Юстинианом. Он включен в Пандекты. Затем Юстиниан по примеру своих предшественников подтвердил действие законов Родоса и потребовал, чтобы им следовали во всех случаях, кроме тех, которые были обусловлены в его собственных законах. Поэтому по большинству интересующих нас в рамках этого исследования вопросов, включая особо важные, законы Юстиниана молчат. Безусловно, имело бы смысл обстоятельно рассмотреть законы Родоса. Именно там мы должны были бы искать свидетельства существования страхования, поскольку, если и имело место какое-либо правовое регулирования договора страхования, то оно должно быть именно в законах Родоса, а не в Кодексе Юстиниана. К сожалению, сегодня нельзя провести необходимое исследование, т. к. законы Родоса до нас не дошли. Однако от этого наши ранее высказанные суждения относительно того, что при развитой морской торговле жители Родоса не могли не знать простейшие способы финансовой защиты от морских рисков, основной формой которой наряду с договором бодмереи служит страхование, а точнее в тот период времени — протострахование, остаются в силе.

В Дигестах Юстиниана существуют определенные решения, которые, как представляется, ссылаются на страхование и показывают, что заключались договоры не только в четких целях страхования, но и в целях, не связанных с морскими рисками.

Известна уже упоминавшаяся фраза Ульпиана «salva fore» («сохранять» или «спасать»). Можно посчитать, что эта ссылка слишком короткая и не очень четкая, чтобы служить основанием для установления факта наличия страхования, но, вместе с тем, обещание сохранности содержит в себе всё для доказательства того, что договор либо являлся страхованием от убытка, либо являлся гарантией от третьей стороны.

Здесь следует заметить, что эта гарантия имеет ту же природу, что использовалась и в одном из Дигестов Юстиниана, в главе под названием «Rem pupilli vel adulescentis salvam fore» — «Касательно гарантии безопасности имущества лица, находящегося под опекой, или несовершеннолетнего» — «Cum pupillo rem salvam fore satisdatum sit, agi ex ea tunc potest, cum et tutelae potest» — «Если дается гарантия того, что имущество лица, находящегося под опекой, будет сохранено, согласно данной оговорке должны быть предусмотрены соответствующие процедуры, когда бы опекунство ни было оформлено»[122]. Согласно ей договор более напоминал гарантию, предоставляемую третьей стороной. В случае с опекуном он был обязан выступать надежным наставником по отношению к несовершеннолетнему лицу или лицу, находящемуся под опекой, и выступать гарантом того, что он сам будет платежеспособным. Даже в этом случае можно утверждать, что, если сторона, чья платежеспособность гарантируется, осуществляет (в качестве премии) встречное предоставление гаранту в ответ на его гарантию. Такой гарант страхует платежеспособность наставника в пользу ученика. Однако в упомянутом Дигесте нет ссылки на третью сторону либо какого-либо предположения, прямого или косвенного, о заинтересованности третьей стороны. Похоже, что оговорка была сделана неким лицом, которое имело деньги, подверженные риску, и которое, боясь их потерять, перекладывало риск утраты на гаранта, с которым это лицо оговорило в своих собственных интересах, что оно будет в безопасности от какого-либо убытка. Если допустить, что данный отрывок предназначен для ссылки на основное соглашение, согласно которому «А» получает от «Б» обещание гарантировать ему компенсацию убытка, тогда следует в качестве вывода, что заявления, которые делались относительно отсутствия какого-либо упоминания о страховании в римском праве, основываются на неверном толковании этого отрывка. Ясно, что ответ «Обещаю» указывает на договор гарантии на случай реализации риска; и, похоже, что сам договор заключен между «А» и «Б», поскольку нет упоминания какой-либо третьей стороны. И далее следует, что «А» оплатило «Б» что-то (т. е. премию) за гарантию на основании того, что оговорка считалась действительной, поскольку, как известно, согласно римскому праву ни один договор не признавался действующим, если в ответ не предоставлялось или не оплачивалось встречное обеспечение. Отсюда, вопрос о том, касается ли ссылка на общий договор всех видов рисков или нет, зависит от того, является ли этот договор между двумя заинтересованными сторонами или просто представляет собой гарантию третьей стороны. Ч. Ф. Треннери писал по этому поводу следующее: «Сам по себе этот отрывок возможно толковать по-разному, но предполагается, что, принимая во внимание ссылки на исторические операции и определенность в том, что эти операции являлись соглашениями между двумя сторонами касательно возмещения на случай риска (безотносительно того, была ли оплачена премия или нет), а также [принимая во внимание] тот факт, что «азартные страхования» были известны и практиковались римлянами, существует вероятность того, что решение Ульпиана ссылается на договор страхования»[123].

В дополнение к описанным выше методам, с помощью которых могло осуществляться страхование, вполне возможно, что существовал способ, известный как страхование на пари. В Дигесте Юстиниана в Книге XLV содержатся ответы юристконсультов на вопросы, адресованные им относительно правовых последствий определенных соглашений или оговорок, которые напоминают договор пари. В частности: «Africanus 6 quaest.

