Читать книгу Крах дипломатического «Согласия» - Александр Быков - Страница 6

– Господин посол, дуайен дипломатического корпуса Сэр Джордж Бьюкенен приглашает Вас на празднование Рождества в британское посольство, – граф де Робиен распечатал утреннюю почту, – распорядитесь о составе делегации.

Посол Жозеф Нуланс слыл домоседом и не особенно хотел куда-то идти. Тем более в сочельник. Атташе, разумеется, знал об этом.

– Это прощальный прием, господин Бьюкенен уезжает из страны, он собирает всех представителей посольств, чтобы сообщить нечто важное и попрощаться.

– Мы пойдем на прием, так велит наш союзнический долг и мое личное расположение к послу Бьюкенену. – сказал Нуланс, – но это будет в следующий понедельник, а сейчас меня очень интересует, что вы думаете о визите нашего вчерашнего гостя.

– Вы имеете ввиду господина Троцкого?

– Товарища, – поправил Нуланс, – я пытаюсь понять, почему он пришел именно к нам, а не к англичанам или американцам.

– Комиссар лучше знает, какая страна является главной в этой войне, несёт основные тяготы борьбы, сдерживая немецкие армады, поэтому он и сделал выбор в пользу нашего посольства.

Нулансу была приятна речь помощника, в тайне он был весьма доволен, что Троцкий остановил свой выбор на представителе Франции, хотя не знал истинных причин визита второго человека в правительстве большевиков.

Утром капитан Садуль, офицер военной миссии, который ежедневно бывал в Смольном и определенно выражал сочувствие большевикам, сообщил, что народный комиссар по иностранным делам планирует в ближайшее время посетить французское посольство.

Троцкий появился во второй половине дня, когда посол, только закончив обед, пребывал в расслабленном состоянии.

– Я уезжаю по поручению председателя Совета народных комиссаров товарища Ленина в Брест-Литовск для продолжения переговоров с немцами, – с места заявил он. – Временное перемирие скоро закончится. Я пришел к вам, – продолжил Троцкий, – чтобы понять, почему союзники отказываются от рассмотрения большевистских предложений и не желают менять свои цели в этой войне?

– А почему Вы спрашиваете об этом именно меня? – возразил Нуланс, – я всего лишь выполняю указания правительства, которое считает, что страны Антанты будут сражаться до полной победы и она, эта победа, уже близка.

– Нежелание мирных переговоров стоило Керенскому кресла премьера, а Временному правительству – власти. Мы, большевики, очень хорошо усвоили этот урок. Поэтому единственное, что мы можем в создавшейся ситуации, это подписать мирный договор с немцами.

– Мы знаем, что обстановка на Восточном фронте крайне тяжелая, – ответил Нуланс, – мы даже понимаем, почему Россия выходит из войны, но мы никак не можем понять, почему вы нарушаете основные принципы гражданского общества. Неужели так сложно гарантировать выполнение простых и хорошо известных истин о сохранении частной собственности, свободе личности и волеизъявления. Вы не можете воевать, о вы можете затянуть эти переговоры настолько, насколько эту будут позволять обстоятельства текущего момента. В конце концов, вы можете и не заключать этот мир, если в ходе переговоров политическая ситуация изменится.

– Мы создали государство нового типа, диктатура пролетариата опирается на волю угнетенных при капитализме народных масс и беспощадна к бывшим угнетателям. Но война, которая продолжается, обрекает все начинания на провал, поэтому прежде всего, мы ратуем за мир. Мир без аннексий и контрибуций. Сейчас заключено временное перемирие, чтобы дать союзникам время обдумать ситуацию и примкнуть к переговорам. Я очень надеюсь на позитивное решение вопроса.

В конце беседы Троцкий стал более откровенен и сумел произвести на посла благоприятное впечатление:

– Для меня, – сообщил нарком, – французский народ значит больше, нежели другие народы, и своим появлением сегодня в посольстве Франции я хотел показать отличие, которое я вижу между Францией и другими союзниками.

Закончив речь, Троцкий удалился так же быстро и неожиданно, как и пришел. Нуланс и де Робиен остались в кабинете:

– Троцкий был достаточно корректен и уважителен, – рассудил Нуланс, – это говорит о его порядочности по отношению к союзникам. Вспомните граф его слова о мире, демократическом, без аннексий и контрибуции, соответствующем праву народа распоряжаться самим собственной судьбой. Этот мир должен распространяться на все угнетённые народы. Вопрос с Эльзасом и Лотарингией должен быть обозначен в соответствии со свободной волей жителей этих регионов, а я уверен, что их выбор будет в пользу Франции. Если Германия не примет такой идеальный мир, Троцкий, как я понял, обещает не уступать, и в этом случае Россия продолжит войну всеми имеющимися в её распоряжении средствами. Это вполне обнадеживающее заявление, – закончил мысль Нуланс.

