Читать книгу Робин Гуд - Александр Дюма - Страница 8

Пока Роланд Ритсон прощался с жизнью в каморке слуги лесника, трое мужчин, отправившихся в Ноттингем, шагали по извилистым тропам бескрайнего Шервудского леса. Монах-великан поначалу веселил спутников забавными историями, но вскоре сэр Аллан Клер пустился в рассуждения о красоте окружающей их природы, а когда и он иссяк, Робин Гуд своим сильным чистым голосом затянул старую как мир балладу.

– Сэр Аллан, – юноша неожиданно умолк и остановился, – близится полдень. Если вы не против короткого привала, здесь поблизости в лощине течет ручей. Там мы могли бы перекусить. В моей котомке полно припасов, которые приготовила для нас Мэгги.

– Мой желудок утверждает, что это отличная идея, – живо отозвался монах. – Немедленно веди нас к ручью, сын мой!

Помедлив, рыцарь все же согласился передохнуть; и вскоре путники устроились на шелковистой траве в тени раскидистого бука. Монах, хватив добрый глоток старого французского вина из фляги рыцаря, с жадностью набросился на припасы, а насытившись, тут же предложил спутникам называть его запросто – братом Туком.

– Так меня величают в монастыре из-за пристрастия к потасовкам на дубинках. Вырос я в честной крестьянской семье, и по сей день вольная трудовая жизнь мне по нраву. Наш настоятель о том знает и, по доброте своей, за руку меня не держит. Он у нас не только золотишко любит… А вы, благородный рыцарь, если не секрет, кто такой будете? – обратился монах к сэру Аллану.

– Охотно отвечу, если вы дадите мне хоть словечко вставить.

Робин все еще держал флягу в руках, и монах-великан потянулся к ней.

– Хоп! – воскликнул юноша, отдергивая сосуд. – Очередь твоя прошла, братец Тук, хлебни-ка лучше холодной водицы из ручья и дай человеку сказать.

– По происхождению я сакс, – начал рыцарь. – Отец мой был близким другом архиепископа Кентерберийского и королевского министра Томаса Беккета, и дружба эта принесла ему одни несчастья, потому что после того, как монсеньор Беккет поссорился с королем, отец мой был изгнан из Англии. Мы с сестрой Мэрион…

Робин так увлекся рассказом, что не заметил, как фляга перешла к веселому брату Туку, а затем вновь к сэру Аллану. Рыцарь же, которого крепкое вино сделало весьма непоследовательным, к разочарованию юноши, пустился в пространное описание достоинств своей прекрасной невесты Кристабель и отвратительного нрава ее отца, барона Фиц-Олвина.

– Пока моя семья была осыпана милостями двора, – наконец вздохнул он, – барон Ноттингемский, хоть родом он из норманнской знати, благосклонно относился к нашей любви и величал меня сыном. Но вскоре он заявил, что его дочь никогда не станет женой сакса… Однако, друзья мои, не в моих правилах отступать, и сегодня же вечером я добьюсь своего, чего бы мне это ни стоило. У меня есть то, что способно превратить чванливого барона в нищего… тайна… и мое молчание станет выкупом за мою Кристабель… Итак – в путь!.. Эй, брат Тук, довольно храпеть!

Менее чем через час троица вступила в город, над которым гордо высился Ноттингемский замок, подножие которого омывали воды быстрого Трента.

– Слуги меня знают, и они на нашей с Кристабель стороне, – проговорил Аллан. – Но как же вы, друзья мои, проникнете за ворота? Не шататься же вам по ту сторону замковой стены!