Si ita quis stipuletur: «sive navis ex asia venerit sive titius consul factus fuerit», utra prius condicio exstitisset, stipulatio committetur et amplius committi non potest. sed enim cum ex duabus disiunctivis condicionibus altera defecerit, necesse est, ut ea, quae exstiterit, stipulationem committat». — «Когда кто-либо оговоривает следующее: «Если судно должно прибыть из Азии, или Титий будет назначен консулом», не важно, какое из условий наступит первым, оговорка становится действительной, но это не будет иметь силу во второй раз. Поскольку, если одно из двух условий не будет выполнено, то то условие, которое будет исполнено, обязательно сделает оговорку действительной»[124]. И также: «Scaevola 12 quaest. Si quis ita stipulatus fuerit: «decem aureos das, si navis venit et titius consul factus est?» non alias dabitur, quam si utrumque factum sit. idem in contrarium: «dare spondes, si nec navis venit nec titius consul factus sit?» exigendum erit, ut neutrum factum sit. huic similis scriptura est: «si neque navis venit neque titius consul factus est?» at si sic: «dabis, si navis venit aut titius consul factus sit?» sufficit unum factum. et contra: «dabis, si navis non venit aut titius consul factus non est?» sufficit unum non factum. — «Когда кто-либо оговаривает следующее: «Ты оплатишь десять ауреусов[125], если судно прибудет и Титий станет консулом?», деньги не потребуются, если произойдут оба эти события. То же правило применяется в противном случае, «Ты обещаешь заплатить, если судно не вернется, и Титий не будет назначен консулом», поскольку существенным является то, что ни одно из этих событий не должно произойти. Следующее письменное соглашение напоминает это, а именно, «Если судно не прибудет, и Тития не сделают консулом». Однако, если оговорка будет прописана в следующих условиях: «Ты оплатишь, если судно прибудет, или Титий станет консулом?», важно, чтобы имело место одно из этих событий. С другой стороны, если оговорка звучит как «Ты обещаешь заплатить, если судно не вернется, или Титий не будет назначен консулом», важным считается то, что не произойдет только [или хотя бы] одно из этих событий»[126].

Утверждение, что такие соглашения являлись исключительно «азартными», адаптированными или приспособленными к коммерческим результатам, безусловно, подтверждается тем фактом, что в течение позднего периода существования Римской империи и раннего Средневековья такая система страхования на пари постоянно применялась в ведущих портовых городах, таких как Флоренция, Неаполь, Марсель, хотя было признано, что подобные договоры не являлись договорами истинного страхования.

Англичане называют его «true insurance». А скорее эти договоры имели аморальную природу, поскольку в них отсутствовали необходимые положения для предупреждения лица не страховаться для получения выгоды в случае утраты своего имущества, т. е. не использовать термин «страховаться» в противоправном смысле.

Данный недостаток в системе привел к запрету страхования в большинстве крупных торговых центрах. Это имело место в Амстердаме, Генуе, в Англии и Франции, где, на основании того, что страхование может означать лишь компенсацию и не может использоваться как средство зарабатывания прибыли, было принято специальное законодательство, направленное против такой формы договора. Опять же, как упоминалось ранее, в 215 году до н. э. обман правительства посредством организации намеренных кораблекрушений и заявлением явно завышенной стоимости утраченных товаров носил достаточно массовый характер. Поэтому частные лица или общества, которые осуществляли коммерческое страхование, должно быть, были более ответственными за мошенничество, если применяли «азартное страхование». Такая система мошенничества была известна каждому торговцу того времени. То, что законодательство было строго направлено против какой-либо сделки, которая побуждала собственника или капитана судна к соблазну погубить судно, не вызывает сомнений. Как частные лица, участвовавшие в договоре в качестве компенсирующей стороны в случае убытка, так и государство были настроены против мошеннических действий, и, более того, государство принимало специальное законодательство для предотвращения распада морской торговли. Поэтому маловероятно, что договоры, которые так легко допускали мошенничество и встречали сопротивление у наиболее честных членов торгового сообщества, были молчаливо разрешены либо считались легальными. Отсюда следует, что эти «азартные страхования», вероятно, рассматривались в качестве истинного страхования только, если речь шла о стоимости товаров. Д. Дуэр отмечает: «Если страхование практиковалось в форме пари, это усиливает предположение, что оно было также известно как договор возмещения. Судя по опыту современной Европы, вполне вероятно, что легитимное использование договора предшествовало злоупотреблениям»[127].

Существует и другое возможное объяснение этим отрывкам, а именно, то, что они поддерживались мнением римских консулов в отношении любых договоров страхования от чрезвычайных обстоятельств. Разумно предположить, что, если, а это почти достоверно, существовали частные ассоциации, осуществлявшие взаимное страхование, и, вероятно, компании либо ростовщики, проводившие страхование для своей собственной прибыли. Эти объединения насколько это возможно вели свои дела замкнуто, а в случае спора, который не мог быть урегулирован между членами гильдии или компании и их клиентами, дело вуалировалось так, чтобы скрыть истинную природу деловых операций.

Поэтому ещё раз подчеркнем, что есть все основания для утверждения о том, что страхование иного, чем страхование жизни, было известно и практиковалось римлянами. В подтверждение этого концентрированно укажем на следующие, ранее анализируемые, свидетельства:

(а) 215 год до н. э. Договор, по которому правительство страхует торговцев. В этом договоре предусмотрено существование гарантии на случай убытка, возникающего вследствии определенных причин; эквивалентность или равнозначность услуг, предоставлямых за оплаченную премию; и владение грузами.

(б) 49 год до н. э. Договор между Цицероном и частными лицами, которые гарантировали благополучную доставку казны, которую Цицерон направлял в Рим.

(в) 58 год н. э. Договор, согласно которому император Клавдий обязывался возместить грузоотправителям убытки в результате штормов.

(г) Дигесты Юстиниана. Ответ Ульпиана, в котором он утверждает, что должны соблюдаться договоры, которые гарантируют что-то ценное или стоимостное.

(д) Дигесты Юстиниана. Страхование на пари, включая, возможно, страхование от чрезвычайных обстоятельств (contingent insurance).