Читать книгу Челноки. Роман - Александр Гусаров - Страница 3

В ложбинах поросших сочной зелёной травой, как предвестник будущего дня стелился молочной взвесью туман. Поначалу такой плотный, что хоть стаканами черпай, но вот показались в блюдечках болот коричневые мохнатые наконечники камышей. Быстро светлело небо. Село под горою петушиным криком начинало день. Скрипнула где-то калитка, прозвенело пустое ведро, под порывом ветра у реки, словно печалясь, вздохнули ивы.

– Пущай поспить, – прошептала Анна Михайловна, взглянув на безмятежное сонное лицо внучки. Сама она привыкла вставать ни свет, ни заря и с раннего утра хлопотала по хозяйству, по избе скользила на цыпочках.

На подворье женщина рассыпала корм для домашней птицы. Куры с кудахтаньем закружились вокруг неё. Она плеснула воды в деревянное корытце и заспешила на участок набрать к завтраку свежих огурчиков, не замечая ни жемчужной росы на листьях, ни повисшей платочком под сучковатой грушей белёсой утренней дымки, ни пятен золотистых лучей в форме сердечек, облюбовавших себе гнездо – печную трубу над крышей. От множества повседневных дел и забот привыкает человек к красоте.

Анна Михайловна вернулась в дом и увидела Настю за столом в горнице. Девушка пристально смотрелась в круглое зеркальце. Глаза у неё были глубокие и чистые, но мыслей на взгляд бабушки в них отражалось пока не много.

— Проснулась, – ласково произнесла пожилая женщина. Она улыбнулась, невольно подчеркивая сеточку мелких морщинок вокруг внимательных, добрых глаз, осветив лицо внутренней теплотой, которая чаще всего исходит из глаз женщин, повидавших на своём веку немало трудностей и невзгод.

Настя кивнула, продолжая смотреться в зеркало. О её ноги, требуя ласки, урча и толкаясь головой начала тереться разношерстная кошка. Она опустила правую руку и, чувствуя под рукою живое тепло, погладила гибкую, пушистую спину. Кошка сладко вытянулась, продолжая издавать звуки с журчавшими интонациями, приподнимая вверх и в стороны поочередно то передние, то задние лапы, выказывая из-под подушечек острые коготки.

– Ух, ты какая! – отозвалась девушка.

Она взяла мягкое тельце под передние лапы и, поднесла белую усатую мордочку к своему лицу, потерлась лоб о лоб. Подняла на вытянутых руках.

– Всё поёшь, Мурка Мурковна. Ты уж извини, но мне пора заниматься делами. Бабушка, а который час? – Настя опустила кошку на пол, и оглянулась к Анне Михайловне. Та уже поменяла халат на сиреневый сарафан и стояла возле дверей.

– Десять доходить. Настя, ты сама тута командуй, а я дойду до магазина. Соседка сказывала сёдни привоз…

– Хорошо, бабуль, иди, не переживай, – ответила Настя.

Анна Михайловна, пытаясь что-то вспомнить, снова задумалась. Она потопталась возле порога и, безнадежно махнув на свою память рукой, вышла за дверь.

Настя пружинисто встала из-за стола, шаркая обутыми на босу ногу тапочками, подошла к рукомойнику возле небольшой печки и начала умываться. Через десять минут она вышла на крыльцо. Солнце начинало припекать, хотя воздух кое-где особенно по уголкам сада в тени ещё прятал остатки ночной прохлады.

Дом Анны Михайловны стоял на пригорке. Если глядеть издалека, то из-за разросшегося сада только с одной стороны была видна его белая стена. Муж когда-то вместе с ней выбирал это место. Они приложили много сил и труда, чтобы построить перед войной собственный домик. После тяжелого ранения он протянул недолго. Анна Михайловна рассказывала, что любил дед выходить на лужайку перед избой и смотреть на широкие заливные луга. Настя его не застала и видела лишь на пожелтевших фотографиях.

«Надо бабуле воды натаскать, а то скоро жара наступит», – решила она.

До возвращения Анны Михайловны Настя успела наполнить водой большую деревянную бочку, стоявшую в начале сада под развесистыми вишнями. Она спускалась по узкой тропинке на дно старого оврага. Там за изгородью одетый в чёрный от времени и сырости сруб, притаился старый колодец. Вода в нём всегда стояла чистая и свежая. С детства веяло на Анастасию из тёмной прохладной глубины сказочными тайнами.

Анна Михайловна вернулась из похода в магазин в тот момент, когда Настя выплескивала в бочку последнее ведро.

– Ой, какая ты умница! – похвалила она внучку. Настя смахнула лёгкую испарину на лбу и, довольная собой улыбнулась.

В доме она снова присела за покрытый белой скатертью стол в углу горницы, всё перед тем же круглым зеркалом. Над ней под иконой в лампадке горел крошечный язычок пламени, когда из открытого окна веяло свежим воздухом он, как живой мотылек, отклонялся из стороны в сторону.

Анна Михайловна за деревянной перегородкой начала выкладывать продукты, делясь последними новостями:

– Теперича хлеб обещають на следующей неделе привезть. А Катька Гвоздева говорить – это потому, что скоро война. Бабы в очереди на неё накинулись, раскричалися: – «Паникерша!», а она и есть паникерша. – Анна Михайловна тяжело вздохнула: – А так оно и, правда, у нас, то война, то неурожай, а то просто всё отберуть.… Но ничево, в избе запас есть – и соль, и спички, и мыло и керосину я в прошлый привоз купила. Хоть всё одно не напасешьси…

Настя обернулась:

– Бабуль, у тебя случайно туши для ресниц нету? Может, мама оставляла? Я свою куда-то задевала найти не могу.

Женщина всплеснула руками:

– Господь с тобою, Настенька, я ей сроду не пользуюсь, кажный день дела. Перед кем-ка скажи на милость мне красоту наводить, кады в деревне остались три с половиной калеки – одни старики да старухи. Летом понаедуть студенты да школьники, а так… – Она горько покачала головой с поседевшими волосами.

Настя вздохнула и начала копаться в косметичке.

– Куда она запропастилась?

– Ты к соседям сходи. У Таньки спроси, она, чай тоже студентка. У неё должна быть.

– Да неудобно, бабуля.

Тушь Настя обнаружила на подоконнике и обрадовано воскликнула:

– Нашла! Ура!

– Вот радость. Ну и радость, – доброжелательно проворчала бабушка.

Они сели завтракать.

В деревню Анастасия приезжала каждое лето. В этом году она окончила первый курс медицинского института. Бабушка не могла нарадоваться. Она поначалу то и дело заставляла измерять себе давление и, стараясь подольститься к внучке, повторяла на разные лады:

– Теперича свой доктор в доме есть. Теперича свой доктор… имеется.

