Читать книгу Прогулка по Везувию. Криминально-любовный триллер про Одессу 1920-х годов - Александр Царёв - Страница 2

Я проснулся от навязчивого стука в дверь. Накинув на себя

первые попавшиеся вещи, я хмуро побрел через

заваленную хламом комнатку. Не думая ни о чем, и без

всякого интереса, я приоткрыл дверь. В дверной щеле

показалось круглое, встревоженное лицо тети Сони —

старшей по нашей коммуне и, по слухам, хозяйки этой

квартиры в былые времена.

– Альфред, к тебе пришли. – Тихо прошептала она.

– Кто? – Все также холодно поинтересовался я.

– Чекисты. – Быстро отрезала она. Мгновенный холодок

пробежал по моей коже, последствия сна отступили в миг.

Мои глаза быстро пробежали по кругу- не застеленная

кровать, шкаф эпохи ренессанса и идентичный ореховый

комод, в котором был спрятан револьвер.

– ЭЙ! Шо стоишь? Иди, давай, другого выхода нет. —

Одернула меня шепотом тётя Соня.

Уяснив, что и правда другого выхода нет, я прошел через

не очень длинный коридор на кухню округлой формы. В

центре помещения, за круглым столом, сидели две темные

фигуры. На них были шляпы и кожаные пальто. Они оба

воткнули свой дубовый взгляд куда-то в район сахарницы,

которая стояла в центре стола.

– Альфред Розенберг? – Приподнял на меня голову один из

них. Я рассмотрел его огромный бугристый нос и глаза, не

естественного вида, наверняка пораженные какой-то

болезнью.

– Нет. – Тихо ответил я. – Моя фамилия Верховный. – Второй

чекист медленно оторвался от стула и подошел ко мне. Он

протянул руку, кисть которой уродовал сильный ожог. В

обожженных пальцах красовалось удостоверение ЧК ОГПУ.

– И все-таки, мы бы хотели убедиться… – Недоверчиво

сказал он. – Предъявите свои документы. Я, мельком,

заглянул в его пустое лицо. Его серые глаза выражали

готовность арестовать меня в любой момент.

– Одну минуту. – Сказал я и направился в комнату. Я

вернулся с паспортом, руки мои слегка подрагивали.

«„Бугристый нос“» жестом указал мне присесть за стол, я

повиновался. Он взял мой документ и начал детально его

осматривать.

– Чаю… Товарищи? – Подобострастно спросила тетя Соня. Я

осознал ее неуверенный тон, так как она, по привычке, чуть

не сказала " Господа". Чекисты оставили ее вопрос без

ответа.

«„Бугристый нос“» вертел в руках мой паспорт, будто искал в

нем что-то запрещенное.

– В округе орудует банда " Черная кошка" под

предводительством Альфреда Розенберга. По нашей

информации, Розенберг скрывается в этой квартире.

– Скорее по доносу. – Не понятно зачем, сказал я, и тут же

поправил себя. – По лживому доносу.

– У вас есть враги? – Поинтересовался «обожженная рука»,

терроризируя меня стальным взглядом.

– Вроде бы нет. – Ответил я.

– Тогда зачем им писать лживый донос? – Спросил

«„бугристый нос“».

– Альфред Верховный, проследуйте с нами. – Приказал

«„обожженная рука“».

– Товарищи, я таки считаю, что в этом нет необходимости. —

Вступилась за меня тетя Соня. Оба чекиста молниеносно

повернулись в ее сторону, ошалев от такой наглости.

– За него может кто-то поручиться? – Спросил более

лояльный «„бугристый нос“».

– Комиссар Гофтман вам знаком? – Поспешила сказать тетя

Соня. – Между прочим, Альфред Верховный, является его

лучшим другом. Комиссар Гофтман наш сосед, живет

напротив.

– Значит Гофтман? – Недоверчиво переспросил ««бугристый

нос»».

