Читать книгу Древо прошлой жизни. Том IV. Часть 3. Эмблема Создателя - Александр Гельманов - Страница 9

* * *

Два следующих дня я отлёживался тюфяком, почти ничего не ел и лишь во вторник вышел немного подышать. В среду вечером, в начале седьмого, кто-то постучал в дверь, – это Хельга, мелькнуло в голове, больше некому.

– Да, не заперто.

Постучали снова, пришлось вставать. За дверью стояла Хельга. Она казалась уставшей и подавленной.

– Добрый вечер. Проходи, пожалуйста, – я отступил.

Она перешагнула порог и осталась на месте.

– Что-то случилось или ты спешишь?

– Я хочу извиниться. Мне всё объяснила англичанка.

– Ну, объяснила и объяснила, порядочных людей навалом в любой стране. Сядь, пожалуйста, в кресло. В ногах правды нет, как и в головах.

Хельга села, но её поза выдавала напряжение и неуверенность.

– Сегодня утром она прикатила свой чемодан в мой номер и сказала, что её ждёт такси. Она не смогла найти меня раньше… говорила, что ты очень хороший и особенный…

– И ты поверила ей больше, чем своим глазам?

– Алекс, прости меня.

– Забудь. Я поступил бы точно так же. Энергия ревности одинакова у всех народов и не зависит от обручального кольца, её лишены только гаремы, публичные дома и «нормальные шведские семьи».

– Ты, правда, так думаешь?

– А ты, когда хлопнула дверью, думала иначе?

– Ты хочешь сделать мне больно?

– Три дня в одиночестве – для садиста невыносимая пытка, – некого мучить под предлогом желания добра. Мы оба знаем, что в стечении обстоятельств виноват только я. И мы оба знаем, что, если бы ты хлопнула дверью чуть тише, эта ирландка не поняла бы, что случилось, подумала, что ты ошиблась дверью и не стала тебя искать, но тогда бы больно стало мне.

– Мне стыдно…

– У вас тут что, старушка-Европа совсем в маразм впадает? Искреннее чувство – это стыдно, а когда народные евроизбранники внедряют групповуху и стирают в порошок гендерные различия доверчивых народов, – это политкорректно и этично. Тебе не кажется, что народу естественнее стыдиться порочного, шкодливого слугу, а не естественного проявления гендерных ролей?

– Ты, как всегда, оригинален и убедителен. Вчера и позавчера я допоздна работала, но думала только о тебе… Я всё равно бы к тебе пришла.

– И я бы к тебе пришёл.

– Почему?

– А почему я искал вино, которое тебе понравилось? Ты ужинала?

– Нет, я только приехала, оставила плащ в номере и поднялась к тебе.

– Хорошо, что в ваших отелях не клеют на дверях стикер с зачёркнутым сэндвичем. Мы разогреем консервированные сардельки, а остальное выложим на тарелки и съедим. Ты любишь ужин при свечах?

– Только с тобой.

– Смотри. Вот одноразовая посуда, нож, бумажная скатерть-самобранка и пара свечей. Стол маловат, но ничего. Ты сможешь всё приготовить?

– С радостью. Сейчас, вымою руки.

– Пристрой, пожалуйста, эту банку под горячую воду и сток в раковине закрой.

Пока Хельга была в ванной, я открыл бутылку вина и консервы.

– Мне понравилось, как ты выразился про естественность гендерных ролей. Я сама не понимаю, как им удаётся протаскивать тот или другой закон. Ведь для этого нужно сильное лобби, больше половины голосов.

– А можно я поваляюсь на диване и полюбуюсь тобой?

– Только вино открой.

– Уже открыл. Политика – легализованная проституция, ни отменить, ни искоренить; сначала косят под попрошаек, а затем берут плату за свою гнилую мораль. Если бы дьявол не вооружил человечество «одноразовой» аксиомой, твой вопрос не стоял. То, что поп машет кадилом, видят все, а то, что он машет им под самодельную аксиому, не видит никто, потому что земная популяция развивается по нравственному закону, который он объявил ересью и злом. В природе нет другого закона, определяющего нравственное развитие души, кроме того, который извратили и упрятали толоконные лбы.

