Читать книгу Чижик – пыжик - Александр Чернобровкин - Страница 16

Постепенно до меня начало доходить, что просто так не выскочу из тюрьмы, самое меньшее – получу “химию” – исправительно-трудовые работы. Химия-химия – вся залупа синяя. Не очень-то мне хотелось попадать туда. Тогда бы пришлось ставить крест на карьере. Будь я на свободе, нашел бы и подключил батиных знакомых, отмазали бы, а в крытой шибко не подергаешься. Тем более, что все обо мне забыли, даже маман появилась всего за два дня до суда. Поревела, поутешала, что невинного не накажут, и сунула передачку. Половину перелома забрала охрана, потому что там были дефицитные консервы, которые простым заключенным не положены.

А жрать мне тогда хотелось, как никогда больше. Да и сокамерников надо было отблагодарить. Они со мной делились. Без принуждения, за дельный совет, за грамотное “последнее слово”. Снегирю и Сливе я особо постарался, научил их жалостливой истории о том, как их голодные младшие братья и сестры плакали и просили хлеба, а пьяные родители свалили куда-то несколько дней назад, оставив их без хавки и денег. На самом деле примерно так все и было. В первый раз воруют потому, что хочется жрать, а уже во второй потому, что хочется вкусного. Я научил пацанов не ходить дальше первого случая, выдавливать слезу из заседателей и топить собственных мамаш. Обе пришли на суд датые, как бы иллюстрируя слова пацанов, и судья, то же баба, израсходовала большую часть злости на них, пообещав лишить родительских прав, а пацанам дала по два года условно.

Без них в камере стало скучно. Обычно ночью повесим “тучку” на “солнышко” – абажур на лампу, которая горела сутки напролет, упадем каждый на свои нары, где сразу становится темно и уютно, и начнем заправлять пиздунца. Или Снегирь со Сливой хуями перебрасываются. Дождется, когда кореш запнется, и выдает ему:

– Хуй тебе в сраку вместо маку! Нечем крыть? Пошел в пизду картошку рыть!

– Ты лезь первый, я второй. Ты застрянешь – хуй с тобой! – отвечал Слива.

– Я и там не пропал, два мешка накопал. А ты сам лежишь в гробу, я подкрался и ебу!

– Я ебал тебя в лесу – хочешь, справку принесу?

– Я ебал тебя в окне, вот и справочка при мне!

– Я ебал тебя в малине вместе с справками твоими!

– А мы ебем, кто ниже ростом!

– Ты в пизде был с горошину, а я ебался по-хорошему!

– Ты еще был в пизде у мамы, а я уже копал ямы!

– Ты чего окопался? Или хуев наглотался?!

– А ты говорливый – пососи мой хуй сопливый!

– А ты басник – знать, ебал тебя колбасник!

– Обиделся? Полезай в пизду, там свидимся!

– А ты прикинься дурачком, когда ебут тебя рачком!

– За такие сказки хуй тебе в глазки!

– За такую враку хуй тебе в сраку!

– За такой оборот хуй тебе в рот!

– А тебе хуй в горло, чтоб голова не качалась!

– Ни складень, ни ладень, пизду на уши надень!..

Или среди нормального разговора Слива вдруг спрашивал:

– Кину хуй тебе на спину – будешь лебедем летать?

– Я не лебедь, я не птица, хуй мне в крылья не годится! – бодро отчеканивал Снегирь, отрекаясь от пернатой клички, и нападал сам: – Хуй тебе в глаз – какой алмаз?

– Любой алмаз, да не в мой глаз!

Веселые были ребята. Я даже поучил их немного каратэ и рассказал, где найти Андрея Анохина, если захотят дальше заниматься. Вскоре и мне принесли объебаловку – обвинительное заключение. Том получился увесистый. Из него я узнал много нового о себе. Поливали грязью все, начиная от школьных учителей и заканчивая однокурсниками. Ни один человек не обронил обо мне хорошего слова. Как догадываюсь, Василек и Нинка писанулись бы за меня, но на них надавили, и не хватило смелости поссать против ветра. Черт с ними – со всеми суками позорными, я их прощаю. Они помогли мне найти свою дорогу в жизни. И маман, дура, поперлась за помощью к Еремину. Он пообещал и, в лучшем случае, забыл. Больше она никого не напрягала, верила в самый гуманный в мире суд.

Этот самый гуманный прошел быстро, как отрепетированный. Пострадавшего и Василька Журавлева не было. У первого челюсть еще не срослась, а второго забыли пригласить. Защитник помогал прокурору, а судья – толстая мужиковатая баба – старалась не смотреть на меня. Поэтому в свое оправдание я произнес:

– Я бы мог рассказать, как было на самом деле, но зачем отнимать у вас время?! Вы ведь еще до суда приговорили меня к двум годам усиленного режима.

Оба кивалы – заседатели – понурили головы, а судья посмотрела на моего защитника. Этот плешивый мудак постарался всем своим видом показать, что ничего мне не говорил. А я демонстративно улыбнулся ему, выдавая за сообщника, поблагодарив таким образом за защиту моих врагов.

После этой речи мне должны были дать или год, или три и не усиленного режима. Я надеялся на “химию”, пусть и три года. Дали полтора общего режима. Зал суда я покидал гордый собой: всего два предложения произнес, а сократил срок на полгода и снизил режим. Умирает во мне адвокат!