Студенческие каникулы промелькнули незаметно, оставив в памяти лишь лёгкий след от беззаботной поры. Целый день они занимались домашними делами. Под вечер она опять устроилась перед зеркалом.

«Небось, к Валерке – агроному на свиданье пойдеть. Вишь, как прихорашивается», – оглядывая внучку, рассуждала сама с собой Анна Михайловна. Нельзя сказать, чтобы она не одобряла выбор девушки. Перед соседями в лице двух старушек Анна Михайловна всегда выгораживала любимое дитя:

– Мужчина он, конешно, неплохой, пусть постарше, зато самостоятельный, у начальства на хорошем счёту – все ж таки агроном и народ его уважаить. В нашей деревне, пожалуй, што лучше и не найтить.

Соседки, сидя с ней на скамеечке возле палисадника, одобрительно поддакивали, имея, естественно на всё собственное независимое мнение. Как водится всегда отличное от мнения, с которым они только что соглашались.

Но из-за позиции дочери и у самой Анны Михайловны имелись сомнения. Очень уж той не хотелось, чтобы Настя осталась жить в деревне. Приезжая на побывку, Валентина Прокофьевна стелила на ступеньки крыльца старую телогрейку, усаживала рядом Анну Михайловну и, лузгая семечки, одновременно вглядываясь в темневшее с каждой минутой бездонное небо, втолковывала ей: «Вот поженятся, и хвосты на пару будут телятам крутить». С самого начала знакомства с Настей она считала Валеру ветеринаром. Сама Валентина Прокофевна в своё время еле вырвалась в город, добилась с теперь уже бывшим супругом квартиры, и сегодняшняя её жизнь ни шла, ни в какое сравнение с той прежней деревенской. Мыслила она здраво и по-житейски мудро, а по-женски даже расчётливо. Сельские жители, перебравшиеся в город, поначалу выполняли самую чёрную и тяжёлую работу. Как могли, они приспосабливались к новым условиям, что в свою очередь заставляло многих из них в погоне за материальным благополучием забывать о нравственных стародавних устоях. Но зато имели они нормированный рабочий день, стабильную заработную плату, отпуска и выходные дни.

– Ты старая, пойми, выйдет за твово ветеринара – белого света не увидит. Работать будет, как проклятая с темна и до темна, а зарабатывать гроши. У тебя у самой – какая пенсия? Чё молчишь-то? – обращалась Валентина Прокофьевна к матери. – А я скажу, двенадцать рублей – курям на смех. Токо четыре бутылки водки купить, чтоб дров привезть. И отчего это ты кажный раз, када привоз, в магазин, как на пожар несёсси. Да то, что в магазине в остальное время акромя черствого хлеба ничё не купишь. А в городе все магазины под боком. Выходные, празники. И будет она его обстирывать и обглаживать, а не угодит ежели што, так вечером придёт и в глаз даст, – рисовала она страшные картины будущей семейной жизни для своей дочери.

– Ну, уж ты Валентина куды хватила, – заступалась бабушка и за агронома, и за Настю. – Он парень-то самостоятельный. Агрономом работаить. Авось и слюбятся.

– Молчи, старая, – обрывала её дочь. – Агроном… Хрен редьки не слаще. Ты отжила своё. Сама терпела, а нам дай по-людски пожить. Ты мне девку с панталыку не сбивай.

Анна Михайловна дочери не перечила и при всех сомнениях в одной ей известные подробности отношений внучки и агронома Валентину Прокофьевну не посвящала. Любила она Настеньку и потакала отчасти. С высоты прожитых лет она рассуждала, что судьба поворачивается по-всякому: «и так, и эдак», что «жизнь прожить не поле перейти», что «покедаль дружатся – а дале видать будеть. Жизнь в деревне само собой трудная, но пока и о свадьбе-то рановато думать. А он может зимой и дровишек подбросит и комбикорма завезет, да и по-хозяйству пособит, ежели чего».

Вот такие на первый взгляд малозначительные в масштабах государства проблемы волновали близких родственников Анастасии. Но для них они были куда важнее первого полета человека в космос, да и второго полета, пожалуй, тоже.

Настя переоделась, подошла и чмокнула бабушку в щёку:

– Я к Тане зайду, мы на танцы пойдём.

– Танька-то теперя одна в доме за хозяйку осталася. Мать на неделю в Москву к сестре укатила. Тожа, как муж помер, непутёвой сделалась. Так что ты долго-то с ней не засиживайся. Чтобы я до ночи в окно не гляделась. И себя блюди, – деланно строго сказала Анна Михайловна.

– Нет, нет. Мы всё равно к нашему дому придём, на лавочке посидим.

– Ну, ступай, ступай, – сказала Анна Михайловна, и перекрестила внучку.

Настя глянула в зеркало, одёрнула платье и вышла за порог. Вечерний воздух закружил голову, наполняя грудь свежестью и готовностью к счастью. Она с опаской поглядывала на капли росы, обильно усеявшие стебли и лепестки, стараясь идти по центру тропинки, чтобы не замочить свои белые туфельки. Ночью ей приснился странный сон. Она долго шла по залитой солнечным светом тропинке и вдруг очутилась в зале, разделённом толстой каменной стеной на две половины. Плача от бессилия она сжала пальцы в кулачки и принялась стучать по холодному массивному препятствию, но стена поглощала звуки, и ей стало очень страшно. Проснулась она в полной темноте, прижимая сжатые кулаки к холодной стене…

Таня поджидала её на крылечке своего дома.

– Настюша, привет!

– Привет, Татьяна!

– Что пошли? – Девушка спорхнула вниз, подхватила её под руку, и они зашагали мимо высоких лип в сторону автострады к большому старинному зданию. Когда-то это была церковь. Лишённая куполов и внутреннего убранства, она была переделана под дом культуры. Узкие зарешеченные окна и толстые стены всё ещё продолжали веять покоем и стариной. Электрические лампочки света давали недостаточно, поэтому внутри всегда царил полумрак.

У входа их остановил белобрысый паренёк Витя Афонин: он шутливо раскинул в стороны руки и попытался обнять Анастасию.

– Цветочек ты мой ненаглядный… дай подержаться…

Татьяна сразу же осадила кавалера:

– Щазз… Цветочек, да не твой. Убери руки.

Она бесцеремонно отодвинула парня в сторону и девушки вошли под куполообразные своды. Витёк пропел им вслед:

Все его старания обратить на себя внимание остались незамеченными – девушки прошли в танцевальный зал через небольшое фойе. Трудно предположить, для чего раньше служило это место. Сейчас, развалившись на стульях, здесь обосновались местные авторитетные молодые люди. Дом культуры являлся частью Коровино и парни этого соседнего села составляли костяк наблюдателей за теми, кто приходил на танцы. Ребята из Настиного Заречья места в фойе занимали редко. Так повелось, что из-за отдалённости и малочисленности своей деревни на танцах они появлялись позже и нравом отличались более спокойным, нежели коровинские. Но до стычек дело иногда доходило.

