Читать книгу Дело Белки - Александр Даган - Страница 6

Не прошло и пяти минут, как все сотрудники Общества начали носиться, словно подорванные. Мы собирались в дорогу. Для начала все выпили по стакану живой воды, так сказать, для бодрости. И это оказалось совсем не лишним. Лично я был уже почти сутки на ногах. Конечно, не считая того времени, когда меня роняли то на пол, то на землю, то на асфальт. Однако эти кратковременные приемы горизонтального положения энергии отнюдь не добавили. Я попытался предложить команде выпить еще и по чашечке кофе, стараясь убедить их, что в моем исполнении сам запах этого напитка навевает чувство бодрости. Но сварить его мне не позволили, а пить в качестве заменителя растворимый – для меня примерно то же, что вместо того, чтобы целоваться с живой девушкой, тыкаться губами в ее фотографию три на четыре.

Времени на объяснения, куда и зачем мы так торопимся, у коллег тоже не было. Я понял только, что мы едем в тот район, который на деревянной карте пометила моя стрела. Как оказалось, это произведение искусства, как и почти все вокруг, было волшебным. Вырезали его действительно не люди. Карту преподнесла Обществу более двухсот лет назад артель благодарных дятлов. Они выдалбливали ее чуть ли не полгода и даже сумели под страхом клюва привлечь к работе жуков-короедов и других мирных древоточцев. В Обществе подарку обрадовались. Им восхитились. Полюбовались. После чего отнесли в подвал и забыли. Так он и простоял там в упаковке из сушеного папоротника и бересты до очередного переезда. Именно во время него в одной из подвод, перевозившей имущество Общества, разбилась банка с заспиртованным желчным пузырем, удаленным неизвестным ветеринаром у Змея Горыныча. Уникальный внутренний орган был распорот острым стеклянным осколком. Желчь чудища пролилась, разъела кучу всякого добра и наконец впиталась в деревянный ландшафт. С тех пор он и приобрел свои чудесные свойства. Стоило какой-нибудь нечисти сотворить что-то недоброе на территории Великой Российской империи, как блуждающие по древесным волокнам остатки змеиной желчи скапливались в этой географической точке и проступали наружу черным зловещим пятном. Так бы случилось и в этот раз. Однако моя ненароком выпущенная стрела ускорила процесс и позволила узнать о приближении волшебно-экологической катастрофы еще до того, как она окончательно созрела. Учитывая, что это место также соответствовало поселению, к которому был приписан Кощей после очередного условно-досрочного освобождения, мои коллеги не сомневались, что именно там намечается какая-то глобальная пакость.

Таким образом, Серый с Иваном занялись сбором припасов. Василиса взяла Диму и отправилась в оружейную. А меня прикрепили к Хану, чтобы перед выездом задать корм содержащейся в штаб-квартире животине. К сожалению, посмотреть на диковинное зверье и птиц узбек мне не позволил. Экс-царевна четко и недвусмысленно предупредила, что впускать меня в клетки и вольеры не следует, потому как я обязательно либо кого-то выпущу, либо вместо того, чтобы задать корм, сам стану завтраком, обедом и ужином. Поэтому единственным, что мне доверил Хан, было подтаскивание к указанной двери в коридоре мешков с зерном, брикетов с сеном, целлофановых упаковок с мясом, а также контейнеров с чем-то шевелящимся и противно скребущимся по стенкам.

После того как каждая из групп выполнила свою миссию, мы снова встретились на кухне, где нас ждали собранные рюкзаки. Всех, кроме меня.

– А моя… поклажа? – настороженно спросил я и мысленно ужаснулся, представив тяжелый и негабаритный груз, который даже в рюкзак не поместится.

– Налегке пойдешь! – ответил волк, теряя половину букв, потому что в зубах у него висела огромная корзина для пикника.

– Берем самое необходимое! – пояснил Алихан, стараясь получше пристроить на спине доставшийся ему вещмешок. – Если ты что-то потеряешь – всем кирдык!

Такая предосторожность выглядела вполне уместной. Мне и до прихода в Общество доводилось терять вещи. Да что там! Я терял их почти каждый день, поэтому ключи от дома носил на толстенной цепочке на поясе, права и документы на машину в специальном кошельке на шее, а деньги… Деньги меня не волновали. Их все равно почти никогда не было. И все же недоверие новых сослуживцев показалось мне в высшей степени обидным. Утешало только то, что большую часть пути, как я предполагал, нам предстоит проделать на моей машине. А значит, пока все будут отдыхать, я худо-бедно отработаю свое за рулем. Однако все произошло несколько иначе.

