Читать книгу Земные пришельцы. Книга первая - Александр Борисович Гайворонский - Страница 4

С того момента, когда у Бельского заговорила интуиция о существовании в городе человека, каким-то образом связанного с нашумевшими событиями и обладающего сведениями, способными приоткрыть занавес тайны, прошло три дня. Все это время у него было такое чувство, будто он что-то забыл или потерял, но не может вспомнить что. Кругом шли разговоры на одну и ту же тему. Приходя в клинику, Бельский попадал под атаки коллег, которые пытались выудить его собственные соображения по поводу слухов. Все уже давно знали мнение каждого из их коллектива, а Бельский молчал. Он не выражал не скептицизма, ни веры в то, что события имели место. Каждый раз, когда в его присутствии заводили разговор на эту тему, он ловил на себе недоумевающие взгляды: ведь ни один из спорных вопросов не решался без той или иной степени участия в этом Бельского. Приходилось отмахиваться: «дайте время» или «я еще думаю».

И он действительно думал. Он не был равнодушен к тому, что волновало других. Он думал, например, о том, что подогревает слух, если он возник из ничего. Прошел уже почти месяц, как слух завладел умами большинства людей и не собирался покидать их. Скорее напротив. Бельский пристально вглядывался в лица прохожих на улицах, в транспорте, в лица пациентов клиники и своих знакомых. Он отмечал про себя, что далеко не все бурно реагируют на рассказы о Шаре, но почти каждый в той или иной степени был озабочен мыслями о нём.

Почему-то Александр Григорьевич поймал себя на том, что за суматохой теперешних дней затерялось в памяти начало всей этой истории лично для него. От кого, например, он сам впервые услышал ставшее теперь уже страшным слово «ШАР»? Да, слух никогда нельзя проконтролировать, он как эпидемия поражает в считанные мгновения целые государства, и почти никогда не удается найти потом источник – того первого, кто стал зачинщиком неуправляемого процесса. Эпидемия и Слух… Иногда их значения уравниваются. Вспомнилось только, что буквально в течение каких-то двух дней весь город охватила эта своеобразная эпидемия. Бельский был всегда предельно трезв и рассудителен. Он не поддался панике, как многие другие: мало ли слухов рождается в людской среде. Беспощадные жернова человеческого воображения способны из безобидных и самых обыденных фактов породить такое, что самая привычная быль превращается в невероятнейшую небылицу.

Конечно, в подавляющем большинстве случаев слух не рождается на пустом месте, ему предшествует НЕЧТО. Какое же нечто было у ШАРА? Может, был ШАР, но не было надписей? Ведь почему этот слух не угасает, как другие, а принимает такой массовый и угрожающий характер? Ну конечно же, из-за смысла надписи: гибель, смерть, катастрофа. Страшно. Никто не хочет расставаться со своим миром. Это-то и подогревает слух.

А может, была надпись, но не было ШАРА? На стене дома, например, сделанная любителем острых ощущений. Однако люди, побывавшие за это время в других городах, утверждали, что везде говорят одно и то же. Суть сохраняется одна: была строго определена дата – 20 мая 1986 года; был громадный фантастический ШАР; была надпись о гибели цивилизации в ноябре 1986 года; было обнадеживающее сообщение о возможности спастись, получив инструкцию как это сделать; был отпечаток пальца с надписью «спаситель» (к чему бы это?); и был любитель, который, якобы, успел сфотографировать страшное явление. Но, кстати, не было ни единого намека: существуют ли фотографии! А если они есть?! Это уже аргумент в пользу того, что факт имел место. Если обнаружатся свидетели – это тоже аргумент, хоть и не надежный (смотря, что за свидетели и сколько их окажется).

Если этот слух – плод чистого вымысла одного лица или группы, то поражает неизменность информации и в территориальном отношении, и во временном, будто ее кто-то постоянно «подновляет», не дает исказиться. Впрочем, информация «особого значения» – а как раз такая и имеется – сама себе обеспечивает «жизнестойкость»…

Трудно обо всем этом судить «с голыми руками». К сожалению, никто никогда специально не занимался проблемами возникновения, распространения и трансформации слуха, а жаль. Сейчас, например, неплохо было бы, вооружившись эдакой «Теорией Слуха», найти источник, не дожидаясь, когда он объявится сам. Если это чья-то авантюра, или злая, жестокая шутка, то следовало бы так же жестоко наказать автора, положить конец волнениям, от которых уже явно веет большим ненастьем: количество пациентов психиатрической службы резко возросло, многие, отчаявшись, утратили интерес к жизни, бросают работу; возродилось забытое влечение к религии, и уже обнаруживаются тенденции к росту преступности. А что же будет дальше? – ведь это только начало! Страшно подумать. Почему же молчат газеты?

