Читать книгу Несостоявшийся Горби. Книга вторая - Александр Черенов - Страница 6

Теперь Полковник не испытывал недостатка ни в источниках информации, ни в ней самой. Его «по кремлёвским нормам для внутреннего пользования» – то есть, щедро, а не от щедрот – снабжали и ГРУ, и ПГУ, и ЦК партии, и «простые советские граждане» из числа «симпатизантов лично Полковника». Это позволяло расширить круг поисков «гвардейцев кардинала» – Михаила Сергеевича Горбачёва – на всех уровнях власти и её обслуги. «Сеть» отныне была настолько «частой», что «не уважить её личным присутствием» для сторонников Горбачёва «в центре и на местах» становилось делом почти фантастическим.

Основное внимание Полковник уделил ближайшему «резерву на выдвижение». Самыми «ближайшими» в нём значились Лигачёв Егор Кузьмич – бывший первый секретарь Томского обкома, Рыжков Николай Иванович, профессиональный машиностроитель и первый зам Председателя Госплана по последней должности, Яковлев Александр Николаевич, «с которым всё было ясно и без биографии», Ельцин Борис Николаевич, пока ещё первый секретарь Свердловского обкома, человек того же «розлива», что и Яковлев, Медведев Вадим Андреевич, профессиональный «учёный от КПСС», и Разумовский Георгий Петрович, профессиональный чиновник КПСС. Был ещё и Шеварднадзе – но он уже давно «был». Его кандидатура могла удивлять, разве что в соседстве с фамилией Горбачёва и его планами: Эдуард Амвросиевич во всесоюзном масштабе не был никем, кроме «лизоблюда союзного значения».

– Лигачёв…

Полковник даже поморщился от досады. Личность этого человека не должна была вызывать его профессионального интереса – и, тем не менее, вызывала. Путь Егора Кузьмича наверх был ничем не примечательным, а биография – совсем даже не героической: МАИ, несколько месяцев заводского стажа – и «профессия» «слуги народа»: комсомол, ВПШ, райком, обком, небольшой чин в ЦК – и восемнадцать лет Первым в Томске.

По восшествию Юрия Владимировича, Егора Кузьмича вторично – после 1961 года – позвали в Москву, и с апреля 1983 года он – заведующий Отделом организационно-партийной работы. А совсем недавно, в декабре, уже заканчивающийся – потому что кончающийся – Андропов «возвёл его в достоинство» секретаря ЦК. Член ЦК с 1976 (кандидат в члены – с 1966).

«Обычный путь честного служаки» – на законных основаниях мог констатировать Полковник, а следом за ним повторить и все остальные «историки КПСС». И так и было бы, если бы не одно «но»: Лигачёв был, хоть и поздним, но дитятей хрущёвского времени. Кроме официальной даты рождения: двадцатый год, Егор Кузьмич имел ещё и дату своего духовного рождения: пятьдесят шестой, или «третий год от Рождества Хрущёва». А, значит, он сильно не любил Сталина, и, если не замышлял собственного «переустройства социализма», то, как тот пионер, был «всегда готов!» к любому призыву реформаторов. И этого тяжкого греха не могла извинить даже личная порядочность Егора Кузьмича.

Почти «из того же теста» был и Медведев, Вадим Андреевич. Только, в отличие от Лигачёва, этот «избранник удачи» «всю дорогу» работал больше языком, чем руками. Да он и сам предпочитал общению с людьми общение с бумагами. «Творческий путь» его красноречиво подтверждал этот вывод: Ленинградский университет, преподаватель, завкафедрой политэкономии, секретарь горкома, замзав. Отделом пропаганды ЦК, ректор Академии Общественных наук (бывшая ВПШ). Именно на этой должности его параллельно друг другу и присмотрели Яковлев с Горбачёвым – и Михаил Сергеевич рекомендовал его Юрию Владимировичу на Отдел науки и учебных заведений ЦК. До членства в ЦК Медведев не дорос: на двух последних съездах избирался всего лишь членом ЦРК – Центральной Ревизионной Комиссии. По сведениям из надёжных источников, Вадим Андреевич намечался Горбачёвым на секретаря и Отдел ЦК «с заходом» в Политбюро.