– Если хотите, я могу его позвать. – Предложила тетя Соня. Я

пришел в недоумение от столь настырного вранья, так как

Гофтман был последним, кого бы я мог назвать своим

лучшим другом.

– В этом нет необходимости. – Сказал «„бугристый нос“» и

протянул мне мой паспорт, предварительно громко

захлопнув его, затем оба чекиста встали.

– Я вас провожу. – Сказала тетя Соня, я пошел следом, не

веря в происходящее.

В парадной, как по заказу, стоял и курил Гофтман. Он

походил на обычного гражданина, так как был одет в майку

и подштанники. Именно поэтому чекисты изначально

прошли мимо, видимо не узнав его, но затем резко

обернулись и начали наблюдать. Безусловно, они узнали

его лысую голову и черные брови, которые густели с

каждым днем. Тетя Соня жалобным взглядом посмотрела в

суровое чекистское, но при этом безразличное лицо

Леонида. Я туже смекнул, что концерт еще не окончен,

поэтому нужно брать дело в свои руки.

– Доброе утро, Леонид. – Я сделал шаг к нему навстречу и

протянул руку.

– Доброе. – Леонид крепко пожал ее. «„Бугристый нос“» тут же

направился вниз по лестнице. Мне показалось, что у

«„обожженной руки“» сверкнула искра ненависти в глазах,

перед тем как он удалился за своим коллегой.

Не желая долго общаться с Гофтманом, я вернулся в

квартиру, следом вошла тетя Соня.

– Ты то, хоть, будешь чай? – Спросила она.

– Конечно. – Ответил я. Круглое лицо тети Сони расплылось в

улыбке. Она, как искусный кельнер, разлила по чашкам

напиток. Не смотря на излишний вес и далеко за

бальзаковский возраст, она всегда отличалась отменным

здоровьем.

– А с каких пор все чекисты так реагируют на Гофтмана? —

Спросил я.

– Альфред, ты, таки, прибываешь в другом мире. —

Отшутилась она. – Ведь Леонид Давидович получил место

зам. по… у самого Блюмкина.

– Какие еще новости я не знаю?

– Ой-ой-ой! – Тетя Соня махнула рукой. – Остальные новости

не столь значительны.

– Ну расскажите, раз, в кое-то веки, мы пьем чай вдвоем. – Я

проявил излишний интерес специально, так как знал, что

тетя Соня любила посплетничать.

– Доктор Блюменколь захворал. Уже третий день не

выходит из комнаты. Петр Гобченко невестой обзавелся,

вот свадьбу скоро будет праздновать.

– Понятно. – Я допил чай и уже собирался уходить, как вдруг

тетя Соня сказала.

– Подожди Альфред, совсем забыла тебе сказать. Тебя Инна

просила зайти.

Интересно судьба распорядилась, поселив мою бывшую

жену Инну Балконскую в соседней комнате. По батюшке

фамилия Инны Жигачь. Когда мы были женаты, она была

Верховная, а после революции, когда нужно было менять

паспорта, она выбрала себе и нашему сыну фамилию

известного князя Балконского, что довольно безрассудный

поступок с учетом отношения сегодняшней власти к

буржуазии.

Дверь в комнату Балконских была открыта. Напротив двери

стояла заправленная золотистым покрывалом кровать, где

Инна спала с нашим сыном Даниилом. Слева от кровати

был дорогой шкаф, оставшийся от предыдущих хозяев

квартиры, рядом со шкафом валялись деревянные игрушки.

Справа от кровати стояло огромное зеркало, возле которого

на мягком табурете сидела Инна и расчесывала свои русые

волосы. Тумбочка возле зеркала изобиловала различными

атрибутами женского туалета.

– Папа! – Даня подбежал ко мне и обнял мои ноги. Я

погладил его по волосам, цвет которых был как у мамы. —

Семка с соседнего двора постоянно покупает много

семечек, всем дает, а мне нет. – Обиженно сказал он. Я

запустил руку в карман, нащупал там мелочь и отдал ее

сыну.

