Читать книгу Падение Кремля. Воспоминания о будущем - Александр Черенов - Страница 5

Уже несколько лет подряд все политические партии России переживали… «небывалый подъём доверия масс к Кремлю». Но это бы – ещё ладно: все они переживали кризис. Кризис доверия Кремля. К самим себе. Страшнее его ничего и быть не могло.

Председатель ЦК ПУК – Партии умеренных коммунистов России – нервно вышагивал по кабинету. До недавнего времени он возглавлял КПР – Коммунистическую партию России, но потом решил, что ПУК – это больше «в духе времени». И благозвучнее. Для Кремля. Кремль тоже так решил, но с дополнительными благодеяниями не торопился.

– Ещё Ильич говорил…

Заместитель Председателя – постоянный компаньон и собеседник босса – тут же заскучал: ссылки на Ильича теперь всегда предваряли апологию ревизионизма.

– На последних выборах мы получили…

– Нам дали, – вроде бы невзначай, поправил Зам.

Поправка была существенной: именно дали. Деятели ПУКа, конечно, рассчитывали на большее, но не отказались и от выделенной квоты… на «выборах» в Кремле, в Администрации Президента, где они и «состоялись». Это уже потом для «обнародования результатов» подключили массовку. Так называемый электорат.

Политическая жизнь в России кончилась – при всей имитации кипучей деятельности под бдительным оком Кремля. Причин тому было немало. Тут и «жёсткая вертикаль власти», когда чиновничество в центре и на местах, используя пресловутый «административный ресурс», сумело успешно профилактировать массы. Тут и относительная стабилизация… в темпах, которыми богатые богатели, а бедные беднели. Тут и приоритет личного устройства в жизни, с каждым днём всё громче взывающей… к личному устройству.

Но главная причина заключалась в том, что масса умерилась. Масса повзрослела. Масса уже не производила романтизм. Никакой не производила: революционный, контрреволюционный. Установки конца восьмидесятых – начала девяностых годов прошлого века канули в Лету. Кремлёвские вожди тактично объяснили России, что она устала и ей нужно отдохнуть. А лучший отдых – это летаргический сон. Ну, а они будут стеречь её покой. Бдеть, значит.

Больше всех поимели от пресловутой «стабильности» и административного «террора» партии «правого» толка. Точнее: их «поимели» больше всех. И это – самое мягкое определение актов власти.

Но в случившемся – или не случившемся – им следовало винить самих себя. Свои, «нетрадиционные» для Руси, демократические пристрастия. Народ ещё не забыл, как «попользовались» им в девяносто втором и девяносто восьмом.

Да и нынешняя власть не давала ему забывать об этом, и весьма умело. Поэтому сегодня он с удовлетворением наблюдал за тем, как «удовлетворяли» его прежних «удовлетворителей». Наблюдал, не становясь в очередь, но и не откликаясь на «крики о помощи».

В результате «системных» – и систематических – «надругательств» вчера ещё всесильные любимцы Запада вместе с «девственностью» утратили политическое мужество – и скатились. «На самое дно самого глубокого ущелья». Потому, что «оторвались от коллектива». Теперь, если о них и вспоминали, то лишь для того, чтобы показать отечественному «пиплу», «что такое хорошо, и что такое плохо». Нетрудно догадаться, какую роль им отводили в этом представлении. Все попытки их дискредитированных лидеров выбраться из политического небытия пресекались немедленной депортацией. Обратно в небытие. И уже не всегда – только политическое.

Партии и партийки, которые самой программой избрали себе участь маргиналов, оказались в положении изгоев общества. Даже при Первом их не подвергали такой «активной заботе», как это стало происходить с его «сменщиком». В итоге «маргиналов», как левого, так и правого толка, довольно скоро «попросили выйти вон». Разместиться на обочине, то есть. На обочине политической жизни. С ярлыками проблем не было. Одни были наречены «фашистами», «националистами», «ксенофобами», «антисемитами». Другие – «губителями России», «грабителями», «носителями чуждых ценностей». Не выдержав «позора мелочных» – и совсем не мелочных – «обид», товарищи и господа партийцы оставили свет и полусвет – и ушли в подполье. Их «ушли».