Совсем иное дело был Рыжков, Николай Иванович. Ровесник Медведева – оба с двадцать девятого года – он прошёл путь честного инженера, от сменного мастера до генерального директора «Уралмаша». При Леониде Ильиче был первым замом министра тяжёлого и транспортного машиностроения СССР, а последние три года физического существования Генсека – Первым заместителем Председателя Госплана СССР. По заслугам этому человеку была прямая дорога в третьи по счету первые заместители – теперь уже Председателя Совета Министров СССР. Как профессионал машиностроения, он оказался бы там на месте – и даже смог бы принести пользу. Это был его «потолок»: на «премьера» он никак не тянул. Но Юрий Владимирович решил использовать не «уралмашевский», а госплановский опыт Рыжкова: определил Николая Ивановича в секретари ЦК с одновременным заведованием Экономическим Отделом ЦК, членом которого тот являлся с 1981 года.

С Яковлевым «было всё ясно», с Ельциным – тоже, кандидатура Шеварднадзе настораживала и удивляла одновременно – а, вот, Разумовский оставался «тёмной лошадкой». Он был самым молодым из кандидатов «наверх»: тридцать шестого года рождения – и самым не обременённым достоинствами (если за таковые можно считать партийные чины). Стаж его рабоче-крестьянской биографии исчислялся месяцами. А дальше шло, как «по накатанной»: комсомол, партия, крайком на подступах к отделам, отдел крайкома. С 1971 года Разумовский – в Москве, «на нижних этажах»: замзав сектором, завсектором Отдела организационно-партийной работы ЦК, завотделом Управления делами Совмина.

Вот на этой, с позволения сказать, должности, Михаил Сергеевич со своих высот и сумел разглядеть Георгия Петровича. Как это удалось Горбачёву – кто знает: наверно, и для этого нужен талант. Возможно, Михаила Сергеевича обнадёжило и даже обрадовало сходство «творческого пути» Разумовского и других кандидатов. Не абсолютное, конечно – скорее, некий симбиоз из обязательных ингредиентов: рабоче-крестьянское происхождение, вуз, совсем немного «станка» и «поля» – а дальше профессия комсомольского и партийного работника. Какое-то значение могло иметь и «сельскохозяйственное происхождение» Разумовского, но вряд ли слишком большое. Так же, как и относительное землячество двух южан.

По мнению Полковника, главную роль в «откапывании кандидатов», скорее всего, играли виды Горбачёва на всех «извлечённых из небытия» товарищей. А виды основывались не только на собственных планах, но и на личных данных кандидатов. Всех их объединяло одно – то самое, которое вызывало у любого среднестатистического коммуниста законный классический вопрос: «Вам, что: наша власть не нравится?!». Всем этим товарищам наша власть не нравилась – и очень сильно. Единственное различие между ними состояло в том, что одним она не нравилась в расчёте на её улучшение (Лигачёв и Рыжков), а другим – в надежде «выплеснуть воду вместе с ребёнком».

И таковых среди избранников Горбачёва было абсолютное большинство: все остальные. «Первую скрипку» в этом «оркестре» Михаил Сергеевич по заслугам отдавал «заслуженному антисоветчику» Александру Николаевичу Яковлеву. Правда, он не возражал и против «дележа скрипки» между Яковлевым и Медведевым: «матёрому волку антикоммунизма» «матереющий волчок того же самого» уже составлял достойную конкуренцию.