Когда Настя с Татьяной прошли мимо, Колька Воронин – самый авторитетный из коровинских склонился к своему приятелю Борьке Сычику – невысокому чернявому пареньку:

– Видал, Настюха Волюсанова как расцвела. Вдул бы ей?

– С ней агроном зареченский ходит. Зайкой называет.

– Кем? Кем? – насторожился Колька.

– Зайкой, – уточнил Борис.

– Ни… се зайчик? – удивленно бросил Ворон. – Её уже дрючить пора. Давай ему вечерком накатим по полной. Может, он от неё отстанет?

– Зареченские за него впрягутся. Разборки начнутся.

– Как хочешь. А я Таньку Репнину сёдни сниму. Она безотказная, – сказал Ворон и посмотрел на коровинских парней, поводя широкими плечами. Под рукавами его сорочки бугрились мощные мускулы. – Всем ясно, что я седни Таньку Репу забиваю.

– Да кто против-то Колёк, – поддакнул Лёха Пыжонков, угодливо называя местного авторитета уменьшительным именем. За глаза Кольку прозвали Вороном, иногда обзывали даже ВорОной, но в глаза назвать по кличке никто не осмеливался.

– А Борька со мной пойдет. Она и двоим даст, – сказал Ворон и ещё раз оглядел коровинских.

Татьяна и Настя присели в затемнённый угол на свободные стулья. Со сцены полилась медленная танцевальная мелодия. Из царившего вокруг полумрака появился, радостно улыбаясь, молодой человек. Глаза у него светились озорным светом. Правильные черты лица украшали кудрявые тёмно-русые волосы. Он кивнул Тане и, опустив голову, протянул руку Анастасии:

– Мадемуазель, вы разрешите?

Она поднялась и шутливо сделала реверанс. Он тут же подхватил ее, придерживая за талию. Настя положила руку ему на плечо. Валерий шепнул ей:

– Теперь мы можем и поздороваться…

Настя подняла на него тёмные с поволокой глаза:

– Здравствуй, Валера!

– Здравствуй, зайка! Я так по тебе соскучился. Как ты провела сегодняшний день?

– В делах и заботах. Помогала бабушке по-хозяйству и готовилась к отъезду, скоро в институт на учебу, – вздохнула она.

– Что неохота? – спросил он.

Настя, молчаливо соглашаясь, кивнула.

– Ещё, ты знаешь? – не отводя взгляда, возбуждённо заговорила она. – Ночью мне приснился странный сон. Я шла по тропинке, было так хорошо и светло на душе и вдруг, оказалась в большом зале. В нем всё было белого цвета – пол, стены, потолок, окна, стулья. Он был перегорожен на две половинки, а передо мной стояла белая кирпичная стена. Я начала изо всех сил стучать по ней. Стало так страшно. Проснулась, лежу на своей кровати и прижимаю кулаки к стене. Я так расстроилась.

– Ты же проснулась у стены. Вот и объяснение, – улыбнулся Валера. – Я снам мало верю. Что было, знаю, что есть, узнаю, что будет, знать не хочу. Так, по-моему, гадалкам говорят. А у меня тожа целый день дела и заботы, то сеялки, то косилки …то семена…. Но они мне разве заменят тебя. Ты послезавтра уезжаешь?

– Да, Валера, каникулы кончились, – грустным голосом ответила она.

– Я тут без тебя с ума сойду.

– Что поделаешь, потерпи немного.

– Ничего себе немного. Тебе ещё пять лет учиться, – нахмурившись, бросил он.

– Валера, ну я же не виновата, что ты раньше меня родился и успел окончить институт. Тебе и учиться всего пять лет надо было. А мне целых шесть.

На этот раз Валера посмотрел на неё с улыбкой.

– Ты права. Послушай, – сказал он, будто что-то вспомнив, – может ну их к лешему эти танцы. Осталси наш последний вечер, почто мы будем проводить его в этой духоте. Пойдём, лучше, погуляем?

– Пошли, – согласилась Настя. – Я только Татьяне скажу. Хорошо?

Валера в знак согласия молча опустил голову. В этот момент магнитофонная запись кончилась. На сцене появились ребята из самодеятельного музыкального ансамбля и принялись настраивать электрогитары.

– Ой, сейчас совхозные играть будут, а мы уйдём!? – сказала Настя, робко взглянув на Валеру.

– Да мы их уже сто раз слышали…

– Ну ладно, пошли, – напуская на себя строгий вид, проронила Настя.

Татьяна уже стояла с Колькой Вороном. Когда Настя сказала что уходит, она сделала недовольные круглые глаза, но потом с безнадёжным видом махнула рукой и проговорила:

– Идите дети мои, чего уж там. Совет вам да любовь.

В фойе с мрачным видом продолжали сидеть несколько коровинских ребят. Они с нескрываемой завистью покосились на счастливую парочку.

Выйдя из Дома культуры, Настя сняла туфли и, опираясь на руку Валеры, босиком пошла по мягкой прохладной траве.

– Смотри сколько созвездий. Вон полярная звезда, – сказал он, кивая на усыпанное звёздами небо. – А такой удивительной луны я давно не видал – большой и ясной, наверно для нас с тобой зажглась…

Белый лик таинственным светом заливал тропинку и придорожную траву.

Настя прижалась к нему плечом. Он осторожно повернул её к себе и начал целовать губы, щеки, глаза. Дыхание его стало частым. Она задрожала и припала к нему всем телом. Потом решительно отстранилась и сказала:

– Пойдём к тебе.

Они миновали ряды высоких лип с чёрными кронами, которые словно переговариваясь между собой шелестели им вслед, и пошли, держась за руки, по краю широкой деревенской улицы в глубину притихшего села. Они остановились у одноэтажного кирпичного домика, и зашли внутрь, не включая свет. Нежные слова дурманили Насте голову. Всё произошло как порыв ветра, внезапно поднявший волну на реке, или дождь, застучавший по крыше и тут же прекратившийся.

При свете луны Валера долго не мог насмотреться в полные незнакомой глубиной глаза Анастасии…

К её дому влюблённые шли как во сне, касаясь друг друга кончиками пальцами. Они молча постояли у калитки, пока Настя не произнесла:

– Уже поздно, Валера.

Он взглянул на часы со светившимся циферблатом:

– Наверно, рано. Два часа.

Она улыбнулась:

– Пусть рано. Завтра придешь меня провожать?

– А сёдни нельзя к тебе зайти?

– Сегодня я буду отсыпаться, надо побыть с бабушкой, собраться. Ты лучше приходи завтра прямо на остановку – автобус в девять.

– Ладно, я отпрошусь.

Они поцеловались. Держа его за руки, Настя сказала:

– Ну, пока.

– Пока.