– Прозвучало страшно.

– Ну, а теперь рассказывай, почему начала задерживаться на работе.

– Не вылезала из-за компьютера и полдня сидела в библиотеке над оригиналами, – ответила Хельга, нарезая ветчину и сыр. – Я нашла про историю ордена всё, что есть. Папка с бумагами в моём номере, я потом её принесу вместе с петушками на палочке. Материалы переведены на русский, в них все подробности.

– Какие источники ты использовала?

– Разные. Летописи, семейные хроники, всё, вплоть до упоминания в дневниках. Оказывается, в 50-е годы прошлого века по поручению владельцев замка группа специалистов провела фундаментальное исследование этой истории, которая заняла более 600 страниц. По его результатам был составлен итоговый отчёт, в котором изложены донесения тех, кто занимался разбирательством дела тайного ордена, показания современников и признания заговорщиков. Есть даже свидетельства тех, кто их пытал. Многих из братства ордена казнили, но секретную казну Карла Коддля так и не нашли. В этом документе приводилось много ссылок на первоисточники, некоторые из них я видела своими глазами. Это был огромный труд, ведь в то время источники систематизировались вручную, и компьютеров не было.

– Ты нашла что-нибудь про легенду о любви?

– К сожалению, ничего.

– Там упоминаются имена Густава Берлица и Флоры?

– Конечно, – их смерть была на совести заговорщиков.

– Какую роль играл Берлиц в истории ордена?

– Он пытался уничтожить его и разоблачить предателей.

– А ты могла бы пересказать самое интересное?

– Могла бы. Полсотни страниц – не так и много. А ты не умрёшь от голода вместе со мной?

– Бедная моя! Всё, открываю сардельки, банка согрелась. Оставить даму голодной за накрытым ею столом! Каков подлец! Скажи, ты простишь меня? Нет, ты ответь, простишь или нет, я жду!

Хельга расхохоталась.

– Не думала, что ты большой артист.

– Как говорил обо мне мой болгарский друг Радослав, «большой артист – Большой театр».

– За что мы выпьем?

– За Хельгу Грот, которая несёт свет исторической истины, и за просветление тёмных, забитых масс.

– Это ты тёмный и забитый?

– Я ещё и голодный. Зажигаю свечи и выключаю свет… За Хельгу Грот! – я поднял стакан.

– За просветление!

– Знаешь, в чём, на мой взгляд, главное злодеяние церковников? Помимо безверия, принцип одноразовой земной жизни души укреплял сословность и классовость общества, то есть служил гарантом социального неравенства, вёл к пренебрежению «маленьким человеком» и эксплуатации. Ты навеяла эти мысли своим экскурсом. Развенчать поповскую аксиому одноразовой телесной жизни души не смогли, но поступили иначе, – отделили поповщину от людей. Вот это и служит ответом на вопрос, «почему христианство не сделало нас лучше». В Книге Духов написано, что ни одно сословие или класс не могут быть счастливы, потому что жизнь даётся, как искупление или испытание. Я думаю, что без Закона Реинкарнации нельзя адекватно воспринимать земную действительность. Тот же фиктивный принцип оставлял общество в неведении относительно актов самосуда «во имя справедливости», вёл к субъективному восприятию справедливости по правилу «око за око», скрывал феномен кармического воздаяния в новом теле и плодил земную скорбь.

– Ты хочешь сказать, ничего не изменилось?

– А ты видишь смысл в том, что «времена не выбирают, в них живут и умирают»? Я – нет, просто кому-то понравилась рифма. Чем отличается наша жизнь в 90-е, от той, что была во времена Густава-Справедливого? Ничем, потому что мы говорим не о резиновых бабах и гаджетах, а о том, что порочная верообразующая конструкция церковного закона испоганила взгляд на жизнь.

