Читать книгу Три мушкетера - Александр Дюма - Страница 12

Мышеловка – изобретение не нашего времени; как только общество, сформировавшись, изобрело полицию, полиция изобрела мышеловку.

А так как, может быть, читатели наши не знакомы ещё с языком Иерусалимской улицы[18] и за то время, что мы пишем, – а пишем мы лет пятнадцать, – впервые употребляем это слово в этом значении, то объясним, что такое мышеловка.

Когда в каком-либо доме арестуют человека, подозреваемого в преступлении, то это держат в тайне. В доме же оставляют четыре или пять человек в засаде, обычно в первой комнате. В дом впускают всех, кто постучится, захлопывают за пришедшими дверь и арестовывают их. Таким образом за два-три дня удаётся схватить всех постоянных посетителей этого дома.

Вот это и есть мышеловка.

Из квартиры Бонасье сделали такую мышеловку, и всякий, кто попадал в неё, оказывался в руках людей кардинала. Во второй этаж, где обитал д’Артаньян, вела отдельная лестница, поэтому приходивших к нему не задерживали.

Впрочем, к нему обычно заходили только трое мушкетёров. Они после случившихся событий отправились на розыски, но ничего не нашли. Атос даже расспрашивал де Тревиля, что, ввиду обычной сдержанности мушкетёра, весьма удивило его капитана. Но де Тревиль ничего не знал, кроме того, что в последний раз, когда он видел кардинала, короля и королеву, кардинал имел весьма озабоченный вид, король был встревожен, а покрасневшие глаза королевы дали понять, что она либо не спала, либо плакала. Но это обстоятельство не удивило де Тревиля, потому что за время своего замужества королева не спала и плакала весьма часто.

Де Тревиль ещё раз попросил Атоса быть усердным в службе королю и в особенности королеве, прося передать это и его товарищам.

Д’Артаньян же не выходил из дому ни на шаг. Свою комнату он превратил в наблюдательный пункт. Из окон он видел всех, кто приходил и попадался в ловушку. Кроме того, сняв несколько плиток паркета и будучи отделён от нижней комнаты, где снимались допросы, лишь потолком, он хорошо слышал всё, что происходило между сыщиками и подозреваемыми.

Задержанных сначала тщательно обыскивали, а самый допрос чаще всего заключался в следующем:

– Не передавала ли вам мадам Бонасье что-либо для своего мужа или для кого-нибудь другого?

– Не передавал ли вам господин Бонасье что-либо для своей жены или для другого лица?

– Не поручали ли они вам что-либо на словах?

«Если бы им было что-нибудь известно, они не стали бы задавать эти вопросы, – размышлял д’Артаньян. – Но что же они хотят узнать? Нет ли герцога Бекингема в Париже и не имел ли он или не должен ли был иметь свидания с королевою?»

Д’Артаньян остановился на этой мысли, которая, судя по всему слышанному им, была довольно вероятна.

Между тем мышеловка действовала непрерывно, но и внимание д’Артаньяна было неусыпным.

Впрочем, на другой день после ареста бедняги Бонасье, едва Атос ушёл от д’Артаньяна, чтоб отправиться к де Тревилю, только пробило девять часов и Планше, не застлавший ещё постели своему господину, начал заниматься этим, послышался стук в дверь, ведущую на улицу. Дверь тотчас отворилась и опять захлопнулась: кто-то снова попал в мышеловку. Д’Артаньян бросился к месту, где снят был паркет, лёг на пол и стал прислушиваться.

Вскоре он услышал крик, а потом стоны, которые старались заглушить. На допрос это было мало похоже.

– Чёрт возьми, – проговорил д’Артаньян, – кажется, это женщина! Её обыскивают, она сопротивляется, её вынуждают силой. Негодяи!

И д’Артаньян, несмотря на свою осторожность, с трудом удерживался от того, чтобы не принять участия в сцене, происходившей внизу.

– Да я вам говорю, господа, что я хозяйка дома, я вам говорю, что я госпожа Бонасье, я вам говорю, что я служу у королевы! – кричала несчастная женщина.

– Госпожа Бонасье! – прошептал д’Артаньян. – Неужели мне повезло найти то, что ищут все?

– Вас-то мы и ожидали, – был ответ.

Голоса становились всё глуше и глуше, послышался шум какой-то возни. Жертва противилась, насколько может женщина противиться четырём мужчинам.

– Сжальтесь, господа, сжаль… – был слышен слабый голос, который становился всё тише и тише.

– Они завязывают ей рот! Они уводят eё! – воскликнул д’Артаньян, подскочив, как на пружине. – Шпагу! Ах, вот она, при мне! Планше!

– Что прикажете?