Её пальцы медленно разжались. Под тёмными окнами она прошла к входной двери. Та легко подалась. Настя подумала: «Какая бабушка молодец – догадалась не закрыть». Она проскользнула в сени, нащупала ковшик на скамье у ведёрка с колодезной водой, с жадностью сделала пару глотков. Прокралась к своей постели, и быстро раздевшись, нырнула под одеяло.

Валера не спеша шёл от дома Насти счастливый и одурманенный близостью с девушкой. Он с наслаждением вдыхал наполненный утренней свежестью воздух. Возле дома Тани Репниной на скамейке у заборчика темнели две мужские фигуры. Скрипнула дверь и по ступенькам крыльца спустился Колька Воронин.

– Давай, заходи следующий, – шёпотом произнёс он.

– Я ещё раз схожу, – голосом Борьки Сычика проговорила одна из теней и скользнула вверх по ступеням.

Валерка подошёл ближе. Навстречу ему поднялся Ворон и протянул руку:

– Здорово.

– Здорово, – ответил Валера, пожав руку сначала ему, а потом Лёхе Пыжонкову.

– Вы чё здесь? – спросил он Ворона.

– Сам что ли не понимаешь, – хмыкнул Колька. – Да смотри не проболтайся, – сказал он и показал ему огромный кулак. – А то может с нами, – предложил Ворон, кивая в сторону крыльца Тани Репниной.

– Не, я домой попёр.

– Он влюблённый, – ехидно прошипел Пыжонков.

– Везёт недоделанным, – прозвучал уже ему вслед голос Кольки.

Настя проспала часов до одиннадцати. Бабушка дала ей вволю отоспаться. После пробуждения остаток дня прошёл в пустяшных хлопотах, сборах в дорогу и разговорах.

Анна Михайловна собрала целую сумку припасов – многое даже не смогло поместиться. Она стояла с глубокомысленным видом, раздумывая, во что положить остальную часть продуктов. Но и с того, что вошло, Настя взялась добрую половину выкладывать обратно.

– Ты чево же ничего и не возьмешь? – укоризненно поинтересовалась бабушка.

– Да куда я с такой сумищею пойду? Я и не донесу столько, – попыталась возразить она.

– Твой агроном придёть провожать, небось донесёть. А приедешь там авось мать встренить.

– Бабушка не «встренить», а «встретит», – поправила девушка Анну Михайловну. – Валера придёт сразу на остановку. Да как я с ней по городу потащусь? – Она снова кивнула на вместительную поклажу.

– Всё не покупать, – с житейской осведомленностью произнесла бабушка.

– Нам с мамой и так всего хватает. Мне и стипендию платят.

– Смотри, внученька. Ты умнее меня, образованная. Я то, что? – Анна Михайловна зашмыгала носом.

Настя подошла и поцеловала сморщенное личико.

– Хватит. Хватит, всё будет хорошо.

Бабушка склонила голову набок и, не сдержав слёз, махнула на неё рукой. Со всей силой нерастраченной любви русской женщины она обняла и прижала Настю к себе. Тут они, как связанные неразрывными нитями родственные души заплакали обе.

На следующий день точно по расписанию к остановке подкатил старенький автобус. Настя расцеловала подмоченные слезами щёки Анны Михайловны и подошла к Валерию. Она постеснялась поцеловать его при бабушке, и всего лишь на мгновение прижалась к нему, чувствуя, как будто теплый свет вспыхнул в её душе.

В автобусе было шумно, как на городском рынке, пахло бензином, яблоками и расставанием. Настя заняла место у окошка и, пока видела бабушку в беленьком праздничном платочке, а рядом высокого, чуть ссутулившегося Валеру, прижималась лицом к стеклу и махала им на прощание рукой. Полтора часа пролетели за просмотром белоствольных рощ с длинными плакучими прядями листвы, голубыми ленточками рек, вплетавшимися в зелёные пятна лугов и домиками с глазами-окнами в незатейливых деревушках. Незаметно автобус подъехал к пригороду, где начинались заводские корпуса. Ряды запыленных лип стояли у проезжей части. Листва висела на ветвях, словно непромытая шевелюра день и ночь трудившихся людей.

Город – особенный организм равнодушия к страданиям, бедам и несчастиям всех без исключения встретил её гулом, суетой и множеством автомобилей. Настя всю дорогу думала о Валере, мечтая о новой встрече с ним, и невольно подслушала разговор двух пареньков, севших в автобус на следующей остановке. Тот, что был постарше, как только показались пригороды, стал внушать приятелю:

– Ты здесь в городе житейскими проблемами не парься. Личные заморочки никого интересовать не будут. Это тебе не в деревне на свежем воздухе отъедаться, злых людей много и их не видать. Поначалу все на одно лицо. Настороже всегда надо быть, как бы не обдурили. Люди здеся, как гуси, – в любой момент ущипнуть могут. Думать надо, как лучше устроиться. Хитрить, уступать, на рожон не лезть, особенно на начальство. Тогда заживёшь неплохо. Кое-кто не выдерживает и назад в деревню прёться. Витька Клещ вон назад вернулся, а в деревне чё, только бухать.

Молодой парень со светлой челкой отмалчивался и улыбался, с любопытством оглядывая заводские корпуса, каменные изваяния памятников, блестевшие витрины магазинов. Лишь однажды уронил в ответ своему наставнику:

– Поглядим.

Этим молчанием он был Насте куда симпатичнее первого деревенского философа, видимо уже в избытке хлебнувшего непростых городских проблем.

«С чего это надо всем угождать, приспосабливаться, а чтобы своей жизнью-то не жить», – думала она. Для неё, не смотря на все недостатки, это всё равно был родной город.

На автовокзале ждал неприятный сюрприз – мама её не встретила. С мечтой о том, чтобы принять ванну тоже пришлось расстаться. В чугунной эмалированной посудине возвышался бидон с брагой.

«Опять за старое взялась», – подумала она.

Мать подрабатывала на выгонке самогона. Продажей занималась тётя Клава из квартиры этажом выше. Валентина Прокофьевна отвечала за изготовление. После того как брага в молочном бидоне поспевала, на кухне начинал работать минизавод. Бидон водружался на газовую плиту, его окружали трубки и змеевики. Всё скворчало и бурлило, а в стеклянную трехлитровую банку по капле стекала прозрачная горячительная жидкость. Далее шёл процесс по устранению специфического запаха. В дело шла марганцовка и специально изготовленные фильтры. Противостоять этому Настя никак не могла. Об отказе от дополнительного дохода не могло быть и речи. Спорить на эту тему с Валентиной Прокофьевной было то же самое, что пытаться пройти через железобетонную стену или требовать жалобную книгу в магазине.

Когда мать вернулась с работы, ей всё-таки удалось принять ванну. Они с огромными усилиями вытащили на время из ванны бидон, и Настя понежилась в горячей воде. Вспомнив детство, она даже попускала кораблики.