В порядке «контрольного выстрела» все они были объявлены неправильными партиями. Не народными. Хотя бы потому, что все «кремляне» (или кремлёвцы?), все народные олигархи – плоть от плоти народа – состояли в других партиях. В правильных, значит. В партиях «патриотов», кричащих «ура». В «ура-патриотических», то есть.

В вопросах «партийного строительства» фантазия президентской Администрации не знала удержу. Партии возникали, как зайцы из шляпы фокусника. На это дело «кукольных дел мастера» не жалели ни кукол, ни материала, ни «административного ресурса». Разумеется, не жалели и денег: ни бюджетных, ни полученных в результате «добровольного» «пожертвования» ещё не ощипанных олигархов.

В результате пропрезидентская «суперпартия» ВЕПРЬ, что на общепринятый язык переводилась как Всеобщая Единая Партия России, стала единственной «направляющей и руководящей». Почти так, как это было во времена КПСС. С небольшим отличием: Всеобщая Единая Партия не являлась… партией. Хотя бы потому, что не обзавелась идеологией. Борьба за доступ к корыту – дело хорошее, нужное, но не слишком идейное.

Да и выбор идеологий, откровенно говоря, невелик. «В природе», по большому счёту, существуют только две идеи: одна обосновывает власть бедных, другая – власть богатых. На них и базируются все идеологии. Политические «обёртки» – не в счёт.

В Кремле понимали это – и всё же пытались «надуть природу». Но, чем больше они «надували» «воздушных шариков» и «мыльных пузырей», тем больше убеждались в правоте старой истины: идеи не выдумаются – они рождаются. И рождаются не потому, что хочется. К тому должны быть предпосылки, как то: развитие общества, экономического базиса и политической надстройки.

И, несмотря на то, что народу в ВЕПРе было собрано больше миллиона человек, родиться партией этот «зверь» так и не смог. Фактор административного ресурса в качестве объединяющего начала хорош, но, уж слишком отдавал он «ресурсом». Какое, уж, тут: «Считайте меня коммунистом!» Как Егор Прокудин Василия Шукшина не мог «быть на этой земле никем – только вором», так и чиновник любого ранга не мог принадлежать никакой иной партии, кроме ВЕПРя. Здесь нет опечатки: ни «к партии», а именно «партии»! Чиновники являлись собственностью ВЕПРя. Её крепостными. По должности. За «талон к корыту».

Но так как партия – «народная», то членством в ней активно охватывались и другие слои общества. «Стальными кольцами» – чтобы не вырвались. Охватывались сразу массы: чего мелочиться? Так, студенты «совершенно добровольно» «записывались» во избежание несдачи экзамена – и даже исключения из вуза. Конечно же, «за систематическую неуспеваемость и пропуски занятий».

Бизнесмены средней руки учились у жизни – и её представителей – ещё быстрее. Кому же хочется быть объектом пристального, и главное, непрерывного внимания господ из контролирующих инстанций? Ну, а тому, кто не мог усвоить уроки сам, помогали. С уроками. И их усвоением. В итоге ряды «неуспевающих» стремительно редели.

Не представлял трудностей и охват рабочего класса. Здесь, как говорится, «сам Бог велел» – на пару с Марксом – записываться коллективами. Поголовно, то есть. В отделе кадров брали списки – и заводчане в один день становились не только тружениками одного коллектива, но и членами одной партии. Непонятливые – сиречь, принципиальные – потом долго стучали в запертые ворота некогда «родного дома». Со стороны улицы. По причине избытка трудовых ресурсов государство не могло гарантировать таким рабочим трудоустройства хотя бы дворником. То есть – чистая экономика: никакой политики.

В итоге ВЕПРь активно… имитировал власть. Почему так скромно? Потому, что реальная власть в России принадлежала… Нет, не Президенту. И даже не его всесильной Администрации. Реальная власть принадлежала чиновникам на местах. «Крепостным партии». Никакого парадокса: никто лучше них не усваивал народные мудрости. Например, такую: «До Бога – высоко, а до царя – далеко». По причине этой «усвояемости» можно было орудовать в своих губерниях, как в улусах. Главное – не забывать о четырёх «не»: «не зарываться»; не лезть в политику; не забывать вовремя посылать «дань»; не экономить на славословиях в адрес Всенародноизбранного.