Ну а если, все же, найдутся факты? Не трудно представить, что произойдет в мире. Стоп! Может в этом и кроется причина молчания официальных органов?! Может, факты уже есть?.. Тогда положение ответственных лиц не завидное. Это и опасение за последствия обнародования фактов. И поиски объяснений. И разработка плана действий, направленных на сохранение порядка…

А есть ли в этих мероприятиях смысл, если сбудутся предсказания Шара? Да смысл есть. Горький, страшный… Как смысл обезболивающих инъекций для умирающего от рака. Или гуманного умалчивания об истинном диагнозе обреченного больного. Вот оно что – умалчивание! Тогда надо ждать дезинформации, ложного объяснения слуху… Не хочется сознавать, что твоя логика на верном пути. Во всяком случае, делиться этими выводами с кем-либо нельзя никоим образом! У медиков это называется сохранением врачебной тайны. Печальная аналогия. Да. Единственно верным выводом должен быть таков: паника никогда не приносила ничего хорошего, необходимо спокойствие, чтобы потом, в случае благоприятного исхода, выйти из этого ада сохранившим достоинство; поддаться панике означает опуститься до ничтожества, что трудно оправдать даже перед лицом смерти…

Мыслями обо всем этом и объяснялось тогда странное поведение Бельского в среде его коллег и знакомых.

Итак, последние три дня он пребывал в неприятном состоянии неопределенности. Конец ему положил еще один слух, мгновенно охвативший весь город С.

Александр Григорьевич как-то поймал себя на том, что за суматохой теперешних дней затерялось в памяти начало всей этой истории лично для него. От кого, например, он сам впервые услышал ставшее теперь уже страшным словом «ШАР»? Да, слух никогда нельзя проконтролировать, он как эпидемия поражает в считанные мгновения целые государства, и почти никогда не удается найти потом источник – того первого, кто стал виновником торжества неуправляемого процесса. Эпидемия и Слух… Иногда их значения уравниваются. Вспомнилось только, что буквально в течение каких-то двух дней весь город охватила эта своеобразная эпидемия. Бельский был всегда предельно трезв и рассудителен. Он не поддался панике, как многие другие: мало ли слухов рождается в людской среде.

Беспощадные жернова человеческого воображения из безобидных и самых обыденных фактов порождают, порой, весьма замысловатые и фантастические картины; самая привычная быль превращается в невероятнейшую небылицу.

Конечно, в подавляющем большинстве случаев слух не рождается на пустом месте, ему предшествует НЕЧТО. Какое же нечто было у ШАРА? Может статься, был ШАР, но не было надписей. Почему слух не угасает, как другие, а принимает такой массовый и угрожающий характер? Ну конечно же, из-за смысла надписи: гибель, смерть, катастрофа. Это всегда страшно для человека. Вот что подогревает слух.

А может, была надпись, но не было ШАРА? На стене дома, например, оставленная любителем острых ощущений. Однако люди, побывавшие за это время в других городах, утверждали, что везде говорят одно и то же. Суть звучит одна: а) строго определена дата – 20 мая 1986 года; б) громадный фантастический ШАР; в) надпись единого содержания – гибель цивилизации в ноябре 1986 года; г) обнадеживающее сообщение о возможности спастись, получив инструкцию как это сделать; д) отпечаток пальца с надписью «спаситель» (к чему бы это?); и наконец е) фотограф-любитель, который, якобы, успел зафиксировать на пленку редкое явление. Но, кстати, не было «сведений» – существуют ли фотографии. А если они есть?! – это уже был бы хоть какой-то факт. Вот кабы обнаружились живые и реальные свидетели – еще факт, хотя и не надежный – смотря что за свидетели и сколько их.

Если этот слух – плод чистого вымысла одного или группы лиц, то поражает неизменность информации и в территориальном отношении, и во временном, будто ее кто-то постоянно «подновляет», не дает исказиться. Впрочем, информация «особого значения» – а как раз такая и имеется – сама себе обеспечивает «жизнестойкость»…

Трудно обо всем этом судить «с голыми руками». К сожалению, никто никогда специально не занимался проблемами возникновения, распространения и трансформации слуха, а жаль. Неплохо было бы, вооружившись этакой «Теорией Слуха» с алгоритмом поиска источника, добраться до него, не дожидаясь, когда он объявится сам. Если это чья-то авантюра, или жестокая шутка, то следовало бы так же жестоко наказать автора, положить конец волнениям, от которых уже явно веет большим ненастьем: количество пациентов психиатрической службы резко возросло, многие, отчаявшись, утратили интерес к жизни, бросают работу; возродилось забытое влечение к религии, и уже обнаруживаются тенденции к росту преступности. А что же будет дальше? – ведь это только начало! Страшно подумать. Почему же молчат газеты?

