Читать книгу Санька при дворе князя Владимира - Александр Геннадиевич Сорокин - Страница 9

Уже несколько часов я работал музейным экспонатом. Или слоном в зоопарке. Приходилось стоять почти неподвижно, сохранять приветливое лицо и не чесаться при этом в неприличных местах. Весь княжеский двор уже внимательно осмотрел меня с ног до головы, мою одежду и обувь пощупали во всех местах, вывернули наизнанку и едва ли не попробовали на зуб. Хорошо ещё, что не заставляли открывать рот и не выстукивали череп на предмет обнаружения мозга.

Осмотр происходил циклично – те, кто недавно отошёл из природной скромности, вскоре вновь возвращались поглазеть. Честно говоря, меня это уже начинало напрягать. Я дико устал, сказывались перенесённые стрессы и нагрузки. Хорошо ещё, что князь-батюшка запретил кому-либо рассказывать эту историю за оградой двора. Мой телефон отключился, и я чувствовал, что это, вполне может быть, навсегда.

Наконец нас всех пригласили в гридницу – был готов пир на весь мир. Князь милостиво посадил меня возле себя, что наверняка было большой честью. Стол был густо уставлен яствами – жареными утками и поросятами, всевозможными соленьями и сладостями, чашами с икрой и мёдом. Вот уж поистине экологически чистые кушанья! Ведь ещё никто не придумал ГМО и всяческие Е-добавки. А нефтепродукты и канализационные стоки ещё не стекали в то время в Днепр.

Если сказать честно, то вкус многих блюд мне показался непривычным. За девять веков, которые прошли над Землей до моего рождения, изменились не только кулинарные пристрастия, но и сам способ готовки.

Я отметил, что древние русичи особенно налегали на всевозможные соления и квашения, а пили легкий медовый напиток или клюквенный морс. Спиртного на этом пире я не увидел вовсе.

Князь ел меньше всех – всё больше ухаживал за гостями и за супругой. Он подходил к каждому с лаской и улыбкой, часто обходил стол кругом, высматривая, кто ещё остался голодным или без внимания. В итоге довольными остались все. Естественно, что все косились на меня, как на какую-то диковину. Но разговоры всё же шли своим чередом. Я отметил, что обстановка на этом пире сильно отличалась от ауры тех посиделок, к которым мы привыкли в 21 веке. Во-первых, никто здесь не сквернословил и не подкалывал друг друга, даже дружески. Все общались очень плавно, миролюбиво, говорили медленно и напевно, будто впереди было ещё трое суток. Впрочем, не исключено, что старые друзья в то время вполне могли потратить и неделю на застолье. Времени было не жалко, оно, в отличие от нашего заполошного века, текло как-то медленно и вольготно.

– А я тебе и говорю, Васятка, – горячился жилистый седобородый старик, беседовавший с румяным и немного дородным юношей, – что пока мы с батюшками Владимиром Всеволодовичем и Святополком Изяславовичем не сходили в поход супротив половцев полтора десятка лет назад, выйти в степь погулять нельзя было. Налетали эти аспиды, да сразу в полон вязали!

– Ох, пользуешься ты моей молодостью, дядя Дорофей, – басил Васятка, – стращаешь! До вовек не поверю, что половцы возле самых стен киевских бегать смели!

– Отчего ж ты не веришь? – неожиданно появился у него из-за спины князь. – После того похода ещё четвёрик лет прошёл – хан Боняк пришёл нам грозить. Мы вместе с Олегом и Святополком его разбили наголову. А ведь было время, когда Боняк почти Киев брал…

Я слушал эти неспешные речи и тут мне неожиданно стало страшно. Так сильно, как бывает только ночью, в полном одиночестве. Когда дышать темно и воздуха не видно. Я вдруг полностью осознал, где я оказался. В чужом времени, где у меня нет ни одного друга, родственника или коллеги. Здесь я не могу позвонить своему другу и однокласснику Серёге, с которым мы сидели за одной партой. Да что там говорить – мои родители и жена остались там, в далёком 21 веке! И я их вряд ли когда-нибудь увижу! Не исключено, что мои кости найдут археологи, а родня даже не поймёт, что это мои останки! Наверняка за девятьсот лет даже мобильник сгниет до неузнаваемости. Если его ещё раньше не разобьют какие-нибудь половцы…

Хотелось бежать куда-нибудь без оглядки, с диким воплем. Мамочки! Да что же это такое делается! В эту секунду меня кто-то мягко взял за локоть.