Но, как бы там ни было, ВЕПРь имитировал не абы, что, а власть. Всем же остальным партиям настоятельно «предлагалось» либо участвовать в хоровом исполнении «Славься!», либо исповедовать завет Александра Сергеича. Той самый: «во глубине сибирских руд храните гордое терпенье». В качестве «жеста доброй воли» – и даже «спонсорской помощи» – предлагался кляп. И не только для экономии нервов и сил, но и для «сбережения народа»!

Партия умеренных коммунистов – ПУК – «в свете беспросветности положения» не являлась исключением. Нет, она не была малочисленным «кружком любителей русской словесности». В рядах ПУКа всё ещё насчитывалось до трёхсот тысяч «романтиков (или „рабов“? ) идеи».

По нынешним скудным временам – нехилый показатель. По численности партия занимала «почётное» второе место в России, оставив далеко позади «тоже партии», вроде «трудовиков» и МЗР – «Мы – за русских!» Главного Клоуна российской политики.

Партия также являлась и второй по численности думских мандатов. Правда, разрыв с ВЕПРем был откровенно неприличным: на триста пятьдесят мест ВЕПРя – пятьдесят мест ПУКа. Остальные пятьдесят власть пожертвовала «клонам» ВЕПРя, не слишком искусно маскирующимся под оппозицию.

Вследствие этого, влияние умеривших себя – и умеренных властью – коммунистов на политическую жизни страны было ничтожным. Точнее: было бы – если бы политическая жизнь имела место. Хотя и её отсутствие не мешало этому влиянию не быть. По существу, ПУК «обслуживала» «имидж» режима, утверждая «пипл» во мнении. Во мнении о том, что, если даже коммунисты представлены в Думе, то обвинять власть в зажиме демократии как-то неприлично.

Не сегодня – и даже не вчера – ПУК оказалась в «кармане» Администрации. Незаметно для себя: вожди постарались. Их словесные «залпы» не только не пугали Кремль – напротив: даже приветствовались. Кремль был жизненно заинтересован в сохранении ТАКОЙ «оппозиции»: законопослушной, парламентской, исповедующей «эволюционные взгляды на пришествие во власть». Той, которая по поводу «отъёма» голосов на выборах протестует исключительно «плачем Ярославны». Той, которая «оппонирует» только в суде, где ей вручают бумажки о том, что объегорили её в соответствии с законом.

Поэтому Администрация никогда не обходила вниманием «последовательных оппозиционеров». «Третировала» она их нещадно: то – повышением оклада, то – квартирой в Москве, то – приватизацией служебного лимузина за гроши, то устройством депутатских чад в престижные вузы. Словом, «преследовала», «оскорбляла» и «где-то даже» «совершала надругательство». Создавала «невыносимые условия» работы.

После таких «оскорблений» удержаться от критики антинародного режима было уже невозможно. И депутаты не «удерживались»: «крыли» власть «во всю ивановскую». В стенах «независимой» Думы. «Крыли», выпуская не только пар из себя, но и дух из партийцев, не удостоенных «надругательств» режима. За паром и духом выходили и «экстремистские призывы» к массе. Выходили из моды, из лексикона, и, как апофеоз – из оборота.

Да масса и не стремилась уже «работать массой». Все переключились на индивидуальные методы. В крайнем случае, групповые. К числу первых относилось «Я вам всем покажу!» при помощи револьвера, верёвочной петли и горюче-смазочных материалов. К числу вторых: объявление в телевизор о решительном переходе на сухую диету. И те, и другие методы оказывали исключительное воздействие. На исполнителей. А власть к «фильмам ужасов» уже как-то попривыкла. Она и не такое видела. Первого Всненародноизбранного, например…

…Председатель ЦК ПУК был хмур. Хмур даже больше, чем этого требовал имидж. Как «заслуженный критик режима», он ясно видел, что горизонт не становится ближе. Тот самый, на котором должна замаячить власть. Та самая, ради которой он пожертвовал всем. В том числе – и идеями Маркса и Ленина. По этой причине не радовали даже показатели роста: не перевелись «богатыри на Руси» – или дураки. Да, что, там, показатели роста: не радовали даже показатели личных доходов! А уж кому и было радовать, как не им! Потому, что было чему. И от чего. От бескомпромиссной борьбы с властью. Посредством решительных компромиссов.