Её сразу же завертела круговерть дел и забот, надо было готовиться к занятиям. И вот уже, словно лёгкой простудой зазнобило первым сентября, а дальше – больше. Она с головою ушла в учёбу, окружив себя грудами учебников и исписанными от корки до корки конспектами.

…Однажды после лекций она вышла из учебного корпуса и увидела на широкой аллее Валеру. На нём были костюм чёрного цвета с отглаженными брюками, белая рубашка и галстук. Начищенные полуботинки сияли в лучах солнца. В этот день оно отчего-то особенно ярко и празднично светило над её любимым институтом. Хотя, возможно, это ей просто показалось.

…Обрадованная Настя бросилась ему навстречу.

– Привет.

– Привет, – сказал он и склонился, чтобы поцеловать.

– Как ты нашёл меня? – удивлённо спросила она.

– Как нашёл? «Язык до Киева доведёт», – так, кажется, твоя бабушка говорит. Я уже и домой к тебе заходил с подарками от Анны Михайловны. Она мне с собой маленькую тележку нагрузила, – отвечая, он широко развел руки, – вот такую. Валентина Прокофьевна даже за стол приглашала.

– Ах вот ты какой.… Успел уже и бабушке, и маме в доверие влезть…. – грозя пальчиком, сказала она.

– Пришлось, – шутливо потупившись, ответил Валерий.

Она взяла его под руку, и они пошли по тротуару вдоль залитой солнечным светом улице. Счастливый вид Валеры и Насти невольно вынуждал обращать на них внимание. Многие улыбались, как улыбаются детям, которые по своей наивности до поры до времени не видят ничего плохого вокруг. Настя прижала его руку к своей щеке и, преданно глядя в глаза, сказала:

– Валера, не приезжай, пожалуйста, ко мне больше, как на парад в костюме, галстуке. Оденься проще: ну там джинсы, рубашку? Все смотрят на нас, как на жениха с невестой.

– А что такого? Пусть смотрят, – пожав плечами, ответил Валерий.

– Ну, Валерочка… – обиженно протянула Настя.

– Хорошо, – хмуро проронил он.

– Не сердись, – сказала она и, поднявшись на носочки, коснулась губами его щеки. Была заметно, что после поцелуя взгляд у него сразу потеплел.

Возле кафе с большими прямоугольными окнами Настя спросила:

– Может, зайдём? У меня с утра маковой росинки во рту не было.

– Зайдём, – согласился Валера.

Он сунул правую руку в карман брюк, чтобы нащупать смятые денежные бумажки.

Плотно занавешенные тёмно-зелёные шторы создавали в зале иллюзию, будто посетитель забрёл в густой лес. Подошёл официант ростом не намного выше стола и, оглядев Настю и Валерия пренебрежительным снисходительным взглядом, спросил:

– Что желаете?

Настя взяла меню в кожаном коричневом переплете, быстро пробежала глазами отпечатанный крупным буквами текст.

– Так, так, это не пойдёт…. Это дорого…. Это невкусно….. Пожалуй, вот что, принесите нам две порции жаркого с гарниром, два крабовых салата…. – Она вопросительно посмотрела на Валеру.

– Ещё бутылку сухого вина. Отметим нашу встречу, – добавил он.

Официант, словно делая большое одолжение, с высоко поднятой головой удалился выполнять заказ. Минут через пятнадцать он принёс бутылку вина и салаты. Валера с появлением на столе спиртного оживился, он хлопнул в ладоши и негромко пропел:

Настя прыснула в кулак, и оглянулась по сторонам. Посетители, что были в кафе, не обращали на них никакого внимания, но она строго сказала:

– Валера… все же смотрят….

Он взял бутылку и наполнил бокалы. Настя пригубила, а Валера сразу осушил свой бокал. Глаза у него радостно заблестели.

– Перед тем как к тебе ехать, Милок Зиньков – твой сосед, – всей деревне спать не давал. Ночью ему привязали к окну нитку с грузом, постучали и стекло вдребезги. Милок с фонарём из дому выскочил, давай по всей деревне гоняться в окна светить. Разыскивать, кто ему спать не давал.

– Нашёл? – спросила Настя.

– Да куды там.… Они как караси в тину ушли.

– А кто же постукалку ставил?

– Да Витёк Афонин наверняка.

– Вот сорвиголова. Попадёт ему когда-нибудь, – вздохнув, с сожалением проговорила Настя.

– Зиньков с матерью в Москву собирается. У него старший брат нашёлси. Тетя Варя до войны замужем была, жила в Карелии, а война всю семью разбросала, муж погиб. Столько лет прошло и, вот старший сын нашёлси, он с отцом оставался, когда она эвакуировалась. Но она старенькая, себя то еле-еле помнит. Счастье, и несчастье всё рядом, – зафилософствовал Валера

– Счастья больше, – возразила Настя. – Деревню только жалко, раньше столько народу жило. А теперь?

– От нас всё зависит, – проговорил Валера. Он помолчал и спросил: – Настя, как ты смотришь на то, чтобы стать моей женой?

Не удивившись его вопросу, она радостно улыбнулась и, дурачась, спросила:

– Вы делаете мне официальное предложение?

Валерий хмуро ответил:

– Настя. Я говорю вполне серьезно.

Она задумалась и, отводя глаза, сказала:

– Спасибо, Валера. Но мне надо сначала окончить институт. И ты же знаешь, мама хочет, чтобы мы жили в городе.

Он удивлённо посмотрел на неё.

– Что я буду делать в твоём городе? Мама хочет… Чего хочешь ты?

– Я не знаю, Валера. – Настя пожала плечами. – Давай, не будем ссориться. Давай, подождём. Потом, что-нибудь придумаем.…

Она положила ладонь на его руку и, проговорила с улыбкой:

– А мы завтра с мамой мне куртку пойдем покупать.

Валера, будто не слыша её последних слов, молча наполнил свой бокал вином, и залпом выпил. Она отставила в сторону почти нетронутое горячее блюдо. Вино в её бокале было отпито наполовину.

Валера отложил вилку и поманил официанта.

– Рассчитайте нас.

Лицо официанта с невозмутимым лицом, на этот раз было более доброжелательное и если бы не его надутые щеки выглядело даже симпатичным. Он положил перед ними счёт. Итоговая сумма была выделена в красную квадратную рамочку, похожую на траурную ленту.

Валера посмотрел на цифры и побледнел.

– Настя, подожди меня, на улице.

Пока она шла к выходу, он лихорадочными движениями выгреб из карманов все деньги.

Официант собрал со скатерти мятые бумажки с мелочью и пересчитал.

– Хватает? – с надеждой спросил Валера.

– Спасибо, – уже с долей явного презрения сказал, точно выплюнул «спасибо» официант.

