Читать книгу Изнанка - Александр Бялко - Страница 4

Ирина в свои двадцать семь лет повидала многое. В школе бойкую и смышленую девочку приняли в ленинские пионеры. Учителя таких выбирают в председатели пионерского отряда, а директор школы уже видел ее секретарем школьного комитета комсомола. Но коммунизм рассыпался, и Ирина так и не стала комсомольским вожаком. Вместо этого у нее появилась возможность зарабатывать. Сразу после школы она пошла работать на биржу. Бирж в Москве появилось, как грибов в августе в покровских лесах. В те сумасшедшие годы деньги на биржах делались из ничего, а именно из бумажек МММ. Тогда Ирина считала, что выходить из дома без тысячи баксов в заднем кармане джинсов просто неприлично. Но жизнь лечит. Когда афера под названием МММ лопнула, Ирина осталась без денег, с ребенком на шее, и еще оказалась должна. К счастью, она спокойно и с достоинством приняла удары судьбы. Происшедшее она восприняла не как катастрофу, а как урок, и извлекла из него много интересного и полезного. Например, вывод, что менять мужей – дурацкое занятие. Что деньги не главное в жизни. И что раз уж судьба сделала ее симпатичной блондинкой, то рожать детей так же естественно, как чистить зубы.

День не задался с самого начала. Сплошные проблемы. Видно, мужское существо в утробе как-то противоречило ее женской сути. Чувствовалось, что это уже последние дни, но все было как-то не так. С утра встретила директора школы, в которой училась старшая дочь. Дочка от прежнего мужа не очень ладила с мамой. В кого девчонка такая амбициозная? Ее надо было определить в родную школу Ирины на окраине города, но ей прямо с первого класса подавай лицей, где директором этот козел Качер. Пришлось вместо утренней прогулки выслушивать нотации. Потом еще хуже: настроение испортила бумажка, которая лежала на столе вахтерши в школе. Эта бумажка за подписью мэра гласила, что сотрудникам бюджетной сферы запрещается читать черносотенную газету «Покровские ворота». От разгула демократии в Покровске осталась газетка «Покровские ворота» – маленький листок, размером со школьную тетрадку. Что там могло быть фашистского и черносотенного, в невинной интеллигентской газетке? Ирина постоянно читала «Покровские ворота», пока была в декрете. Ничего там такого не было!

Она села в старенькую «девятку» – единственное, что осталось от биржевых бешеных денег. Она знала, куда нужно ехать. К Николаю Стоянову, живой легенде Покровска. Николай был самым знаменитым покровчанином, не только талантливым ученым, веселым и остроумным человеком, а еще и звездой популярного телевизионного шоу «Ничто! Нигде и никогда!». Но не из-за этого Ирина ехала по петляющим улицам города на другую его сторону. Стоянов вполне соответствовал своему имени Николай – победитель. Совершал он дела невероятные. Другими словами, невозможного для него не было. Всей своей жизнью он доказывал, что ничего невозможного нет. Кроме того, он был благороден. Представьте себе Дон Кихота, только умного, да еще и умеющего побеждать всякие там мельницы. Только не высокого и худого, а плотного и упитанного.

Найти человека в Покровске ничего не стоило. Хоть город был не такой уж маленький, все знали друг друга, особенно если выросли здесь. Ирина направилась в старое здание банка, лопнувшего в дефолт. Здесь помещалась фирма Стоянова. Он был членом городского совета и там, почти в одиночку, в абсолютном меньшинстве, бился с мэром Потеряновым и его приспешником Качером. Бился благородно, хотя противники не брезговали ничем. Одного члена совета, тихого еврея со странной фамилией Коллективец, избили у дверей его дома.

Стоянов был как обычно весел и любезен, хотя в глубине глаз и затаилась печаль. Наверное, он не помнил Ирину, хотя они ни раз встречались на шашлыках в лесу. Он все-таки знаменитость, а она просто беременная баба. Но вида не подал, оторвался от Интернета и пригласил Ирину, несмотря на занятость, к себе в кабинет. В это время он боролся с охватившим всю страну желанием не платить налоги. Чтобы вести бизнес по-европейски, честно и открыто, платя все налоги, он поступил в самую престижную в мире экономическую школу в Вашингтоне. И сейчас сидел и готовился к сессии на английском языке. За незнание английского там поблажек не давали, наоборот, наказывали.