Нет, Председателя совсем не огорчало то обстоятельство, что его партия, как выражались на политическом жаргоне, окончательно «структурировалась в режим». Потому что – в его понимании – только это и могло обеспечить ПУКу «место под солнцем» политической жизни: насмотрелся он уже на «подвалы». Хорошо ещё, что на примере других.

Конечно, noblesse oblige – и, как лидер «оппозиционной партии», он обязан был громить режим. И он «громил» его: на ток-шоу, на званых обедах в Кремле и в прочих местах скопления значительных масс трудящихся. Иногда даже позволял себе «рвать тельняшку» на трибуне в Госдуме. Потом ему в Администрации выдавали новую.

Но Председатель не был наивным романтиком. Ни «от жизни», ни «от революции». И, «клеймя», он никогда не переходил на лица. Разве, что на «мурло капитализма». Потому, что «капитализм» не мог отвести его в суд и лишить заслуженных «надругательств» режима. О социалистической революции он давно уже говорил исключительно в контексте её неизбежности. Той, что сродни смене ночи днём. А так как последнее не нуждается в посредничестве человека, то Председатель уже не призывал к торопливости: сама придёт. В свой час. Когда появятся – опять же сами! – предпосылки. А пока их нет, пока только «призрак бродит по Европе», надо беречь партию. Для будущих решительных боёв. В стенах Думы…

– Как идёт подготовка к выборам?

Задавая вопрос, Председатель не глядел на Зама: тот мог выдать бестактность даже глазами. Зам был немолод, но, на взгляд Председателя, ещё политически незрел. Он ещё не проникся идеями «эволюционной революции», которые их автор так старательно внедрял в мозги соратников… в Кремле.

Избирательность – по части глаз – подвела всё же Председателя. Надо было озаботиться и ушами: Зам не изменил ни себе, ни репертуару.

– Нормально, – ухмыльнулся он. – Бежим по кругу… Как лошади в цирке… Под щёлканье кнута дрессировщика…

Только что бледный, Председатель отработал иллюстрацией к песне «Окрасился месяц багрянцем». «Вот и образовывай таких! Сколько их не корми эволюцией, а они всё в революцию смотрят!». Но «лезть в бутылку» Председатель не стал: можно ведь и «не вылезти». Без продолжения. И оно последует тут же: в этом он нисколько не сомневался. И, что самое неприятное: Зам обращаться за словом в карман не станет. По этой причине рассчитывать на куртуазность не приходилось.

– Думаешь, приращения не будет?

Зам покривил губами и неопределённо двинул плечом.

– Ну, ты же знаешь: и роли, и места уже распределены.

И на эту бестактность Председатель отреагировал «политически выдержанным» молчанием. Хотя Зама – этого «Каллисфена от ПУКа» такое обстоятельство, похоже, ничуть не смутило.

– Мы сохраняем «статус кво»… Точнее, нам его сохраняют… Ах, да: один приятный момент всё же имеется. «Там»…

Он пометил взглядом потолок.

– … решено «кончать» Главного Клоуна. И на это раз – не «в него», а «его».

Председатель моментально оживился. Да и как было не оживиться, если идейные разногласия с упомянутым персонажем касались самого святого: кремлёвской пайки Председателя. Клоун откровенно «разевал роток на чужой вершок». А это уже – не какая-то, там, абстракция «о путях России»: это – реальная политика.

– Да-да: там решили, что на довольствии в Кремле состоит избыточно много оппозиционеров. Постановили: ряды оптимизировать. Ну, и Клоуна определили в дармоеды. Посчитали, что своими выходками он только расшатывает «вертикаль». Он, конечно, валялся в ногах, плакал, кричал, что его «оппозиционная» МЗР – чуть ли не единственная опора власти. Не помогло: с довольствия его сняли – и скоро его «партийцы» разбегутся по более состоятельным работодателям.

Лицо Председателя осветила мстительная улыбка: за пайку можно было не опасаться. Но ведь не пайкой единой жив человек. И Председатель вновь озаботился челом.

– А что – молодёжь?

Он осторожно покосился на Зама – и замер в ожидании неприятности. Другого, увы, вопрос не сулил.

Зам выразительно отработал щеками – так, словно они были гуттаперчевыми.