Ну а если, все же, найдутся факты? Не трудно представить, что произойдет в мире. Стоп! Может в этом и кроется причина молчания официальных органов?! Может, факты уже есть?.. Тогда положение ответственных лиц не завидное. Это и опасение за последствия обнародования фактов. И поиски объяснений. И разработка плана действий, направленных на сохранение порядка…

А есть ли в этом смысл, если сбудутся предсказания Шара? Да смысл есть. Горький, страшный… Как смысл обезболивающих инъекций для умирающего от рака. Или гуманного умалчивания об истинном диагнозе обреченного больного. Вот оно что – умалчивание!

Тогда надо ждать обмана, ложного объяснения слуху…

Не хочется сознавать, что твоя логика на верном пути. Во всяком случае, делиться этими выводами с кем-либо нельзя никоим образом! У медиков это называется сохранением врачебной тайны. Печальная аналогия, да. Единственно верным выводом должен быть таков: паника никогда не приносила ничего хорошего, необходимо спокойствие, чтобы потом, в случае благоприятного исхода, выйти из этого ада сохранившим достоинство; поддаться панике означает опуститься до ничтожества, что трудно оправдать даже перед лицом смерти…

Мыслями обо всем этом и объяснялось тогда странное поведение Бельского в среде его коллег и знакомых.

Итак, последние три дня он пребывал в неприятном состоянии неопределенности. Конец ему положил еще один слух, мгновенно охвативший весь город.

* * *

Попытки обескураженных «академиков» обнаружить в других партах новые объекты для исследования ни к чему не привели. После уроков решено было провести «консилиум». Он начался незамедлительно, сразу по последнему звонку. Первым выступил Лёнька, рассматривая уже переписанный Витьком текст всех восьми страниц.

– Значит так, друзья мои. Опираясь на свои знания в области фантастики и науки считаю своим святым долгом…

– Короче. Не валяй дурака, дело-то серьезное. У меня голова кругом идет, тошнит даже…

– Это от голода, – оборвал Витька Лёнька и продолжил: – ладно. Если серьезно, то я абсолютно уверен, что мы на пороге сенсации. Эти бумажки отнюдь не чья-то шутка и не результат механического переписывания отрывка из фантастического романа. Я перечитал всю мировую фантастику, а тем более ее шедевры. А если перед нами главы произведения, то только гениального. Могу утверждать, что именно такого нет.

– Я тоже, слава богу, не невежда. Такого романа или повести не встречал, – поддержал Витёк.

– Значит, постановили: первое – это не фантастика, и тем более, не шутка. Такой шутник давно бы был известен как великий фантаст. Тогда напрашивается вопрос: что это? Будем думать.

Витьку не терпелось что-то сказать, и Лёнька великодушно предоставил ему слово.

– Я считаю, что это чей-то дневник. Писал его человек, ответственный за что-то, вроде руководителя какой-то группы. Что за группа, и чем она занимается, непонятно. Но судя по тому, что текст на русском языке, хоть и написан в зеркальном изображении, эта группа находится где-то у нас в стране, и совсем не обязательно в нашем городе.

– Смотрите-ка, – ввязался Евгений, – тут говорится о Базе. База – это местонахождение группы. Базу окружает силовой барьер…

– Вы заметили, – беспардонно влез Лёнька, – на тридцать восьмом листе: «СББ»? Это сокращенное обозначение Силового Барьера Базы. Верно?

– Точно! А я и не понял сразу.

– Ну и дурак же ты, Витюша, – разошелся Евгений. – Итак, База, а вокруг нее – «СББ». Наверное, внутри Базы ведется какая-то научно-исследовательская работа. Возможно, по каким-то причинам группа потерпела аварию, и они там не найдут выхода: посылают куда-то какие-то Д-15, Д-16 – может, вездеходы, или типа того, с людьми на борту…

– … для осуществления контакта! – дополняет Витёк.

– Да, но тогда с кем? – продолжал Евгений.

Лёнька, сощурившись, с любопытством следил за рассуждениями друзей. У постороннего наблюдателя сложилось бы впечатление, что он не собирался больше вмешиваться.

– Либо они ищут связи с людьми, от которых оказались изолированы в результате аварии, либо с другими существами, выполняя поставленную перед ними задачу…

– Нет, парень! – Не выдержал Лёня Гритшин. – Ты забываешь про «SOS», который собирался кричать этот самый руководитель. У них действительно авария, мало того – им грозит смерть. Вот смотри: «… будто исповедуясь перед смертью». И вот: «это конец…» Кроме того, люди-то пропадают куда-то, по-видимому, те, что выезжают на Д-15 и Д-16 для контакта. Так?

– Так!

– Согласен.

– Значит, постановили – второе: группа, занимающаяся какой-то деятельностью, научной или еще какой, это нам не известно, потерпела аварию, и ее членам грозит смерть.