Таланты Разумовского тоже не оставались незамеченными Горбачёвым: их он намечал пристроить к делу обновления КПСС… до последнего коммуниста. Вероятно, «что-то такое» сумел разглядеть Михаил Сергеевич в Георгии Петровиче, что вознамерился придать Разумовского в помощь себе самому, Яковлеву и Медведеву – да ещё на полусамостоятельном участке работы… с членами КПСС: Отдел партийного строительства и кадровой политики ЦК! Де-факто Яковлев, Медведев и Разумовский должны были составить вершину «опричной гвардии» Михаила Сергеевича со всеми её «реквизитами»: «волчьей пастью» и «метлой». Ну, чтобы «грызть» и «выметать».

Полковнику без труда удалось «предсказать» и дальнейшую судьбу Николая Ивановича Рыжкова. «Предсказать» существенно помогли «новейшие достижения науки и техники»… в кабинете Михаила Сергеевича и по месту жительства его же. Не остались в стороне от процесса и традиционные источники информации: ноги, руки, глаза, уши и языки. Поэтому сегодняшний Предсовмина Тихонов ещё продолжал строить «премьерско-наполеоновские» планы на девятый десяток лет – а Полковник уже знал, что местечко запланировано к освобождению с последующим занятием его товарищем Рыжковым.

Кандидатура Рыжкова удивляла только на первый взгляд. На второй уже становилось ясно, что мягкий, деликатный, порядочный и абсолютно неготовый к премьерству Николай Иванович нужен Михаилу Сергеевичу именно… благодаря своей неготовности к премьерству! Горбачёву был решительно не нужен человек знающий, опытный и «колючий, как дикобраз»! А это значило, что Горбачёв… или «заказчик-плательщик» – затевал процесс, прямо противоположный… строительству! Руководство Николая Ивановича гарантировало неуспех – и, если Горбачёв так «усиленно намечал» его именно на эту должность, значит, именно этого результата он и добивался!

Примерно такие же выводы следовали после ознакомления Полковника с взглядами Горбачёва на Шеварднадзе. От Эдуарда Амвросиевича Михаилу Сергеевичу не требовались таланты грузинского лидера по части «закручивания гаек», продавливанию русского языка и наведению порядка в экономике. За Шеварднадзе числились и другие достоинства, сомнительные лишь с точки зрения «ортодоксального коммуниста»: умение лавировать, «душить в объятиях», говорить одно, думать другое, а делать третье.

Но самое главное, что «накопал» Полковник в Шеварднадзе – Горбачёв сделал это чуть раньше: желание быть много большим, чем он есть сейчас! И не во всесоюзном масштабе: в мировом! И Шеварднадзе было, что предложить миру в обмен на причисление себя «к лику… клики»: военную и дипломатическую мощь СССР, союзников СССР, и, наконец – сам СССР!

Михаил Сергеевич и Эдуард Амвросиевич «совпали взглядами» во время нескольких зондажей, за которыми последовало взаимное признание в любви… к любви Запада. Как пела – со ссылкой на авторитетного товарища – одна советская (пока ещё) певица: «За это можно всё отдать!». Горбачёв с Шеварднадзе оказались готовы идти и дальше утверждения, заменив «можно» на «нужно»! После этой беседы – «распоследней доверительной», с которой Полковник «по техническим причинам» ознакомился с некоторым опозданием – Михаил Сергеевич мог считать ещё одну позицию закрытой: министерство иностранных дел. На первых порах он намеревался пустить Шеварднадзе тараном или «козлом в огород» – а когда тот прорубил бы окно… в Америку посредством дыры в советских границах – Михаил Сергеевич и сам облачился бы в наряд «миротворца… за счёт СССР».