– Успокойся, мил человек, – услышал я негромкий голос князя, – вижу, взволнован ты. Знаю, страшно тебе у нас оказаться. Дивное ты путешествие совершил – не каждому такая судьба выпадает. Вспомнил я семь отроков эфесских, на тебя глядя.

– А что это за отроки? – удивился я.

– Те, что заснули при нечистом императоре Траяне, который христиан гнал, а проснулись через две сотни лет, когда правил христианин Феодосий Младший.

– Реально такое было? – поразился я.

– Даниил Паломник, игумен, ходил во Святую землю двенадцать лет назад. И видел святые мощи этих отроков, лежащие в пещере.

…Как-то так получилось, что князь отвлёк меня от страха, в итоге я совсем о нём позабыл. Вот благой человек – рядом с ним было как-то хорошо и спокойно. Князь слегка сжал мою руку и прошептал:

– Жду тебя после пира – хочу беседовать с тобой с глазу на глаз, наедине.

Пиршество продолжалось – Васятка был полностью убеждён свидетельством Мономаха, но темы для дружеского общения на этом не исчерпались. Между делом я узнал, что жену князя зовут Ефимией, и что она – бывшая половецкая княжна, принявшая новую веру и имя. Похоже, что эта скромная и симпатичная девушка была вполне довольна своей новой судьбой.

Кстати, а где столь рьяно преследовавший меня Сенька со своими сподручными? В этой суете я совсем забыл о нём – да и где тут упомнить, ежели тебя, словно развалины Колизея оглядывают и ощупывают толпы зевак. Тревожась за печальную судьбу тиуна, я спросил о нём у дяди Дорофея, бывалого рубаки. Он махнул рукой:

– Князь батюшка его в пещеры послал. Вместе с костоломами. Авось исправятся.

– А что за пещеры? – поинтересовался я.

– Ты не знаешь? Ах, ну ты ведь ничего у нас не знаешь, – улыбнулся дед. – Монастырь великий, где монахи в пещерах подвизаются. Послужат братиям там, помолятся – глядишь, поумнеют. Князь о Сеньке у крестьян справлялся – ты его внимание обратил на сего ирода. Замучил совсем людей подневольных своими причудами.

В моей голове никак не могли уложиться слова о «монастыре пещерном великом». Да это же знаменитая Киево-Печерская Лавра! Может быть, ещё живы знаменитые на весь мир святые – Антоний и Феодосий Печерские! Если честно, то я не помню даты их смерти. Я аккуратно поинтересовался у деда:

– Дядя Дорофей, скажи, а преподобный Феодосий ещё жив?

– Эва куда махнул, – присвистнул старик, – уж сорок лет как закатилось солнце наше красное. Я юнцом был, ещё помню его, да чудеса, которые по молитве его делались…

Старик взгрустнул. Потом приосанился:

– А что? У вас в этом, как его? В будущем, что ли? Неужто, будут знать о преподобном?

– Не только, – улыбнулся я. – И о князе вашем память сохранят. Только вот не всем эта память впрок пойдёт…

Разошлись далеко за полночь. Но это только предположительно, ибо время можно было определить лишь по звёздам – наручные часы я не носил. Все потянулись по комнатам, челядь ушла спать на первый этаж, а дружина расположилась на втором.

