Читать книгу Если бы Конфуций был блондинкой - Александр Бутенко - Страница 9

Заиграло любопытство – полазить по социальным сетям, посмотреть одноклассников – а кто кем стал?

Чуть стыдливо так, украдкой – словно за чем-то недозволенным в замочную скважину наблюдаю.

Хочется сюрпризов. Чтобы чья-то судьба удивила. Или злорадного удовлетворения, когда чья-то судьба так и не стала яркой – с фотографий смотрит всё то же лицо одноклассника, только чуть потолстевшее, добавившее самодовольства.

Что-то злорадное и гадкое в этот момент шевелится внутри.

Далеко мне до аристократской горделивости, что и мечтать. Не Гагарин я. Не Гагарин.

Просто набрал в соцсетях свою школу и год выпуска, и пошёл смотреть людей.

Смотрел лица. Вспоминал, какими их помню, смотрел на то, кем они стали.

Мало кому обрадовался, поймал себя на такой мысли. А тех немногих, которых хотел найти – не нашёл. Пашку Я., например.

Пашка – типичный архетип Ареса, бога войны.

Маленький, веснушчатый, типаж школьного хулигана из «Ералаша». И словно вылитый живьём из стали. Железная боевая машина.

Он мог выйти на пять минут в булочную за хлебом, и то успеть подраться.

Дрался он много. Он привлекал драки, они постоянно вокруг него случались.

Как истинный Арес – он ценил мужскую дружбу, боевое братство было сакральным. Он помнил добро.

Он был очень опасным врагом и бесконечно надёжным другом.

У него было обострённое чувство справедливости.

Его коробили учительские любимчики. Он холодно презирал училку литературы, которая ставила своим любимчикам хорошие оценки просто за то, что они весь урок кивали и говорили ей «Да-а! Да-да… да-а-а».

А был и другой эпизод – он много изводил молодую учительницу истории. У них была настоящая война, даром что без иприта и траншей.

Но в конце года она ему честно поставила пятёрку, на которую он предмет и знал, хотя у неё были все возможности на нём отыграться и отомстить. Она не стала этого делать. Пашка прекратил её травить – он очень уважал честность и благородство. Сполна это оценил, счёл это справедливостью и ответил уважением.

Как типичный Арес – он тосковал по войне, ему было скучно.

Я за него боялся, что однажды он не сможет себя удержать, не сможет встроить свой взрывной нрав в лицемерие гражданской жизни.

Так оно и произошло – избил какого-то случайного знакомого, который, по словам самого Пашки, сам на него неожиданно, без видимой причины напал – я ему верю, это было вполне в его духе, таких притягивать. К несчастью, избитый оказался ментом.

Тянулось дорогое дело, адвокат сделал невозможное – Пашка отделался условным сроком.

Но я за него переживал ещё сильнее – другой подобный инцидент засадил бы его за решётку надолго.

Я знал, что Пашка нашёл себе девушку в Брянской области и часто ездил туда – и к ней, и просто, меньше светиться в Москве, которая затягивала его в криминальные компании.

В какой-то момент он пропал, и больше я его не смог найти.

Я не знаю, где он. Он может быть сейчас в тюрьме, на войне, а может быть и среди мёртвых.

Я скучаю по нему. Мне очень хочется, чтобы эта его бестолковая, но восхитительно честная, неукротимая и подкупающе обаятельная жизнь продолжалась.

Зато нашёл в соцсетях Анну Л.

Как-то, в 8-м, наверное, классе, мы ездили от школы в Петербург.

С нами ездила она, Аня, в которую я был неистово влюблён. Я таял от одного её присутствия. У неё была очень особая, тонкая, козерожья красота, походка как у беговой лани и чувственный, возбуждающий, грудной, ласковый, вкрадчивый голос.

А ещё она была отличница, а я был задрот, и горестно назначил себя не имеющим никаких шансов.

Тогда, в Питере, был единственный раз, когда мы поговорили. (Она была из параллельного класса.) Не помню о чём, помню только, что изо всех сил старался не покраснеть. А после этого был весь томим невероятной истомой, словно всё тело изнутри гладят кошки.

Она мало поменялась, эта особая, изящная козерожья красота, не подвластная времени, стала только тоньше и благороднее.

Много фотографий, где она гибкая, стройная, интересная. И неизменно одна.

Причем ладно бы не было её в мужской компании – в компании подруг фотографий тоже нет.

Одна в Италии, одна в Испании, одна средь монастыря, одна на вечеринке, одна в Коста-Рике. Везде одна.

Много обращается к Друзьям (пишет с большой буквы) – неясно, кто они такие. Много стихов, которые и в 15 лет уже звучат наивно – та-дам та-дам, где же настоящие мужчины-рыцари? Та-дам та-дам, которые будут пять лет нас завоёвывать, падать на колени, стреляться на дуэлях, и за всё это время даже не намекнут на постель, и верные, и красивые, и поэмы будут посвящать, и серенады петь и та-дам та-дам та-дам…

Много гордых фраз из серии «лучше одной, чем с кем попало», и все эти юношеские романтизмы – «всё кругом в царстве пошлости, а я всё еще верю в добро и любовь».

Она социально успешная. И очень какая-то личностно незрелая.