– Беги за Атосом, Портосом и Арамисом. Кто-нибудь из них, наверно, дома, а может быть, и все трое. Пусть возьмут оружие, пусть идут, пусть бегут, пусть мчатся сюда. Ах, я вспомнил! Атос сейчас у господина де Тревиля.

– А вы-то куда идёте, сударь? Куда вы идёте?

– Я выскочу из окна, – вскричал д’Артаньян, – чтобы успеть скорее. А ты быстро положи на место плитки паркета, подмети пол, выйди в дверь и беги, куда я велел.

– Ой, сударь, сударь, вы убьётесь! – вскричал Планше.

– Молчи, дурак, – сказал д’Артаньян.

И, схватившись рукою за выступ окна, он спрыгнул со второго этажа, который, по счастью, был невысок, безо всяких неприятных последствий.

Потом тотчас постучался в дверь, прошептав:

– Сейчас я сам попадусь в мышеловку, и горе кошкам, которые схватятся с такою мышью!

Лишь только ударил молоток под рукой молодого человека, как шум в доме прекратился, послышались шаги. Дверь отворилась, и д’Артаньян с обнажённой шпагой бросился в квартиру Бонасье, а дверь, снабжённая, по-видимому, пружиной, захлопнулась за ним.

Тогда прочие жильцы этого злополучного дома и ближайшие соседи услышали громкие крики, топанье, бряцанье шпаг и грохот мебели. Потом, минуту спустя, удивлённые этим шумом бросились к окнам, чтобы узнать, в чём дело, и увидели, как дверь снова распахнулась и четыре человека, одетые в чёрное, не вышли, а вылетели оттуда, как вспугнутые вороны, оставив на полу и на углах столов перья из их крыльев, иначе говоря, клочья одежды и обрывки плащей.

Д’Артаньян победил, надо признаться, без большого труда, потому что только один из сыщиков был вооружён, да и тот защищался скорее для вида.

Правда, трое других пытались пришибить молодого человека стульями, табуретками и посудой. Но пара царапин шпагой д’Артаньяна устрашила их. Десяти минут достаточно было для их поражения, и поле битвы осталось за д’Артаньяном.

Соседи, отворившие свои окна с хладнокровием, отличавшим обитателей Парижа в эти времена бунтов и беспрерывных драк, захлопнули их, как только увидели бегство четырёх людей в чёрном. Интуиция подсказывала им, что пока что всё кончено.

К тому же было уже довольно поздно, а в то время, как, впрочем, и теперь, в окрестностях Люксембургского дворца спать ложились рано.

Д’Артаньян, оставшись наедине с госпожой Бонасье, приблизился к ней. Бедная женщина лежала в кресле почти без чувств. Д’Артаньян окинул её быстрым взглядом.

Это была прелестная женщина лет двадцати пяти – двадцати шести, темноволосая, с голубыми глазами, слегка вздёрнутым носом, чудными зубами и опалово-розовым цветом лица. Но этим и ограничивались признаки, по которым её можно было бы принять за знатную даму. Руки её были белые, но не тонкие, ноги также не указывали на аристократическое происхождение. К счастью, д’Артаньяна ещё не заботили подобные мелочи.

Когда д’Артаньян рассматривал госпожу Бонасье и дошёл в своих исследованиях, как было сказано, до её ног, он увидел на полу тонкий батистовый платок, поднял его и увидел на нём тот же герб и монограмму, что были и на платке, подобранном у ног Арамиса и чуть было не послужившем причиной их дуэли.

С той поры д’Артаньян не доверял платкам с гербами, поэтому, не говоря ни слова, он положил поднятый им платок в карман госпожи Бонасье.

В эту минуту молодая женщина стала приходить в чувство. Она открыла глаза, с испугом осмотрелась кругом и увидела, что комната пуста и что она осталась одна со своим спасителем. Она тотчас же с улыбкою протянула ему руки. Улыбка у госпожи Бонасье была очаровательна.

– Ах, сударь, – сказала она, – вы меня спасли! Позвольте мне поблагодарить вас.

– Сударыня, – ответил д’Артаньян, – я сделал только то, что каждый благородный человек сделал бы на моём месте, вам не за что меня благодарить.

– Напротив, сударь, напротив, и я надеюсь доказать вам, что вы оказали услугу благодарной женщине. Но что хотели от меня эти люди, которых я сначала приняла за воров, и почему нет здесь господина Бонасье?

– Сударыня, эти люди гораздо опаснее воров. Это агенты кардинала. А мужа вашего здесь нет, потому что вчера его забрали и препроводили в Бастилию.

– Мой муж в Бастилии! – вскричала мадам Бонасье. – О боже мой! Что он сделал, бедняга? Он – сама невинность!

И по испуганному лицу молодой женщины скользнуло подобие улыбки.