– Купи сегодня себе тоже и ему давай.

– Спасибо! – Даня убежал гулять.

– Ты хотела меня видеть? – Спросил я у Инны.

– Дашь закурить? – Инна взяла с комода пыльный мундштук.

– Не курю. – Сказал я. Она посмотрела на меня недоверчиво.

– Тебе нужно отучаться от аристократических привычек.

Нынче женщинам курить не модно, если ты, конечно, не

работаешь на заводе. – Инна обиженно отвела взгляд, ее

буржуазные манеры, которые она приобрела во время

нашего брака, после развода приобрели новую форму.

– Ладно, Альфред. – Устало сказала она. – Нам нужны деньги.

Дане пора в школу идти, ты ведь не хочешь, чтобы он рос

как беспризорник и походил на твоих дружков.

– Верно, не хочу. – Спокойно сказал я.

– Ты нашел работу? – Спросила она.

– Нет.

– Собираешься искать?

– Возможно.

– Альфред, я тебя прошу. – Ее тон изменился на теплый и

заботливый. – Только не иди к бандитам. Дане отец, какой

ни какой, но все же нужен. – Я промолчал. – Сейчас жизнь —

это какой-то ужас. Одесса то под красными, то под белыми,

с продуктами дефицит. Мы, конечно, все знаем, как их

достать, но нам с Даней нужны деньги.

– Они сейчас всем нужны. Вы не голодаете это уже хорошо.

– Это да, но хочется чего-то большего. Хочется хорошей

жизни. Знаешь, иногда я вспоминаю те времена, когда я

только выходила за тебя замуж. Какая я тогда была

счастливая. Я, деревенская девчонка, а мой муж потомок

дворян и зажиточных польских купцов, с огромным

наследством. Было время…

– Было…

– Ты извини, я понимаю, что у тебя сейчас много проблем,

но подумай о сыне.

– Я что-нибудь придумаю. – Сказал я, затем порылся в

кармане пиджака и протянул Инне пачку сигарет. – Кури. —

Она на мгновение сделала ядовито-обиженное лицо, затем

сдула пыль с мундштука и закурила. – Знаешь, иногда мне

кажется, что тебе нужно попасть на фронт. – Начал говорить

я. – Пережить все лишения той жизни и понять, какое

счастье набить брюхо досыта мясной или рыбной

похлебкой вечером. Тогда ты и поймешь счастье спокойной

и мирной жизни.

– Но ты ведь не был на фронте! – Импульсивно возмутилась

Инна.

– Ну да. Но у меня хорошо получается, правда? Я, так

сказать, приобщаюсь к коммунистическому строю. Нынче

воевать за красных в почете.

– Ты не исправим.

Я оставил Инне пачку и ушел в свою комнату. Я переоделся

в более цивильный наряд, затем вернулся на кухню. Там

уже сидел, мой друг – Абрам Исаакович Оксенкруг, в народе

– " Окс". Он уплетал за обе щеки форшмак, намазанный на

мацу, и вместе со сдобной выпечкой тети Сони запивал это

все кофе.

– Приветствую. – Сказал я.

– Шалом. – Ответил он с набитым ртом. – Ты не стесняйся,

присаживайся, чувствуй себя, как дома. – С еврейским

акцентом сострил он.

– Благодарю. – Я откусил маленький кусочек печенья и на

этом завершил трапезу. С утра мне кусок в горло не лез.

– Я слыхал, шо ЧК менжуется по поводу Розенберга. – Начал

расспрашивать Окс. Эх, тетя Соня. Уже все рассказала.

– Да.

– Это и не удивительно. Красные не любят " Черную кошку".

В Одессе за всю историю ни одна банда не наводила такого

шороху. Я слыхал, шо там много офицеров из разбитой

армии белых.

