Читать книгу Генерал бубновый. Или «Как нас убивали…» - Александр Цуканов - Страница 7

Осенняя блекло-охристая степь на сотни верст перемежаемая корявыми сухостойными лесопосадками, за которыми давно никто и никак не ухаживает. Новоникольское, Луговая Пролейка, Горный Балыклей – названия сел, словно песня. Но главной песней была Волга с обильным рыбным промыслом, была богара знаменитая арбузами, дынями, овощами на поливных плантациях… Теперь везде и всюду звучало слово – «было».

Рубас свернул с трасы, заехал в Никольское, хотел разжиться вяленой рыбой. На рынке торговали копченой камбалой, мойвой. Поговорил с женщиной, скучающей у раздвижного лотка—прилавка.

– Милый, какие лещи! Рыбзавод давно не работает, теперь вяленые окуньки в радость, последний вид промысловой волжской рыбы. В самой Волге давно не купаемся.

– А что ж так?

– Так с июля зеленые водоросли панцирем покрываю воду и берег. Купаются все в бараках-затонах, заросших камышом.

В Атласе, выпущенном Управлением автомобильного транспорта в шикарном твердом переплете за большие миллионы бюджетных рублей, значился асфальт от Верхнего Балыклея на Степное. Рубас проехал немного по разбитой грунтовке и повернул обратно. У поворота сельский житель лет пятидесяти торговал арбузами. Рубас раскрыл Атлас, показал ему желтую линию дороги. Бахчевод поводил пальцем по странице, вглядываясь в текст, выговорил удивленно: «Да не в кой век не клали здесь асфальт. Ехай через Катричев, иначе убьешь машину».

Волжские села на одно лицо. На въезде полуразрушенные остовы ферм, корпусов МТС. Свернул в село Дубовское.

Главу администрации, в просторечье – Степаныча – нашел на центральной площади, когда-то знатного колхоза «Красное Знамя». «Слава богу, у нас уцелел сельский Дом культуры, – говорил он, как о большом достижении. – С той давней поры сохранился памятник погибшим воинам, тополевая аллея по всему периметру».

– А сельхозпроизводство?

– Какое к чертям производство! – ответил Степаныч и глянул, как на придурка, от чего Рубасу стало неуютно. Затем он наклонился, поднял из под ног тополевую рядовку – одну, следом другую. Порадовался. – Производство! В селе на сходе решили водопровод отключить, – пояснил Степаныч. – Энергетики выставили такой счет, что мама не горюй…

– А как же фермеры? Губернатор всюду трезвонит о помощи селу, кредитах…

– Правильно, под эти кредиты у фермеров москвичи скупают все на корню. По бросовой цене. Ты, Николай не слыхал о коммерсанте Назарове? Он с помощью вице-губернатора получает кредиты по сто, двести миллионов на развитие сельхоз предприятий и распоряжается. Так это же бандит, вывернулся из-под расстрельной статьи.

– Да будет тебе наговаривать…

– Это я наговариваю! Ты заедь в Елань, там у меня свояк в райотделе командует, он тебе про Назарова выложит, если захочет… Ток не для газеты. А то и его тут же сомнут. Ты еще про товарный кредит с народом поговори. Соляру весной дают по сорок, а зерно отдай под договор по пять рублей за килограмм. А будет урожай или выгорит все, их не касается.

Рубас выхватил из рук Степаныча коричневую рядовку, втянул носом запах прелых листьев, запах гриба. Улыбнулся, сказал весело:

– Нагнал жути, Степаныч, аж мурашки по коже.

– Ладно, езжай, может, где и найдешь сельский рай.

Если бы не линии электропередачи, то картина из 19 века: в луже посреди улицы купаются утки и гуси. Мычит одинокий теленок. Покосившиеся заборы, брошенные через два на третий подворья. Камышовые крыши в редкость, но встречаются и они. «Страной правят энергетики, банкиры, чиновники. Плевать они хотели на нищету российских подданных создающих прибавочную стоимость», – записал торопливо в блокноте.

Под вечер заехал к Александру Басовину главе крестьянского хозяйства. Басовин пятидесятилетний крепкий по виду и духу мужик вышел навстречу с недовольным лицом, держа в промазученных руках гаечный ключ.

– Привет, Александр! Не прогонишь?

