Читать книгу На изломе. Роман и повесть - Александр Гусаров - Страница 2

На углах толстых массивных стен старинной двухэтажной казармы, выкрашенной в желтый цвет, кое-где отвалилась штукатурка. Направляясь в столовую можно было разглядывать тёмно-красные насыщенного цвета ровные ряды кирпичиков. Смотрелись они довольно аппетитно, будто изготовленные в жарких печах пирожки. Впрочем, невзирая на солидный возраст, как и все остальные строения училища, здание выглядело прочным и надёжным. Места проживания личного состава стояли в один ряд тыльной стороной к широкой полноводной реке. Поговаривают, что до революции в них квартировал казачий полк. До сих пор при выходе на полевые занятия курсантам попадались малые сапёрные лопатки с выбитыми на полотне двуглавыми орлами и датой выпуска 1910 года.

Забрезжил рассвет. Солнечный зайчик пробежал по многочисленным оконным проёмам, позолотил стёкла, заскакал небесным чудом по рядам двухъярусных кроватей. На мгновенье задержался на деревянных светло-коричневых табуретках с аккуратно заправленной на них формой, заискрился на пуговицах и бляхах ремней и рассыпался брызгами желтых пятен по полу и стенам. В последние секунды до подъёма он будто невзначай заглянул в курсантские сны о родном доме, о будущих подвигах, о маршальских звёздах, о красивой девушке. Зашёл и в более приземленные сновидения о банке сгущённого молока или вкусном пирожном. Словно поцелуем мамы лаская теплом юные, а порою и совсем ещё детские лица.

– Рота! Подъём!

– Четвёртый взвод, подъём! Первое отделение, подъём! – зазвучали голоса заместителей командиров взводов и командиров отделений.

Женя открыл глаза, немного полежал, приходя в себя и собираясь с силами. Главное – сделать первое движение, сбросить дурман сладкого оцепенения, а дальше будет легче, через минуту ото сна и следа не останется. Евгений откинул одеяло и встал рядом с кроватью, быстро натянул галифе, намотал на ноги портянки и сунул ноги в начищенные с вечера добротные яловые сапоги.

Расположение наполнилось говором десятков людей.

– Рота выходи строиться на зарядку! Четвёртый взвод выходи строиться!

По пути толкнул Валерку Калиниченко – высокого худого парня напоминавшего длинную чёрную сухую палку с симпатичным личиком на конце. Тот продолжал беспечно спать на втором ярусе. Для него будто и не существовало ни всеобщей суматохи, ни громких выкриков команд. Он был большим любителем понежиться в постели. Валерка приоткрыл веки и его чёрные блестящие глаза заморгали на Женю, выражая крайнюю степень удивления человека прилетевшего с другой планеты.

– Чево?

– Чево? – передразнил его Женя. – Вставай – «подъём», наряд схлопочешь.

– А-а-а, – протянул Валерка и сел на кровать, свесив ноги. Он встряхнулся и уже ясным осмысленным взором посмотрел на Женю.

– Кажется, проснулся?

– Перекрестись, – усмехнулся Женя

– Да иди ты!

Они с Женей подружились с первых дней учёбы. На первом курсе по осени батальон повезли убирать картошку. Возле небольшой речушки на окружённой густыми кустами поляне разбили лагерь. Жили в палатках и с утра до вечера собирали овощи в деревянные ящики. Потом их грузили в машины с высокими бортами подъезжавшие к краю поля. Перед ними сидел комсорг батальона: маленького роста пухленький старший лейтенант Родин соответствующий точному описанию Карлсона: «в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил». В руках он держал тетрадку, где отмечал, кто и сколько ящиков пронесёт мимо. Первый день они трудились в поте лица, еле успев до вечера выполнить установленную норму. Валерка или Лера, за ним уже закрепилось новое прозвище, размышлял до поздней ночи. И может быть, впервые пренебрегая сном, поднялся на рассвете. Он разобрал один из разбросанных повсюду пустых ящиков, а из полученных таким образом дощечек сделал в таре второе дно. В этот день друзья без особых усилий значительно перевыполнили норму. Ящик после того как над ним поработал Валерка требовалось заполнять только на треть. В следующие дни им пришлось даже поубавить свой трудовой пыл, дабы не прослыть передовиками. Тогда они ещё не знали, как следует своих товарищей по роте и взводу и совесть в них пока дремала как недисциплинированный солдат на посту.

Хитрости в Валерке было хоть отбавляй, а вот с утренним подъёмом возникали проблемы. Из-за непреодолимого желания подремать лишнюю минуту другую и насладиться прелестью последних мгновений перед пробуждением у него сложились неприязненные отношения с «замком» – заместителем командира взвода.

– Выходи строиться на зарядку! Четвёртый взвод строиться! Форма одежды номер четыре! – продолжали раздаваться команды дежурного по роте и замкомвзводов.

– Форма номер раз! Часы, трусы, противогаз! – раздался чей-то звонкий голосок.

– Кто там к тумбочке захотел вне очереди! – тут же отреагировал на шутку «замок».

Ответа не последовало, все дружно пошли к выходу, на ходу одевая гимнастёрки и подпоясываясь ремнями.

«Замок» – Ваня Тулин до поступления в училище прослужил два года срочной службы и считал себя бывалым солдатом. Он посматривал на ребят с «гражданки» свысока. Даже к курсантам, зачисленным после двухлетнего обучения в Суворовском училище, он относился с определённой долей скептицизма.

«В военизированном детском садике повидла поели, а настоящей службы-то не видели», – высказывался он. Бывшие «кадеты» в ответ посматривали на него недоброжелательно, и кто-нибудь изредка бросал сквозь зубы: «Можно подумать ты много чего повидал» добавляя и более не лестные эпитеты наподобие клички «медведь», ею награждались плохо поддающиеся обучению строевой подготовке ребята, поступившие в училище со школьной скамьи. Но соблюдая субординацию, открыто в глаза они своё мнение не высказывали.

«Замок» Валерку не жаловал то и дело объявляя ему наряды вне очереди, а это влекло за собой пропуски занятий, из-за чего учебный материал тому приходилось постигать самостоятельно в свободное время, а его и без того было немного. Поэтому Валерке приходилось вставать после «отбоя» что не запрещалось командованием и корпеть за учебниками, чтобы по утрам снова подниматься позже всех и, получив очередное взыскание опять пропускать занятия.

Валерка в долгу не оставался. На днях он купил в курсантской чайной банку сгущенного молока. Глухая тёмная ночь окутала внутренности казармы. За исключением наряда все мирно посапывали в своих кроватях. Над дверью расположения чуть дрожал фиолетовой кляксой свет от небольшой лампочки. Дремал у тумбочки дневальный. Дежурный по роте в углу спортзала за стеной расположения, развалившись на спортивных матах, листал учебник по химии.

Валера подкрался к кровати «замка» и, с необъяснимым для других, не испытавших его страданий от внеочередной службы в наряде наслаждением, вылил густую клейкую массу сержанту в сапоги. Поскоблил дно банки ни чуть не пожалев любимого лакомства он стряхнул последние капли в ненавистные сапоги, облизал ложку и исчез в черной прикроватной тьме.