– Да, чёрт их… Раньше, когда они норовили пристроить нас к пулемётам и обличали сожительством с властью, всё было ясно: молодёжь – она и есть молодёжь. Жизни ещё не знают. Я особенно и не дёргался…

– А теперь?

– Молчат… Затихли… Я бы даже сказал: законспирировались…

Он ухмыльнулся. Складывалось впечатление, что плохие вести воодушевляют его больше, чем хорошие.

– Выразительное молчание… Вроде затишья перед бурей…

– Думаешь, готовятся дать нам бой?

Председатель бесстрашно пошёл взглядом на Зама. Пошёл, не боясь «лобового столкновения». Да и то: ни один вопрос не занимал его сегодня так, как этот. По одной только причине: если с Кремлём он разговаривал на одном языке – и его понимали – то со своими…

– Чёрт его знает…

Нет, Зам не уходил от ответа. Не тот это был человек. Будучи в чём-то уверенным до конца, он глушил этой уверенностью всех без разбора. Не пожалел бы и Председателя. Более того: это доставило бы ему эстетическое наслаждение. Ведь, в отличие от Председателя – ревизиониста… пардон: эволюциониста законченного, он ещё только формировался. В качестве такового. Наличие остаточного скепсиса в нём спонсировала большая разница с Председателем в милостях Кремля. Очень большая. Это, можно сказать, было «идейной подкладкой» его оппозиции.

– Мы и они… Кто бы мог подумать…

Он продолжал иронически хмыкать, раз за разом «добивая» и без того «подраненного» босса.

– Знаешь, я не хочу предаваться иллюзиям…

– ???

Председатель был прав: в чём, в чём – а в склонности к иллюзиям его прагматичный Зам не был замечен ещё ни разу.

– Думаю, что раскола не избежать…

То, что не было иллюзией, не стало и откровением: об этом писали уже не только в газетах, но и на стенах думских туалетов.

– А, с другой стороны, у нас – неплохие отношения с Администрацией…

– Политика – искусство возможного.

Председатель не выдержал «надругательств» – и немедленно «оседлал любимого конька». Любимого не только им, но и всеми остальными казёнными оппозиционерами. Оппозиционерами от казны, то есть.

– Да, сегодня мы не можем открыто выступить против режима. Нет у нас такой силы. Нет…

– Не силы у нас нет…

И в намёках Зам оставался бестактным. На этот раз Председатель решил «взвиться».

– Нет, у нас нет именно возможности! Да, мы вынуждены сегодня быть в конституционной оппозиции режиму!

Он покраснел от злости и натуги. От злости на себя: что толку злиться на Зама? Убеждать приходилось опять же себя. Себя, уже, казалось, давно убеждённого Кремлём и жизнью!

– Но в оппозиции непримиримой! И наши избиратели это видят и ценят!

Верный себе – и своей бестактности – Зам не выказал пиетета и на этот раз.

– Угу. Только непримиримость эта относится лишь к двум моментам: неполнота и несвоевременность выдачи довольствия. С этими кознями режима мы действительно ведём принципиальную борьбу.

Он неожиданно отклеил взгляд от окна и «поймал в прицел» «убегающего» Председателя.

– «Оппозиция»… С талоном на очередь к «корыту»…

Председатель уже распахнул рот для аргументированной отповеди, но передумал. По причине «отсутствия наличия». Аргументов. Достойно отповеди не получалось, рот был раскрыт – и пришлось использовать наличный ресурс. Тот самый: «сам дурак».

– Ты говоришь, как их агент…

«Не снимая с лица» усмешки, Зам неспешно «перезарядил оружие – и произвёл контрольный выстрел»:

– Увы, приятель: мне – как и тебе – сегодняшняя жизнь, мягко говоря, не в тягость…

Сражённый «пулей», Председатель «упал». Упал в мягкое кожаное кресло, жалобно заскрипевшее под тяжестью его рыхлого тела. «Выстрел» был за ним.

– Мы – легальная оппозиция.

Мимо: Зам даже не шелохнулся. Всего-то и добился Председатель, что поставил точку. В обмене мнениями. Пусть не по праву первенства в споре. Пусть всего лишь по месту в ведомости на получение довольствия. Той, что в Администрации.

– И бороться за власть мы будем исключительно легальными способами: лимит на революции исчерпан…

На Зама Председатель не смотрел: боялся разочароваться. В собственных словах…