Насколько это было возможно быстро, для своих коротких ножек, он стремительно скрылся за перегородкой в конце зала где, судя по запахам, находилась кухня заведения.

Валера допил остатки вина в бокале Насти и, вышел на улицу.

– Денег хватило? Всё в порядке? – спросила поджидавшая его у выхода Анастасия.

– Всё нормально, – всего минуту назад бледный от страха самоуверенно ответил Валера.

– Всё или не всё? – требовательнее переспросила она.

Он обнял её за плечи.

– Всё. Настёна, всё.

– Подожди, – сказала она и, порывшись в сумочке, протянула ему бумажную купюру. – Держи.

– Настя, не надо, – проговорил он, отводя её руку в сторону.

– Валера, прекрати, – сказала она и снова протянула деньги. – На что возвращаться будешь?

Он с неохотой принял деньги.

– За границей, если хочешь знать, парень с девушкой пополам платят.

Валерий улыбнулся.

– Ты была что ли там?

– Не была, но от хороших знакомых слышала. – Она помолчала и обиженным тоном добавила: – И когда-нибудь обязательно буду.

– Ладно, не будем принимать близко к сердцу. Пошли, заграничная штучка, – улыбнувшись, сказал он.

Она в ответ шутливо толкнула его в плечо.

Настя поехала провожать Валеру на автовокзал. Посреди придорожной сутолоки они и распрощались. Теперь уже он смотрел в окошко того же самого деревенского автобуса, который можно было легко узнать по красной полустертой полосе, нанесённой по диагонали.

Давно известно, что чем человек становится старше, тем скорее летит время. За делами и заботами его просто не замечаешь. Вот если бы оно как в детстве, постояло жарким полуденным зноем, пролилось осенним нескончаемым дождём или потомилось ожиданием новогоднего подарка. Так нет, оно бежит, а потом и летит со скоростью света, и поделать с этим ничего нельзя. Его можно перестать замечать во время случайной любовной связи, а также, если задержаться в забегаловке. Оно невидимо во время напряжённого трудового дня, но и то, и другое, да и третье рано или поздно плохо заканчивается. Однажды в зеркало ты увидишь опухшие, усталые глаза, а на висках отразится седина, перекрасившая цвет волос и весь смысл дальнейшей жизни. Такое может случиться и после большой настоящей любви, но там мнимая задержка времени компенсируется полученным счастьем. Время неудержимо, неумолимо и, по сути своей, бесценно.

…Будто внезапным снежным заносом подоспела сессия – горячая пора в беззаботной и довольно весёлой жизни студента, когда приходится рассчитаться за лень и сон на лекциях, за прогулы и увлечения, а иногда и за любовь, заставившую кое-кого забыть о занятиях. Анастасия особенно не переживала, таких грешков за ней не водилось. Всё свободное время она просиживала за учебниками и с лёгким сердцем шла на экзамен к аудитории с массивными дверями. Своё волнение относила на счёт большого желания получить отличную оценку.

Мария Филипповна – дородная полная женщина, принимала в этот день экзамен вместо ведущего предмет преподавателя. Она с важным видом сидела под портретом академика Павлова и равнодушно слушала её скороговорку. После ответа на последний вопрос, Мария Филипповна взглянула на свои руки, унизанные золотыми перстнями и кольцами, и недовольно поморщилась.

– У вас, что не хватало полного конспекта лекций, чтобы в достаточной мере изучить предмет? Вам самый легкий вопрос достался про лекарственные растения. Вы что, про ромашку рассказать не можете?

– То, что нам давали на лекции, я изложила. Отличительным признаком лекарственной ромашки является полое дно корзинки, выгнутое в виде кегли, у нее мелкие листочки … – зачастила Настя.

– Достаточно. Про пропорции в изготовление настоев вы ни слова, ни сказали…

– Они все примерно по одной схеме готовятся… надо взять…, – заспешила Настя.

– Надо было своевременно на вопрос билета отвечать, а не тогда, когда я вас к этому подтолкнула.

– Но там, в билете… про настои… не было такого вопроса?

Мария Филипповна оставила без внимания замечание Насти и начала перелистывать её толстую синюю тетрадь с конспектами, исписанную от корочки до корочки ровным, мелким почерком.

– Лекция – это логическое, стройное, последовательное, систематическое и ясное изложение научного вопроса… я записала всё, что давал нам наш преподаватель …, – сказала Настя, готовая лишний раз продемонстрировать свою эрудицию.

– Я разберусь, – тоном милиционера прервала её Мария Филипповна. – Идите, хорошо.

Зачётку ей вынесли через пять минут. К своему удивлению вместо запомнившегося слова «хорошо», Настя увидела чистую незаполненную графу, означавшую только одно – экзамен она не сдала. У неё перехватило дыхание: «Я же всё ответила, – обратилась она к самой себе, – нам же больше ничего по этой теме не давали, и вопроса-то этого, как готовить настои в билете не было…».

Староста курса пригласила «заваливших» предмет в освободившуюся аудиторию. Выяснилось, что предмет не сдали лишь те студенты, что не внесли деньги в качестве добровольного пожертвования на развитие материальной базы института. Список висел на доске объявлений перед входом в учебный корпус. Светлана, круглая отличница – девушка-монашка с весьма строгими глазами в тёмной ниже колен юбке, с опаской взглянула в сторону дверей аудитории и, стараясь говорить как можно тише, произнесла:

– В общем, так…. Эта кобра сказала: «Если они хотят учиться дальше, то должны в течение месяца сдать сумму эквивалентную тысяче баксов, а так о пересдаче и речи быть не может». – Она помолчала и добавила: – Вот так девчонки и мальчишки, хотите – верьте, хотите – нет.

Из института Настю вынесло штормом возмущения в душе и потерей ориентиров в пространстве. В троллейбус она вошла словно человек-невидимка, сторонясь людей, не замечая никого и ничего вокруг, напряжённо размышляя: «Где же раздобыть деньги? Спрашивать у мамы не имеет смысла. На работе ей и так зарплату урезали. Эти самые доллары она в глаза не видела. На самогонке ей надо два года копить. Занять – у кого? – она мысленно перебрала в памяти всех своих знакомых…. – Нет – не получится. Найти работу и заработать за месяц самой? Нереально. Замкнутый круг».

Настя вспомнила мать, как та смешно говорила, пропуская букву «л», испуганно понижая голос при взгляде на дверь квартиры соседей, которые на глазах разбогатели на перепродаже мебели: «У них ведь и долАры есть». Она улыбнулась и подумала: «Попросить в долг у этих же соседей? Но нет, они как разбогатели – такие важные стали. Ходят, как будто в штанах что-то ценное носят (как будущий медик она уже знала, что ничего особенного там быть не может). Расстаться с мечтой о любимой профессии? Тоже ведь не выход. Занять у родственников? Но те сами вечно от зарплаты до зарплаты перебиваются. У родного отца давно своя семья».

