Читать книгу Морской лорд. Том 1 - Александр Чернобровкин - Страница 13

Честер расположился у излучины реки. Четырехугольной формы, с закругленными углами – в виде игральной карты, как любили строить римляне, которые его основали. Там, где его не защищала река, был ров шириной метров десять. По всему периметру города был вал высотой метров шесть-семь с четырехметровым деревянным частоколом поверху и двумя десятками деревянных башен, которые были на пару метров выше. Внутрь вели четверо ворот. В общем, типичная для этих мест система защитных укреплений. До каменных стен и башен они еще не доросли, хотя уже побывали в Византии, Азии, увидели, какие укрепления можно построить при желании. Честер по меркам Византии – большая деревня. С одной стороны к городу примыкало предместье, где жили и работали ремесленники, а с другой – луг, на котором проводились ярмарки. Как мне сказали, они проходят еженедельно по субботам и воскресеньям, но мы приехали на ежегодную, которая продлится целую неделю. Арбы, телеги, тележки и вьючные лошади с товаром занимали почти все пространство луга, мы с трудом нашли свободные места. У берега реки стояло несколько торговых судов, с которых выгружали на берег бочки с вином, тюки с тканями, мешки со специи, связки оружия и доспехов.

Пока я развязывал веревки и готовил товар к продаже, Фион прошлась по рядам и узнала цены. Покупателей было мало, поэтому оставил ее торговать, а сам отвел лошадь на пастбище, где за небольшую плату она будет до нашего отъезда пастись под присмотром местных пастухов. Затем прогулялся к реке, чтобы рассмотреть суда получше. Они стояли ошвартованные к деревянной пристани. Часть судов была похожа на византийские нефы, двухмачтовые, с латинскими парусами. Длина метров двадцать пять, ширина – около семи. Высокий нос загибается назад. Корма трапециевидная. С каждого борта по рулевому веслу. Фок высотой метров десять, грот пониже метра на два, и обе мачты немного наклонены вперед. Реи из двух брусков и длиннее мачт. На корме – надпалубная рубка, но бака нет. Обшивка корпуса встык. Надводный борт высотой метра четыре. Парусники в чистом виде. Пришли они со Средиземного моря, из Генуи. Вторую часть составляли похожие на то одномачтовое судно с прямым парусом, которое я видел в море. Может быть, одно из них и было им. Пришли они из портов Северной Европы. Эти были покороче и поуже на пару метров. Мачту спереди и сзади удерживали две группы из трех вант, прикрепленные к верхнему поясу обшивки на внешней стороне. До выбленок – веревочных скрепов на вантах, служащих ступеньками – еще не додумались. Обшивка встык. Надводный борт в грузу будет всего метра два. Я прикинул, что северян будет легче захватывать. Третью часть составляли местные баркасы типа того, каким я теперь владел. Они использовались в каботаже, поэтому не интересовали меня. Пока не собирался напрягать отношения с местными властями. Не знал, как они отнесутся к морскому разбою.

Заодно присмотрел себе стеганку на хлопке. Ее не было в моем списке обязательных покупок, но, увидев, сразу решил приобрести. На собственной безопасности не стоит экономить. Стеганка была темно-синего цвета и прошита вдоль и поперек желтыми нитками. Желтые строчки делили ее на темно-синие прямоугольники. Сделана в форме запашного халата, причем каждая пола закрывала всю грудь, то есть, спереди стеганка получалась двухслойной. Застегивалась на левом боку на четыре белые костяные пуговицы. На плечах – втрое толще. Туда бьют чаще всего. Когда мерил стеганку, будто в шестой век вернулся. Торговец, плутоватый генуэзец, запросил за нее шесть шиллингов. Я смотрю, цены сильно упали за шестьсот лет. То ли драгоценные металлы подорожали, то ли товары подешевели. Попутчики по дороге в Честер рассказали мне, что здесь в ходу серебряные монеты. Один фунт (примерно триста пятьдесят граммов) серебра равнялся двадцати шиллингам или двести сорока пенсам, которые чаще называли пенни. Еще была марка, но не монета, а так называли сумму в две трети фунта. Я прикинул, что пенни весит, как византийская серебряная силиква, которых в золотой номисме было двадцать четыре. Следовательно, шесть британских шиллингов равны трем золотым номисмам. Если, конечно, за шестьсот лет не изменились цены серебра и золота. У меня с собой были все десять золотых. Два дала Фион, чтобы разменял (второй она получила от жены Йоро с просьбой купить кое-что), а еще два вручил мне сам кузнец, чтобы приобрел ему железа.