Сержантов будили до подъёма на несколько минут раньше. Дежурный по роте после четырёхчасового положенного отдыха вновь погрузился в прочтение очередного параграфа учебника. Взглянув на часы, он поспешил в расположение, подошёл к первой кровати нижнего яруса и потряс за плечо замкомвзвода. Тулин привычно открыл глаза, бодро вскочил и, намотав портянки, сунул ноги в сапоги. Он сделал всего пару шагов, и гримаса отвращения озарила его продолговатое с выдающимся вперёд большим носом лицо. В сапогах что-то многообещающе чавкнуло.

В то утро взвод поднимался без привычных выкриков: «Четвёртый взвод подъём! Шевелись! Калиниченко – наряд вне очереди!».

Пока Тулин бегал искать сапоги на подмену, Валерка успел вместо белого свежего подворотничка пришить к воротнику его гимнастёрки вонючую и заношенную портянку. Для этого он умудрился проносить её не одну неделю. Перед утренними осмотрами, когда проверяли нижнее белье он время от времени менял её на чистую.

Своё чёрное дело он совершил крепкими прочными капроновыми нитками с множеством хитроумных узелков.

На зарядку взвод повёл командир первого отделения Шурик Алёхин – отличник учёбы, мягкий и доброжелательный паренёк, отличавшийся тем, что первое время, когда они только-только начинали постигать азы воинской науки на строевой подготовке, под смех всего взвода во время движения чересчур старательно размахивал руками.

А «замок» в это время с ножницами в руках разгадывал хитросплетения на своём подворотничке.

После этого случая для Валерки наступил период затишья, он даже мог позволить себе после команды «подъём» подремать на секунду другую больше других. И в следующий наряд, несмотря на такого рода вольности пошёл уже по очереди.

Через неделю старшина роты, собрал на короткое совещание замкомзводов. Совещание проходило уже после вечерней поверки и, как водится, затянулось. В общем, времени, потраченного на указания сержантам хватило для того, чтобы все снаряды из спортивного зала: штанга, гантели различного веса и размера, гири от шестнадцати до тридцати двух килограммов, съёмные диски для штанги и прочие предметы для накачки мускулов перекочевали на кровать Тулина и улеглись под простынею. Металлическая сетка под такой тяжестью неминуемо бы оборвалась, но для того чтобы кровать сохранила первоначальный вид её поддерживал массивный табурет.

Свет в расположении погас и многие уже сладко посапывали, когда тишину внезапно огласил дикий вопль:

– А-а-а-а-а!

Раздевшись до трусов, Тулин не глядя, нырнул под одеяло и ощутил всем телом твёрдую поверхность с металлическим холодком. Тяжёлый отдававший ледяной свежестью много килограммовый груз под простынёю основательно взбодрил сержанта. На крик прибежал дежурный по роте и включил освещение. Картина была впечатляющая – Ваня Тулин в трусах с трясущимися губами стоял возле кровати, а вокруг было тихо, словно ничего и не произошло. Лишь время от времени с соседних кроватей раздавались приглушённые ладонями всплески смеха.

Установить, кто так старательно потрудился, перетаскав весь спортинвентарь в кровать сержанту при полной молчаливой поддержке всего личного состава было невозможно. В поте лица с неторопливой помощью внутреннего наряда Ваня довольно долго возвращал снаряды в спортивный зал. Последующие скрупулёзное расследование, проведённое старшиной роты, результатов не дало. Никто ничего не видел и не слышал. После этого случая замечания в адрес Калиниченко стали звучать ещё реже. «Замок» не на шутку стал побаиваться «народного мстителя», что сказалось и на отношении к остальным курсантам. Все вопросы начали разрешаться на основе полной справедливости и очередности. При возникновении затруднительных ситуаций бросали жребий.

После завтрака взвод, печатая шаг в колонну по три зеленея гимнастёрками на иссиня-чёрной асфальтированной площади прямоугольного строевого плаца, прошёл мимо трибуны. Обычно на трибуне присутствовал заместитель начальника училища, на крайний случай командир роты. На этот раз трибуна пустовала, не было слышно привычных выкриков: «Равнение!», «Твёрже шаг!», «Выше голову!». Они прошли плечом к плечу, ощущая рядом локоть товарища объеденные одной мечтой, одной целью, одной любовью к выбранной профессии.

У каждого курсанта на боку висела полевая сумка с конспектами. Уже на выходе с огромного плаца зазвучала песня, эхом отдававшаяся в самых отдалённых уголках плаца.

Всё же на вечерней прогулке петь Жене нравилось куда больше. Наступала относительная для города тишина, слегка шуршали кронами стоявшие, будто в одной шеренге по периметру плаца высокие тополя и привет свежести доносил от реки ветерок. Тут уже вся рота, ступая в ногу, дарила окрестностям звуки: «Идёт, идёт Дальневосточное училище моё». Голос запевалы – юный и чистый звонкими переливами выводил слова о любви к родине, девушке, маме… Окутавшая землю темнота, усыпанное звёздами бескрайнее пространство над их головами, силуэты деревьев провожали строй. Только эхо откликалось из тёмных углов.

После прохождения Тулин повёл взвод к учебному корпусу. Предстояло серьёзное испытание – экзамен по химии. Его можно было бы сравнить с преодолением рва с водой на полосе препятствий, если б не большая ответственность. Из воды можно легко выбраться. А тут отпуск был не за горами, из чего следовало, что пересдача могла состояться только за счёт нескольких дней курсантского летнего отдыха. «Химичка» им досталась строгая и требовательная. Невысокого роста сухая одинокая женщина лет под пятьдесят в больших роговых очках, через которые она видела каждого словно насквозь. Другими словами, типичная «старая дева». Всегда и зимой, и летом в любое время дня и ночи она была закутана в тёмные одежды. Тонконогая как высохшая на солнце щепка с слегка надтреснутым голосом она отчасти оправдывала своё прозвище «старуха Изергиль»2, передаваемое от одного курсантского поколения к другому. Может быть, для своих родных и близких она была просто несчастной женщиной, брошенной негодяем – мужем, возможно даже бывшим курсантом.

Валерка на первом курсе имел с ней довольно близкое знакомство. Тогда у него было несколько неудачных попыток сдать ей зачёт. И когда Клавдия ушла на больничный он договорился о пересдаче другому преподавателю. Купил большой букет цветов, коробку конфет и скоро долгожданное «зачтено» красовалось в его зачётной книжке.

В предвкушении отпускных летних дней с солнцем, заливающим палящими лучами горячий песок на пляже с полуобнажёнными девушками Валерка после успешной сдачи зачёта субботним вечером шёл мимо учебного корпуса в направлении контрольно-пропускного пункта. На широкой дорожке ему навстречу спешила Клавдия Семёновна.

Она никогда не жалела личного времени и выходных дней для своих курсантов, посвящая себя углубленному изучению предмета и искренне полагая, что тем это было просто необходимо.

Валера, завернув голову, прошагал мимо.

– Калинеченко! – услышал он за своей спиной её голос. – Ты почему не здороваешься!?

То ли он действительно её не заметил, то ли сделал это умышленно, но он удивлённо оглянулся назад и с лёгким пренебрежением ответил.