– Привет, Ира, как ты себя чувствуешь?

– Хреново, если честно.

– Что-то со здоровьем? – спросил Стоянов, показывая глазами на ее живот.

– Да нет, мне это дело привычное. Можно, я не буду вести светскую беседу, а сразу скажу, зачем приехала? Давайте вас выберем мэром. Так эти козлы надоели!

– Ир, так ведь выборы еще через два года. И потом все не так просто. Выборы – сложная штука и дорогая.

– Так я и предлагаю начать готовиться за два года. Это и дешевле будет, и спокойнее. У меня целая программа созрела, как мы проведем предвыборную кампанию дешево и круто.

Стоянов был настоящим рыцарем и джентльменом. Он знал, как могут блажить беременные женщины. Это он проходил и с первой женой, и со второй. Одной захотелось пива, хоть режь ее, а ей нельзя, другой – кальмаров и тоже хоть застрелись. Но чтобы хотеть поменять мэра города —такого в его практике не было.

– Ира, дай мне хотя бы неделю подумать.

– Хорошо, Николай Васильевич, думайте недельку, а я пока распишу программу на все два года.

– Я еще не согласился, – сказал Стоянов, глядя на Иркин живот. – Кого ждешь? Девочку или мальчика?

– Мальчика.

– А не боишься, что в мае родится и всю жизнь маяться будет?

Это Стоянов так хитро решил выяснить, когда же Ирина будет рожать. Когда ребенок на руках, ей будет уже не до глупостей с мэрами.

– Не боюсь я и приметам не верю. Пусть майский будет. Сегодня пятнадцатое. Может быть, до конца мая и не дотяну. Но вы не отвлекайтесь. Я пишу программу действий?

– Я же говорю, подожди. В конце концов, и с женой надо посоветоваться. Это серьезный шаг.

– Чего с ней советоваться неделю? Вот она в соседнем офисе сидит. Пойдем прямо сейчас.

– Ты же знаешь, у меня был опыт выборов, и очень нехороший.

– Это вы про выборы в областной совет? Когда Бездриско выбрали?

– Да, я ведь тогда недобрал всего несколько голосов.

– Бездриско – это отдельная песня. Как такого козла в депутаты выбрали, я ума не приложу. Он ведь неудавшийся актер. Я с ним вместе в театральной студии занималась. Такого про него могу порассказать – ахнете!

– Да не о нем речь. Речь о том, надо ли ввязываться в борьбу. Мне и по бизнесу приключений хватает. Мэр давит. Аренду повышает. Работать не дает.

– Вот тогда и с бизнесом все проблемы решатся. А программку я напишу.

– Пиши, пиши. И приноси мне, если успеешь.

– Ничего, Николай Васильевич. Рожу, пару дней отдохну и вперед. Дети мне не помеха.

– Хорошо, хорошо. Через недельку вернемся к разговору.

Ирина встала и стремительно, насколько может быть стремительна женщина на сносях, удалилась из офиса. Стоянов остался в одиночестве думать, что это было. Провокация мэра Потерянова? Не похоже на Ирку. Знак судьбы? Почему? Эта бойкая девчонка, как она может быть гласом судьбы? А может быть, это у нее вещий бред? Надо узнать, бывает ли у беременных такое. В греческих мифах сплошь и рядом беременные видели будущее. Вероятно, и сейчас это может проявиться, раз бывало в Древней Греции. А потом, если природа и захочет наделить кого-то даром пророчества, то, конечно, лучше беременных женщин не найти. Они носят это будущее в себе.

В глубине души он сознавал, что борьба неизбежна, но все еще не был готов к ней. Хотелось обсудить спокойно с женой и друзьями, с партнерами по бизнесу, как идти на бой.