– Она сделана из пуха птицы, которая живет в непроходимых лесах в жарких странах, – начал заливать мне генуэзец на латыни, которая за шесть веков почти не изменилась.

– Это пух собирают в поле с растений, – сказал я ему на латыни.

– Откуда ты знаешь? – удивился купец.

– Я бывал в тех краях, где его выращивают, – ответил я.

– Не может быть! – не поверил он. – Туда надо добираться почти год, сперва по морю, а потом по суше!

– Это если через Средиземное море, а если через Русь, то намного быстрее, – рассказал я.

– Ты – рус? – догадался генуэзец. – А как здесь оказался?

– Корабль мой утонул, я один спасся, – сообщил ему.

– Если покажешь мне короткий путь в Персию, отвезу тебя домой и хорошо заплачу, – пообещал купец.

– Я пока не хочу возвращаться домой, но, если передумаю, дам тебе знать, – сказал я. – Ты здесь часто бываешь?

– Каждую весну на ярмарку приплываю, – ответил купец и сам спросил: – А ты чем торгуешь?

– Да так, мелочью, – уклонился я от ответа и показал ему монеты, которые достал из потайного кармана ремня. – Дам тебе за стеганку три византийские золотые номисмы.

– Покажи, – попросил генуэзец.

Он долго рассматривал монеты, пробовал на зуб, сгибал.

– Никогда не видел таких, – сообщил купец.

– Полновесная номисма императора Тиберия Второго. Мой предок служил у него в армии, привез много таких. Кое-что досталось и мне, – рассказал я. – Можешь разрезать, проверить.

– Ты не похож на обманщика, – сказал генуэзец, пряча монету, которую так долго проверял.

– А кто сейчас император Византии? – спросил я на всякий случай.

– Иоанн Красивый, – ответил купец.

– Давно он правит? – поинтересовался я.

– Давно, лет двадцать, – ответил генуэзец и сам спросил: – У тебя еще есть византийские золотые монеты?

– Есть, – ответил я и показал остальные семь.

– Могу обменять на местные серебряные монеты, – предложил он и мотивировал свой поступок: – Золото меньше места занимает.

А мне нужны более мелкие монеты, потому что с золотого редко у кого есть сдача. Сошлись на двадцати четырех пенни за золотой. Поскольку генуэзец явно радовался, подозреваю, что я продешевил.

К моему возвращению Фион продала полбочки трески. С сияющим от счастья лицом она отдала мне вырученные пенни.

– Половину монеты я отдала за право торговать, – сообщила она.

Медных денег здесь не было, поэтому, как и в Византии, когда требовалась мелочь, монеты разрубали на половинки и четвертинки.

– Все наши так сделали, – добавила она, поглядывая на меня с вопросом: правильно ли сделала?

Фион впервые оказалась дальше Беркенхеда. Всю дорогу она перечисляла мне наставления, полученные от матери и других деревенских женщин, когда-либо бывавших на ярмарке в Честере. И всё равно боялась сделать что-нибудь не так, а еще больше – остаться здесь одной.

– Ты далеко не отходи, – попросила она, – а то я одна могу не усмотреть, что-нибудь украдут.

Я просидел с ней до вечера. За это время допродали треску из открытой бочки. Монеты складывал в кожаный мешочек, сшитый для такого случая Фион. Теперь их было много. Ночевали под своей телегой на воловьей шкуре, подложив под голову пучки шерсти и укрывшись пледами. Неподалеку от нас горели костры и несколько компаний, в том числе и наши попутчики, отмечали удачный торговый день. Суда привезли с территорий будущей Франции и Испании много недорогого и хорошего вина. Сквозь сон я слышал, как несколько раз выясняли спорные вопросы на кулаках. Угомонились только к середине ночи.

