Читать книгу Перо находок. Стихи из воздуха - Александр Буланов - Страница 6

Февраль. Снять шапку, заболеть,

Проснуться в три – уже не спать ночами.

И государства «радужная» плеть

Напомнит нам о том, как начинали,

Как было всем от холода легко,

Как денег нет – зачем они нужны-то?

И всё не так опять, и всё не то

От стен Кремля и до простого быта.

В какой стране, на улице, иль в доме

Меня настигнет, оглушит рассвет?

И я сойду за гения, но, кроме

«Окончен гейм, и матч, и сет»,

Сказать смогу сухую благодарность,

Или упрёк неведомо кому.

Авось судьба – бессмысленная данность

И ничего не виснет на кону.

Авось не буду бесконечно злиться

И, благо есть кому сказать «прощай»,

Лихая жизнь на градусы кренится,

На благовест, в неведомый мне край.

Не выросла душа, но легче стала,

Не довела до седины волос,

А я пришёл уже на край канала,

Где нет домов, и улиц, и берёз.

В такой рассвет срастаются обломки

И корабли на байковой волне.

Внизу стоят и предки, и потомки:

Они видны, но недоступны мне,

А, значит, есть ещё на свете время,

Пространство дней и ночь,

Подлунный свет…

В какой стране оказываюсь нем я?

Не получить ответ.

Застыло солнце над дорогами

И толчея на перекрёстке,

Ведь вышла самой недотрогою

К ним девушка в одном напёрстке.

Переливаясь как кувшинками

И изумрудами стараясь,

Между столбами и машинками

Прошла, заметив чью-то старость.

И как до страсти незамеченной

Ходила раньше по брусчатке,

В УАЗ, мигалками засвеченный,

Она подбросила перчатки.

Глаза провадили явление,

И люди форму обчихали.

Температуру предплавления

Там стерегли и зачехляли.

Но нищете напёрсток кажется

Короной рыцаря и лорда —

За девушкой идти отважатся

Трудяги-хипстеры по городу.

В Москве уютно, как в Таджикистане,

Ну разве только пальмы не растут.

И ты не видишь дна в своём стакане,

Что на восточной долготе минут:

2 х 37 – дубляж подобен дроби,

Одиннадцать пятёрок – синий лёд.

Старик стоит, стоит в зелёной робе,

Над головой взлетает самолёт,

Огни, салют… – не так, как в сорок пятом!

На северной холодной широте

Он был героем, мужем и солдатом.

А ты в сети с патриотичным матом

Сдаёшь Славянск «какой-то гопоте».

Привыкнемся и станем пустовать

Как хижины, помятые войною.

Я отмотаю это время вспять —

Которое разлилось предо мною:

Погибшие не тонут корабли,

И не всплывают с белым флагом лодки.

Чиновники летают на Бали.

В губернии, краснеющей от водки,

Спокойно жить и просто умирать

Под тоннами синеющего бреда.

«И, значит, нам нужна одна победа»,

Одна победа, б****!

Промозглая осень. Сердиться.

И капли дождя на убой

Всё хлещут по замкнутым лицам,

Всё просят вернуться домой.

Но ровные шпалы и рельсы

Колёса до боли кружат —

Несут напряжения «клейстер»

И мир до безумия сжат.

С тобой в ожидании битвы,

Поправив разгрузку, ремни,

Идут в окружение рытвин

Осколки рассказов. Они

Показаны в «правильном» детстве,

Которое шепчет в укор

Твой план героических действий,

Гусар – атаман – мушкетёр.

Твой тыл от влияния замкнут,

И образ победы – цемент.

Но капли разлукой не пахнут,

Когда барабанят о тент.

Посредь стоял, считая лиги,

Давился сумками вагон,

Одной рукой держал я книги,

Другою – прятал телефон.

Мотало всех, один держался,

Кидало насмерть в полотно,

И всякий голос, что сражался,

Глушило узкое окно.

Хоть стой, хоть плачь,

Лежи диваном

И будь в миллионы раз хитрей…

______________________________

С любимых дач

Тяжёлым поднятые краном

В последний двигались тоннель.

Простая, страшная и злая,

Напоминающая муку.

Ты для неё отнюдь не «зая»,

А может быть, «кацап» и «укр».

Прости невольника сражения

И голь, плюющую над стадом.

Они сожгут без сожаления

И Гоголя у Нотр-Дама.

Пересмотрев на расстоянии

На все прелестные картины,

Расстроились и настояли

На укреплении плотины,

Где бьются с гомоном и лайком

Народы крайней перестройки:

Простая, страшная и злая —

Парфёнов, Алекперов, Горький.

