Читать книгу Мера прощения - Александр Чернобровкин - Страница 4

Cудовые экипажи делятся на «работяг» и «пьяниц». Вторых больше, несмотря на усилившуюся в нашей стране борьбу с пьянством. Есть еще «бабники», но такие попались мне всего раз, да и то это была маленькая посудина, болтавшаяся в каботаже, по портам Крыма. Был в истории советского флота и «голубой» экипаж, который быстро перекинули бороздить тайгу. Правда, в чистом виде не встречаются ни первые, ни вторые, ни остальные два. Всегда среди «работяг» попадаются «пьяницы» и наоборот, и там и там, изредка, – «голубые» и, довольно часто, – «бабники». Видимо, для образца держат, чтоб всегда можно было посмотреть, как не надо себя вести. Экипажи складываются по каким-то не установленным пока законам. Процент не соответствующих основному «профилю» почти всегда одинаков. Если процент этот увеличивается, значит, скоро произойдет перепрофилизация. Проходит она тихо: тот, кто не вписывается, уходит в отпуск и не возвращается. Хоть и говорят, что рыба гниет с головы, профиль экипажа не всегда совпадает с капитанским. Мне приходилось работать на судах, где капитан был пьяницей, а экипаж – работягами, и наоборот. Впрочем, капитан (по-флотски Мастер) не всегда голова. Частенько заправляет всем кто-нибудь из старшего комсостава: старший помощник капитана (Старпом или Чиф), или первый помощник, или старший механик (Дед), или начальник рации (Маркони). Капитан и эти четыре человека делят между собой «дворцовые» должности: Тирана, Теневого Лидера, Козла Отпущения, Лизоблюда и Лидера Оппозиции. Есть еще один представитель старшего комсостава – старший электромеханик (Кулон), но за этой судовой должностью автоматически закреплена «дворцовая» – Пофигист со сдвигом по фазе. Интересно, какая из «дворцовых» достанется мне? Старпома я заменю, Помпу на тот свет отправили, нового не прислали, вместо него будет парторг, второй механик, о Мастере Володя когда-то сказал мне: «Тряпка», а о Маркони: «Пройдоха». Значит, должности Козла Отпущения и Лизоблюда заняты, и на нас с Дедом останутся три. Меня устраивает любая из оставшихся, предпочел бы, конечно, первую.

Все это я обдумывал по пути на судно. Времени у меня было предостаточно: жена отомстила за пренебрежение ею, с утра укатила куда-то на «Мерседесе». Пришлось преодолевать почти полторы сотни километров на перекладных: сначала на междугородном автобусе (такси ни за какие деньги не соглашались ехать в соседнюю область), а затем уже на такси от автостанции до спецгавани, расположенной довольно далеко от города. Возле проходной порта пришлось выбраться из теплой машины и под дождем топать до судна. Оно стояло в дальнем конце гавани, километрах в двух. Сумки у меня тяжелые, а дождь осенний, проливной и холодный. Вояки, мать их!.. Напридумывают секретов! Как будто таксист не знает, что здесь грузят. Да у любого пацаненка в городе спроси, и он тебе подробно расскажет, какой груз скрывается под названием «сельскохозяйственная техника», и чем отличаются «сенокосилки» с вертикальным взлетом от обычных, и какого калибра бывают «плуги» у «тракторов», и сколько гектаров «засевает» одним залпом сорокоствольная реактивная «сеялка», и как работает «борона» с головкой самонаведения.

Вахтенного матроса у трапа не было – больше ничего не надо говорить мне о дисциплине на судне. Уверен, что вахтенный помощник, в лучшем случае, полупьяный. Хороший пароход – хороший капитан, плохой пароход – плохой старпом, а так как, ступив на судно, считаю себя и вступившим в должность, я, принимая заодно и должность Тирана, нажал на кнопку звонка громкого боя. Короткий сигнал разбежался по коридорам надстройки.

