Читать книгу Крейсер «Суворов» - Александр Ермак - Страница 4

После того, как Воронок засунул тетрадь с песней о «Сенявине» в рундук, тревога отступила. На смену ей пришло возбуждение от мыслей, связанных с возможно предстоящим выходом в море. Ожидая возвращения музыкантов в кубрик, Сергей думал о том, что сегодня, если все сложится лучшим образом, он перейдет в новое «морское сословие», порвет с сухопутным прошлым.

Всего лишь пару месяцев назад Воронок был обычным деревенским парнем и даже не задумывался, как далеко его может забросить судьба. Из Луковки их увезли троих: самого Сергея, толстого Витьку – Винни Пуха – с другого конца улицы, и тракториста Кольку – самого сильного парня на селе. Тот жил в соседнем доме и всегда защищал Воронка от пацанов, набивавшихся в ухажеры Марины. Сергею не то что за свою девушку, но и за себя-то постоять было не просто: вырос, хотя и высоким, но худощавым, с неразвитыми, «прилепившимися» к костям мышцами. Посмотришь на него со стороны и не поймешь, как с таким телом уживается мощный басовитый голос. Правда, Марина на отсутствие развитой мускулатуры не обращала никакого внимания. Ей нравился, конечно, голос, а кроме него, еще и серые глаза Воронка, нос с горбинкой, густые, жесткие вьющиеся волосы, торчащие пружинками во все стороны. Марина даже в шутку завидовала: с такой «шапкой» ее парень мог ходить без головного убора вплоть до заморозков. Всю красоту пришлось пустить «под ноль»…

Сергей вспомнил, как, натянув спортивную шапочку на стриженую голову, смотрел на плачущую, вытирающую слезы Марину из кузова отъезжающего от сельсовета грузовика. Смотрел пьяными, затуманенными водкой глазами. Он тогда не осознавал, что расстаются они так надолго.

В военкомате райцентра односельчан Воронка отвели в какую-то отдельную колонну, которая тут же исчезла за воротами. Колька едва успел выкрикнуть:

– Держись, Серега! Как ты там без меня…

Воронок на это пожал плечами и тут же напился до бесчувствия с незнакомыми ребятами, предложившими:

– Подставляй стакан, у нас этого добра завались! Пей, пока есть! Потом только вспоминать будем…

Очнулся в поезде, где ему снова предложили выпить: водки, вина, пива. Сергей не отказывался. Следующий раз пришел в себя, почувствовав толчок в бок:

– Приехали!

Их выгрузили в Ванино, городе, о котором никто ничего определенно сказать не мог:

– Вроде дальневосточный морской порт.

Тут же у Воронка, знавшего много песен, всплыли в голове строки:

Сергей был уверен, что их сейчас погрузят на пароход и отправят дальше – на Колыму. Действительно, прошагав несколько километров, они увидели море. Однако колонну провели не на территорию порта, а в расположение воинской части – флотского полуэкипажа. Обычно новобранцев посылают в учебный отряд на Русский остров, где обучают в течение шести месяцев. В экипаж же для прохождения курса молодого матроса в течение сорока пяти суток должны привозить лишь тех, кто на гражданке учился военным специальностям в школах ДОССАФ – добровольного общества содействия армии, авиации и флоту. Его отделения есть по всей стране. В них готовят водителей, связистов, радиометристов и других военных специалистов.

Ни в какой школе ДОСААФ очутившийся в полуэкипаже Воронок не учился. Впрочем, таких же «недосаафэвцев» рядом с ним оказалось немало. И никто из новобранцев не мог объяснить, почему райвоенкомат распорядился их судьбами именно таким образом.

Когда входили в ворота воинской части, то дежурные в черной флотской форме кричали с улыбками:

– Шкертуйтесь! Сразу же шкертуйтесь!