Князь повёл меня в свою комнату. Обернулся в коридор, посветил свечой, тщательно запер дверь за собой. Посадив меня в кресло напротив себя, приготовился слушать:

– Не забавы ради я позвал тебя. Многих тайн нельзя знать простым людям – они могут их соблазнить и привести на путь грешный. Посему изложи мне всё, что можешь сказать о своём времени. Есть у меня и сокровенная мысль – ежели ты русский человек и обладаешь секретами военными, расскажи их мне. Ибо государство наше постоянно страдает от набегов половецких, разоряют они села и нивы. А твёрдой управы на них нет.

И тут я глубоко задумался. А ведь я ничего особенного не знаю. Это в книге Марка Твена «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», главный герой знает, как добывать железную руду, как её превращать в сталь, как изготовить порох и ружьё, как делать те или иные станки и приборы. А я знаю, куда воткнуть видеокарту компьютера, но как и из чего её делают, не имею никакого представления. Вот оно – обрывочное образование моего времени! Наши отцы и деды ещё имели энциклопедические познания, мы же почти ничего не знаем без Интернета. Да и с Интернетом немногое можем – не хватает дерзости и желания трудиться.

Несмотря на эти размышления, я всё-таки хотел начать свой рассказ в бравурном тоне – как человек светлого будущего представителю тёмного прошлого. Но сам не заметил, как начал жаловаться князю. Располагал он к этому, что ли…

– Понимаешь, князь, живём мы в таких домах, ровных, как коробка и многоэтажных. Ну, то есть, как у тебя во дворце два этажа, так у нас десять или и вовсе двадцать.

– А где же у вас огороды, земля?

– Да в том-то и дело, батюшка, что земли в наших городах нет. Живём на голове друг у друга, вокруг один бетон да асфальт. Один двор крошечный на пятьсот человек, да и тот собаками загаженный. Не знаем мы, князь, тех, кто с нами на одном этаже живёт, не говоря уж про дом и подъезд.

– Это как же так?– недоумевал Мономах

– Да вот так! Утром уходим на работу, максимум, в лифте, ну в таком ящике, который на верёвке нас вниз опускает, столкнёмся. И дела нет до этого человека.

Рассказывая о технических достижениях нашей эпохи, я тоже хотел было возгордиться. Но опять не получилось:

– Эти телефоны мобильные – в любой точке ты можешь поговорить с нужным человеком, в любую секунду. Эх, князь, вот бы в ваше время так дружины координировать! Впрочем, знаешь, как утомляет, когда тебя каждую минуту дёргают? Хотелось бы вовсе без телефона – чтобы о своём подумать, в одиночестве побыть. То же самое и Интернет – это вроде бумаги такой, которую за секунду можно на край света переслать – на экране видно, вроде как у телефона, который я тебе показывал. И смотреть на эти бумаги не хочешь, а всё равно – тянет. И пишут мои современники с делом или без него – даже говорить друг с другом вживую забывают.

Про машины, «колесницы без лошадей», у меня тоже вышло как-то невесело:

– Всё куда-то спешим, несёмся… Дела у нас, видите ли! Время наше как будто кто-то нахлёстывает! Как будто оно вот-вот кончится. Сел на машину и мчишься. Удобно – не нужно ногами ходить. И быстро, и комфортно. Вот только теперь на улице страшно ходить – того и гляди, собьют. А когда я был маленький и ещё не было столько машин, мы пускали кораблики в весенних ручьях на шоссе. Попробуй это сделать сейчас! Сегодня детей вообще не отпускают гулять одних до двенадцати лет – боятся, что собьют. Или маньяков боятся…

Когда я объяснял князю, кто такие маньяки, он не в силах был сдержать своего гнева:

– Тьфу, что за время у вас отвратительное! Святый Боже, огради нас от такого! Дожили, докатились, потомство наше, ничего не скажешь!