– Будет ли корректным такое сравнение?

– Попробую объяснить. Наш фильм «Ворошиловский стрелок», в котором заслуженный дед покупает на базаре винтарь с оптикой и мстит подонкам за изнасилование внучки, посмотрели миллионы зрителей и все народные депутаты. Я не знаю ни одной дискуссии, где бы тему самосуда обсуждали с точки зрения возмездия душам между земными жизнями и в их новых телах. В чём причина бесплодности дискуссий на эту тему? В самопальном ублюдочном законе попа и в том, что энергетику ненависти нельзя побороть неотвратимостью уголовного преследования. Во-первых, для неотвратимости наказания необходима стопроцентная раскрываемость, что в принципе невозможно, хотя этого пытались добиваться искажением отчётности. Во-вторых, многие думают, что самосуд исчезнет, если общество увидит, что негодяй, будет наказан государством. Это тоже невозможно, поскольку жертва самосуда появляется в поле зрения мстителя раньше, чем государства, а упование на прочие факторы отличается ещё большей наивностью. Напрашивается библейское: ударили по одной щеке, подставь другую.

– Я тебя поняла. Месть считают справедливой, потому что закон истинной справедливости скрыт Церковью.

– Да, но если даже эксперты не понимают, как действует закон изменения и сохранения энергии души, оболганный Церковью, и в качестве фактора, останавливающего самосуд, не принимают во внимание кармическую расплату неблагоприятной судьбой, что может понимать в способах достижения справедливости общество, ведомое «одноразовыми» учениями попов и материалистов? Фильм «Ворошиловский стрелок» снял известный и уважаемый режиссёр, что вызвало огромное число дискуссий. Все они были бесплодны по одной причине: режиссёр умолчал о неотвратимых последствиях самосуда ровно столько, сколько не договорил автор «Человека-амфибии» о причинах невозможности построения справедливого общества на отдельно взятом морском дне. Моё убогое мнение заключается в том, что художник должен не только вызвать бурю эмоций, но и предложить конструктивное рациональное решение проблемы, чего не было совсем.

– Ты его знаешь?

– Легких решений не бывает. Рациональное решение лежит в плоскости социального управления тонкими энергиями человеческой души, а с закона трансформации духовной энергии свесили ножки клирики. В итоге, все зрители были на стороне «народного мстителя» и понимали, что так поступать нельзя. Конечно, фильм сделан талантливо, но ничего, кроме пустопорожнего возмущения беспределом 90-х, в обществе он не вызывал, потому что истоки данной проблемы ни политикам, ни обществу пока не по зубам. Это прямое указание на то, что учения об одноразовой телесной жизни души и бездушного тела превращают нас в общество дебилов. В случае с самосудом критерием истины является карма цикла рождений и смертей, но государство, допустившее беспредел 90-х, упорно не желает этого признавать. Очевидно, высокие чинуши до высоких материй ещё не доросли. Отсюда вывод: если закон Божьей справедливости спрятан Церковью, нет смысла звать на дискуссию о поисках справедливости попа. Тысячелетия пролетели, а богатый всегда прав, и поиски закона справедливости находятся в тупике. На кой хрен искать этот закон, если существует вечная преисподняя?

– Но тогда выходит, что Тидо Фогель совершил убийство Коддля из мести.

– Не отрицаю, хотя у него могло быть смягчающее обстоятельство.

– Какое?

– Ты говорила, что Коддль проник в спальню герцога Роттердорфа и вынашивал намерение избавиться от него, а это уже другой мотив. Для того, чтобы привести светские законы в соответствие с Божьими вечными законами, необходимо отказаться от ложного постулата одноразовой телесной жизни души, что вызовет недовольство толоконных лбов. Современная уголовная политика подчинена конъюнктуре, а не вечным законам, поэтому столь же бесплодны дискуссии о смертной казни. Честно говоря, мне порядком надоело слышать, что английские карманники шмонали карманы во время казней таких же воров, или про вынужденный характер исключительной меры социальной защиты.