Только через некоторое время Сергей узнал, что шкерт – это веревка, веревочка. А шкертуйтесь, стало быть, значит: вешайтесь…

Вместе с другими новобранцами он быстро узнал и другие флотские слова. «Братан» – это обычное обращение матросов друг к другу. «Шкентель» – трос с петлей на конце, а также и конец строя. Еще было «Але», без которого не обходится ни один окрик:

– Але, братан на шкентеле, подтянись, не отставать!…

Экипажевские матросы, глядя на новобранцев сверху вниз, продолжали «советовать»:

– Шкертуйтесь, пока не поздно!

Но вешаться Воронку было не из-за чего. Он расстроился лишь тому, что пока мылись в бане и переодевались, у него украли губную гармошку, нескольких оставшихся рублей и пару пачек хороших сигарет, которые мать Алевтина купила в дорогу. Гармошку было особенно жалко – единственная память. Но вешаться… И на гражданке воруют, никто же по этому поводу себя жизни не лишает.

После бани выдали странную, очень широкую форму. Рабочая рубаха была без пуговиц и одевалась через голову. У брюк нет ширинки. Старшина объяснил:

– Широкая «роба» – это, чтобы когда по необходимости за борт прыгнул и руки поднял, «голландка» сама с тебя еще в воздухе слетела, а из просторных брюк в воде легко выплыть. А то, что ширинки нет… Так это привет от царя Петра Первого. Увидел он раз, как матросы нужду малую справляют, и у всех штаны спущены, потому что ширинок тогда не было. Не понравилось ему, что экипаж голыми задницами сверкает. Приказал клапан специальный придумать на передней части на пуговицах. Так что в таких брюках можно и нужду справить, и зад у тебя при этом остается прикрытым…

Тот, кто уберег личные деньги во время послебанного переодевания, рисковал потерять их ночью, когда старшины прощупывали уложенную рядом с кроватью форму. Очередным утром простонал армянин из взвода Воронка:

– Вай, двадцать пять рублей в комсомольский билет между обложкой и последней страницей вклеил. Нашли! Украли!

Кормили в экипаже очень плохо. В столовой за столом на десять человек – кастрюля с прозрачным супом, немного каши, и на брата – по полстакана несладкого компота да по паре кусков хлеба. Все молили бога, чтобы за стол не сел старшина, который выловит из супа всю призрачную гущу и хлеба возьмет, сколько захочет. Первые три дня Воронок даже в туалет-«гальюн» по-большому не ходил – нечем было. Как тут не вспомнить материнские пирожки. С мясом, с груздями, с черникой…

В казарме стоял жуткий холод. Все спали под тонкими одеялам, свернувшись калачиком, как щенки. Просыпаясь среди ночи от желания сходить по малой нужде, думали, что делать: как-то дотерпеть до утра или все-таки встать, одеть солдатские сапоги, которые им почему-то выдали к морской форме, и тащиться через продуваемый плац к гальюну. Еще был соблазнительный вариант – просто завернуть за угол казармы. Но тут тоже надо было думать. Если поймают, то на целый день потом отправят чистить гальюны. Многие, однако, рисковали, и каждое утро угол казармы покрывался желтой ледяной корочкой.

Днем жутко хотелось пить. В казарме стоял положенный уставом бак с водой. Но чтобы он всегда был полон, пить из него старшины запрещали. Один из молодых матросов, надеясь, что никто не заметит, выпил кружку, и тут же был «прихвачен», наказан. Старшины влили в «пролетчика» столько воды, что того стошнило – фонтан из горла бил на несколько метров.

Днем новобранцев заставляли маршировать строем по плацу. Еще были политзанятия. На них рассказывали что-то про очередной Пленум ЦК КПСС и агрессивную политику блоков НАТО и АСЕАН. Все ждали, когда начнется то, из-за чего лучше «шкертануться». Но в первые дни экипажевцев мучили лишь досадные недоедание и недосыпание. К остальному все как-то потихоньку приспособились.

Поначалу каждый подолгу искал друзей и знакомых среди одинаково стриженных «под ноль», одетых в одинаковые матросские голубые робы. Но потом научились узнавать по плечам, по походке, по таким, оказывается, разным шеям.