Витёк все это время сосредоточенно думал, и вдруг, схватив друзей за плечи, с чувством произнес:

– Мы же занимаемся ерундой! Надо сообщить куда-то. Ведь люди гибнут. Раз они ищут контакт, значит надо помочь им осуществить его. На кой черт тогда мы нужны, если, найдя эти записи, валяем дурака! Для нас забава, а для них вопрос жизни и смерти.

– Молодец, Витя, ценю, – Леня театрально пожал ему руку. – Беда в том, дружище, что мы не знаем, где они и как помочь им осуществить этот контакт!…

– Так может, кто-то знает, может, их уже ищут!…

– Раз мы нашли записи, значит и людей этих уже давно нашли.

– Ты не можешь так утверждать.

– Не могу. Но даже если я и не прав, то один день роли не сыграет. Ты же не хочешь оказаться в дураках? Надо подумать еще.

Было заметно, что Лёнька чем-то встревожен. И вдруг он сказал:

– Извините меня, друзья, но я постараюсь оправдаться. Вчера на полу в классе я нашел несколько маленьких листочков…

– И ты молчал?!!

– Да ты, братец, подлец!..

Ребята взорвались, их лица раскраснелись, казалось, они готовы были наброситься на Леньку, и, в то же время, не могли скрыть крайней степени заинтересованности.

– Постойте! Дайте слово молвить, потом орать будете, убивать меня, что хотите… Я собирался сегодня же сказать вам о них, но не решался: а вдруг подумаете, что это я сам написал…

– Короче, что там написано, показывай…

– … а когда ты, Витёк, нашел и эти. Мне просто интересно стало, что вы предположите, тем более, у меня записи более поздние, как я понял. А для вас это все равно, что книгу с конца читать…

– Ну, все, прощаем, доставай, – не терпелось Витьку, который уже чуть не подпрыгивал от предвкушения.

Обрадованный быстрым прощением, Лёнька вынул из портфеля аккуратный пакетик, распечатал его и, сильно волнуясь, трясущимися руками осторожно достал несколько уже знакомых целеньких листочков, причем они были нераздельными, а скрепленными друг с другом, будто вырванные все разом из записной книжки.

Все это время «академики» прогуливались по парку, который располагался неподалеку от школы. Это было их традицией. Каждый день, выйдя из школы, они часа два еще не могли расстаться, шли в парк, и там обсуждали уйму всяких-разных интересных тем.

Для чтения они уселись на скамейку, укрытую тенью деревьев от солнца, которое не смотря на апрельские дни уже основательно припекало.

– Сейчас вам будет многое ясно, мужики, дело серьезное, – чуть ли не задыхаясь затараторил Лёнька пока друзья усаживались поудобнее. – Такое дело… Кошмар! С ума можно сойти…

Теперь уже он возглавлял парад, ему хотелось растянуть это удовольствие. Взяв Витькино зеркало в руки, он помедлил.

– И все-таки, давайте не будем читать книгу с конца. Я хочу пояснить вам, если вы кое-чего не поняли из того, что уже прочитали.

Ребята были не против посмаковать и растянуть удовольствие.

– Ну, поясни, если ты сам все понял, только вперед не забегай, – сказал Евгений.

– Так вот. Вы поняли, что означают эти цифры на сороковом листе, и эти эмоции Руководителя, которые уже по почерку можно увидеть?

– Это годы, месяцы и колебания каких-то величин, которые соответствуют этим годам. По-моему речь идет о колебаниях искривления пространства, а измеряются они в единицах «тэ-эс», – предположил Витёк.

– Все?

– Нет, не все, – решил добавить Евгений. – Руководитель с помощью какого-то счетчика искал, как он выразился, «окно» во времени с наименьшим диапазоном колебаний этой величины «тэ-эс», который, по-видимому, может выдержать человеческий организм. И самое главное – эта группа находится в будущем и хочет оттуда вернуться в настоящее!

– Вот тут ты, брат, промахнулся! – с удовольствием заключил Лёнька. – Может, они и из будущего, не буду забегать вперед, но вернуться хотят не в настоящее, точнее, не к нам, не в наше время! Потому что, на твоих же глазах он ищет это окно и СЛУЧАЙНО, я подчеркиваю – случайно, обнаруживает его по счастливому для нас совпадению именно в апреле 1974 года. Они ВЫНУЖДЕНЫ приземлиться, или как там это называется – материализоваться в наше время, так как именно оно каким-то образом обеспечивает вот это минимальное колебание величины «тэ-эс», которое может выдержать человек. Это, так сказать, аварийная посадка.

– Так они приземлились или нет? Как записки попали к нам? – в один голос спросили Витёк и Женька.

– А вот об этом мы сейчас и почитаем.

Стоял жаркий весенний день, один из последних дней апреля 1974 года.