Читать книгу Перо находок. Стихи из воздуха - Александр Буланов - Страница 5

Это было острым и жарким днём.

Я достигнул дна и прельстился дном,

Не хотел всплывать, по песку ходить,

А хотел я спать и вообще не быть.

Я любил вставать и не чуять ног,

На небесной скатерти думать – Бог,

Ничего не ждать от своей любви,

Никому не врать, ни с кем не юлить.

Вот и вышел я, вот и вышел весь.

Половина дня, и сижу я здесь:

На дороге пыль, на заборе – смерть.

Ты не веришь мне?

Ты не веришь ведь…

На вторых ролях

Камерный рояль.

Это не твоя

Партия и явь.

Это просто плен

Музыки большой.

Ты играешь: «трень» —

Это хорошо.

Ты играешь: «бах» —

Крышкою стучишь.

На вторых ролях? —

Лучше быть большим!

Лучше уж в огонь,

Треск и топоры —

«Музыкой не тронь —

Скучен твой порыв».

И стоит рояль,

Не находит слов.

А чужая явь

Капает как кровь.

Как два актёра в Мулен Руж,

Как тот поэт и куртизанка.

В немом кино попкорн, и душ

У водостоков замка.

Немой ответ на твой приказ —

Невольный уголок усмешки,

И недовыстроен каркас

Измены, верности и слежки.

Влитая жизнь в руно забот

О кошельке, о паре, прочем.

Блестит испариной мой рот,

А твой – стихами заколочен.

Ты воротишь лицо,

Я читаю ребристый двухтомник.

Птицефабрика – жизнь

При прищуренном взгляде – питомник.

Отшвартована смерть,

По реке наплывает на купол,

И воздушная твердь

Обличает пластмассовых кукол.

Погружение вниз —

Иногда верхолазу спасение.

Многочисленных риз

Глубина и златое травление —

Прямо по сердцу знак

Перелётной непойманной птахе

В понимании, как

Догорит и воскреснет во мраке.

Ночь открывает горизонт

На всё пространство небосвода.

Меня защищает зонт,

Тебе не мешает погода.

На разных концах земли,

В каждом из созвездий

Видны поколения тли

И единицы лезвий.

Срезая ночью хор

Утром увидишь – тенор,

За темнотою нор

И под морскою пеной

Признаки той зари

Смыкание век пророчат,

Под уговоры «спи!»

Спать никто не хочет.

С холма идёт звездочёт,

Дорога петляет низко.

Я отрываю счёт

Между дальней звездой

И той,

которая близко.

Дрожит стекло в оконной раме,

Дрожит душа в оправе дней,

Что было раньше вместе с нами,

То между нами стало в ней.

И от мороза стёкла сильно

Скривились, выгнулись дугой,

И льда узоры изобильно

Покрыли окна пеленой.

Но в этом ласковом барьере,

Как в обветшалой тишине,

Душа тоскует о потере

И выбирает стужу мне.

И это мне? Пожалуй, не хочу.

Чего ещё ненужного предложишь?

О, сколько дней истошно хохочу,

И, вероятно, улечу в Воронеж,

Где на большой асбестовой трубе

Качаются ремонтники котельной.

Я забываю мысли о тебе,

Метая в них свой амулет нательный.

Свой талисман, разбитый на куски,

Я подберу, изломан и удачлив.

А ты усни, массируя виски,

На не своей, но, всё-таки, на даче.

И напевают шёпотом осин

Резные дни под звуки кашалота.

И я шепчу, шепчу тебе: «усни».

А ты в ответ не засыпаешь что-то.

Давай же так – расходимся с тобой

На плоскости крыла от самолёта,

Под оркестровый барабанный бой

И алименты по размеру МРОТа.

У крымских гор и спорных валунов,

Где грек сидел, татарин искупался,

Где солнце не встречается с луной,

И кроме нас никто не расставался.

Давай же так – останемся вдвоём

Ещё на эти только две недели,

И, может быть, в отчаяньи поймём,

Что вовсе расставаться не хотели.

А может, всё закончится совсем,

И мы минуем нужную развилку.

Покружимся, как в детстве карусель,

И разлетятся имена и снимки.

Вот звук, пронизанный иголкой:

И жалобный, и леденящий.

Вот мой портрет за книжной полкой,

С моим листком задвинут ящик.

На зеркалах покровы шерсти —

Так, видно, умер для неё я,

Ведь не хотят обычно лести

От великана и изгоя.

Кружат ботиночки попарно,

Сменяя времена сезона.

Я стану очень популярным,

Но этот мир закрыт как зона.

И проходя возможно мимо,

На максимальном расстоянии,

Я, понимаю: не обнимут,

И не хожу с ней на свидание.