– Думаю, это всего лишь слухи, хотя все возможно.

– Ладно, мне это таки не важно. Вечером мой старый

подельник Беня, зовет посидеть в " Мурку" на Пересыпи.

Пойдешь с нами?

– А как же? Конечно, пойду.

– Идем пока прогуляемся.

Мы спустились во дворик. Детвора резвилась, постоянно

задевая развешенное на веревках белье. За ними, как

надзиратель, наблюдала Ольга Вольф – наполовину

еврейка, наполовину итальянка. Она была широкая в

бедрах и талии, с загорелым лицом и слегка монгольскими

глазами. Она никогда не снимала бигуди с волос и имела в

своем гардеробе несколько красных халатов в цветочек.

– Оксенкруг! – Закричала она писклявым голосом, когда мы

проходили мимо.

– Я вас слушаю, Ольга Иосифовна.

– Почему тебя сегодня не было в синагоге?! – Возмущалась

она. Окс не знал, что ответить, поэтому она продолжала. —

Тогда быстро скажи мне, куда дойдет коммунизм?! – Забыл

сообщить, что помимо всего прочего, она была ярая

идейная коммунистка.

– Я, к сожалению, запамятовал. – Стыдясь, ответил Окс.

– Запомни! Запомни, коммунизм дойдет до Пьяцуале

Лорето! Это я вам говорю! Я вам клянусь! Коммунизм,

захватит всю Европу и финальной его частью будет красный

парад на Пьяцуале Лорето! Альфред, не убирай глаза! Тебя

это тоже касается. Запомни, коммунизм дойдет до

Пьяцуале Лоретто!

– Она буйно помешенная. – Сказал я, когда мы выходили

через арку в открытый город.

– Так, таки да. – Согласился Окс.

– Ее давно пора запереть в дом для душевно больных.

– Понимаешь дорогой, если бы не ходили слухи о том, шо в

таких одесских домах прячут дворян с кучей золота, то

" Черная кошка" не совершала бы на них набеги. – Начал

говорить он со своим привычным акцентом. – А если бы

" Черная кошка" не совершала набеги, то и дома для

душевно больных были бы в порядке. И Ольга Иосифовна

давно бы нашла покой там.

Поздней весной Одесса была окутана ароматом сирени и

белой акации. В определенных районах центра города

стоял мир и спокойствие. Как будто совсем недавно не

было войны, не было революции, не было конных отрядов

на улицах города, не было выстрелов, разрухи и ужасных

смертей. Хотя может ли хоть какая-то смерть быть не

ужасной?

Лучи солнце разрезали белые, как наряд невесты, облака.

Копыта лошадей извозчиков постукивали по брусчатке.

Вокруг кипела жизнь, люди были заняты мирными

заботами. Отовсюду доносились звуки. Они исходили из

дворов, где резвилась детвора, из приоткрытых окон

первых этажей. Оттуда с одинаковым шумом слышались и

веселье и брань. Сегодня на Базарную улицу завезли

питьевую воду, поэтому мне навстречу шли толпы людей с

бидонами и ведрами. В некоторых толстых женщинах я

узнавал своих давних знакомых, с которыми мы, каких-то

10 лет назад, кружились в белых танцах на балах. Они

адаптировались к новой жизни, растворившись в ней. С

войны прошло совсем немного времени, но к новой жизни

привыкли все, кроме меня, пожалуй…

Вечером мы сидели за деревянными столами в " Мурке".

Играла хмельная веселая музыка, бендюжники и моряки

пытались произвести впечатление на распутных барышень,

которые на самом деле были не такие уж и простые. Мы

ели уху, рыбный паштет и щучью икру, запивая самогоном

местного производства.

Беня, подельник Окса, был старый бывалый еврей,

который большую часть жизни отходил моряком, а когда

началась еврейская смута, то подался в бандиты и

налетчики.