Вахтенный матрос появился со стороны главной палубы: мол, следил за погрузкой. Он что-то жевал и поправлял на ходу нарукавную красно-белую повязку. Наверное, зажевывал перегар мускатным орехом или кофейными зернами. Значит, не совсем еще оборзел. Физиономия у него была круглая, с пушистыми рыжеватыми усами и выгоревшими, почти белыми бровями, причем левая была выгнута в центре, похожа на крышу дома – такие обычно рисуют чертям. Бог шельму метит. На губах играла одновременно виноватая и наглая улыбка: если ты начальник, то поползаю перед тобой на брюхе, если нет, то тяпну за ногу.

Я не дал ему определить, с кем имеет дело, спросил первым:

– Кто из штурманов на вахте?

– Старпом, – ответил он и потупил пьяно поблескивающие глаза.

Запаха перегара я не уловил, скорее, чем-то больничным повеяло. Наверное, валидолом закусывает.

– Проводи, – приказал я и, заходя в надстройку, кинул через плечо: – Сумки мои не забудь.

Куда идти, я знал не хуже матроса. Теплоходы выпускают сериями. Побывал на головном – не заблудишься и на остальных. Тем более, что каюта старшего помощника почти всегда расположена под ходовым мостиком слева от каюты капитана, а капитанская всегда крайняя с правого борта. По правилам судовождения ты считаешься виновным, если другое судно врубилось в твой правый борт, и капитан должен первым узнать о снятии его с должности и передаче под суд.

– С кем ходовую вахту стоишь? – спросил я, не оборачиваясь.

– Со старпомом, – натужно ответил матрос, пыхтя позади с моими сумками в руках. Радовался бы, что не от проходной тащит.

Покажи мне своего вахтенного матроса, и я скажу, кто ты. Получалось, что и Чиф претендует на должность Лизоблюда. Странно!

– Как тебя зовут? – спрашиваю матроса, который перейдет ко мне вскоре по наследству.

– Сергей.

– Фамилия?

– Гусев.

Отвечать ему тяжело, потому что подымается по трапу, но раздражения в голосе я не слышу. Наверное, понял матрос, кто я такой. Сообразительный малый: я уверен, что радиограмма о замене старпому еще не дошла.

В каюте старшего помощника пили водку. Стол был загроможден бутылками экспортной «Лимонной», которую можно купить только в «Альбатросе» за чеки Внешторгбанка. Собственную валюту так глупо и в таком количестве тратить не будут, значит, капитанский фонд опустошают и, следовательно, кто-то из сидящих в каюте капитан. Опорожняли бутылки трое: толстяк со шрамом на лбу и в очках с толстыми стеклами и двое худых: менее пьяный, со сужающейся кверху головой, похожий на плохо заточенный карандаш, и более пьяный, с платиново-русыми с сединой волосами, вихрящимися на макушке, как у мальчишки. Толстяк в старпомы не годился по зрению, скорее всего, это начальник рации. А из худых выбрать нетрудно, ведь капитан – это спившийся старпом.

Я протягиваю направление на судно более трезвому и говорю:

– На замену приехал, – а потом поворачиваюсь к менее трезвому и спрашиваю: – Примите, Сергей Николаевич?

Вихрастый скривил морщинистое лицо, отчего стал похож на обиженного ребенка, который вот-вот заплачет.

– Приму, – тихо ответил он и задумался, припоминая, где мы с ним пили. – А откуда ты меня знаешь?

– Ну, кто ж вас не знает?! – сказал я. – Мы ведь как-то, – в Сингапуре, кажется? – того… – щелкаю я пальцем по горлу. – Капитан мой, Ивлицкий, перебрал тогда и официантку лапать начал – помните?

Хоть и кивает он согласно головой, а ничего не помнит и помнить не может. Никогда мы с ним не пили, а если и встречались раньше, то в коридорах пароходства, где не обращали друг на друга внимания. Но Ивлицкого – жуткого пьяницу, самодура и самого старого и опытного капитана – он знает, потому что Ивлицкого знают все. Большинство капитанов и штурманов прошли через его руки и надолго запомнили их. Тяжеловаты они и, если сталкиваются с тупостью или непослушанием, пускаются в ход без раздумий. А уж перепили с ним, как мне кажется, все, начиная от начальника пароходства и заканчивая практикантами из мореходок, и ссылка на Ивлицкого – своеобразное рекомендательное письмо в общество пьяниц. Сергей Николаевич приглаживает вихры, видимо, выгоняя таким образом из головы недовольство и подозрительность, потому что лицо его постепенно теплеет. Если когда-то пили, тем более, раньше я работал с Ивлицким…

– Ну, садись, – хлопает капитан по дивану рядом с собой, – отметим твой приезд… Наливай, Дмитрич, – говорит он толстяку, потом вспоминает, что забыл его представить. – Это наш начальник рации.