– Это ещё что, батюшка, – махнул я рукой, – маньяки хотя бы вне закона. А разврат и гомосятина всякая – это в моё время едва ли не норма. По телевизору такое показывают…

Я попытался растолковать Мономаху, что же такое телевизор. Про гомосексуальные отношения он знал, но в его время «мерзость греческая» была редкостью несусветной. «Лично бы засёк таких, если б узнал», – в сердцах бросил князь.

– По телевизору с утра до вечера идёт такой шлак, что включать не хочется, – неожиданно для себя я едва не плакал. – Я лично телек не смотрю, но ведь другие смотрят. Бесстыдство, пошлость, тупость – всё это льётся с экрана, как водопад. Страшно за народ, который видит такое. Результаты мы уже видим на улицах. Воспитан потребитель, для которого слова «честь, совесть, Родина» ничего не значат. Он плюёт, бросает банку, матерится – другие уберут, обслужат.

– А Бог? – оживился князь. – Верят ли у вас в Бога?

– В Бога? – задумался я. – У нас верят, что всё на свете образовалось случайно. Что человек от обезьяны произошёл, а та образовалась от слипания молекул. Которые, в свою очередь, получились от удара молнии и подогрева всяких химических элементов. В общем, такие дела, князь…

– Как же так? – недоумевал властитель Киевский. – Как можно верить в такое? А дворцы у них сами собой не строятся? Что если они увидят статую красивую или мозаику в церкви? Тоже подумают, что они случайно вытесались из камня? А ведь и человек и животное намного красивше и сложнее статуи!

Вскоре мы подошли вплотную к военной теме. Здесь мне, как сыну своего времени, было чем «похвастаться»:

– В будущем, дорогой князь, наука убиения себе подобных достигнет невероятного развития. При общей гуманности людей станут убивать оптом и в розницу, то бишь, по одному и пачками. Иногда за деньги, а иногда – за просто так. Причём теперь на войне станет неважно – доблестный ли ты человек, сильный ли воин. Любой чахлик с автоматом в руках с лёгкостью пришибёт верзилу, а иной очкарик отправит на тот свет целый город, нажав на кнопку.

Вкратце объяснив князю, как действует стрелковое оружие, танк, самолёт и ядерная бомба, я добавил:

– Впрочем, я даже рад, что не знаю, как изготавливать эти смертоносные вещи. Поверь, княже, что к добру они в вашем времени не послужат. После тебя будут князья не столь добродетельные, и они на полную катушку воспользуются этими страшными предметами…

– Ты прав, Александр, – пробормотал князь Владимир, – ни к чему нам ужасы твоего времени. Мы уж лучше так, по старинке – мечами да копьями… Кстати, – Мономах пристально посмотрел на меня, – а что это за боевая наука, которую ты применил к Сеньке и его подручным? Пока тобой мой двор дивился, я послал за крестьянами из Горловки – они мне всё рассказали. Думаю, умение хорошо драться без мечей нашему времени не помешает.

Честно говоря, мне стоило труда убедить князя, что я не владею каратэ и джиу-джитсу, а также не проходил практику в Северном Шаолине:

– Мне помогла наглость. Честно говоря, я думал, будто Сенька вместе с помощниками – ряженые или сумасшедшие. Сейчас, зная, что они могут меня нарубить на куски, я бы не осмелился так нападать. Да и они не ожидали от безоружного пешехода такой прыти.

Поразмыслив, князь согласился со мной. И внезапно задал мне самый сложный вопрос:

– А что будет с Киевом? Сохранится ли сей град до твоих дней?

– Сохранится, – нахмурился я, – а остального лучше тебе не знать, князь. Лучше дожить свой век спокойно и не ведать того.

Но князь так решительно просил меня поведать ему правду, что я не смог отказать. С удивлением я узнал, что во времена Мономаха название «Москва» уже было известно:

– Да быть того не может, чтобы эти деревушки болотные стольным градом стали! – поразился князь Владимир. – Там же сырость вечная, да леса непроходимые!