– Как же так? – возразил де Робиен, – еще недавно Вы кляли его и называли всякими непотребными словами за публикацию секретных договоров, в чем причина метаморфозы?

– Иногда не знаешь, кто враг, а кто друг, и кто из них завтра будет на чьем месте. Мы не можем иметь дело с правительством большевиков. Оно не легитимно, но мы, находясь в России, не можем не иметь дела с ними, так как они и есть власть в этой стране.

– Что же делать? – де Робиену была непонятна эта беседа.

С одной стороны, Антанта не признает правительство большевиков, с другой – пытается через разных лиц вести с ними дела. Не проще ли признать их в таком случае как реально существующую власть. Ведь признание и поддержка совсем не одно и тоже. Будь его, де Робиена, воля, он не стал бы разговаривать с большевиками до тех пор, пока они не откажутся от своей «диктатуры пролетариата» и притязания на свободу личности и собственности. Но посол, видимо, думал иначе.

– Где капитан Садуль?

– Он обещал вернуться сегодня к вечеру.

– Пусть составит для меня записку о текущем моменте и изложит свои рекомендации по ситуации. Сегодняшний визит – это первая ласточка общения, от которой можно многого ожидать.

– Садуль явно сочувствует большевикам, и чем дальше тем больше, – удивился де Робиен, – как можно доверять такому человеку?

– Других людей для диалога с большевистским правительством у меня нет, – отрезал Нуланс.

– Да, месье, – сухо согласился де Робиен, – Ваше приказание будет исполнено в точности.

Советник Линдлей слыл в Британском посольстве аккуратистом. Именно он ввел за правило писать регулярные обзоры, сводку событий за месяц и после утверждения её послом отправлять в Лондон. Служащие недолюбливали за это инициативного сотрудника, ведь перепечатка и шифрование объемных текстов прибавили работы и так не сидевшему без дела небольшому штату посольства. Тем не менее, Линдлей был настойчив и пунктуален, что не могло не нравиться послу Бьюкенену.

– Как идет подготовка к Рождеству? – осведомился он у советника накануне события.

– Все по плану, елка уже доставлена, и сейчас дамы ее наряжают.

– Госпожа Бьюкенен, надеюсь, справится с этой нелегкой задачей, – заметил посол.

– У нее хорошие помощницы, ваша дочь Мириэль, жены сотрудников ну и горничные, разумеется.

– Надеюсь, они поладят между собой, – резюмировал посол.

– Как Вы думаете, советник, – спросил Бьюкенен, – почему Троцкий, посетивший Нуланса, не приехал к нам?

– Видимо, он побоялся, что после всей этой истории с задержанными в Лондоне Чичериным и Петровым, а также отказом большевиков в визах британским гражданам Вы его просто не примите.

– Вы полагаете? Но я думаю, что он напрасно боялся, я бы принял его и объяснил кое-какие детали нашей политики, ведь большевики не понимают самого главного: не будь Великобритании, Россия давно бы проиграла эту войну и стала вассалом Германии, а они сидели бы в эмиграции или служили кайзеру Вильгельму. Кстати, и самодержавие бы тогда уцелело, а уж император Ники с кайзером Вилли по-родственному наверняка бы договорились. Так что своим появлением у власти большевики отчасти обязаны Великобритании.

Линдлей согласно кивнул. Он не разделял мнения своего начальника по этому вопросу и полагал, что визит Троцкого не состоялся главным образом по причине известного всем события – скорого отъезда посла. Он уже мало интересовал Советы как политическая фигура, и они не сочли нужным осуществить этот важный в политическом смысле визит.

Кроме того, Бьюкенен был лично не приятен Троцкому, и в этой ситуации не посол мог отказать визитеру, а комиссар по иностранным делам мог не принять посла. К тому же Великобритания в споре по поводу задержания Чичерина и Петрова уступила и выполнила условия большевиков из опасения за судьбу английских подданных, находящихся в России. Куда ни кинь, кругом Сэр Джордж оказался в проигрыше. Что же еще остается? Только готовиться к Рождеству!

– Папа, приходи в залу, елка готова, – в кабинет заглянула дочь посла Мириэль Бьюкенен.