Порицаешь явление страха,

Если сам ты явление есть.

Сам себе и помощник, и знахарь,

И благая, и трудная весть.

Сколько жил ты в пустыне безлюдной

И бродил по далеким прудам?

Ты настолько же стал неподсудный

Всем людским трибуналам – судам.

Ты настолько же стал неприкаян,

Как в лесу вымирающий зверь,

Проходя стороною и краем

За свою потаённую дверь.

Не мешая кому-то, чему-то —

Просто разные уровни есть.

Этот страх, порицаемый круто —

Это слава твоя,

Это честь!

Простая фигурная память —

Мечта и фигурный резак.

Ты сел подноготную править:

Вот «лид», укороченный «заг».

И всё поддаётся в угоду

Ножам и давлению пил:

«Тебе не давали проходу,

А ты никого не любил».

И так показалось, что можно

Судьбу заменить, перебрать.

Но ты оперировал ложью,

И ложь перевесила, б****!

Качели винтом изогнулись,

Застыв на такой высоте,

Что крик затуманенных улиц

Уже не составил вестей.

И ныне свободная память,

Уйдя от путей и невзгод,

Уже не испробует плавить.

Уже не испробует, вот.

Я создал мир

Без лесенки, без правил.

Я создал мир —

Создал и не исправил.

Я поборол гнетущее потребье —

Не продавал я крылья или перья.

Я заходил и уходил не знавши,

Не был кому-то братом (даже старшим),

Не предавал большущего значения

Предательству и жажде отмщения.

Я создал мир околицей районов,

Потерянных колец и медальонов,

Ключей, не отпирающих замки.

Электроцепь надёжную замкни,

Порушь принципиальные устои.

Я создал мир,

Но жизни не устроил.

И распадаясь в пыль протуберанца,

Я не расплавил сердца или сланца.

Стук-тук в двери справа —

Раздражаюсь и грущу:

Эта вера, эта слава

Не из нищенских трущоб.

Бо-же, как нависла

«Понимания» стена,

Туча тянет коромысло:

Мысли хочется стирать.

Стук-тук по забору —

Разрушение перил,

Чтобы врезаться с разгону

В первозданный ил.

Всплес-ки капель краски —

Цветоносный фейерверк.

Нечто вроде светлой Пасхи,

И наверх, наверх.

Красивая зарница,

Любимая печаль.

Тебе всего лишь тридцать —

Начало всех начал.

А ты уже почуял

Холодную золу,

По памяти кочуя

Куда не позовут.

Где все пути короче,

И ярче их засвет:

Иди куда захочешь,

Тебе препятствий нет!

Но каждую прогулку

Яснее было здесь:

Надежда шепчет гулко,

Похожая на лесть.

А время пролетает

Как жёлтая листва,

И вряд ли кто растает

По сторону стола.

Без прощенья улети ко мне,

Не набрав догонкою камней.

Ощущение пробоины в окне

Не даёт мне выдохнуть полней.

Как из банки хлещется вода —

Кто к кому снисходит на поклон?

Правда вызывает холода,

Выбивает веточки из крон.

Ну а мы притворствами полны —

Шаткий мир ценнее, чем война.

И на гребне ледяной волны

Предлагаем тёплого вина.

Если хочешь сказать по недавно ушедшему поводу,

Говори с теплотою полярному холоду.

Говори с восклицанием сиплым, дыханием жадным,

У стены крепостной, уезжающим с пекла пожарным.

Наливные слова по минутам растратили цену,

Наливные слова распадаются волнами в пену.

Я руками ловлю невесомую взвесь или помесь,

На любое «love you» только страх, ожидающий совесть.

Воротились домой все слова – позабытое эхо,

Только я за собой-молодым уж не в силах поехать.

Всё сижу на крыльце и полярные звёзды считаю —

Изменились в лице отражённые в чашечке чая.

Если я тону в проблемах

И сгораю от любви,

Мама с грустью скажет:

«Так и быть».

И когда просвета нету,

Правый мне подскажет путь:

«Так и быть» – ты это

Не забудь.

Так и быть, [4 раза]

Так и быть – ты это не забудь.

И когда сердца разбиты,

Все равно жива любовь.

«Так и быть» – скажи ты

Это вновь.

И к тому же, если склеить

Невозможно их уже,

Ты не станешь сеять

Боль в душе.

Боль в душе, [4 раза]

Ты не станешь сеять боль в душе

И когда нам ночью сумрак

Сдавит грудь, и мы кричим,

Помните – на струнах

Есть лучи.

Я проснусь, и ясным утром

Будет музыка играть —

«Так и быть» кому там

Не понять.

Не понять, [4 раза]

«Так и быть» кому там не понять…