– Ты привёл противоположные аргументы. Почему ты с ними не согласен?

– Потому что лишение жизни другого человека, мягко говоря, не проходит бесследно для души виновного ни после неотвратимой смерти, ни после очередного воплощения на земле, и ни тяжесть, ни справедливость кары обжалованию не подлежат.

– Хотела спросить. Если человек с рождения лишён памяти о земном прошлом души, как он может сознавать, что его неблагополучная судьба явилась, например, возмездием за убийство, совершённое в прошлой жизни?

– Он должен понимать, что текущие испытания были заслужены им в прошлых воплощениях, против чего борется Церковь. Человека учат тому, в чём нуждается его душа, хотя по характеру избранных испытаний можно догадаться, чему его хотят научить. В любом случае кармические испытания ослабляются по мере воплощений, поэтому Церковь, скрыв это, совершила злодеяние.

– Им бы не хотелось выслушивать публично такие формулировки.

– Учение о вечном аде скрывает объективную картину злодеяния и воздаяния за него, не говоря о предназначении души. Святые отцы и теоретики материализма проявили завидное единодушие, – они спрятали закон, по которому живут все существа обитаемых планет, и посмели навязать лживые принципы справедливости, не имеющие ничего общего с кармой рождений и смертей. И те, и другие были вооружены своим Писанием, подогнанным под кустарное верообразующее фуфло.

– У каждого своя правда и своё понятие о справедливости?

– Лучше всех научились «жить по понятиям» уголовники, но это крайнее проявление обыкновенной тупости, агрессии и материализма. Историю вершат в меру понимания своего, – так говорил нам, студентам, профессор Кадушкин, мой Учитель. Поповская доктрина имеет «двойное дно», она лицемерна, потому что её закон был задуман для известных целей. Понимаешь, какая штука, – Ленин сообразил, что для того, чтобы победить, надо вывести из игры Церковь, а для этого необходимы две вещи: насилие с опорой на принцип бездушия тел. Церковники проиграли потому, что заменили подлинный закон справедливости – посюсторонней материализации кармы инкарнаций, на мнимый – потусторонней вечности ада, в то время как Ленин говорил о социальной справедливости на понятном всем языке. Со словами Николая II на спиритическом сеансе о том, что Владимир Ильич его перехитрил, можно согласиться, – надо было не хлопать ушами с крещения Руси и самому вникать в несуразицу «исконных корней». В конце концов, население Российской Империи видело, что учение о вечном аде мирно сосуществовало с социальным неравенством и не мешало имущему меньшинству наживаться и угнетать большинство.

– В этот раз ты почему-то не сказал про лопнувшее христианское смирение.

– Вот, говорю: вечное загробное наказание за попрание норм социальной справедливости перестало устраивать большинство, которое хотело жить по справедливости на этом свете, а не на том. Ленин обещал дозагробную справедливость, и вместо церквей и кабаков, где заливали водкой лопнувшее христианское смирение, начали строить школы и больницы.

– Можно ли думать, что главную роль в причинах вашей революции сыграла Церковь?

– Главную роль всегда играет мировоззрение. На кой хрен пугать вора, обирающего народ, вечными загробными неприятностями, если он вернётся оттуда и будет отвечать за воровство в новом теле на той же земле? Тот факт, что церковники скрывают перевоплощение души, – её возвращение на землю, чтобы со смирением принять справедливое искупление и возмездие, важен для всех, но именно он превращает церковный верообразующий закон во врага человечества номер один. Римская поповщина сфальсифицировала верообразующий закон в I тысячелетии, когда считала, что её порочный клерикализм будет так же вечен, как её изобретение вечной преисподней. Спустя много столетий, «благородное» поповское учение об одноразовой телесной жизни души было «облагорожено» теорией естественного отбора сильных и борьбы за выживание, и ублюдочное мировоззрение Запада сложилось окончательно, – стало ясно, что смыслом одноразовой жизни является борьба, в которой побеждает сильнейший. Работников некоторых структура гонят прочь, если они не разделяют зоологию дарвинизма.