– Вашей милости не о чем беспокоиться, – ухмыльнулся монах, – в замке живет одна… э-э… славная девушка, духовником которой я являюсь. Всякий раз по завершении исповеди меня ждет там добрый ужин… Ну вот мы и на месте… – Еще за сотню ярдов[10] от замковых ворот великан громовым голосом взревел: – Герберт Линдсей, главный страж врат замка Ноттингем! Да пребудет с тобой благословение нашего покровителя святого Бенедикта! Да ниспошлет он всяческие блага тебе и твоим домочадцам! Позволь нам войти! Я прибыл с двумя добрыми людьми: один желает переговорить с твоим хозяином о весьма важных делах, а второму не помешает подкрепиться и отдохнуть. А я, если мне будет позволено, дам твоей дочери Мод те духовные наставления, в которых она, несомненно, нуждается… Узнал ли ты меня?

– Это вы, брат Тук? Как же не узнать истинное сокровище Линтонского аббатства? – донеслось из-за решетки ворот сердечное приветствие. – Добро пожаловать в Ноттингем!

Подъемный мост тут же опустился, открывая путь в замок.

– Сэр барон нынче не в духе и уже удалился в свои покои, – шепнул привратник рыцарю. – Я бы советовал вашей милости отложить свидание до утра…

– Никак в гневе? – ухмыльнулся монах.

– Барона донимает подагра, – сокрушенно покачал головой Линдсей. – Беснуется и скрежещет зубами… С тех пор как в Святой Земле[11] он был ранен сарацинской саблей, совсем потерял терпение, о разуме я уж и не поминаю…

– Недуги барона Фиц-Олвина меня мало беспокоят, – упрямо гнул свое сэр Аллан, – я желал бы без промедления повидаться с ним!

– Это уж как вам угодно, – сторож пожал плечами и окликнул пробегавшего мимо слугу: – Эй, Тристан! В каком настроении его светлость?

– Хуже некуда… – испуганно ответил паренек.

– Советую все же повременить, сэр Аллан…

– Вели проводить меня, – перебил рыцарь, – я и секунды не стану ждать.

Привратник удрученно перекрестился, глядя вслед удаляющимся фигурам рыцаря и юного слуги.

Тристан шел рядом с рыцарем, дрожа как осиновый лист, – он так радовался, что ускользнул из когтей разбушевавшегося барона, а тут пришлось снова возвращаться.

– Вашу милость ожидают? – робко спросил слуга.

– Нет.

– Не позволите ли вы мне предупредить хозяина?

– И не надейся, – был сердитый ответ.

– Тогда мы погибли, – вздохнул Тристан. – Оба.

Монах тем временем вместе с Робином Гудом углублялись в лабиринт переходов, коридоров и лестниц. Брат Тук отлично ориентировался и чувствовал себя в Ноттингемском замке, как в своем аббатстве. Наконец не без некоторого самодовольства, как человек, имеющий на то право, он постучал в дверь небольшого покоя.

– Входите! – послышался мелодичный девичий голос.

Они вошли. При виде монаха-великана Мод, хорошенькая семнадцатилетняя девушка, стремительно бросилась к гостям, сияя кокетливой улыбкой.

«Вот оно что! – усмехнулся Робин. – Премиленькая девица: глазки искрятся, коралловые губки горят, а сколько лукавства – готов биться об заклад: у брата Тука самое славное духовное чадо, какое мне доводилось видеть…»

Мод расторопно накрыла стол, и они уселись за трапезу. Напустив на себя невинный вид, Робин тут же заметил, что брат-бенедиктинец не слишком-то похож на сурового духовника.

– В известной близости и приязненных отношениях родственников нет ничего предосудительного, – заметил монах, отправив в рот очередной кусок.

– Ах, так вы с мисс Мод родня?

– Мой дед был старшим сыном одного из племянников троюродного брата ее двоюродной бабушки.

– Ну, тогда с родством все ясно… – рассмеялся Робин.

В самый разгар застолья дверь внезапно распахнулась, и на пороге появилась стража.

– Кто из вас явился с сэром рыцарем? – осведомился начальник караула.

– Я, – спокойно ответил Робин.

– И что из этого следует? – нахмурился брат Тук.

– Следуйте за нами в покои его светлости барона Фиц-Олвина. Таков приказ.