– Валентин Дмитриевич, – протягивает мне толстяк правую руку для пожатия, а левой продолжает наливать водку в стакан.

– Старпома ты знаешь, – почему-то решает Мастер и поворачивается к двери, где переминается с ноги на ногу у поставленных на палубу сумок вахтенный матрос. – А это Серега, матрос… Садись, Серега.

Гусев не настолько глуп или пьян, чтобы принять приглашение капитана, смотрит на меня, ожидая разрешения. Если сейчас выпью с ним, то бояться меня перестанет, а в нашей стране уважают только того, кого боятся. В то же время я не хочу сразу ставить в известность, что претендую на роль Тирана, мне пока неясно, какую «должность» занимает старший механик и насколько он опасен.

– Его там ждут, – говорю я капитану, глядя на Гусева.

Матрос все понимает и, погладив усы вилкой из указательного и большого пальцев, задом выдавливается из каюты бормоча:

– Да-да, меня там… мне нужно…

Маркони тоже все понял и долил в мой стакан до краев. Как бы от широты души, а на самом деле, чтобы узнать, что у меня на уме. Он не догадывается, что пьяный я молчаливее трезвого и что свободно выдерживаю пол-литра водки натощак. Надо бы его самого столкнуть в его яму, но…

Возможно, один из них убийца. Маркони и Мастера у меня будет время прощупать, а вот старпома надо успеть до отхода судна в рейс. И я протягивая руку к пачке сигарет, лежащей на столе, и переставляю полный стакан, будто он мешает мне, поближе к капитанскому, а закурив, беру не другой, где желтоватой жидкости налито на треть.

– Ну, за то, чтоб нам хорошо работалось вместе! – произношу я тост и залпом выпиваю.

Капитан крякает за меня и восхищенно произносит:

– Сразу видно – ученик Ивлицкого!

Через четверть часа Мастер начинает клевать носом и лепетать что-то невразумительное. Маркони заводит разговор о тяжкой судьбе радистов и об их незаменимости, а Чиф медленно трезвеет от радости – свалившийся с неба замене, которую, как он сказал, ждал два года. Одни не могут уйти в рейс, другие – в отпуск. Хитрая политика кадровиков, умеющих наказывать наградой и награждать наказанием. Их можно понять: на те гроши, что они получают, ноги протянешь, только безрукий не будет взяток брать, а чтобы их давали, нужно кого-нибудь куда-нибудь не пускать. На жадину Чиф не похож – в чем же дело?

– Почему замену не давали? – спрашиваю я. – Поссорился?

– Да нет, уходить я собрался с флота. – Тут он вспоминает, что ему еще сдавать мне дела, а документация наверное подзапущена. Если бы он вернулся после отпуска на судно, то мы бы могли договориться: я сейчас делаю за него, а он потом за меня. Встречаются дураки, которые соглашаются на такое.

– Лет пять ухожу, после каждого рейса. Посижу пару месяцев на берегу – и тоска по морю одолевает!

– И на этот раз так будет, – подыгрываю я. – Погрызешься месяц с женой и пожалеешь, что в рейс не ушел.

– Не думаю. Рейс не очень: Вьетнам, захода в Сингапур не будет.

Уверен, что официального решения о Сингапуре не было, но команда судна не ошибается. Слухи в нашей стране всегда становятся былью. Однажды я понял это и начал пользоваться слухами. Главное – верить в то, что распространяешь.

– Будет Сингапур, – говорю я настолько уверенно, что на лице Маркони сразу же вспыхивает улыбка в тысячу киловатт, а шрам на лбу взлетает к густой черной шевелюре, зачесанной назад.

– Точно? – спрашивает он.