– Извините, я вас не заметил. Здравствуйте…

– Здравствуй! А ты почему химию не приходишь сдавать? – спросила она.

– Я уже сдал, – небрежно бросил он и, повернувшись к преподавателю спиной, заспешил на контрольно-пропускной пункт, чтобы уйти в увольнение.

Ни слова не сказала ему в ответ Клавдия Семёновна. Она лишь молча зашуршала длинной чёрной юбкой на пути к своей любимой аудитории. Но даже в этом шорохе слышалось что-то зловещее для беспечного курсанта.

В понедельник Валерка узнал, что Клавдия зачеркнула его фамилию в ведомости, сдаваемой в учебный отдел, мотивируя это тем, что она лучше знает у кого из её подопечных какие знания.

Ему пришлось на неделю задержаться и обивать пороги кабинета химии. С той поры, он стал здороваться с Клавдией Семёновной чуть ли не сразу, едва её фигура появлялась в поле зрения. Зачёт он тогда всё же получил. Но неделю отпуска невозможно компенсировать никакими благами.

В этот раз план сдачи экзамена был разработан до мелочей. Поступали предложения подмешать Клавдии в графин с водой снотворного, и пока она будет спать проставить оценки в ведомости. А когда она очнётся поставить её перед фактом, что она ставила отметки в здравом уме и светлой памяти, а то, что всё забыла это уж не их вина.

После не продолжительного обсуждения эта идея была отвергнута. Пользоваться шпаргалками было чревато – Клавдия видела курсантов как на ладони, глаз у неё был острый к тому же вооружённый мощными окулярами.

Высоко над дверью учебного класса был ряд стеклянных окошек. Решили, что один из курсантов стоя на двух стульях через окно узнает номер билета у попавшего в беду товарища и потом на пальцах, с помощью специально придуманных жестов, передаст ему ответы. Так как всё происходило в коридоре учебного корпуса ещё двоим поручалось страховать «суфлёра» по обеим сторонам.

На случай если в трудную ситуацию попадут сразу два или три человека, а всего к ответу готовились пятеро, на стулья должны были подняться помощники. Количество окошек это позволяло. Первому отвечавшему было труднее всего, поэтому сначала шли отличники учёбы или те на кого падёт жребий, а уж они волей неволей обязаны были изучить пройденный материал.

Женя вошёл в класс и доложил о прибытии.

– Берите билет, – сухо проронила «Изергиль».

С первым вопросом ему не повезло, речь шла о высокомолекулярных соединениях – полимерах. Второй вопрос говорил о валентности. Третьим была задача, с ней Женя справился на удивление легко. А вот после повторного прочтения первых двух он почувствовал, что поплыл ко дну. Женя поскрёб в уголках памяти и кое-какие мысли и формулы изложил на листочке со штампом. Но материала для полноценного ответа было явно недостаточно. Женя оглянулся по сторонам, дыша и трепеща, словно рыба, выброшенная на лёд. Его взгляд устремился на окошки над дверью. В небольшое квадратное стекло смотрела улыбающаяся Валеркина физиономия. За спиной, сидевшего впереди Якимова Коли он лихорадочно показал на пальцах номер билета. Валера исчез. Несколько мгновений показались Жене вечностью. Но через секунды Валеркины пальцы начали обозначать замысловатые формулы. Таинственные химические знаки покрыли лист бумаги с обеих сторон. Женя едва успевал записывать. Через пять минут он был готов к ответу.

Женя поднял руку готовясь идти отвечать раньше других, чтобы дать остальным больше времени на подготовку. Клавдия величественно кивнула.

Он бодро прошагал к доске и в доли секунд покрыл её многочисленными формулами, дополняя ответ здравыми рассуждениями.

– Курсант Холодов ответ закончил, – бодро отрапортовал Евгений.

Клавдия Семёновна возвышенно поправила очки с толстенными линзами,

– Никогда бы Холодов не подумала, что вы сможете блеснуть знаниями по-моему предмету.

– Готовился, – скромно потупился Женя.

– Похвально, похвально, – проронила Клавдия, – но поймите меня правильно, я не могу вам поставить высокую оценку в связи с удовлетворительной успеваемостью на протяжении двух курсов. Я право не знаю, как быть? – она задумалась. Её худое вытянутое лицо приняло озабоченное выражение и без того выдававшийся вперед нос заострился. – Если пожелаете, я задам вам ещё ряд вопросов и тогда вы сможете претендовать на что-то большее.

Женя испуганно замер. Конечно, знания у него были. Но в основном те, что он получил за время обучения в училище. Клавдия могла запросто погонять его по материалу из учебников за среднюю школу, где у него были большие пробелы.

– Спасибо, Клавдия Семёновна, но я очень сильно волнуюсь. Меня устраивает любая положительная оценка, – уверено и в тоже время чуть жалобно проронил Евгений.

Клавдия недовольно покачала головой.

– Всё же не любите вы мой предмет Холодов. Идите, удовлетворительно, – она протянула ему зачётную книжку. Женя вылетел из кабинета химии с пахнувшими на него солнечным теплом и прохладой речной волны мыслями об отпуске. С вечерними звуками песен у костра под гитару. Всё, чем могли его порадовать предстоящие отпускные дни.

Он встретил внимательный Валеркин взгляд, и протянул ему руку.

– Ты настоящий друг, – искренне произнёс Женя. Они обменялись крепким рукопожатием.

Он подошёл к окну в коридоре учебного корпуса и, видя перед собой пустынную территорию училища задумался. До поступления Женя грезил стать морским офицером. Эта была его розовая мечта. Родной отец был капитаном дальнего плавания. С раннего детства Женя играл в кораблики. Но когда ему было года четыре, отец с мамой расстались. Мама вместе с ним вернулась на родину и долго воспитывала его одна. Поначалу отец хорошо помогал им, но когда она второй раз вышла замуж помощь эта значительно сократилась, а потом и вовсе прекратилась. Жили они очень трудно. Долгое время у них не было своего жилья. Последние годы обитали в крошечной комнатке с плохим освещением, в полуразрушенном деревянном бараке, где к столу, чтобы сделать уроки Жене приходилось буквально протискиваться, хотя из мебели кроме стола было всего две кровати, два стула, да шифоньер.

С седьмого класса на него свалились болезни. Успеваемость покатилась по наклонной. Мать с отчимом дни и ночи напролёт работали, надеясь заработать квартиру и то и дело переезжали с места на место. Переезды окончательно отбили у него охоту к учёбе. К выпускным экзаменам он подошёл с незначительным багажом знаний. С мечтой о поступлении в военно-морское училище пришлось расстаться. Он решает поступить в военное училище сухопутных войск и попытать счастье на Дальнем Востоке. Далёкий и неведомый край иногда даже начал сниться ему по ночам. Вместо бескрайних просторов морей и океанов его ожидали вздыбившиеся сопки, дремучие леса, широкие поля, запылённые дороги и не кошеные луга. Ему повезло, и он был зачислен в училище.

Первое время было нелегко. Из-за слабой базы по общеобразовательной подготовке ему приходилось много времени проводить за изучением давно пройденного другими материала. На первом курсе понятия пересдачи практически не существовало, за неуспеваемость отчисляли сразу. Многие не выдержав, уходили сами. В итоге из поступавших вместе с ним ребят отчислили почти каждого четвёртого.