Тот, кто умудрился каким-то образом сохранить денег, подпитывался в экипажевской чайной, покупая, пока не видят старшины, печенье и сгущенку. У Воронка денег не осталось, но он не особо сильно голодал. Именно к нему почему-то подошел Горохов из их роты:

– У меня деньги есть. Сходишь за жратвой в чайную?

Это было опасно: поймают старшины и деньги отберут, и пошлют на грязные работы. Поэтому Горох сам и не шел, искал, кто рискнет за него. Воронку кушать очень хотелось, так что у них организовался тандем. Неизвестно из каких «шкер» Горох доставал деньги, но Воронок каждый день бегал в буфет. Они уходили пиршествовать на пустующую спортплощадку. Разъедали там на двоих пачку печенья и распивали банку сгущенки.

Досыпали свое на политзанятиях и в клубном помещении, в которое несколько раз в неделю загоняли матросов на просмотр фильмов. Спать в кино старшины запрещали, но все молодые матросы смыкали глаза, как только гас свет. Все очень радовались, если фильм оказывался двухсерийным.

Новобранцы ожидали, что их будут учить морским узлам, сигнальному искусству, устройству кораблей, определять долготу и широту. Но кроме строевой подготовки, политзанятий и уборки территории были еще только работы на складах Ванино. Каждый день туда отправляли не меньше половины обучаемых. И все были счастливы попасть на эти склады. Работа там оказалась не такой уж тяжелой: нужно, никуда не спеша, перегружать ящики. В них – пряники, печенье. На складах даже выпить можно было, так как приходилось таскать ящики и с сухим вином. Завскладом, понимая, что матросов невозможно остановить, уговаривал:

– Только целые бутылки не открывайте, пожалуйста. Пейте из боя.

В ящиках частенько попадали битые, наполовину полные вином бутылки. Но если такие долго не отыскивались, то кто-нибудь, как бы случайно, ронял ящик на землю:

– Ой!

Слышался звон, и из ящика начинала течь струйка вина. Ящик поднимался на руках вверх и передавался от одного к другому запрокидывающему голову: отфильтрованное картоном от битого стекла вино лилось в страждущие глотки.

Почти каждый раз Воронок вместе с товарищами возвращался со складов навеселе. Чтобы избежать наказания от непосредственных командиров, молодые матросы прятали в рукавах шинелей несколько целых бутылок. Старшины были довольны. Принимая бутылку от пьяного молодого матроса, одобрительно хлопали его по плечу:

– А ты шаришь, братан!

Так что все было в полуэкипаже не так уж и страшно. Правда, расслабленные, прикомандированные с кораблей старшины загадочно качали головами:

– Здесь вы, как в пионерском лагере. Вот попадете на «коробку», там узнаете, каково оно…

В свободные минуты экипажовцы перекуривали и смотрели за Татарский пролив. В хорошую погоду через него было видно Сахалин:

– И куда мы попадем после экипажа? На большой корабль или на маленький? А может, здесь остаться, в командной роте? Писарем или еще кем?

Старшины с разных кораблей, отвечая на вопросы, спорили меж собой:

– Лучше на большой корабль идти! В дальний поход можно попасть, заграницу увидеть.

– Нет, самое то – на маленький катер: ракетный или торпедный. Там экипаж дружный.

– А на большом корабле качает меньше!

– А на катерах шоколад дают за вредность…

В одном бывалые старшины сходились:

– Не оставайтесь здесь в командной роте. Во-первых, моря не увидите и не станете настоящими моряками. О чем дома будете рассказывать: как молодых по плацу гоняли? А не дай бог, спишут тебя потом с экипажа на «коробку», так там по полной припомнят, как ты тут над призывниками изгалялся. Будут гонять все три года, как молодого…

Экипажевцы серьезно задумывались над этими словами. Действительно, в отличие от старшин, прикомандированных с кораблей на время, военнослужащие местной командной роты были очень злобными. Они все время орали на молодых матросов, пинали их, особенно яро гоняли на строевых занятиях и любых работах. Оставаться среди этих сухопутных тварей, носящих морскую форму, никому не хотелось.