– Беня, а ты с кем-то из " Черной кошки" знаком? – Между

беседой спросил Окс.

– Лично не имел такой возможности, но многое доходило

до моих ушей. Вот твой корефан Альфред- узнай у него. Я

таких сразу выкупаю, он что-то знает про них. – Я усмехнулся

и выпил чарку самогона. Беня закусил зубами папиросу и

предложил нам. Окс отказался, у него недавно выявили

какую-то болезнь легких. Я тоже решил не брать.

– Знаешь, Беня, иногда мне кажется, что этой " Черной

кошки" вообще не существует.

– Ха. – Беня рассмеялся. – Да про них каждый легавый

говорит с утра до ночи.

– Не знаю, может это специально выдуманный миф? Или

кто-то в ЧК пыль бросает?

– Не-е-ет. – Пьяно затянул Беня. – Я видел Альфреда

Розенберга еще по молодости, а мой знакомый лично его

знает. – Видимо, пьяный Беня забыл, что только что говорил

обратное.

– А я таки уверен, шо тут какой-то разводняк. – Продолжал

спорить Окс. – Сейчас много кого можно принять за

Розенберга. Вон к Альфреду утром из ЧК приходили.– Окс

указал на меня. – Тоже проверяли, не Розенберг ли он.

– Слушай, а как твоя фамилия? – Обратился Беня ко мне.

– Верховный.

– Ого. – Беня откинулся на спинку стула. – Ну, ничо себе.

– Польские корни. – Подметил Окс. Нам принесли еще одну

порцию рыбного паштета.

– Слышь, Окс. – Сказал Беня, выдохнув свой едкий дым в

находящуюся на столе еду. – Пойдём-ка, выйдем.

– Дорогой, я таки понимаю, о чем ты. – Затянул своим

акцентом Окс. – Альфред мой верный товарищ. У меня от

него секретов нет.

– Дельце есть на миллион. – Тихо сказал Беня. – Через

неделю будут везти драгоценности, персидские. Это контра

банда комерсов. Драгоценности выгрузят в порту и спрячут

в турецкие ковры. Налет будет просто огонь, золотое дно,

всё в ажуре.

– Не, Беня. Ты ведь знаешь, я только по мелким кражам. —

Отнекивается Окс.

– Да ладно тебе!

– Опана! – Послышался бас слободского громилы, который

проходил мимо нашего стола. – Это хто у нас тут по кражам?

– Он пристально посмотрел на Окса. – Э, урки! – Он свиснул

так, что приглушил музыку. К нам подошли еще четверо

громил. – Посмотрите на мелкого. – Зачинщик намекнул на

невысокий рост Окса. – На днях мою сестренку обчистили,

зуб даю, видел его там.

– Дорогой, ты меня с кем-то путаешь. – Спокойно ответил

ему Окс.

– Какой я тебе дорогой?! – Громила нагнулся к нему. – Куда

добро дел, падло?!

– Ну-ка, хари задвинули! – Рявкнул Беня. А затем продолжил

хриплым шепотом. – Вы шо не видите, шо за соседним

столом сидят чекисты. – Я обернулся и среди четырех

темных фигур сразу узнал утреннего знакомого —

«Обожженную руку». Я резко отвел взгляд, чтобы он меня

не узнал. – И, вообще, если хотите разборку, то давайте

завтра на Слободке, я позову Шимшона Кофтмана и Борьку

Московского. – Продолжал Беня.

– Ты шо думаешь, ты один серьезных людей знаешь? Да у

меня брат кум Борьки Московского.

– Да у меня брательник чаи гоняет с самим Розенбергом. —

Встрял второй громила. – Так шо давайте сейчас решать… – У

него из под рукава сверкнуло блеском – это был ножик. Я

вдруг понял, почему мне было так знакомо лицо первого

громилы.

– Виля? – Наугад поинтересовался я. Громила покосился на

меня.

– Альфред? – Удивился он. – Дружище!