Собянин думал о карьере,

Сидел Навальный на губе,

И провожали их по вере,

И время сохло по борьбе.

Здесь истончилось и порвалось,

И крови жаждет небосвод.

Ну самую хотя бы малость —

Людей так, тысяч по пятьсот…

За год. И месяцы запнутся

О дни чернеющих причин,

И люди надвое порвутся,

Но не на женщин и мужчин.

Нам зашивать не будет нити

Две части по краям резца,

И ужасам лихих событий

Не будет края и конца.

2015

Не бывает такого безумно холодного вечера,

Замирает когда и святая молитва и вещая,

Молодая сосна истекает смолистыми каплями,

А певицы молчат оратории тихие, с кляпами.

Не бывает такого весомого, плотного воздуха,

Чтоб, на вёслах махнув, долетали до солнца-подсолнуха.

И затмение нам не казалось бы более временным:

Никогда «хорошо», а всегда только «более-менее».

Завершая свои затянувшие талии воины,

Настояли мы дни, что нам всем показались бы вольными.

Дни тихонько висят в непролазном и смелом безумии,

О каком голосят миллениалы и зумеры.

Только свою, только одну

И ни на что не похожую жизнь

Я проживаю с собой не в ладу.

Где победивший нашизм

Зацементировал все якоря,

Шкипер кричал «на восток!»,

И утекали отсюда моря

Самых прекрасных мозгов.

Что же осталось на судне беречь?

Не потравить гика шкот!

Только моя несуразная речь

Всё вопрошает: за что?

Когда миллионы хороших людей

Живут в ситуации бреда,

Когда больше нечему верить

И снег на душе,

Внимать поворотам реки,

И сокрытое ведать,

И рифмы писать, поверяя настройки ушей.

То вечный процесс созидания строчки в футляре

Квадратного ямба иль дольника лиги плюща.

И если та улица будет приравнена к яме,

То я напишу тебе рифму на звонкое «ща».

Но если та улица, дом, пересвет, переулок,

Практически город, который заветно люблю,

Останется к нам

Нелюдим, бесприютен и гулок,

То я укажу тебе рифму на резкое «You».

Ведь я не хозяин

Ни звуку, ни верному слогу,

Летящему птицей,

Скользящему рыбой поверх кораллов,

Родящему смех и слёзы на лицах,

А также смятение среди интегралов —

В итоге счислениям не поддаётся

Ни слово, ни всякое правое дело.

В груди у меня неистово бьётся

Слепая душа и безумная вера.

Я сегодня Иона

И общаюсь с китами.

Вседержители с трона

Нас пугают Китаем.

Ярко свечка горит,

В чёрной пасти алея,

Но чихающий кит

Замирает на время.

Так, зависнув, глубин

Неосознанный странник

Превращается в блин

Под давлением крайних.

Пробивается шок,

Разбегается трепет

От китовых кишок

До моих междометий.

Надо ль быстро валить

Из багрового сланца…?

______________________

Только Бога молить,

Как Иона,

Остался.

Поравнявшись, бросились стяжать —

Этот визг, похожий на девиз…

На какую кнопочку нажать,

Чтобы это провалилось вниз?

В преисподней бьют в колокола,

Разговоры – просфоры и мёд:

«Наши скрепы призваны карать

Ваш американский самолёт».

Ну а мы в телегах и плащах

Закидаем шапками Госдеп,

Потому что веру защищать

Хорошо под Галкина и рэп.

Люди портятся

Как банки с вишнёвым варением,

Апельсины, горчащие только в прошедшем году.

И открыть бы их раньше мгновением…

Верещат, будто их у кого-то краду.

Люди молятся

Злее. Говорят, что на всех не хватает.

Может, слова какого не услышали в дольнем конце?

И они возвращаются жить во своё Комарово,

Не оставив печаль на когда-то знакомом лице.

Люди ловятся

В сеть. Прибывают на хлебушек, блёстку,

Городят подпевал, говорящих о сладкой весне.

Я же их имена скрупулёзно записывал в доску,

И ходил, и плевал. Люди портятся. Все.

И камер ваших дрожание

От слабых в похмелии рук,

И конское дикое ржание

В когтях героических Рух,

И буквы на толстых скрижалях,

Ушедшие с рунами в пляс.

И люди, которым не жаль их,

Идут ополячивать нас.

– Кто за? – Все за!

– А я против…

– Закроете бессмысленно глаза?

– Как вас колотит!

– Вы перспективный богочеловек,

Но знайте меры.

– Так ты, выписывай мне чек!

И, очумелый,

Я запощу на паблики ракет,

И смайлик «котик».