Всеми этими людьми Горбачёв планировал «заселить» «господствующие высоты» – неприступные для противника, и «с хорошим сектором обстрела». Схватка предполагалась нешуточная – та самая, в которой пленных не берут. Поэтому в «пулемётчики» Михаил Сергеевич намечал людей, проверенных… не наших духом к СССР. Тех, которых и к пулемёту не нужно пристёгивать: «работать по большевикам» будут, если не до последнего большевика, то до последнего патрона – точно! Это был «политический спецназ» – правда, неизвестно, чей больше: Горбачёва – «или»…

«Нижние этажи» власти также подлежали засорению – «заселению», в редакции Горбачёва – нужными ему, но ненужными больше никому людьми. То есть, людьми, совершенно никчёмными, неспособными к созидательной работе даже языком. Именно по этой причине – отсутствие созидательного начала – они и потребовались Михаилу Сергеевичу… или его «работодателям».

Горбачёв не страдал политической брезгливостью: в дело у него шли даже «отбросы». Пусть не «отбросы общества» – так «отбросы политической жизни». Те, кто состоялся только по части зависти к более удачливым конкурентам. Самое любопытное заключалось в том, что все эти люди были «обилечены». То есть, все состояли членами – но коммунистом не состоялся ни один: не хотели – а, главное, не могли. И не в силу «полярной убеждённости»: таковой ни в одном не имелось и в зачатке. Причина была значительно проще: в каждом человеке для начала не хватало… человека. Потому что коммунист, прежде всего, был человеком. Для «билетоносца» же это состояние являлось атавизмом, и «где-то даже бревном на пути к индивидуальному прогрессу». Под таковым считался рост – но не над собой, а над всеми остальными. Повышать этот народ собирался не культурку, а персональное кресло.

В целом, народ служивый полностью соответствовал «полуподпольной частушке» на тему песни «Смело, товарищи, в ногу!»: «Вышли мы все из народа – как нам вернуться в него?!». Но, если перед «героями» частушки этот вопрос хотя бы стоял, то «герои ближних подступов к кремлёвским высотам» и не собирались возвращаться. Народ для них был чем-то в духе определения воеводы из «Сказки про Федота-стрельца» Леонида Филатова: «Там собрался у ворот этот… как его… народ!».

И, если кремлёвские «соратники» «соратничали в паучьей банке»» всего лишь безобидными тарантулами, то эта публика работала друг по другу полноценными скорпионами и каракуртами. Вот, такой сильной была их «товарищеская любовь». Так, «неизвестно-за-что-академик» Арбатов ненавидел бывшее «правое ухо» Леонида Ильича Александрова-Агентова.

Последний – большой любитель и ещё больший профессионал выяснения отношений – не оставался в долгу, за компанию «уделяя внимание» и другим «переходящим помощникам» Блатову и Шишлину. И дело было не только в задиристости «Воробья» (кличка Андрея Михайловича): это была «нормальная дворцовая жизнь», как сказал бы Король из «Обыкновенного чуда» Шварца. Не он первый – не он последний. Не им начиналось – не им и закончится.

«Тоже академик» Николай Николаевич Иноземцев, не меньше других участвуя в «товарищеском общении скорпионов в банке», не забывал и о другой важной задаче: сближению позиций с американским империализмом посредство движения навстречу… со стороны СССР. В его представлении, американскому империализму – «демократии» в его же редакции – не нужно было «иттить навстречу»: он-де и так находился на нужном месте. На нужном и для СССР, в том числе.

Выходило, что Николай Николаевич не зря носил на себе кличку «Кока-Кола». И второе значение клички – производное от имени и отчества – было всего лишь…. вторым значением. В своё время – а точнее, во времена Леонида Ильича – Иноземцев вместе с Арбатовым входил в группу Цуканова – группу «закоренелых антисталинистов», которые не позволили «ползучей ресталинизации» стать… «стоячей». Георгия Эммануиловича, в конце концов, «профилактировали»… пинком под зад – но эти двое удержались, и перешли по наследству к Андропову.

Юрий Владимирович был, хоть и «самых честных правил», но не совсем правильных взглядов. Коммунистическая убеждённость, в том числе, и вера в методы, странным образом сочеталась в нём с демократическим идеализмом, столь вредоносным для России во все времена. Этим пытались воспользоваться «строители светлого будущего»… языком: иначе «строить» они не умели. Юрия Владимировича взяли в плотное кольцо, понуждая Генсека «принять вправо» – но Андропов вышел из окружения, да ещё с потерями для врага.

