Читать книгу Со всеми наедине: Стихотворения. Из дневника. Записи разных лет. Альмар - Александр Гельман - Страница 69

Я в рабстве, меня продают.

Рабовладелец мой – женщина,

она меня купила мальчиком,

использовала как мужчину много лет,

теперь я стал непригоден для ее забав,

продает.

Нахваливает:

какой я порядочный, умный, чистоплотный.

Врет! Врет, не стесняясь меня,

знает, я буду молчать, а то прибьет,

убить раба для нее,

как выплюнуть косточку вишни.

Покупатели меня осматривают,

поворачивают, велят раздеться,

я раздеваюсь,

велят трусы снять,

я снимаю.

Дама палочкой приподнимает мой член,

спрашивает у хозяйки: «Уже всё, угас?»

Хозяйка: «Я не вникала».

Даже покраснела от скромности —

она не вникала…

Щупают, щекочут,

щелкают по голове, как по арбузу:

конечно, пожилой мужик,

что с него взять,

разве что сторожем.

«За полцены отдашь?»

Не соглашается:

«Он гадать умеет, он предсказывает!

Я б его ни за что не продавала,

если бы не беда – у меня дом сгорел».

От такого вранья у меня щеки горят —

никакого пожара не было,

у нее между ног пожар, это да.

Подошла старушка-одуванчик,

еще я стоял голый:

«Одевайся, – сказала, —

поедешь со мной».

Заплатила сколько просили —

было похоже, я ей не нужен,

просто пожалела.

Я спал у мамы в животе,

и там мне снились буквы – О, А, Ю, —

только гласные,

и каждая имела голос,

вслух себя произносила,

чтоб я запомнил,

как они звучат.

Миша Жванецкий читает перед народом,

читает смешное, а народ не смеется,

читает еще более смешное,

а народ еще больше не смеется,

читает еще более, более,

более, более смешное,

а народ еще больше, еще больше,

еще больше не смеется.

Один я смеюсь, хохочу

и падаю со смеху

в какой-то черный колодец.

Миша прекращает читать,

подбегает к колодцу, кричит:

«Саша, ты живой?»

А я оттуда, из глубины, отвечаю:

«Я еще не долетел!»

Миша обернулся к народу:

«Он еще не долетел.

Если вы засмеетесь,

он взлетит обратно.

Смейтесь же,

спасите Сашу Гельмана!»

Ни одной улыбки ни на одном лице.

С воплем ужаса

я ударился головой

о бетонное дно колодца

и проснулся.

Вскочил с кровати, перекрестился,

забыл, что я еврей.

Я стоял перед надгробным камнем

на моей могиле,

долго смотрел

на даты рождения и смерти,

вдруг черточка, черная черточка

выпорхнула из промежутка

между двумя цифрами

и взлетела в небо.

Волнение захлестнуло меня:

эта черточка, этот промежуточек —

это все, что осталось от моей жизни,

это я, это я! Куда я лечу?

Черточка в небе заметалась —

в одну сторону, в другую,

выше, ниже,

она не знает, куда лететь, —

ее нигде не ждут,

ее никуда не зовут.

А в это время

оставленные на надгробном камне

две мрачные цифры поползли вверх.

Они добрались до бедной моей

дрожащей в воздухе черточки,

год рождения встал справа от нее,

год смерти – слева от нее,

цепкими ручищами

схватили мою черточку,

потащили вниз

и грубо ткнули ее в то место,

откуда она взлетела.

Я плакал.

Не вытирая слез,

покинул кладбище.