Она приехала в Петербург вместе с родителями в возрасте 24 лет. Здесь в России в блестящей обстановке светской жизни столичного Петербурга прошли первые четыре года посольского службы Сэра Джорджа Бьюкенена и беззаботной светской жизни его любимой дочери.

Затем началась Первая Мировая война и, к удивлению родителей, Мириэль, беззаботная барышня, добровольно сменила светские наряды на скромный фартук сестры милосердия Русско-английского госпиталя, проявив при этом сострадание к раненым и патриотизм.

– Сейчас, моя милая, – живо отозвался любящий отец.

Елка действительно была украшена на славу. Лесная красавица с вифлеемской звездой на вершине подпирала потолок и была украшена всевозможными игрушками, лентами и блестящей мишурой. В годы войны рождественские базары были потеснены блошиными рынками, поэтому елочные игрушки часто приходилось делать самим. Это было любимым развлечением женской половины посольства.

– Что с продуктами? – спросил Бьюкенен.

– Повар делает все возможное, – отозвался Линдлей, – хотя, конечно, выбор продуктов не богат, в изобилии только консервы.

– Что вы говорите, – перебила его жена посла леди Георгина Бьюкенен, – стол – это дело чести, и там все будет по высшему разряду.

Супруга посла недолюбливала советника и часто искала повод, чтобы придраться к нему. Особенно эти чувства усилились прошлым летом, когда Линдлей, опасаясь за жизнь семьи, отправил жену и дочь домой в Англию. Георгина Бьюкенен была уверена, что Линдлей вел двойную игру, заигрывал с социалистом Гендерсоном как вероятным преемником посла во время визита того в Россию летом 1917 года и даже, возможно, лично претендовал на высокий пост.

У Сэра Джорджа хватило мудрости не следовать советам супруги, иначе Линдлей вряд ли бы остался при должности и уж тем более имел перспективы на повышение.

– Я и не сомневаюсь, что все будет организовано как надо, – произнес Бьюкенен.

Сегодня был его прощальный вечер в России, и Сэр Джордж был готов провести его так, чтобы гости еще долго вспоминали о хозяине посольского особняка на Дворцовой набережной: одни с благодарностью, другие с трепетом, но все без исключения с чувством глубокого уважения. А как еще можно относиться к послу Его Величества короля Великобритании Георга V?

Гости собрались к 5 вечера. Одна за другой на набережной парковались машины с дипломатическими флажками. Бдительный Линдлей распорядился приставить к стоянке вооруженную охрану на случай нападения грабителей или анархистов.

Захват машин с весны 1917 года был распространен в столице, где существовал уже значительный парк автотранспорта. Вооруженные люди, бывало числом до десятка, облепив реквизированный «на дело революции» автомобиль, гоняли по городу пока не кончалось горючее или не случалась поломка. После чего авто бросали и начинали искать новое. Однажды посольство чуть было не лишилось одной из своих машин, отправленной за Мириэль Бьюкенен к Мариинскому театру и остановленной там отрядом красногвардейцев. Только британский флажок на капоте спас посольский автомобиль от неминуемой реквизиции.

Выйдя из машин и экипажей, гости по лестнице направлялись в парадный зал. Среди приглашенных были представители посольств стран Антанты и нейтральных держав, члены британской военной и морской миссии, русские из дружественных семей.

Американец Френсис явился со штатом секретарей и военных советников, француз Нуланс пришел с женой, племянницей и атташе, графом де Робиеном, нейтралы были представлены первыми лицами дипломатических учреждений, военно-морской флот Великобритании – капитаном Френсисом Кроми, высоким черноволосым офицером-подводником. Он быстро взбежал по лестнице, отдал честь вышестоящим чинам и подошел к Линдлею.

– Все готово, – отрапортовал Кроми.

– Я полагаю, что после выполнения миссии Вы сможете вскоре возвратиться на Родину, – загадочно сказал Линдлей.

– Я мечтаю вернуться домой, но не раньше, чем последний британский корабль на Балтике перестанет интересовать немцев, – ответил Кроми.

Линдлей понимающе улыбнулся. В рождественский вечер о делах больше не говорили.

Мириэль Бьюкенен в нарядном платье встречала своих знакомых и друзей.

– Разрешите представить, – обратилась она к американскому послу, – господин Бенкендорф с супругой.

– Очень рад, – дежурно ответил Френсис.

– Бенкендорф? – переспросил сопровождавший посла второй секретарь посольства Норман Армор. – Вы родственники знаменитого графа Бенкендорфа?