– А как это сказывалось на общественных отношениях?

– На таком дебильном верообразовании невозможно строить справедливое общество и принимать справедливые законы. Это не общество, а дикая природа, где научились есть вилкой и ножом, но ценят только обман, силу и скорость. Человек должен знать, зачем он пришёл на землю, и что нанятые им чиновники будут защищать его интересы, а это предполагает другую веру, право и мораль. Всё просто, Хельга: для того, чтобы знать, какими должны быть законы «здесь», надо знать, по каким законам, чем и за что человека накажут «там». Фальсификация христианства в IV веке преследовала упрятывание именно данной связи законов Неба и земли, и, в этом смысле, отделение Церкви от государства уже ничего изменить не могло.

– Почему, Алекс?

– Потому что оба учения об одноразовой жизни одухотворённого и бездушного тела преследовали эту цель. Поэтому под поповскую загробную доктрину и наворотили столько земного юридического дерьма.

– Юриспруденция требует научных доказательств.

– Замечательно, – словно попал на университетскую лекцию для первокурсников и ждёшь звонка, чтобы достать мамины пирожки. А что будем доказывать? То, что толоконные лбы ещё на плоской земле извратили школьный закон сохранения энергии души и научились им управлять во вред Человечеству? Неужели, ты всерьёз веришь, что политикам и академикам невмоготу проcчитать антисоциальные последствия откровенной бредятины? Да ей вертят, как хотят: от подмены вечной загробной кары на вечный загробный кайф в окружении девственниц до замены вечной души на кратковременное свойство высокоорганизованной материи, обречённое на небытие.

– Алекс, может, ты ещё нальёшь нам вина?

– Конечно, извини. Где твой стакан?

– Вот. Скажи, а в Книге Духов говорится о жестокости средневековых законов, нравов и обычаев?

– Да, довольно подробно, причём связывается с законом нравственной эволюции инкарнаций. А что? – спросил я, когда мы выпили.

– Меня увлекла история рыцарского ордена. Это не похоже на чтение учебника истории. Перед тобой как бы проходят живые, реальные люди прошлого. У них была любовь, дружба и ответственность за своих близких. Они страдали и радовались, совершали предательство и были верны. Взять хотя бы оруженосца Тидо, который после смерти Густава и Флоры остался им верен, или любовь к нему служанки Карла Коддля Анхен, – меня это потрясло.

– Хельга, а что стало с Тидо после того, как его увели из спальни герцога?

– Тидо хотели бросить в яму с крысами, но за него заступился Корнелиус фон Роттердорф, и он был заточён в подвал. Когда его заковали в цепи, он сказал одно: Карл Коддль и Филипп Нойгаут – предатели, они убили Густава и Флору, и он знает, где хранятся сокровища заговорщиков. Он ответил палачу, что будет говорить только после того, как Нойгаута посадят на цепь и привезут из Майнца его невесту Анхен Берг. Тидо молчал до тех пор, пока её не доставили в замок и не допросили. Анхен рассказала про подслушанный разговор Коддля и Нойгаута о том, как в обрыв вместо кареты с герцогом, сбросили его сына Лесчека Роттердорфа, и что в Майнце её спрятали от расправы жених и Густав фон Берлиц. Нойгаута посадили в подвал, а Тидо освободили, но помощник Коддля пытался свалить всю вину на мертвеца. Нойгаут признался в интригах и разбоях и в том, что попал в замок «из грязи в князи», благодаря Коддлю, и стал его правой рукой.

– Да, гены пальцем не размажешь. Довольно драматично.

– Кроме того, Тидо Фогель рассказал, что люди Коддля и Нойгаута накануне смерти Густава и Флоры совершили убийство её отца, князя Радена. Он показал место, где были спрятаны сокровища ордена. Оно находилось в пяти километрах от замка, но там ничего, кроме следов тайника, не нашли.