Утром она притворилась больной. Валентина Прокофьевна понеслась на завод, так что вникать в состояние здоровья дочери ей было некогда. К вечеру, склеив из воли, разбросанной по душе в виде осколков от переживаний что-то цельное, Настя, поехала в общежитие пединститута к деревенской подружке. Как никогда ей хотелось с кем-нибудь поделиться своей бедой и облегчить душу. До девятиэтажного корпуса общежития пединститута она добиралась в переполненном пассажирами троллейбусе, который гудел растревоженным ульем последними новостями по выплатам пенсий и пособий. Татьяна спустилась к ней и, внимательно выслушав трагическую исповедь подруги, с возмущением тряхнула белыми крашеными волосами.

– Тысяча баксов? Круто. Круто. Сволочи, конечно. Но сейчас такая жизнь. Блядская одно слово. Ты не унывай. Денег я тебе, конечно, дать не могу, у самой таких нету. Но ты можешь заработать сама.

– Как заработать? – заинтересовалась Настя.

– Как. Как. Обыкновенно. Раком. Ты девчонка видная. Я тебя сведу кое с кем.

– С кем это «кое с кем»? – с подозрением спросила она.

– О, Настюха, ты как малое дитя.

– С проституткой что ли?

– Нет, с директором банка, – ехидно ответила Татьяна.

Лицо у Анастасии после слов подруги как-то сразу осунулось и почернело. Она растерянно произнесла:

– Я не знаю, Таня, как это делается, у меня Валера. Да и противно.

– У твоего Валеры есть деньги?

– Нет, наверное. Откуда у него? Да если и есть, я просить не буду.

– Что тогда делать будешь? Пойдешь пескоструйщицей, на завод?

– Не знаю, может, и пойду.

– Ты ччё, подруга, там мужичьё, обман, уж лучше стать заслуженной лесбиянкой России, чем туда.… За эти деньги там полгода вкалывать будешь. Короче, я дам твой домашний номер кому следует. Мать у тебя день и ночь на работе. В институте каникулы. За две недели ты легко эти деньги отработаешь…. Потом, можешь забыть, как страшный сон. Будешь брать по сто баксов с чел…, – запнувшись, она усмехнулась: – да нет, не с человека, с кобеля, с кого побольше, с кого поменьше. Сама разберёшься…. Отстегнёшь человеку за то, что будет тебя рекламировать, остальные все твои. Думай. Ты не первая и ты не последняя. Может ещё и понравится. – Она улыбнулась.

– Да, иди ты … – ответила Настя.

Татьяна продолжала смотреть на неё с улыбкой и даже попыталась пошутить:

– Надо же когда-нибудь начинать.

Она тут же заметила изменившееся выражение лица Насти, взглянула на часы и уже с серьёзным видом проговорила:

– Ты решай, а я побежала. Извини, но мне пора.

Татьяна чмокнула подругу в щёку, стерла ладонью, оставшуюся на лице губную помаду и заспешила на выход из вестибюля общежития. По пути она оглянулась на её осунувшееся лицо.

– Духом-то не падай, жизнь на этом не кончается.

Ссутулившись от невидимой стороннему глазу тяжести, Анастасия шла следом. Скоро Татьяна уже махала рукой с остановки на другой стороне улицы.

Ночь прошла в раздумьях. Утро вливалось в окна квартиры рассветной бледностью. Настю окутала утомительная полудрёма. Она долго валялась на кровати, притворяясь спящей. После обеда мама снова ушла на работу. Примерно в пять вечера прозвенел телефон. Она долго колебалась, предчувствуя, что может последовать, за будто вскипавшими в прихожей звонками. Но телефон продолжал верещать. Решение так и не находилось… а деньги были необходимы, как пища, после длительного проживания на необитаемом острове.

– Да, – тихо произнесла она в трубку

Молодой решительный мужской голос проговорил:

– Это Алексей, я по поручению Татьяны. Ваша ситуация мне известна. Так что вы решили? Будем зарабатывать, или будем продолжать дальше существовать? Да-да! Или нет-нет! – Судя по тону, человек явно умел заставить подчиняться себе. Она всего на секунду задумалась, но то ли решение уже созрело, то ли само из неё выпорхнуло:

– Да…

– Не слышу? – громко переспросил уверенный голос. – Смелее.

– Да!

– Вот это другое дело, – одобрительно проговорил молодой человек. – Через час на площади у памятника Ленину тебя будет ждать такси. – Жёлтая «Волга» с зелёными шашечками. Подойдёшь и спросишь номер заказа, тридцать три, не забудь… тридцать три, если этот, смело садись. Об остальном я думаю, ты в курсе. Всё пока.

Она ещё раздумывала: стоит или не стоит связываться с новым для неё способом добывания денег, но билет на поезд от судьбы прежней домашней девушки до уличной девицы уже лежал в кармане.

У огромного памятника с толстыми каменными ногами на высоком постаменте, она сразу заметила жёлтую машину такси. Анастасия подошла и нагнулась к дверце, оголив под короткой курточкой ноги в ажурных колготках. В глубине души оставалась вера в чудо – вдруг всё сейчас изменится, найдутся хорошие добрые люди и просто так, за то, что она такая правильная и хорошая девочка дадут ей необходимую сумму и, тогда не придётся испытывать неприятное чувство стыда, подступавшее комком к горлу. Она спросила в приоткрытое окошко:

– Это заказ тридцать три?

Никакого чуда не произошло. Водитель – круглолицый парень в кожаной куртке, повернул голову и кивнул Насте, как старой знакомой. Он открыл для неё заднюю дверцу и ответил:

– Да, присаживайся.

Настя опустилась на мягкое сиденье. В машине уже находился мужчина лет тридцати-тридцати пяти, одет он был во все тёмное, начиная с рубашки до чёрных лаковых туфель. Из-под концов брючин, напоказ выглядывали белые носки, резко контрастные с остальным одеянием. От него сильно пахло дорогим одеколоном. Он приветливо улыбнулся. Возле водителя сидел второй пассажир, который бросил таксисту:

– Паехали!

– Куда ехать-то? – оглянулся на того водитель.

– А гастыница «Масква».

Пока добирались до гостиницы, Настя, смотрела прямо перед собой на укатанную снежную дорогу. Тяжесть, что давила на неё всё это время, ушла; но пришёл страх до дрожи в коленях. Клиенты откровенно её разглядывали. Один наблюдал в зеркало водителя, второй, что сидел рядом бросал косые, озабоченные половой неудовлетворенностью взгляды. Она чувствовала себя лабораторным готовившимся к жуткому эксперименту существом.