Ему пришло на память как перед самым зачислением, когда контроль над абитуриентами был не столь строгим, он решил прогуляться по городу. Женя побродил по парку, что был рядом с училищем, прошёлся возле драматического театра с белыми колоннами, по-своему внешнему виду, отдалённо напоминавшему театр в родном городе. Почитал яркие красочные афиши. Прогулялся до центральной площади просторной и светлой с выходом на высокую закованную в бетон набережную. Постоял, всматриваясь в бегущий мимо быстрыми водоворотами поток широкой полноводной реки. Городок с чистыми и зелёными улицами пришёлся ему по душе.

Обратно он возвращался на маршрутном автобусе. Рядом с ним держась за поручни, стоял мужчина на вид лет сорока. В одной руке у него была сумка, из неё выглядывали два батона колбасы, источавшие свежий мясной аромат. Женя невольно косился на сумку, проглатывая непроизвольно выделявшуюся слюну.

Вид у него был довольно невзрачный. До училища он добирался от своего родного города семь суток на поезде. Мама в дорогу смогла дать ему всего пять рублей. Деньги он потратил в первые же дни путешествия. Один обед в поезде стоил рубль и только в училище за последние несколько дней он поел. Но в период экзаменов их кормили неважно. У него заострились скулы, вытянулся нос, шея стала выглядеть по длине подобием лебединой, а по толщине цыплячьей.

– Как дела? – подмигнул ему мужчина.

– Спасибо, неплохо, – бодро ответил Женя, делая очередной глоток.

– В наше Дальневосточное училище поступаешь? – спросил мужчина.

Он кивнул.

– Сам откуда?

– Из Подмосковья.

– Знакомых в нашем городе нет?

Женя отрицательно помотал головой.

Мужчина поставил сумку между ног и решительно достал из кармана бумажник. Он не глядя высыпал в большую ладонь всю мелочь, какая была у него в кошельке и, протянул ему полную горсть монет.

– Держи.

– Не надо, что вы, – испуганно замотал Женя головой.

– Что не надо? Дают – бери, а бьют – беги, – усмехнулся он. Глаза у него осветились неподдельной добротой. – Поешь, как следует. В училище, поди не балуют. У меня свой такой же, как и ты во Владивостоке в мореходке учится. Первое время вечно голодный был. Шея как у тебя на одной ниточке держалась, – он с силой сунул ему в руку деньги. Жене пришлось принять мелочь в обе ладони.

После того как автобус затормозил на остановке мужчина подхватил сумку, кивнул на прощанье и поспешил к выходу.

Женя и его новые друзья устроили вечером настоящий пир. Мелочи было рубля четыре.

Ему припомнилось первое увольнение. Как он тщательно гладил брюки и рубашку, начищал ботинки. На танцах в Доме офицеров познакомился с Оксаной, точнее она сама подошла к нему и пригласила когда объявили «белый танец». На ней было жёлтое плотно облегавшее фигуру платье. Но он почему-то не мог запомнить её лицо, и в следующее увольнение она вновь сама подошла к нему. Он пошёл её провожать, и они до умопомрачения целовались в скверике возле дома, где она жила, потом ещё несколько раз встречались. В конце первого курса батальон выехал на неделю в учебный центр, дальше был ещё один выезд и в следующее увольнение его отпустили лишь через месяц и Оксану он больше не увидел. На танцах она не появлялась, а в том месте рядом с многоэтажным домом, до которого он её провожал и куда Женя позже приходил не один раз он её так и не встретил.

За первые месяцы учёбы Женя возмужал и окреп. Из высокого худого мальчишки он превратился в хорошо сложенного молодого человека с глубокомысленным взором больших карих глаз. Помогли ежедневные физические упражнения, твёрдый распорядок дня, поддержка и помощь товарищей по взводу.

– Товарищ курсант! Курсант Холодов! – услышал Женя за своей спиной строгий голос.

Словно выныривая со дна приятного прохладного водоема, Женя очнулся от воспоминаний, обернулся и, подняв глаза, увидел перед собой подполковника Долгий – преподавателя по тактической подготовке. Он успел рассмотреть множество морщинок на обветренном потемневшем от пыли, морозных ветров, дождей и знойного солнца лице. Долгий был человек увлечённый своим предметом. Как-то зимой они стояли в две шеренги на высокой обдуваемой всеми ветрами сопке, меняясь, время от времени местами. Первая шеренга принимала на себя всю силу обжигающего ветра. Подполковник, указывая на открывавшиеся перед ними просторы, рисовал самыми живописными красками, будущие картины наступательных действий. Ему и холод был нипочем, без перчаток он показывал рукой движение колонн, где лучше спешиться, где находятся наиболее танкоопасные направления. Учил отыскивать ориентиры и ставить боевые задачи. Леша Красильников по этому случаю написал в ротной стенгазете: « Когда мы постигали науку побеждать, перед нами открывались великолепные виды и лёгкий морозец румянил щёки». Морозец тогда был ниже тридцати градусов. На замечание, высказанное ему ребятами по поводу «лёгкого морозца», напустил на себя важный вид и отшутился, что это, мол, в литературе называется художественным вымыслом и не более того.

– Я, товарищ подполковник, – вытянулся Евгений.

– Ты что же честь не отдаёшь старшему по званию? – уже более мягко проговорил офицер.

– Задумался, товарищ подполковник, – улыбнулся Женя.

– Химию что ли сдал на отлично? – улыбнулся и Долгий.

– Так точно. Почти.

– Молодец, но про воинское приветствие не забывай.

– Извините, товарищ подполковник, – Женя приложил руку к фуражке.

Подполковник Долгий в ответ поднёс правую руку к виску и, ещё раз улыбнувшись, пошёл дальше по коридору.

За то время пока Женя разговаривал с преподавателем тактики, ребята успели разобрать стулья возле кабинета химии и дружно отдали честь проходившему мимо них офицеру.

Евгений вернулся к классу, и они уже все вместе вернули стулья на место. Настала очередь Жени помогать попавшим в беду товарищам. Кончилось всё удачно, во взводе не было ни одного не сдавшего.

После краткого подведения итогов Тулин скомандовал:

– Взвод, встать! Смирно! Выходи строиться у входа в учебный корпус!

Все потянулись на выход.

Женя вышел из класса. Он с задумчивым видом вновь подошёл к окну, где стоял до этого и, хотел было опять погрузиться в воспоминания. Задержался он буквально на минуту. На этот раз от мыслей его оторвал сосед по спальному расположению Володя Каширин. Шустрый худощавый паренёк. Большой выдумщик по не уставному украшению военной формы. Он мог ловко ушить галифе. Погладить хромовые сапоги – «хромочи», которые курсанты иногда носили вместо тяжёлых яловых и, отполировать их так, чтобы они выглядели, как шитые на заказ. Мог с особым шиком пришить погоны со вставками. Подшить с проволочкой белый подворотничок, чтобы тот ровно лежал по краю воротника, навести стрелку на спине гимнастёрки и на рукавах, ушить козырёк у фуражки. Много чего ещё умел сотворить с повседневной формой одежды Володя. За все свои ухищрения он не раз делил службу во внутреннем наряде с Валерой Калиниченко.