– Что он сделал, сударыня? – сказал д’Артаньян. – Я полагаю, что единственное преступление его состоит в том, что он имеет счастье и вместе с тем несчастье быть вашим мужем.

– Так вы, следовательно, знаете…

– Я знаю, что вы были похищены, сударыня.

– Но кем? Вы это знаете? О, если вы знаете, скажите мне!

– Человеком лет сорока – сорока пяти, с чёрными волосами, смуглым, со шрамом на левом виске.

– Верно, верно! Но его имя?

– Ах, его имя? Этого я не знаю.

– А муж мой знал, что меня увезли?

– Его известил об этом письмом сам похититель.

– А догадывается он о причине? – смущённо спросила госпожа Бонасье.

– Ваш муж считал, как мне кажется, что причина политическая.

– Сначала я в этом сомневалась, а теперь разделяю его мнение. Так, значит, добрый Бонасье не подозревал моей вины ни минуты?

– Напротив, сударыня, он очень гордится вашей добродетелью и в особенности вашей любовью.

Вторая улыбка, почти незаметная, вновь скользнула по розовым губкам хорошенькой женщины.

– Но, – продолжал д’Артаньян, – каким образом вы убежали?

– Я воспользовалась минутой, когда меня оставили одну, и так как ещё с утра я знала, что похищение возможно, то с помощью простынь спустилась из окна и, полагая, что муж мой дома, прибежала сюда.

– Чтобы искать его защиты?

– О нет! Я знала, что он, бедняжка, не в состоянии защитить меня. Но так как он мог быть полезен мне в другом деле, то я хотела предупредить его.

– О чём?

– О, это не мой секрет. Я не могу сказать вам его.

– Впрочем, – сказал д’Артаньян, – извините меня, сударыня, если я, хотя и гвардеец, посоветую вам быть осторожной, мы не в таком месте, где бы можно поверять друг другу тайны. Люди, от которых я вас избавил, возвратятся с подкреплением, и если они найдут нас здесь, то мы оба погибли. Я хорошо сделал, что предупредил троих моих друзей, но кто знает, застал ли мой слуга их дома.

– Да-да, вы правы! – испуганно вскричала госпожа Бонасье. – Уйдём отсюда, бежим!

С этими словами она взяла д’Артаньяна под руку и быстро увлекла его.

– Но куда бежать? – сказал д’Артаньян. – Где нам скрыться?

– Покинем сначала этот дом, а там посмотрим…

И они, даже не закрыв за собой двери, бросились по улице Могильщиков, свернули на улицу Фоссе мсье ле Пренс и остановились только на площади Сен-Сюльпис.

– А теперь что будем делать? – спросил д’Артаньян. – Куда мне проводить вас?

– Не знаю, что вам и ответить, по правде говоря, – сказала госпожа Бонасье, – я хотела дать знать о происшедшем господину Ла Порту через моего мужа, чтобы он мог известить меня о том, что происходило в Лувре за эти последние три дня и могу ли я вернуться туда без опасений.

– Что же, господина де Ла Порта могу известить и я, – сказал д’Артаньян.

– Да, но господина Бонасье в Лувре знают и его беспрепятственно пропустят, а для вас двери будут закрыты.

– Полно, – сказал д’Артаньян, – наверное, у какого-нибудь из луврских входов есть привратник, вам преданный, который, если я назову пароль…

Госпожа Бонасье пристально посмотрела на молодого человека.

– А если я вам скажу этот пароль, забудете ли вы его тотчас же после того, как воспользуетесь им?

– Даю вам честное слово дворянина! – сказал д’Артаньян голосом, в искренности которого нельзя было усомниться.

– Я вам верю, вы кажетесь мне честным юношей. Впрочем, от вашей преданности, быть может, зависит и ваше будущее.

– Я бескорыстно и добросовестно сделаю всё возможное, чтобы услужить королю и быть приятным королеве, – сказал д’Артаньян. – Располагайте мной как своим другом.

– Но куда же мне деться на это время?

– Нет ли у вас кого-нибудь, к кому господин де Ла Порт мог бы зайти за вами?

– Нет, я не хочу никому доверяться.

– Подождите, – сказал д’Артаньян, – мы почти у дверей Атоса. Да, разумеется, это рядом.

– Кто это – Атос?

– Один из моих друзей.

– А если он дома, что вы ему скажете?

– Его нет дома, и, отведя вас к нему в квартиру, я унесу с собой ключ.

– Но если он возвратится?

– Он не возвратится. Впрочем, ему скажут, что это я привёл сюда даму и что эта женщина у него в доме.

– Но это может набросить тень на мою репутацию.

– Не беспокойтесь! Вас здесь не знают. К тому же мы в таком положении, что можем пренебречь кое-какими приличиями.