На следующий день торговля пошла бойчее. Ближе к обеду подошел городской чиновник в сопровождении двух солдат и взял с нас еще полпенни за право торговать. Затем я продал компании мутных вооруженных мужиков, скорее всего, бандитов, кожаные панцири. Достались они мне относительно легко, поэтому цену не заламывал, сторговавшись быстро. Заминка получилась, когда они не смогли сосчитать, сколько всего надо заплатить? Предложил им заплатить за каждый панцирь отдельно – и сделка завершилась. Вскоре ушла вторая бочка трески. Когда открывал третью, к телеге подошли двое заезжих купцов. Лицами и манерой поведения – нарочитой открытостью – они напоминали голландцев двадцать первого века. Интересовала их шерсть. Я назвал цену.

– Дорого. Скинь, и мы заберем всю, – предложили они.

– Я вам сказал оптовую цену. Дешевле не найдете, – сказал я.

– Найдем, – заверили купцы.

– Но, если не найдете, здесь она уже будет стоить дороже, – предупредил я, усмехнувшись.

Они переглянулись, усмехнулись в ответ и заплатили, сколько я запросил.

К вечеру весь наш товар был продан, и я сам, без помощи лошади, выкатил телегу за пределы ярмарки, чтобы на следующий день не платить за право торговать. Расположились на берегу реки, рядом с водяными мельницами. Фион помыла бочки в реке, и я поставил их на телегу сушиться. Вторая ночь прошла спокойнее, потому что возле нас пока было мало народа. Правда, спать пришлось без подушек из шерсти.

На третий день я попросил соседей присмотреть за нашей телегой, а сам с Фион пошел делать покупки. Сначала решили приобрести то, что надо ей и что заказали ее родственники и соседи. Она ходила между рядами, спрашивала цену, торговалась, но ничего не покупала. Я догадался, что, следуя инструкции, она должна обойти всю ярмарку, найти нужный товар по самой низкой цене, а потом вернуться и купить. Поэтому я тупо ходил за ней, пока не увидел, что продают мыло. Оно было темно-коричневое, мягкое и сильно воняло. Производство его явно деградировало с шестого века. Зато и цена сильно упала. Я купил два куска. Расплатившись и спрятав мыло в сумку, которая висела у меня через левое плечо, пошел догонять Фион. Она торговалась с продавцом поросят.

Мимо Фион проходили трое пьяных молодых мужчин в кожаных шлемах и доспехах и с мечами на поясах. Похожие на них солдаты вчера сопровождали городского чиновника. Наверное, тоже из городской стражи. Судя по языку, на котором разговаривали, это англосаксы. Пьяные остановились рядом с Фион, и тот, что был ближе, шлепнул ее по заднице. Фион хотела сказать ему что-то соответствующее моменту, но я опередил. От моего удара в шнобель пьяный хулиган отлетел метра на три. Сперва он тупо уставился на меня, а потом выхватил меч. Я тоже. Его товарищи решили не вмешиваться, отшагнули в сторону. Все остальные, кто находился поблизости, быстро удалились на безопасное расстояние, причем без крика и визга. Видимо, подобные мероприятия здесь не в диковинку.

Я не знаю местного уголовного права, но, как догадываюсь, если бы стражники напали на меня втроем, это было бы убийство, а когда один на один – это нормальный мужской разговор, не смотря на последствия. Увидев, что я достал меч и что на мне кольчуга, а значит, воин, может быть, рыцарь, стражник заколебался.

Но тут один из его пьяных приятелей подзадорил:

– Задай ему жару!

И стражник бросился на меня.

Мои пацаны и то уже умеют лучше сражаться. Я отбил его меч, шагнул вперед и за правую его руку и приставил свой снизу к его подбородку и надавил несильно. В таком положении ему трудно ударить меня, а мне легко разделаться с ним. Острие меча прорезало кожу, выступила кровь. Стражник побледнел, трезвея прямо на глазах. От него сильно завоняло потом. Страх имеет не только цвет, но и запах.

– Выбрось меч, – приказал я.

Стражник уронил меч на землю.

– А теперь попроси у леди прощения, – предложил я.

Он что-то невнятно пробормотал.

– Скажи громко и ясно, – потребовал я и надавил мечом сильнее.

Острие было наточено хорошо, по нему сразу потекла алая кровь.