– Точнее не бывает, – произношу я тоном пророка, снизошедшего к толпе. И толпа восхищенно внимает: любят у нас чудотворцев. Теперь слух распространится по теплоходу, потом достигнет пароходства, нужной службы, которая и сделает сказку былью. – Иначе бы меня только и видели на вашем судне.

– Молодец! – хвалит меня начальник рации непонятно за что. – Ну, давай еще по одной.

– Пора бы, – соглашается и старпом. – Лей побольше, – предлагает он Маркони.

Если надеется, что буду пить с ним целый день, потом отсыпаться ночь, а завтра, за час до отхода, очухаюсь и, поджимаемый временем, подмахну не глядя акт приемо-сдачи дел, то глубоко ошибается. А за хитрость я его накажу: просижу с ним до ночи, а потом заставлю подгонять документацию. Впрочем, это дело пятое…

– Что тут у вас случилось в рейсе? – тоном любопытного простачка спрашиваю я, глядя на Чифа: мне нужно, чтобы ответил он.

И ему нужно, потому что Маркони выложит все за пару минут, а Чифу спешить некуда. И его понесло. Я заметил, что количество слов, произносимых моряком в час, прямо пропорционально количеству отработанных на флоте лет. Мне показалось, что Чиф дорабатывает второй век. Он рассказывал так подробно, словно видел собственными глазами. Начал с характеристик убитого и осужденного: «Друг друга стоили» и закончил приговором: «Так им обоим и надо», но ничего нового не сообщил. Я пожалел о напрасно потерянном часе и хотел со злости закруглить пьянку и заняться делами, когда Чиф возмущенно добавил:

– Представляешь, все это случилось на мой день рождения! Хорошо, что я их не пригласил. Хотел, но отговорили.

Старпома можно отпускать с богом. Только маньяки убивают в свой день рождения. Нормальные же люди стараются в этот день осчастливить всех или хотя бы знакомых. Целый год сволочи сволочами, а на двадцать четыре часа отпуск берем. Скорее себя подставим, попросим, чтоб нам по ушам надавали. Есть в русском человеке неистребимое желание пострадать в праздник, а потом возликовать: какой я – все стерпел! Учился в нашей роте курсант Кисин, с третьего курса был отчислен. Этот умудрялся каждый праздник получить по морде, а уж в день рождения – особо жестоко. В последний, отмечаемый в бытность курсантом, принесли его в кубрик два пятикурсника. Был он мертвецки пьян. На левой щеке алели две широкие полосы, под глазами темнели синяки, а под носом и на подбородке – сгустки запекшийся крови. Пятикурсники подобрали Кисина неподалеку от пивбара, в яме у окна полуподвального этажа. Лежал Кисин там давно, успел примерзнуть щекой к чугунной решетке, и если бы пятикурсники не выхватили случайно в темноте ямы тусклый блеск желтых пуговиц на черной шинели, к утру наш однокурсник примерз бы к прутьям черепом. Вот как надо отмечать день рождения!

Больше по инерции я спросил:

– Кто отговорил приглашать?

– Наши. Мы у капитана в каюте праздновали, свои все собрались: Дмитрич, доктор, третий механик, электромеханик, повар, второй помощник, ну и другие.

Теперь буду знать «ваших». Не очень-то мощная группировка, и старшего механика в ней нет. Неужели он Тиран? Ладно, разберемся позже. А пока можно отпускать Чифа не по крутому варианту. Он мне больше не нужен, пусть катится в лапы кадровиков. Они подоят его, припугнув, что на другое судно срочно нужна замена, и он забудет о всех неприятностях, которые я причиню ему сегодня и завтра.

Я посмотрел на капитана, прикорнувшего в сидячем положении, сказал Маркони:

– Отведи его в каюту: нагрузился выше ватерлинии.

Начальник рации догадался, что они с капитаном лишние, прихватил одной рукой непочатую бутылку со стола, а второй прижал к широкой груди щуплого капитана и как-то боком, по-крабьи, выбрался из каюты.

– Ну, коллега, давай за дела примемся, – сказал я Чифу.

– Давай, – согласился он. – Пойдем, судно покажу.

– Я его сам посмотрю… пока ты будешь документацию подгонять, – произнес я и улыбнулся так же шельмовато, как в течение всего застолья улыбался мне Чиф.