– Пойдёмте же к вашему другу, где он живёт?

– На улице Феру, в двух шагах отсюда.

– Тогда пошли!

И они отправились дальше. Как предвидел д’Артаньян, Атоса не было дома. Ключом, который ему доверяли, как другу дома, он открыл дверь, поднялся по лестнице и ввёл госпожу Бонасье в маленькую квартиру, нами уже описанную.

– Вы здесь дома, – сказал он. – Ждите, заприте дверь изнутри и открывайте только в том случае, если постучат три раза, вот так, – и д’Артаньян стукнул три раза, два удара один за другим, довольно громкие, а потом, немного погодя, третий удар, послабее.

– Хорошо, – сказала госпожа Бонасье, – а теперь я дам вам поручение.

– Я слушаю.

– Ступайте к калитке Лувра со стороны улицы Эшель и спросите Жермена.

– Хорошо, а затем?

– Он спросит вас, что вам угодно, а вы в ответ скажете два слова: «Тур и Брюссель». И тогда он исполнит все ваши приказания.

– А что мне приказать ему?

– Сходить за господином де Ла Портом, камердинером королевы.

– А когда он сходит и господин де Ла Порт придёт?

– Вы направите его ко мне.

– Хорошо, но где и как я вас опять увижу?

– А разве вы хотите меня увидеть снова?

– Конечно!

– Так предоставьте это мне и ни о чём не беспокойтесь.

– Я полагаюсь на ваше слово.

– Можете быть уверены, что не напрасно.

Д’Артаньян поклонился госпоже Бонасье, бросив на неё самый влюблённый взгляд, какой только мог послать прелестной маленькой особе, и, пока сходил с лестницы, слышал, как за ним затворили двери, повернув ключ два раза. Через несколько минут он был уже у Лувра. Было десять часов, когда он остановился у калитки Эшель. Всё рассказанное нами случилось не более чем в полчаса.

Всё произошло, как сказала госпожа Бонасье. Услышав пароль, Жермен поклонился. Десять минут спустя явился Ла Порт.

В двух словах д’Артаньян объяснил ему дело и сказал, где находится госпожа Бонасье. Ла Порт дважды переспросил адрес и отправился туда немедленно. Но, не сделав и десяти шагов, он вернулся.

– Молодой человек, – сказал он д’Артаньяну, – я вам дам совет.

– Какой?

– У вас могут быть неприятности из-за того, что случилось.

– Вы полагаете?

– Да. Нет ли у вас какого-нибудь знакомого, у которого часы отстают?

– А что?

– Ступайте сейчас же к нему, чтобы он мог засвидетельствовать, что вы были у него в половине десятого. В юриспруденции это называется «алиби».

Д’Артаньян нашёл совет благоразумным; он опрометью бросился к де Тревилю и, не входя в приёмную, где было полно людей, попросил провести в кабинет. Так как д’Артаньян часто бывал в доме, то его просьбу охотно исполнили и пошли сказать господину де Тревилю, что его юный земляк желает немедленно сообщить ему важную весть и просит аудиенции. Пять минут спустя де Тревиль был в своём кабинете и спрашивал у д’Артаньяна, чем он может быть ему полезным и почему он явился так поздно.

– Простите, господин капитан, – сказал д’Артаньян, воспользовавшийся минутой, когда он оставался один, чтобы перевести стенные часы на три четверти часа назад, – но я полагал, что так как сейчас всего только двадцать пять минут десятого, то ещё можно явиться к вам.

– Двадцать пять минут десятого! – вскричал де Тревиль, взглянув на часы. – Это невозможно!

– Посмотрите сами! Изволите видеть?

– Правда, – сказал господин де Тревиль, – я думал, что позже. Но в чём же ваше дело?

Тогда д’Артаньян рассказал де Тревилю длинную историю о королеве. Он изложил ему свои опасения насчёт её величества, рассказал то, что слышал о замыслах кардинала против герцога Бекингема, и всё это с таким спокойствием и с такой уверенностью, что де Тревиль принял всё за чистую монету, тем более что он, как мы упоминали ранее, сам заметил нечто новое в отношениях между кардиналом, королём и королевою.

Когда пробило десять, д’Артаньян попрощался с де Тревилем, который благодарил его за сведения и советовал и впредь быть усердным в службе королю и королеве, а затем вернулся в приёмную. Но, сойдя с лестницы, д’Артаньян вспомнил, что забыл свою трость. Он быстро поднялся обратно, вошёл в кабинет, одним движением пальца перевёл стрелки на точное время, чтобы на другой день не могли заметить, что их трогали, и, обеспечив себе свидетеля для подтверждения своего алиби, спустился по лестнице и очутился на улице.