– Выходим! – скомандовал Иван, и отряд потянулся с кухни. Мне казалось, что я уже начал хоть чуть-чуть ориентироваться в лабиринтах нашей штаб-квартиры. Однако вместо того чтобы свернуть налево в сторону прихожей, Дурак почему-то двинулся направо. Я молча пошел следом, и через какое-то время наша группа оказалась около массивной, запертой на несколько щеколд и засовов двери черного хода. Здесь мы остановились.

– Построились! – приказал Иван Иванович. – Мы с Серым идем первыми. Затем Лев с Алиханом, Василиса и Дмитрий замыкающие. Все готовы?

– Ты ничего не забыл? – прервала его экс-царевна.

– Ты о чем?

– Мы собирались к шефу вестника отправить.

– Собирались. Пока Али в птичнике не побывал.

Василиса вопросительно посмотрела на узбека, и он не замедлил дать объяснения:

– У всех пернатых крылья подрезаны. Раньше чем через неделю не полетят.

– Сволочь! – прошипела раздосадованная женщина, по всей видимости, по поводу Кощея. А я лишний раз отметил странное поведение этого сказочного негодяя. То, что хлопот с ним было выше крыши, вопросов не вызывало. Однако при всем при этом он уже неоднократно проявлял какое-то необъяснимое милосердие. Казалось бы, что стоило Кощею придушить Хана, чтобы не мешал искать ключи от наручников? То же и с волком. Зачем тратить время на связывание Серого и тем более на подрезание крыльев птицам? Перебить их – гораздо быстрее. Похоже, Костлявый все-таки был не таким уж конченым злодеем, каким его рисовали народные предания. Недаром же говорится: «Сказка ложь, да в ней намек». А на что уж она там намекает, леший знает. Зато намек Дмитрия был куда яснее. В тот миг, когда Иван взялся за первый засов, Счастливчик показал мне свою растопыренную пятерню и повернул кольцо на среднем пальце. Поблагодарив его кивком, я сделал то же самое и приготовился выйти из штаб-квартиры.

Картина, открывшаяся за дверью, была абсолютно невероятна. Каким-то образом черный ход старой московской коммуналки вел не в подъезд и на улицу, а выходил прямо на берег речки. Причем не Москва-реки, не Яузы и даже не загнанной в пятидесятые годы прошлого века в трубу реки Неглинки. Быстрый поток, около которого мы оказались, явно не имел никакого отношения к столице. Собственно, его и речкой можно было назвать с большой натяжкой. Скорее, перед нами шумел крупный лесной ручей, бодро бежавший по своим делам среди высоких сосен и мощных обветренных валунов. Тем не менее несмотря на скромные размеры, он, по-видимому, был судоходным. По крайней мере, так считали мои коллеги, которые быстро раскидали лежавшую вблизи от берега кучу лапника, извлекли из-под него три потрепанных каноэ и одно за другим спустили на воду. Садиться в них не хотелось. Я подошел к лодке, которая досталась нам с Ханом, и первый раз в жизни пожалел, что так и не стал верующим. Перед тем как лезть в эту посудину, очень тянуло перекреститься, а заодно поцеловать Коран и сходить в синагогу. Наше плавсредство выглядело так, будто его выдолбили из половинки гигантского парникового огурца, пускаться на нем в путешествие казалось таким же идиотизмом, как прыгнуть со скалы, приделав к спине крылья, сплетенные из шишек, папоротника и сосновых веток. Похоже, что узбек разделял мое мнение. Самыми глубокими водоемами, которые он встречал у себя дома, были канализационные арыки в родном кишлаке его бабушки и городской фонтан на одной из площадей Ташкента. Таким образом, воду Алихан уважал и даже любил, но только в том случае, если она текла из крана, а не когда возникал риск погрузиться в нее полностью – навсегда или, по крайней мере, денька на три.

Между тем остальные два каноэ уже приняли своих пассажиров, так что медлить было нельзя. Поэтому я решил помочь сухопутному напарнику и первым забрался в наш водоплавающий гроб, продемонстрировав тем самым, что у нас все-таки есть шанс не сразу пойти ко дну, а сперва помахать веслами. Подействовал ли на товарища мой пример, или Алихану просто стало стыдно в одиночестве торчать на берегу, изображая Ассоль в узбекском халате, но так или иначе – он тоже сел в челн. Правда, едва его задница прикоснулась к сиденью, лодочка стала слегка покачиваться и вибрировать, как будто где-то под нами заработал невидимый мотор. Но на самом деле никакого мотора не было. Просто бедный узбек мелко трясся от страха. Однако я сделал вид, что ничего не заметил. В конце концов, мужество заключается не в том, чтобы ничего не бояться, а в том, чтобы героически преодолевать свои фобии. Так что, на мой взгляд, Хан проявил себя вполне мужественным человеком. Я поднял весло, развернул каноэ носом по течению и направил его в середину потока.