Я тут же вспомнил про записку Тидо об убийстве отца Флоры и опасности, грозившей ей и Густаву, которую с тревогой читал в гипнотическом трансе. Миг как вечность, вечность как миг, – если вы когда-нибудь соедините в себе прошлое и настоящее, то сможете это понять…

– Алекс, о чём ты задумался?

– Об этих людях, – ответил я, и это было правдой. – Давай-ка ещё по полстаканчика винца, а?

– С удовольствием.

– За тебя.

– И за тебя.

– Я не совсем понял. Если Тидо обвинил Коддля и Нойгаута в убийстве Густава и Флоры, и все соучастники признались, кто и как совершил их убийство?

– Коддль и несколько фонов из охраны, всего шестеро. Густав и Флора попали в засаду и предпочли броситься в Эльзенбах. Нойгаут в это время находился с другими головорезами недалеко.

В трансе я видел шестерых…

– А дальше? Куда делись их тела?

– Не знаю. Я выяснила только то, что их нашли и где-то похоронили.

– Ты читала признание Нойгаута?

– Под пытками он признался во всём – в убийстве Густава и Флоры, князя Вольфганга Радена, Лесчека Роттердорфа и в покушении на герцога. По его словам, Коддль ему не во всём доверял, особенно в том, что касалось избавления от власти Трира и политических планов. Он указал на то же место хранения сокровищ, что и Фогель, и рассказал, что Коддль перепрятал их незадолго до своей смерти и лично умертвил всех, кто ему помогал.

– Сколько же зла за те десять лет они совершили…

– Много. Если читать все 600 страниц, можно устать, поэтому я выбрала для тебя самое главное. В исследовании много места занимают перечисление преступлений и свидетельства членов ордена, которые уличали в заговоре друг друга. Фактически, к заговорщикам относились не только начальник охраны Венцель Шраг и начальник гарнизона Хайнрих Задль, но и многие наёмники из охраны и гарнизона. Каждого допрашивали с пристрастием, а потом решали его судьбу. Тех, кто в их делах не участвовал, просто разогнали. С союзниками Коддля из замков Рюдесбург, Вилдхайм, Шталек, Гюттенбах, Триттенрих и Бернстайн разорвали все отношения, но воевать никто не решился.

– В этих материалах есть что-нибудь про заговорщиков из рода Эльзен?

– Иоганна Роттердорфа из рода Серебряного Льва и Бертольда Тёрниха из Буйволиных Рогов с несколькими фонами, служившими у Эльзенов, казнили. Они сознались в тяжких преступлениях против своих семей, но у меня осталось впечатление, что далеко не все представители рода Эльзенов, входившие в тайный орден, были установлены.

– Ну, полной победы никогда не бывает. У нас, вон, одного нефтеналивного олигарха приземлили на парашу, а заказное мочилово – как с гуся вода. Из-за чего у тебя сложилось это впечатление?

– Историки, проводившие исследование, сделали вывод. Они обратили внимание на то, что в свидетельствах начальника гарнизона Хайнриха Задля имеется указание, что членами братства могли быть ещё, как минимум, трое представителей рода Эльзенов. Эти люди не присутствовали на советах Код- для и на правах тайных членов хранили своё инкогнито. Коддль к этому времени был уже мёртв, а Нойгаут ссылался на то, что других изменников мог знать только он, хотя, скорее всего, это была ложь. Пока он ждал на охапке соломы решения своей участи, у него нашли записку с требованием принять меры к его вызволению, но имя адресата в ней не указывалось. Для него всё кончилось неожиданно – спустились за ним в подвал и увели во двор. В общем, прочтёшь сам.

– Ты случайно не знаешь, в твоём турбюро или у коллег-историков есть карта замка? Что-то вроде поэтажной проекции помещений.

– Есть, о ней знают все, но сотрудники не имеют к ней доступа.

– А что так?

– Секрет. Зачем она тебе?

– Я не смогу тебе объяснить сразу.

– Тоже секрет?

– Нет. Мне нужно побывать в одной комнате, и я точно знаю, где она расположена.