Автомобиль остановился у старой шестиэтажной гостиницы. Она с клиентами вошла внутрь. В вестибюле стояли круглые высокие бочонки с комнатными растениями: фикусами и пальмами. Широкие толстые листья висели на стволах без обычной пыли. Её повели наверх по протёртой частыми подъёмами ковровой дорожке, кажется, кое-где подгрызенной мышами. При входе на этаж она поймала на себе любопытный взгляд дежурной. Ей ничего не оставалось, как сделать непроницаемую маску принцессы, и с независимым видом пройти мимо. Один из мужчин склонился над столом черноволосой тёти и, улыбаясь, начал негромкий разговор, то и дело, награждая её комплиментами. Он опустил голову ниже и что-то сунул той в руку. Женщина лукаво, будто готовая сама идти с ним в номер вместо Насти, взглянула в считавшие, судя по их выражению, точно также глаза мужчины и кивнула в сторону длинного узкого коридора.

– Проходите.

Настю завели в номер с розовыми стенами и двумя кроватями по бокам. Мужчина, сидевший в машине с ней рядом, закрыл дверь, бросил ключ с номерком на столик, и без предисловий резко задрал на ней подол платья. Он снял с неё трусики и, прижавшись, вошел в неё. Она, нагнулась и, чтобы не упасть, успела, упереться руками в кровать. Другой, безумно моргая, стоял рядом и в порыве страсти расстегивал брюки.

Настя с трудом сдерживала готовый вырваться стон от причинённой боли. Когда всё закончилось, она неожиданно хладнокровно отметила про себя, что вместо былого страха к ней пришло жуткое отвращение. Она поправила платье, подняла с пола красные трусишки, купленные когда-то по совету Татьяны и одетые для такого случая, приняла от мужчины, который сидел с ней на заднем сиденье две смятые бумажки по сто долларов. Она обратила внимание, что он уже отбросил свои полуботинки, и белые носки у него были внизу совсем чёрные. От ног шёл неприятный запах пота.

Тот, что сидел в машине возле водителя улыбнулся и протянул ещё пятьдесят долларов.

– Это от мэна лично. Ты нам понравился.

Подарок не вызвал в её душе никаких эмоций, а вот ощущение будто хрустальный башмачок будущей принцессы она обменяла на двести пятьдесят баксов и судьбу простолюдинки долго не давало ей покоя. Настя вышла в узкий коридор. Стараясь ни на кого не смотреть, не поднимая головы, сжимая в кулаке ценности последнего часа жизни, свои трусы и деньги, она сбежала по запыленной продырявленной мышами ковровой дорожке вниз и, словно пуля, выпущенная из ствола нарезного оружия, вылетела на улицу. До самого дома её неотступно преследовал запах двух потных мужчин. Добиралась она на том же такси.

Всю дорогу парень в «кожанке» поглядывал на неё, будто пытался найти повод, чтобы заговорить, но до самого дома они так и не обмолвились ни словом. Она сразу же приняла горячую ванну. Долго терлась жёсткой мочалкой, чтобы стереть следы от прикосновений особей другого пола. Одновременно стараясь как можно меньше думать о том, что с ней произошло.

На следующий вечер раздался очередной звонок. На этот раз в обставленной дорогой мебелью квартире её принимал женатый мужчина, он был чем-то похож на толстенького деревенского борова. Но того можно было почесать за ушком и он в этот момент довольно похрюкивал, а мужчина был весь какой-то недовольный. Он страстно сопел, походя на мощный пылесос. Делая по совету подруги необходимые в таком случае телодвижения, Настя поймала себя на мысли, что почти точно такого же тучного хряка бабушка много лет назад откормила и сдала на мясо. Ей тогда купили зимнее пальтишко бордового цвета с белым пушистым воротничком, и оно ей очень нравилось. Мужчина сослался на семейные трудности и её неопытность, отстегнув от широты души всего пятьдесят долларов.

Потянулась длинная цепочка половых проказ. Она научилась оговаривать цену, похамить, если требовали обстоятельства, но при этом всегда продолжала чувствовать себя с клиентом, как подчиненный с руководителем, от которого зависела сумма заработанной платы. Настя так и не смогла выработать иммунитет от неприязни к заказчикам. Кроме того, чтобы мимолетные встречи не вошли в привычку, она и сама всеми силами подавляла в себе появлявшуюся иногда тягу к получению денег.

Она уже подбиралась к необходимой сумме, когда прозвучал очередной звонок. «Сегодня всё должно закончиться» – твёрдо решила Настя.

У памятника Ленину под высокими развесистыми деревьями её поджидали первые клиенты. Мужчина, осчастлививший Анастасию пятьюдесятью долларами, на правах старого друга обнял её за талию, пощекотав шею жёсткими проволочными волосками над своей верхней губой. Заметив, как она испуганно смотрит по сторонам, он произнёс:

– Нэ бойся табе ныкто нэ увыдит.

Настя безвольно шла рядом с клиентами, в очередной раз, подчиняясь обстоятельствам и, оправдывая себя: «Это в последний раз. Это в последний раз. На деньги если дадут как тогда куплю маме стиральную машину».

Вдруг на другой стороне неширокой улицы, облепленной всевозможными вывесками, украшенной живописно развешанными на деревьях гирляндами лампочек, она увидела идущего навстречу парня в знакомой курточке. Случайный прохожий подходил всё ближе и ближе.

Сердце тревожно замерло: «Валерка». В тот момент, когда она поравнялась с ним, он остановился и, пока Настя уходила всё дальше и дальше, он продолжал стоять и смотреть им вслед.

Неожиданно она резко сбросила руку, лежавшую у неё на талии.

– Да пошли вы…, – с возмущением сказала Настя, развернулась и бросилась назад. Она остановилась от него в каких-нибудь пятнадцати шагах. Настя смотрела на другую сторону пешеходной улицы, как на берег быстрой реки, отделявшей их друг от друга, не решаясь подойти ближе. Она лишь чуть слышно прошептала: «Валерочка».

За спиною один из клиентов подошёл к телефону-автомату. Он набрал номер и, стал что-то раздраженно говорить в трубку.

А Валера стоял, не двигаясь, и смотрел прямо на неё.

Умудрённая недолгим жизненным опытом, она внезапно поняла, что ничего между ними больше не будет. Не будет отношений, будто сиявших изумрудными гранями, не будет того светлого и чистого чувства, что было между нею и Валерой. Не сможет она уже так беззаботно и весело смеяться и радоваться вместе с ним. Как камень, срываясь с края глубокой пропасти, летит вниз из-под ноги неуклюжего путника, увлекая за собою тысячу других, так и у неё что-то оборвалось внутри: упало и разбилось вдребезги на мелкие осколки, которые разлетелись по закоулкам души, и невозможно уже не собрать, не склеить, того, что было.

Валера посмотрел сквозь неё, будто она не живой человек, а манекен за стеклом магазина, повернулся и скоро пошёл прочь. Через некоторое время его фигура затерялась в безликой толпе. А она, опустив голову, побрела, сама не зная куда.