– Да, по младшей линии и без титула, к сожалению, – ответил ему по-английски отпрыск знаменитой фамилии, щеголеватый офицер с подкрученными кверху усами. До войны он служил в посольстве России в Берлине, был своим в дипломатических кругах, а после возвращения из Германии поступил на действительную военную службу.

– Это моя жена, – представил он даму, – госпожа Мария Бенкендорф.

– Мура, – кротко отозвалась американским дипломатам молодая дама.

– Очень мило, Мура, – ответил ей Армор.

Гости собрались в малом зале. Большой по причине революции был занят под провиантский склад. Офицеры, все как один, пришли с пистолетами в кобурах. Линдлей, будучи специалистом по вооружению, создал запасы на случай нападения на посольство. В канцелярии находились винтовки и патроны. В укромном месте лежали гранаты. Это придавало собранию определенный романтический флёр, особенно в присутствии дам.

Сэр Джордж Бьюкенен выступил с заготовленной речью.

– Господа, события последних недель заставляют меня сделать следующее заявление. Мы не можем признать основательность утверждения Совета народных комиссаров, что договор, заключенный самодержавным правительством, не может иметь обязательной силы для демократии, заменившей это правительство.

Большевики ошибаются, полагая, что смогут обеспечить мир без аннексий и контрибуций. Ни один германский государственный деятель еще не сказал, что император Вильгельм разделяет идеалы русской революции. Мир, к которому он стремится, есть германский империалистический мир. Мы питаем дружеские чувства и желаем помогать России и в этот час кризиса. Но можно ли сказать о таких же чувствах со стороны нового правительства страны? Нет! Ленин говорит о нас как о жадных эксплуататорах и грабителях. Положение англичан в России в настоящее время незавидное. Они подвергаются нападкам и подозрениям. Я хочу, чтобы русский народ знал: Англия не имеет ни малейшего желания вмешиваться во внутренние дела России.

Бьюкенен говорил довольно долго, касаясь различных сторон «русского вопроса». Большинство дипломатов были вполне солидарны с ним и могли допустить саму мысль о перемирии только с согласия законно избранного правительства демократической России. Для этого необходимо было ждать результатов работы Учредительного собрания, а до этого никаких сепаратных переговоров с противником.

– Сегодня я говорю свою прощальную речь, – в заключении сказал посол Великобритании, – дела вынуждают меня уехать из России. Мы уже знаем, кто будет новым старшиной дипломатического корпуса, – он посмотрел на американцев, – и, завершая, я бы хотел отметить:

Есть Антанта – «Сердечное согласие» наших стран, сплотившихся для борьбы с Германской экспансией. Но, кроме того, есть еще и наше дипломатическое «Согласие» – единая консолидированная позиция по всем важнейшим вопросам. Я верю, что единство сохранится и дальше, способствуя выработке общей стратегии здесь, в России.

Речь британского посла завершилась аплодисментами. После официальной части собравшиеся перешли к празднованию Рождества.

Спустя много лет в своих воспоминаниях дочь посла Бьюкенена Мириэль напишет об этом памятном событии: «К нашему счастью, в тот вечер не выключали электричество, и хрустальные люстры сверкали огнем как и в прежнее время. В тот вечер мы постарались забыть о безлюдных улицах и постоянной опасности, играли на рояле, пели песни, пили шампанское и смеялись, пытаясь заглушить тоску в наших сердцах».

В завершении кто-то из русских сел за рояль и заиграл национальный гимн «Боже, Царя храни!» В переполненной комнате наступила полная тишина. Кто-то думал о несвоевременности этого исполнения, кто-то искренне радовался. На глаза Бенкендорфа навернулись слезы. Всем без исключения в эти минуты вспомнился беззаботный дореволюционный Петербург. Мириэль Бьюкенен заплакала…

Через две недели после этого вечера сэр Джордж Бьюкенен с семьей смог наконец-то покинуть Петроград и через Скандинавию отправиться домой. Поговаривали, что его просто обменяли на Чичерина и Петрова, отпущенных из английской тюрьмы в первые дни января 1918 года.

Посол полагал, что сделает доклад в правительстве по ситуации в России, возможно, получит награду и повышение по службе. Ничего этого не случилось. На него обрушился шквал критики со стороны либеральной прессы. О возвращении на службу не могло быть и речи, и Бьюкенен подал в отставку. На освободившееся место претендовали молодые и амбициозные авантюристы. Пришло их время.