Лодочка оказалась весьма шустрой и маневренной. Приноровившись грести, я вскоре перестал думать о том, насколько она устойчива, и просто получал удовольствие от стремительного сплава по быстрой извилистой речке. Со временем Хан тоже отошел от стресса и даже попытался грести, втыкая весло в воду, как штыковую лопату в песок, и осыпая корму щедрыми брызгами. На корме, естественно, сидел я, так что через мгновение мои джинсы и спортивная майка с цифрой тринадцать промокли насквозь. Но говорить что-либо маленькому узбеку было бесполезно. Проявив на берегу, как ему казалось, постыдную водобоязнь, теперь он изо всех сил пытался компенсировать ее, придав нашей лодочке первую космическую скорость. Вскоре мы обошли каноэ Дмитрия и Василисы и начали преследовать Ивана. Меня тоже захватил азарт гонки. В конце концов, я хотел отличиться на новой службе! Не говоря уже о том, что мне и без того было очень приятно лететь по шумной прозрачной воде, наслаждаясь с детства любимым, почти что карельским пейзажем.

Через какое-то время мы настигли головную лодку отряда. И вдруг Иван почему-то решил уступить нам дорогу. Он резко погрузил весло в воду и стал табанить, уходя к левому берегу. Конечно, мне следовало немедленно повторить его маневр, но очень уж было жалко набранной с таким трудом скорости. Поэтому вместо того, чтобы задуматься, почему это старший группы ни с того ни с сего сошел с дистанции, мы с моим напарником спокойно промчались мимо. И, как выяснилось, очень даже зря. Стоило нам пролететь вперед еще метров сто, как впереди мы услышали шум самого настоящего речного порога.

– Хан, к берегу! – успел крикнуть я, но узбек снова впал в ступор. А лодочка, подхваченная словно с цепи сорвавшимся потоком, пулей неслась на камни. Когда-то, лет десять тому назад, мне доводилось проходить пороги. Вот только делал я это на туристической байдарке с наглухо задраенным кокпитом. Теперь же нутро нашего каноэ было гостеприимно открыто речной воде, которая уже начала захлестывать внутрь. Ну и наконец главное – перед прохождением порога его принято просматривать. Мы же, наоборот, ринулись туда на полной скорости, как бык на тореадора. Вот только соотношение сил у нас было прямо противоположное. Поэтому не прошло и минуты, как наша лодочка врезалась в камни, и нас с Ханом вышвырнуло из нее, словно пару горошин из консервной банки. Мой напарник немедленно ушел под воду, вынырнул и снова ушел. Я бросился следом. Теперь ревущий поток уже не казался безобидным лесным ручьем. Он швырял меня из стороны в сторону, молотил о камни и вообще делал со мной все, что хотел. В иной ситуации я, пожалуй, уже начал бы прощаться с жизнью. Но сейчас меня почему-то больше волновала судьба узбекского водолаза, голова которого то и дело мелькала на поверхности и вновь уходила вниз, будто Хан был не человеком, а поплавком некой исполинской удочки, на которую подцепили соответствующую по размерам гигантскую рыбину. Я не знал, сколько продержится в воде мой напарник, но, несмотря на все усилия, приблизиться к нему никак не удавалось. При этом постепенно я и сам начал уставать. Все тяжелее было выныривать на поверхность, чтобы глотнуть хоть немного воздуха. Однако вместо того, чтобы повернуть к берегу, я продолжал гнаться за узбеком.

Беда была в том, что теперь я окончательно потерял его из виду. Это могло означать только одно: Хан выбился из сил и позволил потоку утащить себя под камни. Тогда я стал вертеться из стороны в сторону, надеясь разглядеть где-нибудь маленькую бритую голову, но вместо этого сам пропустил серьезную угрозу для жизни. Огромный валун возник на моем пути словно ниоткуда. Хотя на самом деле он, конечно, лежал здесь веками, а я сам, увлекаемый потоком, вылетел на него как снаряд из пушки. К сожалению, по сравнению с камнем я оказался очень хрупким снарядом, поэтому когда река с размаху влепила меня в гранитный лоб валуна, ему ничего не сделалось. Зато из моей груди разом вышибло весь воздух, после чего я медленно ушел под воду. И тут моя рука наткнулась на что-то странное – не то на густые морские водоросли, которым здесь неоткуда было взяться, не то на еще более невероятное в таком месте ватное одеяло. И вдруг до меня дошло, что у меня в кулаке зажат узбекский халат Хана. Это открытие разом вернуло меня к жизни. Я стал барахтаться изо всех сил, скреб ногами, руками, локтями. Цеплялся за все, что попадалось мне на пути, и в конце концов смог подобраться к берегу. Мало того, я выполз не один. Каким-то образом мне удалось вытащить вместе с собой потерявшего сознание узбека. Увы, на этом мой организм истощил все внутренние резервы, и, вместо того чтобы оказать напарнику первую помощь, я самым примитивным образом вырубился.

