Читать книгу Изнанка - Александр Бялко - Страница 8

Долдом встретил лейтенанта Иванова из Покровска неприветливо. Впрочем, так этот город встречал всех. За тысячу лет долдомцы ни разу не видели ничего хорошего от пришельцев. Иванов, привыкшей к виду современного города Покровска, поначалу не мог найти сам Долдом. Дачные и деревенские дома начались за указателем и продолжались до самого центра. Остановив на перекрестке старушку и спросив у нее, где обувная фабрика, он промучился минут пятнадцать. Некоторые филологи всерьез указывают на происхождение слов «долдонить» и «талдычить» от названия города Долдом. Иванов, привыкший к интеллигентному обращению в Покровске, сначала даже не мог понять, на каком языке говорят местные. В конце концов, благодаря усилиям других подошедших долдомцев, Иванов понял, что фабрика находится прямо на деревенской улице, по которой он ехал, называемой Ленинским проспектом. Среди деревенских изб фабрику найти оказалось несложно. Здание с развевающимся итальянским флагом, отделанное виниловым сайдингом, было видно отовсюду.

Охрана пропустила лейтенанта внутрь. Никого из начальства не было. К счастью, минут через десять приехал адвокат Александр Бойкий. Нелегкая судьба еврейского народа занесла его в этот забытый миром уголок работать юрисконсультом на итальянской фабрике. Саша, пожив порядком в Долдоме, был своеобразным переводчиком между долдомцами и остальным миром, причем итальянцев он понимал лучше, чем местных жителей. Он сразу объяснил Иванову, что все русское начальство сидит не здесь, а на улице Восьмого марта, а с итальянским начальством вообще говорить не о чем.

Миссия Иванова неминуемо закончилась бы провалом, если бы не подвернулся ему Бойкий. Чужие в Долдом приезжали редко. Адвокату было скучно без общения, и он с удовольствием взялся помочь Иванову. С главного проспекта они какими-то забытыми богом переулками выехали на привокзальную площадь – оказывается, в Долдоме была железнодорожная станция. На привокзальной площади стоял памятник великому русскому сатирику Салтыкову-Щедрину. Когда-то выдающийся мастер сатиры задумал написать «Историю города Глупова» и «Пошехонскую старину». Опытному сыщику Иванову не надо было объяснять, какой город послужил ему прообразом Глупова. Потом опять свернули и поднялись в горку по улице, какая бывает обычно в дачных поселках между участками в шесть соток. Остановились у избы, покрашенной при царе Горохе в зеленый цвет. Несмотря на то, что на улице стоял теплый майский день, из трубы валил густой белый дым. В самой избе стояла страшная вонь от этого дыма, потому что топили торфяными брикетами. В этой привычной для себя атмосфере располагался русский менеджмент фабрики.

Опять Иванов не понимал, что происходит. На его вопросы и предъявление удостоверения люди никак не реагировали. Они разговаривали между собой, повернувшись к Иванову задом. В дело вступил адвокат, который тоже стал говорить, как бы забыв про Иванова. Иванов сидел, Иванов стоял, он уходил к себе в машину. Ничего не менялось. Оглядывая зеленеющие бугры Долдома, Иванов думал: «И это в двух шагах от Москвы! А что же там дальше?»

Долдомцы, сколько себя помнят, занимались мехом и обувью. Славились местные кустари-одиночки, крупных производств не было. Этим же увлекались и все окрестные деревни, потерявшиеся в непролазных болотах. До сих пор есть деревня Кокошки – «на всю Россию сапожки», – такой был у них рекламный слоган лет двести назад. Даже семьдесят лет советской власти не вытравили пристрастие местных жителей к обработке кожи и меха. Поэтому итальянцы очень правильно выбрали место для новой обувной фабрики. Исторические хроники Долдома, который первым воспел Салтыков-Щедрин, у автора еще только в проекте, поэтому не будем отвлекаться от покровских хроник.

В долдомском стиле – по возможности не говорить приезжему ничего. Иванов и не понял, что произошло, когда они снова поехали по деревенским улочкам. На фабрике кто-то из фабричного начальства долго-долго говорил с разными сотрудниками, и наконец к Иванову вышел дядя Вася.

– Вся эта партия обуви уничтожена, – первый раз за день Иванов услышал нечто вразумительное. – Уничтожал вот Василий Петрович, он подтвердит.

– Ну, поехали.

Иванов посадил дядю Васю с собой, и они поехали километров за двадцать от города по бесконечным болотам и лесам к огромной свалке.

– Ут тут усё и было. Усё сгорело. Прямо сполыхало.

Свалка как свалка. Копошатся бомжи, которые тут же живут в самодельных шалашах и палатках. Посреди помойки – грандиозное пепелище. Иванов с дядей Васей, морщась от вони, прошли к нему. Остатки сгоревшего картона, куски подошв, запах горелой кожи и даже дырочки для шнурков, которые не сгорели. Ни одна экспертиза на планете Земля не определила бы ничего, кроме сгоревшей обуви. Станиславский пустил бы слезу и сказал бы: «Верю!»