В один из дней объявили:

– По флоту и всем вооруженным силам объявлена боеготовность номер один: скончался генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев…

Новым «генсеком» стал председатель комитета государственной безопасности Андропов…

До конца положенных сорока пяти суток обучения оставалось еще две недели, когда на утреннем построении появился чужой офицер. Его представили:

– Сейчас перед вами выступит капитан-лейтенант Жабиков, военный дирижер с крейсера «Александр Суворов».

Слова «каплея» взбудоражили всех экипажевцев:

– В наш корабельный оркестр срочно требуется пополнение. Если кто-то из вас хорошо играет на музыкальных инструментах, приходите после построения в клуб…

На прослушивание двинулась едва ли не половина новобранцев:

– Здорово: и на крейсер, и в музыкальную команду, где по-легкому можно три года отслужить…

Воронок тоже решил попытать счастья и отправился в клуб. Когда до него добралась очередь, вошел в комнату, доложил:

– Играю на губной гармошке.

Офицер, глядя в какие-то свои записи, кивнул:

– Играй.

Сергей шмыгнул носом:

– Только ее украли…

Дирижер поднял голову, поморщился и, видимо, решив, что Сергей врет, махнул рукой в сторону выхода из комнаты. Потом вдруг всмотрелся в забракованного «гармониста»:

– Как ты сказал?

Сергей повторил:

– Украли мою гармошку.

«Каплей» вслушался в его голос, приказал:

– А ну-ка спой что-нибудь!

Сергей затянул «Вечерний звон». И тут же за дверью стих галдеж ожидающих: так мощно и проникновенно Воронок пел одну из своих любимых песен.

Дирижер покачал головой и записал что-то на листке бумаге:

– Вот что, воин, берем тебя на «Суворов». Только гармошка нам не нужна. Да и петь у нас есть кому. Тромбон нужен.

Сергей растерялся:

– Тромбон?.. Но я не умею.

Дирижер зевнул и посмотрел на часы:

– Слух у тебя есть, так что научим. Нотную грамоту знаешь?

– Нет.

– Тоже поднатаскаем…

Воронок был не очень уверен в том, что справится и с тромбоном, и с нотной грамотой, поэтому попытался возразить:

– Но…

Дирижер, однако, снова махнул рукой в сторону выхода из комнаты:

– Решено. Не хочешь – заставим. Как, говоришь, твоя фамилия?

Так Сергей попал в список для отправки на «Суворов». Вместе с ним на крейсер должны были уйти еще два человека для оркестра и три десятка для пока неясно каких подразделений. Старшина, прибывший вместе с офицером-дирижером, объяснил:

– Возьмем из экипажа пополнение сразу, чтоб второй раз после окончания курса молодого матроса за вами не приезжать.

Все, определенные на «Суворов», срочно получили вещевой аттестат. Помимо уже носимой шинели, робы, портянок, сапог и шапки, им выдали носки, бушлат, синюю фланелевую рубаху-«фланельку», шерстяные брюки, черную и белую бескозырки-«бески», зимний теплый тельник, хромовые выходные ботинки-«хромачи», ленточку «Тихоокеанский флот», «гюйс», а еще нагрудник-«сопливчик», заменяющий шарф, и три подворотничка к нему.

В срочном порядке приняли присягу. Для Сергея процедура прошла как в тумане. Голодный, невыспавшийся, переполненный эмоциями и мыслями о дальнейшей службе, он даже не понимал смысла текста, который читал вслух перед строем.