Меня это впечатлило. Возможно, оттого, что я в свои подростковые годы назначил её для себя недосягаемой небожительницей.

Она – лучшая ученица школы, до сих пор её портрет на самом видном месте, на стенде при входе. Как иду на выборы, забрать на память очередной избирательный бюллетень в коллекцию – смотрю на неё с нежностью, любуюсь.

Она – богиня бальных танцев, её знает вся школа, а я – нескладный, очкастый подросток, играющий в приставку.

А я ведь её как человека и не знаю. Она осталась для меня чем-то неземным, платоническим, грёзой, которая волшебна ровно до тех пор, пока она недосягаема.

Я её придумал для себя, а тут – странно увидеть её живым, несовершенным, хотя и по-прежнему очень обаятельным человеком.

Как много, оказывается, вообще могут значить в жизни люди и их придуманные образы, даже если время единственной встречи ограничилось минутой.

Вот Сергей – мерзкий человек. Я ещё тогда вспоминал слова из Шукшина: «таким мерзким только в милицию идти». Ну и да, никакого сюрприза – мент.

Вот Наталья – она была застенчивой и рослой, и своего высокого роста стеснялась. Как мне потом передали – она была в меня влюблена. Если бы мне сказали тогда, в школе – я бы не поверил. Как это – симпатичная девушка влюблена в меня? В меня? Влюблена?

Антон – харя не пролазит в дверь.

Евгений – всегда искусственно поддерживал имидж эдакого сладенького красавчика и теперь довёл его до абсурда.

Николай – был худощавого телосложения скинхед. Я знал, что он увлёкся тяжёлой атлетикой. Мама-дорогая! Лицо не изменилось, но к голове словно приставили скопище громадных, накачанных шаров, тягающих штанги.

Руслан – один из немногих приятных людей. Очень какой-то порядочный, человечный. Тихий и светлый. Собирает деньги, какие-то немыслимые миллионы, на операцию сыну в Штатах.

Вера – работает в банке, не замужем, детей нет. Юля – работает администратором в магазине, не замужем, детей нет. Анна – врач, не замужем, детей нет. Елена – лаборант в НИИ, не замужем, детей нет.

Вера, Ольга, Татьяна, Наталья и ещё человек 15 девок – работают, не замужем, детей нет, фамилии не менялись.

Почти у всех – фотографии без мужиков. Практически у каждой – эти фирменные, копируемые слоганы: «просто я стопроцентная женщина!». Или фотка с томным взором на фоне стены турецкого отеля: «меня трудно найти, легко потерять и невозможно забыть!».

После окончания школы я лишь один раз целенаправленно встретился с бывшей одноклассницей, Мариной.

Инициатива была её. Она сама разыскала меня в соцсетях, увидела мои фото и написала заглавными буквами ошарашенно – «ЭТО ТЫ???!!!! ЭТО ПРАВДА ТЫ???!!!».

Так получилось, что из своих одноклассников я изменился наиболее радикально.

«Был мальчик-одуванчик, а сейчас такой мужик!» – с неподдельным одобрением сказала она мне, когда мы таки встретились.

Марина – красивая девка. Экстравагантно одевалась, чем доводила меня в школьные годы до бурления.

Сексуально она была для меня самой привлекательной из одноклассниц. Героиней стыдных подростковых грёз.

За два года учёбы в одном классе мы даже не поговорили ни разу диалогом.

Странно было встретиться с ней позже, пообщаться так, как будто два года совместной учёбы, в 10—11 классах, мы только и были неразлучными друзьями.

«Юля стала архитектором, работает у богатеев на Рублёвке, Оксана ушла работать секретаршей, и сейчас от шефа в третий раз в декрет уходит, – рассказывала мне Марина судьбы одноклассников, известные ей, – Таня стала парикмахером, Юля стилистом, Нелли лесбиянкой», – последнее, произнесённое как социальное достижение, меня развеселило особо.

«Про Пашку что-нибудь слышала?» – с надеждой спросил я, они ещё и жили в одном доме. – «Отметелил он года четыре назад тут под подъездом кого-то. Но это давно было. А так – ничего не знаю. Пропал».

Очень тепло с Мариной попрощались. Договорились как-нибудь встретиться вновь и, разумеется, больше не встретились.

Были слухи, что кто-то из активистов собирал одноклассников. Но меня никто об этом не известил.

Становиться инициатором самому – ну как-то резона нет.

Увижу я этих людей, которые исчезли из моей жизни теми майскими днями – что я им скажу? Что они скажут мне?

Как кто-то сказал про сборища бывших одноклассников – они нужны для того, чтобы трахнуть таки тех, кого не успел трахнуть тогда.

А мне даже и этого не сильно нужно.

Аню Л. я так и хочу оставить романтичной грёзой своего подростковья. Хочу запомнить её недосягаемой.

А остальных, кого «трудно найти, легко потерять и невозможно забыть» – нашёл легко, забыл безболезненно.

Я закрываю строку поиска. Больше я не увижу этих людей.

Любопытство удовлетворено. Какие-то призраки нашли своё вечное успокоенное пристанище. Там им и место.

Мёртвые к мёртвым. Живые к живым. Призраки к призракам.

Камо грядеши: 45, 73