– Простите, леди! – громко и почти внятно произнес стражник.

Я вытер меч о рукав его рубахи и спрятал в ножны. Почувствовав спиной взгляд, обернулся. Сзади меня на крупном, боевом коне сидел пожилой мужчина в кольчуге и шлеме. Лицо вытянутое, костистое, брови кустистые, глаза под ними бледно-голубые и холодные, рыбьи, длинные русые усы и борода с проседью, губы тонкие, плотно сжатые. Взгляд спокойный, оценивающий. Видимо, я не укладывался ни в какой известный ему шаблон. Веду себя, как рыцарь, но не очень похож. С ним были два всадника, облаченные в кожаные доспехи, наверное, оруженосцы или слуги. Я посмотрел на него так же спокойно и как равный на равного. Он это понял.

– Пойдем, – позвал я Фион.

И увидел ее глазами стражников. Смазливая валлийская крестьянка – как же с ней иначе обращаться! Фион, вроде бы, почувствовала это, потому что сильно покраснела. Я положил ей руку на плечо, чтобы подбодрить. Фион остановилась и потерлась щекой о мою руку, ни мало не смущаясь окружающих.

Обойдя всю ярмарку, мы пошли по второму кругу, но уже делая покупки. Фион накупила всякой всячины для себя и других обитателей деревни. Два раза мне приходилось относить покупки на нашу телегу. Напоследок купила трех поросят, черных с белыми пятнами, очень похожих на диких: самца у торговца, возле которого я воспитывал стражника, и по одной самке у двух других. Наверное, кабанятина понравилась. Двух поросят пришлось нести мне. Занятие оказалось очень веселым. Смеялись все, кроме меня. Я отпустил поросят в телегу, высокие борта которой не давали им убежать, оставил Фион охранять наше добро и пошел за покупками сам.

Мне нужно было железо, из которого Йоро выкует много нужных для шлюпа вещей. Крицы железа напоминали караваи хлеба, только весили намного больше. Это продукт первичной переработки железной руды, в нем много шлака, примесей. Его сперва надо будет поковать, очистить, а потом уже изготавливать что-то. Я купил Йоро и себе, каждому на сорок восемь пенсов. Старик-торговец с лицом в черных точках, который продавал их, игрался намагниченным кусочком железа, прикладывая его к крицам. Магнит с щелчком прилипал. Это, видимо, помогало скрасить время ожидания покупателей.

– Продай мне и его, – попросил я.

Старик приложил магнит к купленной мною крице:

– Забирай так, ты много у меня купил. – Он усмехнулся, отчего лицо сразу помолодело, и черные точки стали не так заметны, и сказал: – А то, как дитя малое, играюсь с ним, а выбросить жалко!

Я отнес железо на свою телегу и опять вернулся на ярмарку. Купил свинец на блесны. Плавленый свинец блестит и тонет лучше олова. Осталось узнать, что по этому поводу думает треска. Приобрел тарелку оловянную, как обещал теще. А то она до сих пор тяжело вздыхает, когда я растягиваю в доме на просушку свою рыболовную снасть. И, самое главное, сторговал большую сковороду с высокими бортами. Надоело мне все вареное. Напоследок купил два отреза дорогой материи – белой льняной и красной шерстяной. Первая пойдет Фион на рубаху, а вторая – на блио, верхнее платье. Так ходят здесь богатые женщины, которых никакому стражнику не придет в голову шлепнуть по заднице. К тканям добавил кисейную накидку на голову и длинный, витой, красно-зелено-желтый, льняной шнур, который местные женщины используют, как пояс. Первый оборот завязывают вокруг талии с узлом на пояснице, второй – на высоте бедер с узлом над нижней частью живота, а концы пояса обязательно должны быть одной длины и свисать чуть ли не до земли.

Затем сходил на верфь из двух стапелей, которая располагалась ниже по реке. Запах стружки напомнил мне херсонские верфи, постройку моей первой шхуны. Здесь всё было намного скромнее: стапеля маленькие и строили на них рыбацкие баркасы. Обшивка бортов внахлест, корма острая, соотношение ширины и длины – примерно один к трем с половиной. Ближний ко мне баркас уже заканчивали, а второй сделали примерно на треть. Я подошел к первому и спросил четырех плотников, которые на нем работали:

– Не подскажите, где мне найти пару плотников, чтобы переделать баркас?