Утром в день отправки к Воронку подошел старшина с черным кудрявым чубом, сопровождавший «суворовского» дирижера, протянул газету сахалинской флотилии «На страже Родины»:

– Я тут кое-что написал…

Просмотрев газету, состоящую всего из двух страниц, Сергей понял, для чего после присяги старшина спрашивал его фамилию:

«Утро. Над нашей необъятной Родиной начался новый день. Вполне обычный выходной день для большинства советских людей, которые спешат по своим воскресным делам. А где-то на морских, воздушных и сухопутных постах меняют друг друга часовые Родины, зорко охраняющие мирный труд нашего народа. Совсем скоро в один строй с ними станут и эти парни, лишь недавно надевшие черные шинели. Впереди у них – и первая вахта, и первые встречи с морем. Впереди много трудного и интересного. До этой поры им осталось только несколько часов. Сегодня – день принятия военной присяги. И поэтому он для молодых моряков особенный.

– …Становись! Равняйсь!.. Смирно!..

Замерли стройные шеренги. Серьезные, сосредоточенные лица. Посланцев советского народа, людей с такими непохожими характерами объединило в матросском строю одно – чувство безграничной любви и преданности Отечеству своему – Советскому Союзу. Служить им теперь вместе, плечом к плечу, делить поровну радости и невзгоды, высоко нести крепкую флотскую дружбу.

– Шагом марш!

Перед трибуной идут новобранцы, точно на гигантском барабане чеканят по асфальту строевой матросский шаг. Шеренга за шеренгой. Строго в затылок и по росту… Идет и матрос Сергей Воронко. Вся служба у него еще впереди. Родился и вырос он в деревне. И, хотя свободного времени у селян выпадает не так уж много, Сергей всегда старался быть в курсе событий, происходящих в мире. Замечал, что международная обстановка становится все более и более напряженной. Думал: а ведь скоро и мне предстоит заступить на пост вооруженного защитника Родины. Ответственное дело, всенародное. Значит, нужно служить так, чтобы не легла тень войны ни на один советский город, ни на одно советское село.

И вот, наступила та торжественная минута, которую так ждал каждый молодой моряк. Не шелохнется ни один в ровной, вытянувшейся струной шеренге. В глазах каждого – нетерпеливое, трепетное ожидание: скорее бы! Блестят на груди автоматы, горят огнем надраенные бляхи с якорями. На какое-то мгновение над строевым плацем повисла торжественная тишина, которую прерывают лишь взволнованные голоса тех, кто принимает военную присягу.

… – Матрос Воронко!

– Я!

– Выйти из строя!

– Есть!.. Матрос Воронко для принятия военной присяги прибыл!

И вот уже Сергей повторяет текст присяги, глубоко запавшие в память и сердце слова:

– Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников.

Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству…

Один матрос меняет другого, разные голоса, но в них одинаково чувствуется уверенность в себе, уверенность в своих товарищах:

– Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооруженных Сил, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами…

Сколько советских парней повторяли слова присяги! И ни для кого не стали они обыденными. Для каждого они – торжественно высоки, так же, как и слова: Родина, мать…

Не вышли еще из памяти матросов митинги на заводах и в институтах, на которых гневно осуждалась агрессивная политика Белого дома и НАТО. Среда подписей под протестом против безумной политики администрации Рейгана были и их подписи.

– Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся…

Присягу принял последний матрос. Теперь все они – вчерашние новобранцы, – стали полноправными защитниками своего многонационального свободолюбивого и гордого социалистического Отечества.

Колонны матросов проходят торжественным маршем. Идет молодое пополнение на корабли и в подразделения. Они станут скоро к штурвалам, к механизмам машин, артиллерийским установкам – бдительные воины, полные решимости дать отпор любому агрессору. Решимости подтвердить ратным трудом каждое слово Заявления Генерального Секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР товарища Ю. В. Андропова.

Военкор, старшина 1 статьи В. Солдаткин»

Пока будущие «суворовцы» собирались, Сергей успел вложить тоненькую газету в конверт и отправить домой. О нем уже писали в местной «районке» после выступления на областном конкурсе художественной самодеятельности. Тогда деревенские соседи матери завидовали:

– Алевтина, читала уже? Про твоего сына прописали. Скоро в «Правде» портрет твоего певца пропечатают. Наверняка!

