Читать книгу Горе от ума - Александр Грибоедов, Александр Сергеевич Грибоедов, Н.В. Гоголь - Страница 5

Графини Хрюминой карета!

Ну бал! Ну Фамусов! умел гостей назвать!

Какие-то уроды с того света,

И не с кем говорить, и не с кем танцевать.

Поетем, матушка, мне, прафо, не под силу,

Когда-нибудь я с пала та в могилу.

Карета Горича!

Мой ангел, жизнь моя,

Бесценный, душечка, Попошь, что так уныло?

Признайся, весело у Фамусовых было.

Наташа-матушка, дремлю на бáлах я,

До них смертельный неохотник,

А не противлюсь, твой работник,

Дежурю зá полночь, подчас

Тебе в угодность, как ни грустно,

Пускаюсь по команде в пляс.

Ты притворяешься, и очень неискусно;

Охота смертная прослыть за старика.

Бал вещь хорошая, неволя-то горька;

И кто жениться нас неволит!

Ведь сказано ж иному на роду…

В карете барыня-с, и гневаться изволит.

Иду, иду.

Кричи, чтобы скорее подавали.

Ну вот и день прошел, и с ним

Все призраки, весь чад и дым

Надежд, которые мне душу наполняли.

Чего я ждал? что думал здесь найти?

Где прелесть эта встреч? участье в ком живое?

Крик! радость! обнялись! – Пустое.

В повозке так-то на пути

Необозримою равниной, сидя праздно,

Всё что-то видно впереди,

Светло, сине, разнообразно;

И едешь час, и два, день целый, вот резвó

Домчались к отдыху; ночлег: куда ни взглянешь,

Всё та же гладь, и степь, и пусто, и мертво…

Досадно, мочи нет, чем больше думать станешь.

Готово?

Кучера-с нигде, вишь, не найдут.

Пошел, ищи, не ночевать же тут.

Тьфу! оплошал. – Ах, мой создатель!

Дай протереть глаза; откудова? приятель!..

Сердечный друг! Любезный друг! Mon cher[32]!

Вот фарсы мне как часто были петы,

Что пустомеля я, что глуп, что суевер,

Что у меня на всё предчувствия, приметы;

Сейчас… растолковать прошу,

Как будто знал, сюда спешу,

Хвать, об порог задел ногою

И растянулся во весь рост.

Пожалуй, смейся надо мною,

Что Репетилов врет, что Репетилов прост,

А у меня к тебе влеченье, род недуга,

Любовь какая-то и страсть,

Готов я душу прозакласть,

Что в мире не найдешь себе такого друга,

Такого верного, ей-ей;

Пускай лишусь жены, детей,

Оставлен буду целым светом,

Пускай умру на месте этом,

И разразит меня господь…

Да полно вздор молоть.

Не любишь ты меня, естественное дело:

С другими я и так и сяк,

С тобою говорю несмело;

Я жалок, я смешон, я неуч, я дурак.

Вот странное уничиженье! —

Ругай меня, я сам кляну свое рожденье,

Когда подумаю, как время убивал!

Скажи, который час? —

Час ехать спать ложиться;

Коли явился ты на бал,

Так можешь воротиться.

Что бал? братéц, где мы всю ночь до бела дня,

В приличьях скованы, не вырвемся из ига,

Читал ли ты? есть книга…

А ты читал? задача для меня,

Ты Репетилов ли?

Зови меня вандалом:

Я это имя заслужил.

Людьми пустыми дорожил!

Сам бредил целый век обедом или балом!

Об детях забывал! обманывал жену!

Играл! проигрывал! в опеку взят указом[33]!

Танцовщицу держал! и не одну:

Трех разом!

Пил мертвую! не спал ночей по девяти!

Всё отвергал: законы! совесть! веру!

Послушай! ври, да знай же меру;

Есть от чего в отчаянье прийти.

Поздравь меня, теперь с людьми я знаюсь

С умнейшими!! – всю ночь не рыщу напролет.

Вот нынче, например?

Чтó ночь одна – не в счет,

Зато спроси, где был?

И сам я догадаюсь.

Чай, в клубе?

В Английском. Чтоб исповедь начать:

Из шумного я заседанья.

Пожало-ста молчи, я слово дал молчать;

У нас есть общество, и тайные собранья

По четвергам. Секретнейший союз…

Ах! я, братец, боюсь.

Как? в клубе?

Именно.

Вот меры чрезвычайны,

Чтоб взáшеи прогнать и вас и ваши тайны.

Напрасно страх тебя берет:

Вслух, громко говорим, никто не разберет.

Я сам, как схватятся о камерах, присяжных[34],

О Байроне, ну о матерьях важных,

Частенько слушаю, не разжимая губ;

Мне не под силу, брат, и чувствую, что глуп.

Ах! Alexandre! у нас тебя недоставало;

Послушай, миленький, потешь меня хоть мало;

Поедем-ка сейчас; мы, благо, на ходу;

С какими я тебя сведу

Людьми!! Уж на меня нисколько не похожи.

Что зá люди, mon cher! Сок умной молодежи! —

Бог с ними и с тобой. Куда я поскачу?

Зачем? в глухую ночь? Домой, я спать хочу.

Э! брось! кто нынче спит? Ну полно, без прелюдий,

Решись, а мы!.. у нас… решительные люди,

Горячих дюжина голов!

Кричим – подумаешь, что сотни голосов!..

Да из чего беснуетесь вы столько?

Шумим, братéц, шумим.

Шумите вы? и только?

Не место объяснять теперь и недосуг;

Но государственное дело:

Оно, вот видишь, не созрело,

Нельзя же вдруг.

Что зá люди! mon cher! Без дальних я историй

Скажу тебе: во-первых, князь Григорий!!

Чудак единственный! нас со смеху морит!

Век с англичанами, вся áнглийская складка,

И так же он сквозь зубы говорит,

И так же коротко обстрижен для порядка.

Ты не знаком? о! познакомься с ним.

Другой – Воркулов Евдоким;

Ты не слыхал, как он поет? о! диво!

Послушай, милый, особливо

Есть у него любимое одно:

«А! нон лашьяр ми, но, но, но»[35].

Еще у нас два брата:

Левон и Боринька, чудесные ребята!

Об них не знаешь что сказать;

Но если гения прикажете назвать:

Удушьев Ипполит Маркелыч!!!!

Ты сочинения его

Читал ли что-нибудь? хоть мелочь?

Прочти, братéц, да он не пишет ничего;

Вот эдаких людей бы сечь-то,

И приговаривать: писать, писать, писать;

В журналах можешь ты, однако, отыскать

Его отрывок, взгляд и нечто.

Об чем бишь нечто? – обо всём;

Всё знает, мы его на черный день пасем.

Но голова у нас, какой в России нету,

Не надо называть, узнаешь по портрету:

Ночной разбойник, дуэлист,

В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,

И крепко нá руку нечист;