Красотка Мод не без сожаления проводила гостей, и вскоре они уже шли в сопровождении конвоя по мрачным сырым галереям. Миновав оружейный зал, приятели оказались перед тяжелой дубовой дверью. Один из стражников трижды постучал.

– Бездельники! – раздался из-за двери свирепый рык. – Вам бы только в кости играть! Где вы шляетесь? Подать их сюда без промедления!

Юношу и монаха втолкнули в душный покой с низким, нависающим над головой сводом. Здесь пахло целебными травами и свечным чадом.

– Это вы явились вместе с господином, осмелившимся бросить мне в лицо грязные оскорбления? – Робин скорее с любопытством, чем со страхом взглянул в темную нишу, откуда доносился полный злобы скрежещущий голос.

Владелец Ноттингемского замка грузно полулежал на широкой неопрятной постели, не сводя своих глубоко посаженных, зеленоватых, как у медведя, глаз с вошедших. Барону Фиц-Олвину было около пятидесяти лет, что по тем временам считалось преклонным возрастом. Облачение его казалось неуместным в опочивальне: тяжелые пластинчатые доспехи, поверх которых барон накинул широкий плащ крестоносца. Его властное багровое лицо с длинными висячими усами выражало презрение и ярость, кустистые брови хмурились. Подозрительно взглянув на юношу, барон язвительно воскликнул:

– А-а, шервудский волчонок!.. Ну-ка подойди поближе! И ты, бродяга-монах, червь келейный, стань рядом с ним. Отвечайте без утайки: как смели вы без моего дозволения проникнуть в замок? Что за разбой вы задумали учинить? И не пытайтесь лгать, псы приблудные, не то я вас мигом приведу к смирению!

Ладонь монаха машинально нащупала рукоять его кизилового посоха, он внушительно приосанился, но не проронил ни звука. Робин лишь презрительно пожал плечами – по его мнению, подобные слова ответа не предполагали.

– Вот, значит, как? Не удостаиваете словом вашего господина? – помутившиеся от подагрической боли глаза барона зловеще вспыхнули. – Или вам невдомек, что мне известно, кому я обязан вашим визитом? Поистине сей рыцарь подыскал себе достойных сообщников – воровского ублюдка и грязного попрошайку! Подлые рабы!

– Замолчи, барон, – не выдержал Робин Гуд. – Я не твой раб, я свободный человек, и уж тем более не ублюдок. А брат монах, если и протянет к тебе руку, то вовсе не за подаянием!..

Юноша побледнел от негодования; не сводя глаз с лица барона, он передвинул колчан из-за спины на бедро, и пальцы его легко нащупали оперение стрелы.

Барон Фиц-Олвин приподнялся, чтобы кликнуть стражу, однако, передумав, снова опустился на ложе и проговорил уже сдержаннее:

– Ты слишком дерзок. Это, я думаю, от юной глупости… Ну да ладно, темница тебя пока подождет, но на мои вопросы ты обязан ответить. И запомни: я сохраняю тебе жизнь лишь по своей прирожденной доброте…

– Сэр барон, повторяю: жизнь моя не в вашей власти. Ни на один ваш вопрос ответа не будет! – вспылил Робин.

– Так ты, волчонок, еще и смеешь мне перечить? – задохнулся пораженный барон. – Видно, захотел, чтобы голова твоя красовалась на стене Ноттингемского замка в поучение прочим молокососам?

В ответ Робин Гуд наложил стрелу на тетиву, натянул ее и взял барона на прицел. Еще миг – и владельцу замка пришлось бы туго, но брат Тук, удержав руку юноши, вкрадчиво произнес:

– Надеюсь, ваша милость не собирается привести свои угрозы в исполнение?

Фиц-Олвин пронзил монаха-великана испепеляющим взглядом:

– Прикуси свой змеиный язык, проклятый монах! Не о тебе речь!

– При всем моем уважении к столь знатной особе, – усмехнулся бенедиктинец, – сдается мне, что приступ подагры помутил рассудок вашей светлости. А может вы ненароком утопили его на дне бутылки с джином?