– Меня «замок» послал! Есть еще, кто здесь?! – спросил он и, не дождавшись ответа, уже совсем тихо добавил. – Выходи строиться, – развернулся и побежал обратно к выходу. —

Женя заспешил следом за ним. Через несколько секунд он уже стоял в строю, по ходу движения продолжая предаваться воспоминаниям.

Городок так полюбившийся Жене стоял почти на самой границе, что проходила по фарватеру полноводного Амура. До неё было всего метров четыреста. В увольнение они выбирались на набережную, чтобы посмотреть на завораживающее течение, бегущие волны и противоположный таинственный берег. Были тут и многочисленные кафе, где можно было купить мороженое, выпить кофе и просто послушать музыку.

На противоположном берегу начиналось другое государство, казалось, протяни руку и коснёшься неведомого и чужого, дотянешься до многочисленных труб метра по четыре высотой торчавших повсюду на той стороне реки. Не вооруженным взглядом были хорошо видны мрачные здания барачного типа. По улицам изредка проезжали автомобили, слышались резкие сигналы. Фигурки людей сновали по своим повседневным делам. Женщины прямо на берегу реки стирали бельё. Торчавшие на той стороне трубы были последствием «великого скачка» Мао Цзэдуна. Китай того времени был страной аграрной. Началась повальная коллективизация. Крестьяне учились сами плавить металл, изготовлять сельскохозяйственный инвентарь и транспортные средства. Вождь и учитель Мао поставил задачу каждому китайцу выплавить по горшку стали, и те вдохновенно взялись за дело, но сталь, выплавленная кустарным способом, никуда не годилась, и резкого экономического прорыва не получилось. Потом они перестреляли всех воробьёв, чтобы поднять урожаи зерновых и как можно быстрее построить коммунизм. Но из-за огромного количества расплодившихся насекомых вредителей, безнаказанно поедавших зерно, битва с воробьями привела к неурожаю. К своему экономическому росту китайцы шли путём проб и ошибок, в том числе и многочисленных жертв. В этом старании они даже перещеголяли наших вождей.

Глядя на противоположный берег Жене невольно приходили на ум строки Александра Блока.

Он скоро втянулся в суровый и размеренный ритм военного учебного заведения, чем-то напоминавший отлаженный веками часовой механизм.

По команде Тулина взвод замер у входа в казарму. Вышел командир роты капитан Кулагин и поздравил с успешной сдачей экзамена по химии.

В пятницу, на последней паре во время занятий по оружию массового поражения Володя Каширин за его спиной прошептал:

– Женя, Холод, ты сегодня в наряд заступаешь?

– Да, – ответил он, слегка повернув голову в его сторону.

– Завтра после того как сменишься не выручишь меня?

Преподаватель майор Шапиро заметив, как они переговариваются, громко постучал указкой по-своему столу.

Женя склонился над конспектом, сделав вид, что старательно записывает. Он тихо прошептал в сторону заднего стола.

– Потом решим.

Минут через двадцать преподаватель объявил;

– Конец занятия!

– Взвод, встать! Смирно! – поднялся со своего места дежурный по классу.

– Свободны, – кивнул Шапиро.

Построившись у входа в учебный корпус, они под командой Тулина, зашагали к ставшей им родным домом казарме. Было несколько минут, чтобы привести себя в порядок почистить обувь и помыть руки перед обедом.

Некоторое время спустя рота в полном составе походной колонной двинулась к курсантской столовой. На этот раз шли без песни.

– Хорошо бы сейчас котлеты дали, – высказался кто-то из строя.

– Сейчас котлетой могут дать, – сказал командир второго отделения Лёша Новиков. Ближе к лету курсантов кормили похуже.

– Да, всё равно, лишь бы не капуста. А то уж неделю – на первое капуста с водой, на второе капуста без воды, на третье вода без капусты, – отозвался Сергей Гребенюк.

– Разговорчики в строю, – прикрикнул Тулин, он шагал во главе взвода.

Минут пять шли молча.

– Тулин, Ванёк, – послышался голос Валерки, с акцентом на последнем слоге. – Когда в наряд по столовой заступаем?

– Что Валер, по картофельным очисткам соскучился? – с иронией отозвался «замок».

– Да, не. Хотел мяса в общем котле наловить, – будто не замечая иронии, произнёс Валера.

– Двадцатого, десять дней осталось, – буркнул Тулин.

– Четвёртый взвод, кончай базарить! – крикнул старшина роты Миша Горбунов, он шёл в стороне от колонны.

После обеда Женя повалялся в кровати и немного отдохнув, принялся готовиться к наряду по роте. Погладил форму, подшил свежий подворотничок, начистил на ремне бляху, навёл лоск на сапогах, так что в них можно было увидеть как в кривом зеркале свой слегка вытянутый нос. Для чистки обуви существовал целый ритуал. Покрывать обувь сапожным кремом надо было с вечера, предварительно отчистив её от пыли и грязи и просушив, сам крем подбирался методом проб и ошибок. Сапожная щётка должна была быть не слишком жесткой и не чересчур мягкой, чтобы утром, доводя до нужного блеска, по ним требовалось пройтись лишь бархоткой. «Умом ты можешь не блеснуть, но сапогом блеснуть обязан», – как то на утреннем осмотре, доводя до личного состава значение начищенной обуви, с улыбкой высказался командир роты.

Перед самым разводом Женя пробежал в уставе внутренней службы обязанности.

К восемнадцати часам трое дневальных во главе с новым дежурным по роте зашагали на плац.

В девятнадцать часов Женя со штык-ножом на поясе застыл у тумбочки. Ему по жребию досталось стоять первому.

Распахнулась дверь, и вошёл командир роты – высокий, худощавый и подтянутый капитан Кулагин. Вместе с ним пришёл незнакомый офицер с круглым полноватым лицом.

– Смирно! – прокричал Женя в сторону расположения роты, где тянулись ряды заправленных кроватей с выровненными по ниточке полосками на одеялах. Оттуда сразу же появился дежурный с красной повязкой на рукаве.

– Вольно. Вольно. Как дела? – по-дружески спросил ротный.

– Всё нормально. Без происшествий, товарищ капитан, – ответил Женя и громко крикнул в сторону расположения.

– Вольно!

Дежурный Шурик Алёхин метров за десять перешёл на строевой шаг.

– Товарищ капитан, во время моего дежурства…., – начал он, остановившись напротив командира роты.

Кулагин прервал доклад жестом руки.

– Всё в порядке?

– Так точно!

– Несите службу, – кивнул он дежурному, а сам с незнакомым офицером зашёл в канцелярию роты.

Женя улыбнулся, припоминая, как Алёхин заступил первый раз дежурным по роте. Он тогда вместе с ним попал в наряд. Тот так ответственно подошёл к выполнению своих обязанностей, что ещё за полчаса до общего подъёма начал орать, что было силы:

– Рота приготовиться к подъёму! Подъём через тридцать минут!

– Ты что идиот! – послышалось возмущённое восклицание.

– Отберите у него штык-нож, а то он кого-нибудь зарежет, – прокомментировал кто-то из расположения.

– Радуйтесь, что он с двенадцати ночи нас не стал будить, – высказался ещё кто-то.