Трудно начался день и у заместителя директора Института солнечных и лунных затмений (институт в городе звали Тёмка) Арнольда Ивановича Шварца. Не так часто бывают затмения, еще реже полные, еще реже при этом стоит хорошая погода, и все можно увидеть. Сегодня ночью, вернее уже завтра, в два часа ночи, должно быть лунное затмение. Погода нынче изумительная. Надо проверить аппаратуру, привести в порядок телескопы, а потом сидеть всю ночь до утра на главной башне Тёмки, пока затмение не закончится. А тут эти корреспонденты, чтоб им неладно было. Директор заключил с ними договор для заработка, денег-то нет. Вот и приходится с утра отвечать на звонки и рассказывать одно и то же, что затмение – это не страшно, что никакого знака судьбы в нем нет, а просто на Луну падает тень от Земли. И так сто раз за день, и это когда главный телескоп еще не чищен!

Тёмку великий ученый Божков поставил прямо у старого тракта. Тракт стал шоссе, шум от проносящихся автомобилей и пыль от них добирается даже до главной башни, где находится основной телескоп. Фонари от дороги тоже отсвечивают. Шварц давно попросил мэра на время затмений выключать городские фонари, но тот так рявкнул, что Шварц понял, что лучше не высовываться.

Зазвенел телефон.

– Шварц слушает, – привычно ответил Арнольд Иванович.

– Что же ты Шварц, мать твою, сидишь, а у тебя в институте всякую фашистскую литературу разбрасывают!

Голос мэра был как обычно громким и грубым.

– Какую литературу, Максим Викторович?

– Эту чертову газетенку «Покровские ворота». Ты у меня смотри, чтобы этого не было. Замечу еще раз – свет вам отключу. Будет Тёмка в потемках. Все, пока.

Еще со времен российской демократии в каждом российском городе было две газеты. Одна официальная – газета администрации, другая – демократическая. Шварц, как демократ времен Горбачева, конечно, поддерживал демократическую газету «Покровские ворота». Даже сам участвовал в ее создании. Мэр из-за критики в свой адрес запретил распространение газеты в бюджетных организациях, к каковым относился и институт. Обычно при входе в Тёмку всегда лежала стопка газет, и это никому не мешало. Зная самодурство мэра и исполнительность его прихлебателей, вполне можно предположить, что они отключат электричество накануне затмения. Это катастрофа! Шварц хотел пойти и убрать газеты с подоконника фойе, но тут снова зазвонил телефон.

– Да, Шварц, да, сегодня, в два часа ночи по Москве. Вашим читателям рекомендую не опасаться напрасно и не переживать. Все это суеверия. Затмения никак не влияют на жизнь на Земле. Сегодня хорошая погода, и все смогут сами увидеть это прекрасное природное явление.

День не только начался по-дурному, но и обещал таким оставаться до двух часов ночи, когда можно будет наконец на все плюнуть, отключить телефон и смотреть на небо почти до утра.

Мэр пришел на работу ровно в девять, как всегда. День не обещал ничего хорошего. Пожилая секретарша Наталья Васильевна встала и вытянулась при виде начальства. Что-то пробормотала и протянула пачку корреспонденции – письма и газеты. Сверху лежала гнусная газетенка «Покровские ворота». Не сказав ни слова, Потерянов вошел в свой кабинет.

Настроение было испорчено и без газеты. Строительная фирма «Вселенскспецстрой», которой был отдан самый лакомый кусок покровской земли, не несла деньги. Вернее сказать, второй раз не несла. Первый раз все было в порядке, но потом он не подписал этому «Вселенскспецстрою» документы и попросил принести еще. Без его подписи там ничего делать все равно нельзя. Придут как миленькие. Только обычно у них инкубационный период был двенадцать дней, это он отметил в календаре, а тут они не идут уже три недели.

Потерянов нажал на кнопку селектора.

– Волкова мне позови. Он на месте?

– Да, на месте, сейчас, Максим Викторович.

Кабинеты мэра и его первого зама были напротив, и двери в них вели из приемной, где сидела секретарша. Идти – меньше минуты, но Волков не шел. Это тем более странно, что Волков по-военному исполнителен. От нечего делать мэр стал читать «Покровские ворота», и чем дольше он их читал, тем сильнее поднималась в нем злость. Самое обидное, что эти гнусные демократы писали правду. Конечно, если построить высокие дома, ни воды, ни тепла не будет хватать. Улицу Ленина заливает дерьмом каждый год, но куда это дерьмо девать, если народу прибавляется, а канализация от этого толще не становится. Найдем какую-нибудь фирмишку, сделает по-левому и свет, и воду, и канализацию за какой-нибудь сладкий подряд. Об этом даже и думать не надо. Сделали же спортшколу всего за две многоэтажки, да еще и в клюве принесли. Городским очередникам, пишут, ничего не досталось, да и хрен с ними, с очередниками. Надо деньги зарабатывать, а не на шее у города сидеть!