Именно так: вчерашние «условные друзья» стали безусловными врагами. И потери их были действительно тяжелы. Дело было не только в фамилиях – хотя и те ещё вчера громыхали: Арбатов и Бовин. Вопрос был значительно серьёзней. Даже серьёзней формулировок, с которыми вчерашних фаворитов проводили, а точнее, выпроводили… коленом под зад: «за высокомерие и распространение в беседах с иностранцами ненужной и вредной информации». (Здесь Полковник имел законное право улыбнуться: его работа. Ведь именно его люди «просветили» Юрия Владимировича насчёт Арбатова и Бовина. Полковник не обольщался по поводу возможных результатов, но с паршивой овцы – хоть шерсти клок. Тем более что тут шерсть летела клочьями).

Главная же беда «несостоявшейся демократии» заключалась в том, что Юрий Владимирович оказался не готов… к демократии. Более того: повернулся к ней совсем даже не лицом. «Демократы» вздыхали: большевистское воспитание Генсека пудовыми гирями висело на ногах ещё и не родившегося в нём демократа. И это были не «родовые пятна» и не «рудименты»: неизлечимая «злокачественная опухоль», удалить которую можно было только… вместе с пациентом.

При таких «исходных» переориентация на другого, более перспективного, человека, уже не могла не начаться. Поэтому не будет ошибкой утверждать, что «из пункта А и пункта Б поезда вышли одновременно». Это было движение навстречу. Стороны искали друг друга – и нашли: «кто ищет – тот всегда найдёт». Отсюда: не только Горбачёв искал подходящих людей, но и люди искали подходящего Горбачёва.

Ищущих и нашедших – заодно и «найденных» – оказалось изрядное количество. И все – «одного поля ягода»: с одними речами – с трибун, и с совсем другими – в компании себе подобных. Пример: «завзятый комсомолист» Юрий Николаевич Афанасьев. Как «всем ребятам пример», этот товарищ был отправлен «по обмену» на учёбу во Францию. Вернулся же Юрий Николаевич уже один: без «товарища» и «комсомолиста». И ведь не помешало! Даже помогло: сразу пошёл «наверх»! И то: доктор наук, директор историко-архивного института!

А всё – друзья-приятели… по членству в КПСС и «тайному обществу её хулителей». Афанасьев не стал одиночкой на пути от партократа до соцдемократа и антисоветчика. Этой дорожкой – «не „прямохожей, не прямоезжею“» – прошли многие кандидаты в «гвардию» Яковлева и Горбачёва. Один перечень их фамилий занял бы не один лист: Бакатин, Ельцин, Примаков, Арбатов, Попов, Собчак, Заславская, Черниченко, Болдырев, Старовойтова, Гдлян… в целях экономии бумаги и нервов лучше остановиться.

Даже формально непримкнувшие составляли «резерв на выдвижение». Таким был свежеизбранный Первый секретарь ЦК ВЛКСМ Мироненко – парнишка с ловким языком и ещё более ловкими руками. Не зря же Яковлев сразу посоветовал Горбачеву обратить на перспективного хлопца самое пристальное внимание. А сколько таких ещё «не высунулось из окопов»?!

Вот, для того, что этого не случилось, и «гвардия» так и осталась «солдатами запаса», а лучше выбыла бы из этих списков, Полковнику и требовалось определиться с «направлением главного удара». Отвлекаться «на мелкие гарнизоны в тылу» не следовало ни в коем случае: это же – гарантированная потеря темпа, а то и инициативы! Ситуация напоминала временное затишье весны сорок третьего на советско-германском фронте: каждая из сторон готовилась к решающему наступлению. Ошибка с направлением главного удара и временем начала операции исключалась…