Мать отмахивалась, но ей, конечно, было приятно…

Из Ванино снова на поезде их перевезли к новому месту службы – во Владивосток. Мельком увидев город, оказались на большом причале, подошли к трапу с надписью «Александр Суворов». Поднялись на корабль. Прошли по деревянной палубе, спотыкаясь о металлические рельсы. Спустились в люк и зашагали по длинному, узкому, тускло освещаемому коридору. Не матросы, а какие-то черти в полугражданской одежде кричали со всех сторон из полумрака:

– Шкертуйтесь, «караси», шкертуйтесь!

Но уже пуганные вчерашние «экипажевцы» знали, что наверняка все не так уж страшно: матросы их в шутку пугают.

В большом светлом помещении остановились. Старшина, шедший первым, достал список и объявил:

– Прибыли. Здесь в клубе вас разберут по подразделениям.

«Экипажевцев» тут же окружили здоровые усатые мужики в тапочках, тельняшках и кто – в спортивном трико, кто – в матросской робе:

– Специальность есть?.. Откуда призвали?.. Музыкант?..

Всех быстро разобрали по подразделениям. Воронка тоже увели:

– Тромбонист, значит? Не из Ташкента? Я тоже не из Ташкента. Земляки!

Сергей хотел было объяснить, что никакой он пока не тромбонист, но забравший его усатый, рослый дядька с лычками на погонах робы не слушал:

– Иди за мной и всегда слушай меня. Я – твой командир отделения, старшина 1 статьи Виктор Палыч Бесхозный – «туба» в оркестре. Есть хочешь?

Еще бы он не хотел – после полуголодного экипажа и дороги, в которой они выменяли у проводника вагона сухой паек на водку. Рот Воронка мгновенно заполнился слюной:

– Хочу.

– Кто бы сомневался, – усмехнулся старшина и кивнул: – Сейчас поешь, как раз ужин…

Через минуту они оказались в кубрике, заполненном двухъярусными койками, в проходах между которыми стояли столы. За ними на подкоечных рундуках сидели в робах, тельняшках, трико усатые и безусые, здоровые и не очень матросы, всего человек двадцать. Все с любопытством смотрели на Сергея:

– Здорово, мышонок! Бес, откуда он? Нет, не земляки…

Приведший Воронка старшина Бесхозный, которого также звали и «Бесом», показал на ближний стол:

– Садись, это будет твой бак. – Одному из сидящих за столом-баком матросов приказал: – Корыто, ну-ка, давай нам почифанить.

Как догадался Сергей, «чифаном» называли пищу на корабле. Уже позже он узнал, что само слово «чифан» китайского, «соседского» происхождения и означает «еда», «кушать рис». На Черноморском флоте, когда говорят о приеме пищи, употребляют «бакланить». На других флотах «рубают».

За соседний бак усадили приведенного из клуба другим старшиной еще одного молодого матроса – Удочкина. Это был здоровенный детина, игравший на маленькой флейте. Прежде Воронок с Удодом почти не общался – тот числился в другой экипажевской роте. А теперь вот оказались в одном кубрике, за разными, правда, баками. В оркестре должен был быть и еще один экипажовец, игравший на баяне, но его при разборе в клубе перехватило какое-то другое подразделение: то ли кочегары, то ли провизионщики.

Сергей быстро съел полную алюминиевую миску борща и четыре куска хлеба. Оторвав глаза от ложки, увидел, что все, улыбаясь, смотрят на него:

– Еще хочешь?