Шурик едва успел увернуться от пролетевшего над его ухом тяжёлого курсантского сапога.

Он сразу же осознал свою оплошность, но смеху было много. Дежурными по роте начиная со второго курса, ходили почти все без исключения курсанты, и урок этот был для остальных весьма поучительным.

Дверь канцелярии роты была неподалёку от дневального. Офицер, что вошёл следом за Кулагиным едва её прикрыл, так что осталась небольшая щель и, Женя стал невольным свидетелем откровенного разговора.

Он услышал голос ротного.

– Как там жизнь за бугром?

– По сравнению с тем, что творится в Союзе – небо и земля. В чём-то даже похоже на училище. Боевая подготовка. Чёткий распорядок дня. Занятия, стрельбы, ученья. Строительства почти никакого, хозработ тоже. Жильём все обеспечены. Зарплата идёт и там и в Союзе.

– Тебе скоро заменяться?

– Год остался, – было слышно, как офицер грустно вздохнул.

– И куда?

– Пока не знаю. Написал в Одесский округ, где теплее и поближе к морю, но шансов мало. Сам знаешь, что связей у меня нет. Помнишь, как в анекдоте: – «Приходит сын к отцу полковнику и спрашивает: – Папа, смогу я дослужиться до подполковника? – тот говорит: – Сможешь сынок. – Сын спрашивает: – А до полковника? – Папа отвечает. – И до полковника сможешь, надо только не одну жопу облизать. – А до генерала? – спрашивает сын. – Подумал отец и головой покачал: – До генерала, сынок, не сможешь. – Почему, папа? – У генерала свой сынок есть».

Стало тихо. Первым заговорил офицер.

– Это почти про меня. Но у меня и папы полковника нету. А лезть вон из кожи, чтобы выслужиться не в моём характере.

– Может, на лапу кому сунуть.

– У нас начальника отдела кадров дивизии недавно посадили. Так что пока всё токмо по блату.

– Меня тоже могут скоро в войска перевести, – произнёс Кулагин.

Женя напрягся. Офицер поучительно проговорил.

– Постарайся задержаться, сколько сможешь, сам знаешь, что сейчас в войсках, особенно в вашем округе – одно строительство. От солдат кроме – «рускэ не знаю», – ничего не услышишь. Ты здесь курсантов за матерные слова наказываешь, а там это второй родной язык. Начальник училища на моей памяти десять суток объявил курсанту за то, что тот вилкой масло на хлеб намазывает. А в войсках и вилок-то нет. Одни ложки и то половина с дырками – типа учебные. Или с надписями: «Ищи сука мясо». Есть чему повеселиться. Мордобой повсеместно. Потому что ничего ты реально злостному нарушителю дисциплины не сделаешь. Доложишь – сам же и виноват будешь. А курсанты – это ведь цвет нации. Как говориться: «Душа – Богу, сердце – женщине, долг – Отечеству, честь – никому!». Конечно карьеристы и доносчики, как и повсюду, но на порядок меньше. Вот как попадут в войска, у них из головы романтика начнёт выветриваться.

– Что-то ты совсем страшную картину нарисовал, – было понятно, что ротный улыбается.

– Ну, чуть преувеличил, – согласился офицер. – В жизни не всё так однозначно. Когда в стакане половина воды налито – один видит, что он наполовину пуст, а второй, что он наполовину полон.

– Ладно, что мы о грустном. Расскажи лучше, как там живётся. Отдохнуть-то можно? – спросил Кулагин.

– Отдохнуть, там есть где. Гаштеты – это такие небольшие ресторанчики, – пояснил офицер, – на каждом углу. Пиво свежее, сосиски. Вечером потанцевать можно. Роман закрутить. Правда, надо быть осторожней в связях, чтобы особисты не пронюхали. Если засекут за связь с немкой, в двадцать четыре часа отправят в Союз. С языком проблемы. Как мне не втолковывали в школе: «Учи иностранные языки. Учи иностранные языки», – толку не было. Так до сих пор и пишу в анкете; «Читаю и перевожу со словарём», – то есть, ни того, ни другого делать не умею. Даже такая история на почве этого незнания случилась, – офицер немного помолчал и продолжал. – Перед отпуском у нас должны были проводиться стрельбы. Кстати стрельбище там оборудовано по последнему слову техники. Пульты, подъёмники работают, как часы. Одно плохо частые дожди и от этого то и дело замыкают электрические фонарики. Ни подсветить, как следует, ни оружие после стрельбы проверить. Стали мы их засовывать в презервативы. Вода не пропадает и свет резина хорошо пропускает.

Пошли делать очередную закупку. Заходим в незнакомый супермаркет – витрины сверкают, всё блестит, выбор огромный. В общем, без консультации и не сориентируешься. Я к продавщице, а по-немецки знаю, что groß – большой, danke – спасибо, nein – нет. Продавщица молоденькая и симпатичная девчонка, рядом с ней стоят ещё две, точно такого же возраста. Я на витрину показываю: дайте, мол, презервативы по-гроссее и руки для наглядности развожу на полметра. Продавщицы между собой переглянулись и захихикали. Подаёт она мне упаковку, я развожу руки: «Такой?!», – она краснеет и пожимает плечами. Я тогда засовываю руку в карман. Она побледнела и на меня испуганно руками замахала: «Nein! Nein!». Подумала видно, что от нас русских, чего хочешь ожидать можно: типа щас как вывалю на прилавок своё хозяйство. А я достаю из кармана фонарик включаю и выключаю для наглядности. Ну, и жестом показываю на небо: wasser – от воды, мол. Тут и до них дошло. Посмеялись вместе. Так что бывает и так. И смешно, и грустно…

– На жизнь благополучную посмотрел, значит, – произнёс Кулагин.

– Со стороны всё больше, Саня, со стороны. А так, как и в Союзе: два выходных один – летом, второй – зимой. Вырываемся иногда, но редко. Больше служба, служба. Ну и то, что дури, намного меньше, чем здесь – это факт.

Разговор Жене до конца дослушать не удалось, пришло время его смены. Но мысли у него промелькнули невесёлые. Офицеры с детства представлялись ему праведниками и героями, чуть ли не ангелами, спустившимися с небес. А тут, судя по разговору, впереди его могло ждать немало трудностей. Получается, что и в армии без связей никуда не денешься. Информацию о профессии военного он черпал из кинофильмов и книг и даже мысли не допускал о несправедливости при получении очередных званий и должности. Маршальский жезл был у него можно сказать в кармане. Надо было лишь достойно служить, а уж родина отблагодарит каждого по заслугам. Ещё больше его расстроила новость о том, что Кулагина могут перевести. Тот пользовался большим авторитетом среди курсантов, но как это чаще всего бывает – не у начальства.

Он погрузился в воспоминания: месяца два назад перед выездом на «учебку», где с ними проводились полевые занятия, и боевые стрельбы Женя со своими друзьями Лерой, Серёгой и Володей решили остричься наголо. Он отважился первым. Остальные ребята, посмотрев на его подстриженную макушку повторить эксперимент передумали. Так и сверкал он своей поблёскивавшей головой в гордом одиночестве. Но это его и выручило во время стрельб.