– А что именно надо переделать? – спросил один из них, лет сорока, с открытым лицом и большими руками.

– Нарастить борта, настелить палубу, установить и закрепить мачту, – ответил я.

– Если сделать выше, он перевернется! – насмешливо заявил плотник.

– Не перевернется, – уверенно заявил я. – Но вы в любом случае отвечать не будете. Сделаете то, что я скажу, получите деньги, а дальнейшая судьба баркаса – не ваша забота.

– Сколько будешь платить? – поинтересовался плотник.

– По два пенни в день. Без дороги, – ответил я.

Как я узнал, квалифицированному рабочему здесь платили самое большее полтора пенса в день.

– Далеко идти? – спросил мужчина.

– Один день. Неподалеку от Беркенхеда, – рассказал я.

Плотник почесал небритую щеку, переглянулся с молодым мужчиной, похожим на него, наверное, сыном.

– Работы на неделю. Туда довезу на телеге, обратно сами пойдете. Рыбы и молока будете есть, сколько пожелаете, а с мясом похуже, – добавил я.

Хорошая кормежка оказалась сильным аргументом.

– Когда поедем? – спросил плотник.

– Как ярмарка закончится, – ответил я. – Или чуть раньше. Где вас найти?

– Здесь, – ответил он. – У нас еще работы дня на два.

Я объяснил на всякий случай, где найти меня, и пошагал назад. Сюда шел, обходя город, чтобы осмотреть его со всех сторон, а обратный путь проложил мимо замка, который располагался между верфью и городом. Замок построили у самой реки на высоком холме, скорее всего, искусственном. Его окружал ров шириной метров двенадцать, заполненный водой, затем шел вал, верхняя кромка которого была немного выше башен городской стены. Поверх вала шел частокол с семью каменно-деревянными башнями. Внутри возвышался прямоугольный каменный донжон – довольно большое здание высотой метров двадцать с четырьмя башнями на углах. На самом верху одной башни под навесом ходили часовые. Подъемный мост соединял замок с городской башней, в которой были ворота. То есть, из замка можно было выехать только через город. С двух сторон замок защищала река, с третьей – город и только с одной на него можно было напасть сразу. С этой стороны находились три башни, выступающие вперед, чтобы можно было вести фланговый обстрел нападающих.

Я зашел в город через открытые ворота из толстых дубовых досок усиленных железными полосами. Располагались они в каменной башне. Из просвета сверху выглядывали железные штыри – нижняя часть поднятой решетки, которую опускают перед воротами. Такая же имелась и перед вторыми открытыми воротами. Сейчас она была тоже поднята.

Город основан на каменной почве, поэтому улицы просто очистили от верхнего слоя грунта. Они были сильно побиты колесами. Вдоль домов с обеих сторон пролегали сточные канавы открытого типа, как догадываюсь, оставшиеся от закрытой канализации римлян, в которые теперь выплескивали всё ненужное прямо из окон, поэтому прохожие старались держаться посередине улицы. Вонища была покруче, чем в Херсоне Византийском, хотя здесь гарум не изготовляли и рыбу почти никто не солил. Была у меня мысль поселиться в городе и заняться торговлей, но теперь ее разъели городские миазмы. На окраине были одноэтажные деревянные дома с соломенными крышами. В некоторых располагались ремесленные мастерские: ткачи, скорняки, дубильщики, сапожники, седельщики, кузнецы… Чем ближе к центру, тем чаще попадались двухэтажные дома с каменным первым и деревянным вторым. Первый этаж, видимо, используется под склад, потому что глухой, без дверей, а на второй этаж вела деревянная лестница. То ли это подражание рыцарским манорам, то ли в камне подвал трудно вырубать, а без него никак. В некоторых домах на втором этаже располагались торговые лавки и мастерские.