Он кивнул. Ему налили еще полную миску борща. Воронок съел и ее, и еще две миски гречневой каши с кусками мяса. Выпил кружку сладкого компота и, тут же разомлев, подумал: «Жить можно…»

Сергей не заметил, как исчезла посуда с бака, как был сложен-«подрублен» и куда-то убран сам бак. Потом Корыто вместе с еще несколькими молодыми матросами вспенили мыльную воду в большом тазу-«обрезе» и разлили ее по покрытой линолеумом железной палубе кубрика. Приборщики растерли пену щеткой и стали собирать теперь уже грязную воду обратно в обрез. Они брали тряпку-«ветошь» двумя руками и тянули с одного конца кубрика до другого. Там выжимали воду в обрез и повторяли движение, сдвигаясь в сторону и постепенно высушивая все пространство. Сергей наблюдал за тем, как «тянут палубу», с рундуков, куда его загнали, чтоб не путался под ногами.

Потом по трансляции раздалась команда:

– Малый сбор!

Все двинулись из кубрика на вечернюю поверку. Бесхозный остановил Воронка:

– Можешь сегодня не ходить. Потеряешься еще…

Сергей так и остался сидеть на рундуках. Глаза его быстро схлопнулись. Очнулся от того, что кто-то толкнул его в плечо:

– Але, мышонок, харэ долбиться!

Он открыл глаза. Рядом стоял Корыто. Из угла кубрика слышалась медленная музыка. Там был проигрыватель. Возле него перебирали грампластинки несколько усатых матросов, среди которых находился и его командир отделения – Бесхозный. Поставили новую пластинку, и ритм ускорился. Бес довольно кивнул головой и махнул Воронку:

– Греби сюда!

Сергей слез с рундуков и подошел. Бес весело смотрел на него:

– На гражданке танцы-дискотеки еще есть?

– Конечно, есть! – удивился вопросу Воронок.

– А танцуют как?

– Да по-разному.

– Ну, покажи как.

Сергей замялся. Он любил танцевать. Они с Мариной в клубе ни медленные, ни быстрые не пропускали. Но танцевать в одиночку, под взглядами обступивших со всех сторон усатых мужиков…

Бес усмехнулся, сверкнув железной фиксой:

– Да ты не стесняйся. Нам просто интересно. Вот тебе еще компания.

К проигрывателю вытолкнули и Удочкина. Здоровенный Удод, покорно опустив плечи, смотрел в пол.

Старшине между тем протянули бутылек одеколона и небольшой плафон от аварийного освещения. Бес набулькал в него душистой жидкости и выпил, занюхав кусочком сахара. Налил еще и протянул плафон Сергею:

– Давай, Воронок, с прибытием на боевой корабль!

Сергея, не раздумывая, влил в себя вонючую жидкость: ему было все равно, что пить – лишь бы затуманить сознание.

Потом они танцевали с Удодом. Вернее, двигал руками и ногами больше Сергей. Удочкин, как медведь, топтался на месте. Воронок же представил, что он танцует рядом с Мариной, и выделывал «па», которые только-только стали модными у них в деревне. Стоящие вокруг усатые мужики озадаченно переглядывались:

– Вот оно как теперь…

Потом все улеглись по койкам-«шконкам». Воронку выделили матрас, подушку, одеяло, простыни. До тех пор пока не освободится «шконочка», спать ему, как и другим молодым матросом, предстояло на рундуках.

– Ложись на моем, – указал Бес, – заодно имущество будешь охранять…

Так и не поняв, о какой охране идет речь, Воронок быстро раскинул матрас на трех рундуках под шконкой Беса.

Сергей не помнил, как заснул тогда. Разбудил его Гимн Советского Союза, который в шесть утра по будням и в семь по воскресеньям поднимает экипаж корабля:

Тем утром Сергей готов был служить верой и правдой. И дальше все пошло вроде, как он задумал: всего лишь через несколько дней, после того как молодое пополнение прибыло на корабль, «Суворов» отвалил от стенки.

Воронок, оставшийся один в кубрике, с восторгом ощущал, как начала покачиваться под ногами палуба. Он мнил себя уже настоящим моряком и не сомневался, что таковым его теперь признают и Бес, и другие усатые обитатели кубрика, которые должны вернуться в кубрик после отбоя приготовления корабля к бою и походу. Если б Сергей только знал, что его ожидает впереди…