Пользуясь моментом, я поспешил узнать от сведущего человека, откуда происходит загадочное название русской столицы.

– Московь? – прищурился князь. – Это так наши деды и прадеды говорили – вроде как это значит «болотная или мокрая». Древние русичи «московью» всякую сырость кликали.

Вот тебе и раз! Выходит, никакие «Мосох» и «Ква» здесь ни при чём, также, как неверна и гипотеза финского происхождения слова! Вот только… Не исключено, что я никогда не донесу это славное открытие до своих современников.

– Там сегодня много деревушек, – рассказывал князь, – Воробьево, Симоново, Высоцкое. Был я там проездом, когда в Ростов ездил, храм закладывать.

Лично я всегда был противником теории, что вмешательство в прошлое необратимо изменит будущее. Мне кажется – чему быть, того не миновать. Посему я говорил с князем без страха, что с карты современной мне России исчезнет мой родной город, а вместо него появится какой-нибудь Нижнеплюйск-Залесский. И всё-таки, рассказывая князю о будущем значении Москвы, я подумал, что именно его сыну, Юрию Долгорукому, приписывают основание крепости на Москва-реке в 1147 году. Впрочем, если я попал в это время, значит так было надо…

Я долго втолковывал князю, что русские люди разделятся в будущем на украинцев, белорусов и «москалей». И что именно «москали» по версии случайных правителей Киева, «зробили» на Украине «голодомор».

Князь, слушая всё это, рвал и метал. Казалось, что он сейчас пробьёт посохом стену и повелит немедленно привести к нему тех, кто разделил некогда единую Святую Русь. На лютый, но справедливый правёж, то бишь взыскание долгов.

Я поведал о Чернобыле, о том, что Киев тоже будет страдать от аварии на АЭС. Радиацию я описал, как «незримую смерть», которая проникает сквозь стены.

Князь сидел, понурив голову, зажав её между рук:

– Ой, в страшное время ты живёшь, путник, в страшное… Лучше мне того бы не знать. Мы же все трудимся, верим, что будущее будет светлым для Руси.

Тут он встал, глубоко вздохнул и вперил в меня свой указательный палец. Глаза князя пылали:

– Но знай, странник – будет жить Русь! Ещё всем ворогам, её окружившим в твоё окаянное время, мы докажем – будет жить! Ещё задрожат все умышляющие зло и одного имени Руси убоятся! Знай это!

У меня, если честно, мурашки по спине побежали от этих слов. Я чуял, что это не просто слова – это пророчество. Как бы я хотел увидеть родную страну сильной, как встарь, а самое главное – без погани, занесённой извне, без этих порнушных передач и журналов, без политического словоблудия и международной слабости, с сильным и решительным главой, реальным защитником народа и его исконных ценностей. На тот день, когда я покинул своё время, такой триумф России виделся мне проблематичным. Хотя… Не исключено, что мои современники, устав от мерзостей так называемой «демократии», воспитают своих детей совершенно в ином духе.

– А что будут делать мои дети и внуки? – улыбнулся Мономах. – Хоть они не отойдут от отцовых постановлений?

– Прошу тебя, князь, не спрашивай меня об этом! – взмолился я. – Хоть это дай сохранить в тайне. Скажу тебе, что твоё «Поучение» сохранится до моих дней. И каждый русский сможет прочитать его в Интернете. Скажу, что земля русская в конце концов соберётся под одним началом, но только после испытаний. Моё время, как мне кажется – это тоже испытание.

Мы окончили наш разговор, когда уже начинало светать. Вот что значит – государственный человек. Не пожалел времени и сил для разговоров о далёком будущем. Разошлись мы оба со светлым настроением. Меня ободрило пророчество князя, а Мономах нёс в сердце радость о грядущем укреплении Руси. Хорошо, что он никогда не узнает о распрях между князьями, которые начнутся сразу же после смерти его сына Мстислава, о грядущем татаро-монгольском иге…