– Максим Викторович, можно?

– Заходи. Как там наш «Вселенскспецстрой»?

– Пока никак.

– Пошевели их.

– Не хотел без вашего распоряжения.

– Пора, пора, потряси их, пожалуйста. Сыну старшему «Феррари» хочу подарить. Просит, подлец. А ведь я в его годы одни штаны имел, на медицинском просиживал, да еще по ночам фельдшером подрабатывал. Эх, драть их некому!

– Хорошо, Максим Викторович.

– Да еще этих, с лесом тряхни. Мы им, можно сказать, даром лес отдаем, а они ни слуху, ни духу.

– Хорошо.

– Да, вот еще с этой газетенкой надо что-то делать. Чтобы завтра начал ее закрывать.

– Завтра уже не получится.

– Ты мне голову не морочь! Я не так часто свои распоряжения меняю. Все, пока свободен.

Белый, как мел, Волков пошел в свой кабинет. Такого с ним еще не было! Все, пора на пенсию! Голова не та, ой, не та, совсем не соображает! Проходя мимо секретарши, он почти крикнул:

– Чая покрепче и сахара побольше, и никого ко мне не пускать! Никого!

Секретарша со страху встала и вытянулась.

«Так облажаться! – кричал про себя Волков. – Пора Волков, это знак судьбы. Сам не уйдешь – плохо кончишь! Это хорошо, что у врачей мозги устроены не как у людей». Волков со своей профессиональной точки зрения считал врачей дураками. Мэр был врач, хоть и главный, хоть и бывший, – врач по уму. Он не мог воспринимать сразу несколько сюжетов, а тем более видеть в них скрытый смысл. И слава богу!

Волков впустил испуганную секретаршу с чайным подносом, закрыл плотно дверь и засмеялся. Его разбирала истерика. Надо прямо сказать, что завтра ему вообще ничего не понадобится! Он даже боялся, что наделает в штаны.

– Так провалиться! На пустом месте, – начал он разговаривать сам с собой вслух. Потом сообразил, что опять нарушает неписаные шпионские законы. А вдруг кто-то его сейчас прослушивает? Стало еще хуже. День не задался. А ведь впереди была ночь, которую надо отработать профессионально. При полном алиби не попасться никому на глаза и вернуться к рассвету. Трудная ночь. У Волкова зазвонил селектор.

– Забыл тебя спросить про третью школу. Там что?

– Тоже ничего.

– Нет, я обломаю этих дебилов. Лечить их надо.

Слово «лечить», в смысле ломать сопротивление, бить и подчинять своей воле, попало в русский язык благодаря общению покровского мэра с бандитами. Бандитам очень нравилось, когда мэр просил полечить того или иного деятеля. Понимали они смысл слов опытного главврача правильно. Но это отступление, а в третьей школе произошло вот что. Директриса этой школы прямо на собрании покритиковала мэра за плохое отношение к школам. Покритиковала не сильно и не зло, просто терпеть было уже невозможно. Школы-то, правда, разваливались. Директрисе стало легче на душе, но не на работе. Назавтра пришла комиссия, осмотрела разваливающуюся школу и запретила вести в ней занятия. Директрису ждали на поклон в мэрию, но она не шла. На нее давили родители и ученики, отдел образования из района, но директриса держалась. На дворе было уже пятнадцатое мая, десять дней до последнего звонка, а школа была закрыта. Кто поддерживал директрису, сразу и не поймешь.

В выпускном классе третьей школы учился скромный и нервный мальчик Саша Максимов. Его отец, Максимов-старший, майор, дружил с Волковым. Хотя как дружил. Какая может быть дружба между майором особого отдела и майором мотопехоты. Так, виделись в Афгане. Длинный, как жердь, Волков и коренастый Максимов отличались еще в одном. Максимов любил свою работу. Он был хорошим военным, поэтому и не дослужился до подполковника, а кроме наград получил контузию и два ранения, причем второе, как сказал бы наш знакомый бывший главврач, несовместимое с жизнью. В результате – мизерная пенсия и тихая жизнь в Покровске. В Покровске военных было полно. Соседний поселок Войлоки – бывший военный городок. Там жило много потомственных военных, которые целыми фамилиями служили. И у Максимова была мечта, чтобы его сын поступил в военную академию.