Женя заступил в наряд по учебному центру. Когда почти вся рота уже отстреляла, его вызвали на огневой рубеж прямо от тумбочки. Он выхватил из пирамиды первый попавшийся автомат, расписался в получении и побежал на стрельбище. Получив перед огневым рубежом боеприпасы, поспешил отстрелять упражнение. Но автомат у него был чужой, так что все патроны он успешно выпустил мимо цели. Выполнив упражнение, зашагал на доклад к командиру роты. Не дожидаясь его слов, Кулагин встретил Женю весёлым голосом:

– Ну, что Холодов, в белый свет, как в копеечку!

– Так точно! – уныло ответил он.

– Понятно. Ладно, за твою лысую голову ставлю тебе три балла. Иди, неси службу.

– Есть! – бодро ответил Евгений нисколько не обиженный на шутку ротного. Тоном она был произнесена весёлым и уважительным. Да и знал он, что Женя стреляет неплохо.

С этих пор он зарёкся стрелять из чужого оружия. За своим автоматом стал ухаживать с настоящей любовью. Научился пристреливать его по себе, смазывать, чистить и обращаться, словно с живым.

В очередной раз Женя встал к тумбочке поздней ночью. Рота крепко спала. Он прошел мимо мирно посапывающих товарищей с лёгкой завистью. Как же хотелось забраться под одеяло, прижать голову к жесткой подушке и спать, спать….

Постояв у тумбочки, он ещё раз прошёлся по направлению к рядам курсантских кроватей. Но соблазн завалиться в тёплую постель был слишком велик и он вернулся. У доски документации Женя в очередной раз бездумно пробежал строчки обязанностей лиц суточного наряда и подошёл к окну. За ним царила подаренная природой тишина, лишь иногда через открытую форточку доносился шорох ведущих на своём языке беседу листьев. Ветер налетал на кроны деревьев, заставляя шевелиться. Поначалу они замирали, казалось, будто набирали полную грудь воздуха, а потом, трепеща листвой с шумом выдыхали. Временами они шумели ещё сильнее, словно о чём-то с возмущением рассуждали.

Находиться в одиночестве становилось жутковато. Второй дневальный Гриша Яковлев упал между матами в спортзале и уснул. По воле всё того же жребия для дежурства им выпало время, когда больше всего хочется спать. В эти минуты он мог точно сказать, почему сон называют сладким: как же было бы сейчас приятно сомкнуть веки. И они у него неожиданно сомкнулись, и он на несколько секунд отключился. Евгений тут же с усилием открыл глаза и бодро передёрнул плечами. Нет, уснуть никак нельзя сотни товарищей доверили ему свои жизни.

Часы с круглым белым циферблатом висели у него над головой и размерено постукивали. Он как можно реже старается смотреть на них, чтобы не видеть почти не подвижные стрелки. Чем чаще Женя поднимает глаза на циферблат и отмечает время, остававшееся до смены, тем медленнее оно идёт, но его всё равно что-то так и тянет поднять голову и посмотреть на часы снова и снова.

Читать он даже не пытается, какой-бы интересной не была книга, заснуть можно прямо за ней всего за мгновение. Впрочем, пока нет офицеров, у него есть возможность походить по коридору, посидеть на табурете, спрятанном за дверью, ведущей в спальное расположение. А каково сейчас ребятам в карауле? Особенно на посту у Боевого Знамени. Там с автоматом надо простоять два часа неподвижно, можно лишь ослабить правую или левую ногу. И так через каждые четыре часа в течение суток. Поговаривают, что отчаянные головы умудряются спать с открытыми глазами. Женя приваливается к стене и пробует заснуть, не закрывая глаза. Ничего у него не получается. «Врут, наверное», – подумал он и чтобы уйти от наваливавшейся на веки свинцовой усталости стал вспоминать что-нибудь смешное.

Прошлым летом на учениях они решили напугать стоявшего на посту у палатки с продуктами Юрасова Андрея. Ребята называли его Юр. Позиции курсантского батальона проходили по берегу небольшой речушки. Почва оказалась песчаной, и они довольно быстро выкопали окопы в полный рост. Подступала темнота. Звёзды в эту ночь не пленяли сердца лирикой, из-за сплошных облаков их попросту не было видно. Тьма была полная, с трудом можно было различить фигуры людей, точнее их силуэты. Витя Хаустов спал в окопе. Как дежурный пулемётчик он то и дело строчил холостыми в сторону другого курсантского батальона, занявшего позиции на противоположной стороне реки. Его рука выглядывала из окопа, указательный палец находил спусковой крючок пулемета, что стоял на бруствере, после чего следовала очередь ярких вспышек, сопровождаемая характерными для выстрелов звуками, и снова наступала тьма. Порою взлетали сигнальные ракеты, те тоже ненадолго вносили разнообразие в кромешную мглу. Так продолжалось несколько часов. И вдруг вышла ясная луна. Стало как-то спокойнее пусть и таинственнее. И звёзды, звёзды заискрились, рассыпавшись в недосягаемой глубине, навевая мысли о тайнах мироздания.

Улавливая моменты, когда луна скрывалась за тучки, Женя и Володя Каширин растянув плащ-накидку как сеть, двинулись к посту возле продуктовой палатки. И вот неожиданно они возникли из темноты напротив Андрея. Часовому у палатки боеприпасы не выдавались, но Юр действовал строго по уставу. Родом он был с берегов Волги и слова произносил с выговором на «о». Он звонко крикнул двигавшемуся на него чему-то черному и большому: «СтОй! КтО идёт?!». Не придавая никакого значения грозному окрику, ребята широкой тенью продолжали неумолимо надвигаться. «СтОй стрелять буду!», – громко повторил очередную команду Юр и передёрнул затвор незаряженного автомата. Продолжая видеть перед собою двигавшуюся на него тень, он начал отступать к палатке. Неожиданно споткнувшись на ровном месте, он упал. Храбрость оставила Андрея и он жалобно закричал: «Чиряй! РОбяты, у меня чиряй!». Володя и Женя давясь от смеха накинули на него плащ-накидку. Юр под ней сжался в комочек и затих, а они резко сдёрнули накидку и канули с ней в темноте.

Едва солнце выглянуло из-за сопок и первыми тёплыми лучами обожгло заискрившуюся росу, они пошли проведать Андрея. Тот уже сменился. Когда они повинились ему в ночной выходке, Юр нахмурил своё добродушное круглое лицо и обиженно засопел. Но о том чтобы открыться, что он перепугался, не могло быть и речи.

Женя поднимает голову и смотрит на часы. До смены осталось пятнадцать минут. Последние минуты проходят на удивление быстро. Он идёт в расположение будить смену. Растолкал Мишу Колесникова и, убедившись, что тот проснулся, рассказал ему про дремавшего между спортивными матами Яковлева и пошёл к своей кровати. Едва голова коснулась подушки, он тотчас впал в забытье.

Под конец несения службы Женя буквально валится с ног. Больше из-за того, что по воле всё того же жребия ему досталось отвечать за порядок в спортзале. Часа за два до сдачи он усердно начинает тягать по спортзалу так называемую «машку» – приспособление в виде швабры с широкой доской, обитой снизу кусками старых одеял или шинелей. Для лучшего сцепления с поверхностью сверху на ней лежали танковые траки и съёмные диски от штанги. Женя возит по покрытому специальной мастикой полу своё орудие до такого состояния, чтобы посмотревшись в слегка красноватую надраенную поверхность, можно было увидеть своё собственное отражение.