Робин расхохотался, опустив лук. В ту же секунду в голову монаху со свистом полетел тяжеленный молитвенник в окованном медью переплете. Великан небрежно уклонился, шагнул вперед, и его дубинка опустилась на больное плечо барона.

Фиц-Олвин вскочил как ужаленный и, несмотря на адскую боль, ринулся к своему мечу, одновременно вопя во всю мочь:

– Стража, стража, ко мне!

Монах, напоследок огрев вполсилы барона пониже спины, начал отступать к двери, жестами показывая Робину следовать за ним. Но тут в покои ворвались караульные.

– Во имя Пресвятой Девы и ее несчастного Сына, распятого за вас, дурачье, приказываю отступить. Того, кто осмелится меня задержать, – отлучу от причастия без промедления! – вскричал монах, могучим ударом ноги распахивая дверь.

В те времена служители Господа еще пользовались неприкосновенностью, и стражники расступились, пропуская брата Тука. Однако не меньше дюжины их набросились на Робина, вырвали из рук юноши лук и колчан и, скрутив его, толкнули к рухнувшему в кресло барону. Отдышавшись, Фиц-Олвин глухо произнес:

– Ты сопровождал сэра Аллана Клера… Известно тебе, зачем этот господин явился сюда?

– Рыцарь просил меня служить ему проводником через лес, а причина его визита в замок мне не известна.

– Лжешь, пес! – спокойствие барона как ветром сдуло. – Давно ли ты знаком с рыцарем?

– Не более суток…

– Опять лжешь, – прорычал Фиц-Олвин.

Не в силах больше терпеть оскорбления, Робин Гуд вскричал:

– Старый болван! Это я-то лгу?! Тогда ты не услышишь от меня больше ни слова!

– Что за наглый щенок, – барон, как ни странно, успокоился. – Ты что, хочешь, чтобы тебя сбросили со стены замка в полный нечистот ров, как и твоего господина? Вы оба не доживете до рассвета и умрете без покаяния… – Внезапно Фиц-Олвин настороженно прислушался: из-за двери слышались громкие голоса. Он потянулся к мечу и проговорил: – Ответь только на последний вопрос…

Ему не дали закончить. Дверь распахнулась, и в покой ввалилось двое мужчин. Одежда их была изорвана и покрыта грязью, головы обмотаны окровавленными тряпками. Барон выпрямился, отшвырнул меч и шагнул к ним навстречу.

Едва взглянув на пришельцев, Робин тут же отвел взгляд: это были уцелевшие члены шайки, которая прошлой ночью штурмовала дом лесника. О чем барон беседовал с разбойниками, он не слышал, однако догадаться было нетрудно. Наконец владелец замка вернулся к своему креслу. Морщась от боли и потирая плечо, Фиц-Олвин приказал, указывая на юношу:

– Этого – в темницу! Ни капли воды, ни куска хлеба, пока не одумается. Глаз с волчонка не спускать, пока не поведает нам все о планах Аллана Клера и не приползет на коленях за прощением.

Робин на это лишь ухмыльнулся и воскликнул, шутовски кланяясь:

– Прощайте, ваша светлость, и надеюсь – навеки!

Но едва стражники поволокли его к двери, Робин, обернувшись, проговорил:

– Может, у вас, благородный господин, хватит ума послать кого-нибудь предупредить доброго лесника Гилберта Хэда, что его сын к сроку домой не вернется? Уж как бы я был признателен… А не то, глядишь, придется вам поволноваться о своей дочери так же сильно, как сейчас приходится тревожиться моему отцу!

– Тысяча дьяволов! Уберите отсюда этого змееныша!

Оказавшись за пределами покоев Фиц-Олвина, юноша во всю силу молодых легких затянул балладу. Его звонкий и чистый голос все еще отдавался эхом под мрачными сводами замковых галерей, когда тяжелая дверь темницы захлопнулась за ним.