– Тогда зачем тебе карта?

– Я не знаю, как попасть в замок в неурочный час.

– Очень интересно. А почему нельзя во время экскурсии?

– Туда никого не водят.

– Ты что-то скрываешь?

– Уже нет. Я увидел во сне комнату, гобелен на стене, сундук на котором лежала книга, кровать, чёрный обод со свечами под потолком и окно с крупной решёткой: два вертикальных прута и несколько горизонтальных.

– Тебе приснилась комната, и ты решил в неё залезть?

– Ну да, а что?

– Что? Ты с ума сошёл, Алекс.

– Не думаю. С какой стати мне тогда крутили немое кино о том, где она находится и зачем там надо побывать?

Хельга взяла паузу, – видимо, задумалась, про что спросить раньше, – про «где» или «зачем».

– Хорошо, зачем?

– Мне было сказано, что в этой комнате есть тайна, и когда я войду в неё, всё пойму сам. Я проснулся, а сон, будто не прекращался, – бессловесная информация и видения продолжались. Я оделся и в девятом часу пошёл в кафе завтракать. Ты в это время, наверное, была в Кобленце.

– Да, мы уехали около восьми. И что было в кафе?

– Там я стал размышлять, ради какой тайны я должен лезть чёрт знает куда. Может быть, это какая-то тайна ордена или его сокровищ? Мне чётко продиктовали, что тайну можно открыть, лишь находясь в этой комнате. Пойми, с тех событий минуло почти пять веков, мы с тобой постоянно о них говорили, и сон не мог быть случайностью. Всё было весьма зримо и даже назойливо, иначе бы, я ничего не запомнил.

– Где она находится?

– На последнем этаже башни «Дома Роттердорфа» под левой фахверковой башенкой. Это угловая комната с окнами, выходящими на западную сторону.

Хельга опять замолчала, только на этот раз было труднее судить, что происходило в её голове.

– Надеюсь, ты меня не выдашь полиции, но я должен там побывать. Я просто хочу знать, по какой лестнице можно подняться на самый верх.

– А потом ты захочешь узнать, какие двери нужно взломать, чтобы попасть на первый этаж, с первого на второй и каков режим охраны объекта.

– Могу не взламывать, – залезть по плющу, но боюсь, он оборвётся до того, как я ухвачусь за решётку. И потом, глупо держаться побелевшими пальцами за решётку, которую надо пилить, уж лучше отказаться на стадии приготовления к преступлению. Если ты мне поможешь, станешь соучастницей, но я бы тебя не выдал, – должен же мне кто-то носить передачи.

– Какие передачи?

– В тюрьму. Для этого ты должна находиться на свободе.

– Тебе не говорили, что ты сумасшедший?

– Нет, хотя постой. Одна фройляйн, которая не смогла отговорить меня от рокового шага, но обещала носить в тюрьму передачи. Скажи, пожалуйста, почему в замках так много гобеленов? Плохие отношения с Персией?

– Они сохраняли тепло, спасали от холодных стен и создавали уют.

– Во-от. А я только посмотрю, висит ли на стене тот гобеленчик, и сразу вернусь в отель тем же путём. Шесть вёрст туда и обратно по холодку для меня ерунда.

– И всё-таки, зачем тебе туда?

– Мы же убедились, что не все тайны ещё открыты, а тут такая подсказка. Не веришь – пойдём со мной, но тогда носить передачи будет некому. Ты же не рассчитываешь, что нам выделят одну камеру и двуспальные нары? Где тут ближайшая тюряга?

– В Кобленце, наверное, – рассеянно ответила Хельга.

– О-о, да это рукой подать. Ну как? Пойдёшь в пособники злоумышленника?

– Не вижу поводов для шуток. В замке работает внутренняя охрана, она всегда действует незаметно и не отличается от посетителей.

– Значит, надо лезть ночью, когда она спит в одно время с посетителями.