В центре города, где пересекались улицы, соединяющие противоположные ворота, была прямоугольная площадь, на которой располагался квадратный помост с толстым столбом в центре. Наверное, место проведения реалти-шоу «Попался!». С одной стороны площадь ограждала каменная церковь довольно примитивной архитектуры, хмурое и тяжеловесное здание, а с другой – трехэтажное, более изящное, с высоким первым этажом, возле которого стояли четверо стражников и что-то весело обсуждали. Я бы подумал, что это мэрия, но такого заведения в двенадцатом веке вроде бы не было.

В церкви был прохладный полумрак и стоял легкий запах ладана и свечей. Производила она впечатление бедной. Может, потому, что привык к сиянию золота в византийских. Я решил было, что, кроме меня, здесь никого нет, но услышал за спиной обращение на вульгарной латыни с примесью, как мне показалось, готских слов. Наверное, это норманнский язык. Сзади меня стоял священник в темной рясе почти до пола, подпоясанной красным витым шнурком, – мужчина лет тридцати пяти с тонзурой, окруженной темно-русыми волосами, и выбритым узким лицом.

– Давай поговорим на латыни, – предложил я.

– С удовольствием! – согласился священник. – Здесь редко встретишь человека, говорящего на этом божественном языке! Особенно воина.

– Я долго жил среди ромеев, – сообщил ему.

– А что тебя привело сюда, сын мой? Хочешь исповедаться, причаститься? – поинтересовался он.

– Хочу узнать, какой сейчас год от рождества Христова, – ответил я.

– Тысяча сто тридцать девятый, – посчитав в уме, ответил удивленный священник.

Как догадываюсь, они еще пользуются летоисчислением от сотворения мира.

– А зачем тебе, воину, это знать? – спросил он.

– Да поспорил я с одним рыцарем, – ушел я от ответа.

– И кто оказался прав? – насмешливо поинтересовался священник.

– Угадай с двух раз, – ответил я с улыбкой.

Священник хихикнул и удовлетворенно закивал головой.

– Ты не норманн, не сакс, не валлиец, – пришел он к выводу. – Византиец?

– Нет, – ответил я.

– А кто? – спросил священник и с улыбкой добавил: – С двух раз не угадаю!

– Рус, – признался я.

– Насколько я знаю, твои земли далеко отсюда, – поделился священник знанием географии.

– Очень далеко, – согласился я. – Так что теперь я живу здесь.

– Русы, как я знаю, принадлежат к греческой церкви, – дипломатично сказал священник.

Его коллеги при разделении церквей лет сто назад, заявили, что православные такие язычники, что от них даже бога тошнит. Мне, атеисту, было плевать на обряды.

– Я давно уже здесь и принадлежу римской церкви, – сказал я и перекрестился слева направо. – Хотя богу, как мне кажется, это безразлично.

Священник перекрестился вслед за мной, однако развивать тему не стал.

– Кому служишь? – спросил он.

– Уже никому. Ищу нового сеньора, – ответил я.

– Графу Честерскому нужны смелые рыцари, – сообщил священник.

– Граф еще не знает, что я смелый, – пошутил я.

– Всё в руках божьих, – произнес священник, снова перекрестился и посмотрел в сторону ризницы, давая понять, что у него есть дела поважнее. – Чем еще тебе может помочь наша церковь Святого Иоанна?

И тут меня осенила блестящая идея:

– В грехе живу, святой отец. Не мог бы обвенчать нас?

– Не только могу, но и должен, сын мой! – воскликнул священник.

– Сколько будет стоить? – спросил я.

– Сколько не жалко пожертвовать богу, – ответил он.

– Могу позволить себе пожертвовать один пенни, – произнес я. – У меня сейчас не лучшие времена.

– Каждое подаяние будет принято и каждая молитва услышана, если идет от чистого сердца! – сказал священник.

Я понял его слова, как согласие:

– Когда можно прийти?

– В любое удобное время, – ответил он.

– Тогда я схожу за невестой, – сказал я. – На одну греховную ночь будет меньше.

– Правильно, сын мой! – согласился священник.

Когда он закончил обряд, невеста разрыдалась. Мне кажется, до этого момента Фион не верила, что я останусь с ней. Просто хотела, чтобы пробыл рядом подольше. Из церкви Фион вышла другой женщиной, уверенной в себе, приосанившейся. Даже в своей простенькой одежде она больше не выглядела валлийской крестьянкой. Впрочем, дорогой наряд ей тоже не помешает.