Мой приход в сознание сопровождался странным ощущением, что кто-то перекладывает меня с места на место.

– Легче, легче кантуй! – распоряжалась какая-то строгая и, судя по голосу, незнакомая старуха.

– А я что делаю? – обиженно пробасил ее неизвестный помощник.

– А ты его как колоду вертишь! Все, положи на сундук и убирайся!

– А магарыч?!

– Чего?! – возмутилась старуха и тихонечко забубнила себе под нос: – Напросился леший-хрыч на старухин магарыч. От того магарыча отвалилось у хрыча!

– Все, все! Ухожу, только не колдуй, – взмолился неизвестный и тяжело затопал по скрипучему полу. Старуха ехидно захихикала.

Я чуть-чуть приоткрыл глаза и успел заметить промелькнувший мимо меня мохнатый, но почему-то зеленый, словно поросший густым свежим мхом, бок. После чего услышал, как скрипнула, открываясь, дверь, и вскоре шаги затихли.

– Никак очнулся, милок! – вдруг воскликнула бабка, и передо мной немедленно возникло невероятно уродливое лицо с выпяченной губой, растущим снизу вверх, кривым, как турецкий кинжал, зубом и изгибающимся ему навстречу крючковатым носом. От неожиданности я чуть не грохнулся с лежанки и во все глаза уставился на свою уродливую спасительницу. Она, как ни странно, ничуть не оскорбилась такому невежливому поведению. Наоборот, весело и задорно рассмеялась, да так, что на всех полочках, приступочках и подоконниках избушки стали мелодично и красиво позвякивать многочисленные разноцветные склянки. А еще, пока старуха смеялась, она вдруг незаметно сменила облик, превратившись из древней страхолюдины во вполне симпатичную, хотя и изрядно пообтертую жизнью бабку. Конечно, в рекламу молочных продуктов «Хорошо иметь домик в деревне!» ее бы не взяли, но если бы слоган компании звучал: «Круто иметь землянку на Колыме!» – эта пожилая леди подошла бы к нему как найденная.

– Ты уж извини, парень, что я тебя зубом стращала! – обратилась ко мне бабка. – Страсть как люблю попугать новеньких!

– Кого попугать? – на всякий случай переспросил я.

– Ну-ну, не придуривайся! – миролюбиво усмехнулась старуха. – От тебя ж защитниками за версту разит. Даром что ты у них недели не прослужил.

– Да уж! Недели нет. Пока всего сутки, – согласился я.

– А трое не хочешь? – ехидно спросила бабка, и глаза ее озорно заблестели.

– Я что, столько был без сознания?!

– Догадливый! – одобрила старуха. – А как меня зовут, сможешь сказать?

Бабка явно потешалась. Мне тоже почему-то было в этой избушке легко и весело. Даже несмотря на то что я понятия не имел, в какую глушь меня занесло, куда подевались мои новые товарищи, и все это при том, что я почти наверняка знал, что за мифический персонаж передо мной находится.

– Надо полагать, вы Баба-яга, – осторожно высказал я предположение.

– Молодца! Ай молодца! Точно! Она самая и есть! Баба Пятая, Яга Смоленская, Костяная нога Калужская! – бодро перечислила старуха свои то ли титулы, то ли регалии и протянула мне деревянную плошку с какой-то бурдой. – На вот тебе за сообразительность! Как раз вливать в тебя собиралась. Да ты сам проснулся.

Содержимое посудины напоминало взбитое блендером авокадо, только малость пожиже, и пахло от него не то ядовитыми грибами, не то затхлым лесным болотом. Я невольно напрягся.

– Узнаю людскую породу! – заулыбалась бабка. – Уж сколько дней ты у меня хлебал это пойло, как миленький. Считай, с того света на нем выбрался, а как своими глазами увидел, так и запарился.

Я виновато взглянул на старуху и уже почти собрался с духом, решившись одним махом опрокинуть в себя содержимое плошки, но тут она неожиданно смилостивилась.