– Послушай, один из управляющих Клауса фон Берлица – герр Штубе, невыносимый зануда. Он имеет привычку обходить замок вокруг, появляться во дворе и цепляться к одиноким фрау бальзаковского возраста.

– Для мужика это нормально, разве нет?

– Да, но он цепляется к ним днём, а замок обходит ночью, и если что-нибудь замечает, обязательно записывает и докладывает хозяину.

– Тогда надо поступить, как подпольщики во время комендантского часа, – спрятаться за угол и переждать патруль. Кино и немцы. Сколько человек остаётся в замке на ночь? Я имею в виду работающих, которые бодрствуют.

– Сменный вахтёр. Его место в конце коридора за входом в турбюро. Снаружи есть кнопка вызова.

– Зачем он нужен?

– На случай непредвиденных обстоятельств или аварии. У него находятся ключи от помещений.

– А где твоё рабочее место?

– Надо пройти мимо него, повернуть направо – там кабинеты для гидов и сотрудников, которые обеспечивают проход туристов. Коридор по другую сторону от вахтёра ведёт к научным сотрудникам музея, в архив и библиотеку.

– Я проходил на экскурсию через двери, которые находятся слева от входа в туристическое бюро. У кого ключ от них?

– У вахтёра.

– Есть другой вход в музей?

– Не знаю, возможно. Ты же сам видел, сколько в закоулках дверей. На противоположной стороне двора, правее, если смотреть от дверей турбюро, есть чёрный ход, через который выходят группы.

– Не такой он и чёрный. Через него можно попасть в кухню, которой заканчивается экскурсия. У кого ключ от этих дверей?

– У вахтёра и в ящике стола, за которым я сижу. Сотрудники пользуются им, когда завершается последняя экскурсия.

– Ты сделаешь для меня слепок с ключа, чтобы было, как в кино?

– Зачем? Если вечером его взять, утром можно положить обратно.

– Ты что, уже согласна подвезти меня к месту преступления? Если пришьют предварительный сговор, конфискуют твой «фольксваген».

– Я пойду с тобой. Рисковать, так вместе. Надо быть осторожнее во дворе, – этот Штубе больше всего любит ходить через дворик мимо выставки драгоценностей и второй капеллы.

– Хельга, нам нужно уточнить план действий. Ты была на этажах этого здания?

– Несколько раз.

– Попробуй уловить суть задачи. Его коридоры проходят в сторону северной стены, где должна быть боковая лестница. Вероятно, на эту лестницу ведут двери в конце этих коридоров, кроме одного, – на экскурсии я видел, что он перекрыт временной стеной. Кажется, на этом этаже находится молельня. Если я всё правильно понимаю, в нужную комнату можно попасть с других этажей, но в любом случае, в жилые покои ведёт лестница, которую надо отыскать. Это необходимо уточнить, потому что найти её в темноте будет трудно. Я могу ошибаться с точностью до наоборот. В идеале – не оставить никаких следов.

– Я поняла. Когда мы сделаем это?

– Если проверишь завтра, то послезавтра. Какое время удобнее?

– Приблизительно с девяти до десяти вечера. Раньше не стоит, а позже – вызовет подозрение. С парковки отъедем после девяти, когда будет темно.

– Хельга, почему ты идёшь на это?

– Потому же, что и ты. Не хочу, чтобы ты заблудился. Я же вижу – никаких корыстных интересов у тебя нет.

– Нет, – подтвердил я, поднялся и обнял её за плечи.

Она встала с кресла, обняла меня, и я сильно прижал её к себе, – так, не шевелясь, мы стояли около минуты.

– Алекс, прости… я не могу сегодня… – прошептала она. – Уже поздно. Мне лучше уйти.

– Конечно. Спокойной ночи, – ещё тише ответил я.

– Спокойной ночи, – она поправила волосы.

– Алекс.

– Да?

– С тобой не соскучишься.

– В моём языке эта фраза почти всегда имеет подтекст.

– Я не умею говорить с подтекстом.

– Скучать вредно для здоровья, я понял это за последние 3 дня…