Раны давали о себе знать. Тогда он и обратился к знакомому бывшему афганцу Волкову, который стал каким-никаким, но городским начальством. Максимов был человек прямой, сразу рассказал, зачем пришел. После объятий и воспоминаний о Герате Волков снял трубку и попросил доктора Чешуева срочно принять Максимова. Максимов был рад: сам завотделением займется его здоровьем. А Волкову это ничего не стоило, потому что Чешуева перетащил из Погорска сам мэр Потерянов. Он знал Чешуева не как толкового доктора, а как исполнительного подчиненного. Чешуеву отказываться от просьб администрации было не резон. Ему ни за что дали жилье, куда он въехал со всем семейством – женой и тремя детьми. До этого он мотался по казенным квартирам.

У Чешуева было много странностей, но о них знал только Волков, нарывший в различных районах нашей бескрайней страны досье на Чешуева. Волков выяснил, что Чешуева всегда интересовали яды. Анестезиолог – это врач, всегда имеющий под руками разнообразные яды. Волков внимательно пригляделся к семейной истории Чешуева. Не успел он переехать в Покровск, как внезапно умерла его жена, тоже, кстати, врач, и неплохой. С какой радости или печали умирать молодой здоровой женщине, да еще когда в доме два лечащих врача? Это Волков обнаружил быстро. Радость-печаль эта оказалась студенткой-практиканткой в покровской больнице. Профессиональный допрос опытного оперативника показал, что Чешуев – та еще штучка. В его хитрых глазах не было испуга, и сломался он совсем не просто и не сразу. Скорее, он раскололся потому, что понял самого Волкова. Волкову нужен был исполнитель, а Чешуеву хотелось поработать. Однако Волков все равно ощущал себя в этом случае победителем. Чешуев с ума сходил по молодой студентке, был уверен, что та его любит; Волков же знал, что она любит вообще всех мужиков: встретил ее как-то раз в сауне с девочками у Потерянова. Потерянов, как бывший врач, предпочитал проституткам медсестер и младший медицинский персонал. Эту подробность Волков берег на крайней случай.

Придя на прием к Чешуеву, Максимов получил такое внимание и медицинское обслуживание, которые только могла предоставить местная больница. Строго говоря, больниц в Покровске было две: академическая и городская. Так повелось с советских времен. В академической больнице были и места, и оборудование, но кончилось финансирование. В городской больнице не имелось ни того, ни другого, финансирование было фиговым, но все-таки было.

Работа Чешуева не пропала даром. Максимов, раньше попадавший в госпиталь только с ранениями, теперь лечился и чувствовал себя лучше. Мог даже позволить себе рюмочку с Волковым, любившим посидеть за хорошим коньяком и послушать афганские рассказы.

Простодушный и прямой Максимов как-то случайно узнал в больнице, что, несмотря на все усилия медицины, жить ему осталось не больше года. Принял он это мужественно, как и полагается офицеру, но задвинулся на том, что хочет дожить до получения сыном аттестата, а потом можно помирать. Главным врагом школы директриса называла Потерянова. Волков, который у Потерянова был правой рукой, тоже этого не отрицал. Доктор Чешуев поддакивал, что виновата не сама директриса, а мэр.

Максимов очень хотел дожить до выпускного бала сына. Мысль, что парень останется на второй год, как говорила директриса, или выйдет в жизнь со справкой, что прослушал десять классов школы, была унизительной. Максимов решил разобраться с Потеряновым просто, как поступали в Афгане с плохим командиром. Стрелок он был отменный, любил свою работу делать хорошо. Долго он не решался никому об этом сказать, но потом за рюмкой проговорился Волкову. Волков не одобрил, но обещал помочь. Новый «макаров» и старые неприметные «Жигули» должны были доставить сегодня ночью. День ожиданий был тяжелым.