– Ладно, не мучайся! Раз оклемался, уже и без зелья моего поправишься. Опять же и товарищу твоему больше достанется.

Баба-яга отняла у меня плошку и пошла к печке. Только сейчас я заметил, что на полатях тоже кто-то лежит, и с радостью узнал своего напарника.

– Хан, – заорал я и соскочил с сундука, служившего мне кроватью. Как оказалось, проделано это было слишком поспешно. Голова моя закружилась, ноги подкосились, и я едва не рухнул на пол.

– Слышь! – с наигранной строгостью сказала бабка. – Ты тут мою работу не порть. Я тебя не для того на ноги ставлю, чтоб ты себе сразу же башку разбил. Ходи чинно, медленно. И не кричи. Здешний лес ору не любит. А я тем более.

Я уже и сам понял, что прыгать мне как минимум первое время не стоит. Однако посмотреть, как там Хан, все же хотелось. Поэтому, подождав, когда карусель, запущенная в моей голове, остановится, и убедившись, что нового ее вращения пока не предвидится, я осторожно пересек комнату и присоединился к старухе, которая потчевала своим подозрительным лекарством моего еще не оправившегося товарища. Судя по всему, Хан пострадал от купания куда больше меня. На его руку была наложена самая настоящая шина из бересты и свежих березовых веток. А нога и вовсе оказалась обмазана толстым слоем высохшей и затвердевшей глины. И это не считая десятка ссадин и порезов, покрывавших смуглую обветренную кожу. К счастью, большая часть ран уже зарубцевалась. Причем, если учесть слова Яги о том, что с момента речной катастрофы прошло не более трех дней, без колдовства тут явно не обошлось. Так что теперь у меня исчезли последние основания сомневаться в том, что мерзкое на вид пойло, которое старуха деревянной ложкой впихивала в несчастного узбека, является чем-то опасным для его жизни. То же, кстати, подтверждал и весь мой жизненный опыт: чем продукт полезнее для человеческого здоровья, тем более неприятным на вид и вкус он оказывается. Увы, подсознание Хана соглашаться с этим не желало. Возможно, если бы мой напарник что-то соображал, он спокойно принял бы положенное ему горькое лекарство, но сейчас он ворочался, плевался и то и дело выкрикивал: «Арина Родионовна, вы нарушили условия досрочного освобождения! Немедленно вернитесь на определенное вам место жительства и доложитесь своему надзирателю!»

– Кто такая Арина Родионовна? – поинтересовался я у бабки, после того как она закончила впихивать в узбека свое зелье и даже протерла ему губы влажным полотенцем. В первый раз за все время мой вопрос не вызвал у нее ни улыбки, ни прочих признаков расположения. Она как-то сразу погрустнела и, кажется, даже еще больше состарилась.

– Я это! – покаянным голосом призналась старуха и стала ходить по избушке, подбирая в разных углах и бросая на застеленный скатертью стол всякие вещи: гребень, зеркальце, шерстяные носки, шкатулку с нитками и иголками.

– Что вы делаете? – удивился я.

– А что, сам не видишь? – печально отозвалась бабка. – Узелок собираю. Не бойся, надолго не задержу. Сейчас еще пару вещичек найду – и в путь.

– Спасибо, конечно, – поспешил поблагодарить я старуху. – Только зачем мне все это? Да и куда идти – я пока не очень представляю…

– Издеваешься?! – резко повернулась ко мне бабка, и в глазах ее вспыхнуло что-то недоброе, отчего я как-то сразу вспомнил, что в прочитанных мной когда-то сказках она не только Ивану помогала, но еще и в ступе летала, и даже каких-то детишек в печи едва не зажарила.

– Да нет! Что вы?! – искренне опроверг я старухино предположение и попытался прикинуть на глаз расстояние до двери, чтобы в случае чего метнуться наружу.

– Чего-то я не пойму, – начала старая, – ты что же, не собираешься меня властям сдавать?

– А надо?

– Что значит «надо»?! Я же тебя обманула! Не Пятая я Яга, а Третья, а попросту говоря, Арина Родионовна.

Только тут до меня дошло, на что именно так напирает моя древняя спасительница.

– Слушайте, – попытался я сберечь хоть какие-то привычные представления о реальности. – Только не надо убеждать меня, что вы та самая няня Александра Сергеевича Пушкина.

– Ладно, не буду, – пожав плечами, согласилась бабка, чем, признаться, отчасти меня успокоила. – Только один вопрос…

– Какой? – снова насторожился я.

– А чем тебе, собственно, не угодил мой воспитанник? – сурово спросила старуха, и я снова потерял сознание.