– А это ты… – он смущенно улыбнулся из-за того, что не узнал сразу, – проходи. Летник свободен, располагайся.

Год назад писал о нем для газеты. Басовин рискнул и построил в Балыклее, где давно нет никакого производства, цех по переработке помидоров. Закупил племенной молодняк под кредиты на развитие производства.

– Я под этот кредит заложил всю свою землю, недвижимость… Всё кроме жены.

Октябрь. По-осеннему рано стемнело. За ужином, слегка подначивая Засовина, Рубас спросил, ну и как, заработал свой миллион?

– И два и три заработал бы. Представляешь, закупил семена томатов местной селекции, потому что это настоящий помидор, а не декоративный, голландский. Правда, не такой лежкий, зато вкусный, сахаристый, аж искрится на разломе. Весны не было, была затяжная холодная зима, мучились с рассадой… А в мае, когда высадили наше богатство на сотне гектаров, наступило сразу лето, навалилась необычайная жара. Окучивание, прополка до изнеможения. Потом борьба с болезнями, где «столбор», как приговор суда…

– Это что за столбор?

– Болезнь помидорная. Короче, тяжкий труд на солнцепеке, на ветру, а людям-то надо платить. А для получения кредита требуют справки, поручительства, обязательства. Представь себе, только в начале октября позвонили из Россельхозбанка: «Приезжайте оформлять кредит…»

От коньяка городского Засовин отказался: «Нет, ты лучше моей попробуй, лечебной. На травах настояна».

В зале негромко бубнит телевизор, по программе Время президент выговаривает свите, что надо упростить процедуру подключения к электросетям. Все кивают, как кивали пять, и десять лет назад…

– Видал, опять про чубайсоидов кажут. Я в январе подал в энергосбыт заявление, заключил договор, всё заранее оплатил, а подключения к сетям как не было, так и нет. Сижу на времянке. А у меня одна установка для пастеризации томатного сока тянет полста киловатт в час. Не могу цех подключить.

Приезжали летом на богатых машинах. Начальник главный по сельскому хозяйству Орешкин и с ним целая свита. Ходят по цеху, хлопают по плечу: «Молодец, Басовин! Мы будем тебе помогать». Чем? Электричество по шесть рублей, а солярка по сорок, а кредиты под двадцать процентов.

– Мне в Дубовом рассказали про бандитов Назарова. Мол, ездят по селам…

– Были в прошлом году, они не они, не знаю. Тоже помощь предлагали под семь процентов. Я и потянулся было. А брательник мой, он два года отсидел за драку, нет, говорит – заманиха. Я говорит, этих бандюганов за версту чую.

Балыклей село древнее, в нижней части сохранились дома старинные купеческие, с резным кирпичом по фронтонам, красивые издали, – вблизи обветшалые. Могучие ставни на первом этаже перекошены, кокошники растрескались. В особняках давно никто не жил.

– Затратно, – пояснил Засовин. – Не натопишь зимой. Ремонт серьезный нужен…

У него в большом просторном цехе подключена только крушильная мясорубка с ситами по переработке томатов. Чтобы не потерять все, Басовин сосредоточился на семенах. Ярко-красный томатный сок стекал в катлован. Пять тысяч литров в сутки!..

– Но это же убытки!

Басовин махнул рукой и отвернулся, чтоб не видеть, как томатный сок течет в огромную яму. Вода испарилась, и теперь в котловане томатная паста толщиной под два метра.

– Я собрал летом руководителей крестьянско-фермерских хозяйств. Предложил построить сообща цех по глубокой заморозке овощей. Проект на шесть миллионов. Выгода очевидная. Скинуться надо было по триста тысяч рублей. Деньги такие у людей есть, но разошлись после собрания дагестанцы, чеченцы, русские с привычным: «Мы подумаем…» Не поверили. Хотя меня уважают. Не поверили государству, вдруг повысит оплату до десяти рублей за киловатт, или налог новый введет.

В итоге к октябрю только пятеро из двадцати с прибылью. Остальные едва сводят дебет с кредитом. Но, выходцам с Закавказья, а их здесь половина, – проще. Станет невмоготу, соберутся и уедут. А мне с братьями или соседу моему Сидорчуку, который в этом году на зерне не окупил солярку, куда ехать? В город. Нищету плодить, в сторожа подаваться. А там у вас тоже борьба за власть. Бюджет делят, а дороги в дырах, заводы в разрухе…

Рубасу хотелось ободрить Александра Басовина. Но в голове крутилось лишь знаменитое: «кому вольготно весело живется на Руси?..»

Приятель Вася, узнав о командировке в район, попросил заехать к родственникам в Деминское. Рубас гостил здесь по молодости, слушал стихи и песни горластого приятеля, пил жженку из трехлитровой банки. А вечером пошел «девок пощупать», как говорил Вася, в огромный Дворец Культуры знаменитого на всю область колхоза. В колхозе царствовал Васин дальний родственник Гвоздков, дважды Герой социалистического труда, во что при близком знакомстве трудно было поверить, так он оказался прост и незатейлив в разговоре.

Еще труднее в тот год было поверить в надвигающееся бедствие, похожее на прибрежный тайфун, который сносит крыши домов, ломает деревья… И только фотограф Житнов, приехавший с ним на пару, что-то вдруг угадал и сделал снимок Гвоздкова в скверике на скамейке. Снимок необычный. Тень от березового листика упала на лысую голову председателя, делая его похожим на плешивого Генсека с дьявольской отметиной на челе, что они тогда не понимали. Смеялись. А танки уже грохотали по булыжной мостовой и новый пьяный скоморох выбрасывал свои култяпую лапу над страной.

Деминский поразил Рубаса с первого взгляда. Поразил изможденный фасад Дома культуры. У спортивного зала оконные проемы забиты досками. Рядом, в зарослях древесной дурнины, вишняка, терна – памятник герою-хлеборобу. На улице имени Гвоздкова развалины двухэтажного здания, где когда-то был кабинет знатного хлебороба. А вместо площади, где школьники по утрам проводили торжественные линейки, поднимали в небо флаг, грязный пустырь и остатки могучего постамента.

«Кому и неважно теперь, – подумал Рубас. Важно, что к бывшему колхозу-миллионеру, трудно подъехать. Асфальт разбит, двадцать километров бесконечных колдобин». Постоял возле заросшей камышом речки Паника. Вспомнил, как радостно, с азартом читал стишок о ней приятель Василий: «Через палых листьев плесы, Сквозь прозрачный сирый вечер Я пришел проститься, осень, До грядущей доброй встречи».

В магазине продавщица пояснила грубовато: «Жесть! Работы никакой. А уехал хозяин на заработки в Москву, считай пропал… Через одну живут вдова не вдова, а так не знамо что».

Взял курс на Красноселец строго по Атласу, где обозначен грейдер. Но грейдера нет. Есть паутина грунтовок – выбирай любую. Знаменитый быковский арбуз, выросший обильно, лежит грядами в полях. Лежит огромными буртами перец – почти даром, пять рублей за кило. Но и даром не нужен. Покупатель хавает глянцевый и красивый китайский, голландский. Лежит все неубранное. Потому что арбуза навалом в Воронежской, Саратовской областях, а дальнобойщикам наплевать – сорт Холодок, Крымская роза или американский гибрид. Солярка на вес доллара. Крюк в пятьсот верст им против шерсти. Берут, где ближе.

Вокруг все поля и поля, а людей не видать ни души. Уперся бампером в ограждение мелиоративного канала. Прошелся вправо, влево. Огляделся. Сорвал пару толстостенных красных перцев, похрустел сочной сладковатой мякотью. Поехал по солнцу вдоль канала. За очередной грунтовкой встретился пастух на добром коне.

Пастух скалил в улыбке рот: «Что заблудился?.. Давай за мной». Пустил коня рысью, въехал на взгорок, откуда видна шоссейная дорога. Показал направление кнутовищем и снова неизвестно чему-то порадовался. То ли славной октябрьской погоде, погожему дню, то ли от того, что помог человеку, пусть в такой малости, но помог.

Сдал очерк ответственному секретарю. Очерк похвалили, но абзац про московских бандитов и вице губернатора вырезали. Вырезали красивый пассаж о том, что страной правят энергетики и банкиры, углядев в этом намек на Чубайса и Грефа.

Дали новое задание, сделать интервью с мэром города Мищевым. Да такое, чтобы это не казалось агиткой, чтобы серьезно и вдумчиво.