Но сразу после смены и сдачи наряда Женя чувствует в себе прилив сил и энергии. Так часто бывает, порой ещё и в наряд не заступишь, а едва на вечерней поверке выкрикнут твою фамилию, как тело до самых кончиков пальцев уже наполняется томительной усталостью, веки наливаются свинцом и голова готова закружиться в предчувствии бессонной ночи и тяжелого труда. Перед глазами в мгновение пробегают служебные процедуры от развода до самой смены. А вот когда последние минуты наряда позади, приходит долгожданное облегчение, словно тяжёлый груз падает с плеч и дышится сразу легче.

В расположении его поджидает Каширин.

– Сдал наряд, – осведомился он.

– Сдал.

– Всё нормально? Кто принял?

– Федосов. Всё нормально. Устал немного.

– Женя, ты мне сегодня нужен.

– Что ты задумал? – уставился на него Евгений.

– Я познакомился с двумя симпатичными подружками. Девчонки класс – как раз в твоём вкусе, – уверенно продолжал Каширин, – ножки у них обалденные. Дома печенье, варенье конфеты. Ты как? Не сходишь со мной?

Женя с облегчением вздохнул: предложение Каширина, кажется, не предвещало ничего плохого, учитывая возможность хотя бы на некоторое время почувствовать домашнее тепло.

– Можно сходить.

Обрадованный Володя проговорил:

– Давай тогда после ужина сразу к ним. Ты увольнительную взял?

– Взял.

В курсантской столовой в дни увольнения народу было немного. Местные старались быстрее уйти домой и на ужин не оставались. Те, кто завёл девчонок тоже. Когда-то почти все курсанты дни и ночи сидели за учебниками и, многим на что-то большее не хватало времени. Ещё не научившись быстро выполнять работы по наведению порядка на территории и в казарме, следить за своим внешним видом, укладываться в нормативы по физической подготовке отдельные ребята даже отказывались от выхода в город, чтобы поспать часок другой. «Без вины виноватые», – такая фраза иногда звучала в адрес первокурсников. Достаточно припомнить наряды по столовой, когда один вид посуды в несколько тысяч тарелок, мисок, бачков заполнявших после обеда небольшую прямоугольную отдававшую сыростью посудомоечную комнату с двумя большими ваннами сразу же вызывал полуобморочное состояние, ведь их надо было вымыть до ужина четырём курсантам. Гражданскому лицу, случайно заглянувшему к ним, всё это могло бы показаться страшным сном. К этому можно добавить многочисленные мешки наполненные картофелем, которые предстояло почистить за ночь вдесятером и погрузку двухсотлитровых металлических бочек, наполненных жидкими пищевыми отходами. Поднимали бочки на руках в бортовой ГАЗ – 66, и бывало, что они опрокидывались на головы. Зрелище было не из приятных. Много ещё чего случалось.… Но шло время и такие истины как: «не спеши выполнить один приказ, потому что обязательно последует другой его отменяющий», «всякая кривая вокруг начальства всегда короче прямой проходящей рядом с ним» с каждым днём службы и учёбы подтверждались на собственном опыте. У наряда по столовой было и неоспоримое преимущество. Можно было наесться, что говориться «от пуза» и ещё одна истина о том, что «до обеда курсант борется с голодом, а после обеда со сном» на время этого наряда своей сущности не оправдывала.

Второй курс из-за большого количества экзаменов и зачётов по общеобразовательной подготовке судили по другому выражению: «Приказано выжить». Для Жени и его приятелей, и этот учебный год подходил к концу. Впереди был третий курс: «Весёлые ребята».

Каширин захватил в столовую двести граммов сливочного масла, купленного в курсантской чайной и полулитровую стеклянную банку с малиновым вареньем. Вместе со сгущённым молоком, что выдавали им ежедневно в начале второго курса перед сдачей проверки по физической подготовке, эти кушанья считались редким деликатесом. Варенье было Женино и находилось на хранение у Каширина. Несколько недель назад Женя написал домой, что очень хочется чего-нибудь домашнего. Мать с отцом расстарались и прислали ему большую посылку. Когда Женя нёс её в расположение, его заметил кто-то из первого взвода, и едва он открыл крышку фанерного ящичка, намереваясь переложить содержимое в прикроватную тумбочку, как его окружили собратья по роте. Две трети посылки ту же растворилось в их загребущих руках. На его счастье появился Каширин и вдвоём они сумели кое-что отбить для себя. Почти целый месяц Володя хранил варенье в своей тумбочке и, несмотря на многочисленные проверки, сумел сберечь его для друзей. Довольный собой он вывалил из промасленной бумаги в глубокую фаянсовую тарелку масло и поставил на стол банку варенья. За столом они сидели вчетвером: Володя, Сергей Гребенюк, Женя и Валера. На Женю пахнуло запахом родного дома.

– Молодец, – похвалил Каширина Валерка.

– Хорошо бы через день по банке варенья съедать, – проронил Сергей.

– Сахарный диабет будет, – заметил Валерка, – и рассудительно произнёс. – Да и столько варенья откуда взять…

Женя сбегал в раздаточную и принёс наполненный до краёв горячий чайник. Лера выпросил в хлеборезке буханку свежего белого хлеба, а по пути ещё успел получить разрешение у остававшегося за старшину роты сержанта из первого взвода возвращаться им в казарму самостоятельно.

Все кто остался в роте и не ушёл в увольнение, под командой Гаврилюка вышли из столовой. Володя проворчал:

– Теперь лишь бы дежурный по училищу не появился.

И словно напророчил. Валерка едва успел спрятать под стол тарелку со сливочным маслом и банку с вареньем, как перед ними возник майор Субботин с красной повязкой на рукаве.

– Почему не ужинали с ротой? – строго спросил он.

Секундное замешательство и Валера, изобразив плаксивую физиономию, тоненьким жалобным голоском пропищал.

– Нам масло не досталось.

Дежурный сочувственно кивнул и отошёл. Через минуту, во время которой они следили за его действиями и решали, какие шаги предпринимать дальше и когда приступать к поеданию варенья, майор принёс им блюдечко с четырьмя кусочками сливочного масла.

– Ешьте ребята.

– Спасибо, товарищ майор, – благодарно заулыбался Валера. От явного обмана у Жени и Сергея покраснели щёки. Но и они пробурчали.

– Спасибо.

Дежурный ушёл. В столовую залетел Гена Байрашев с первого взвода.

– Ребята, что рота уже ушла? Где первый взвод?

– Да если бы ты не пришел, мы бы не знали, где и ты был, – бросил ему Лера.

– Я в училищном спортзале задержался. Жрать хочется, мужики? – вымолвил Гена, с жадностью взирая на их по курсантским меркам обильно сервированный стол. Гена был членом сборной училища по боксу и иногда тренировался в спортивном зале училища, а не в роте.

– На, – Валера протянул Геннадию блюдечко с четырьмя кусочками масла, – а хлеб и сахар в хлеборезке попросишь.

– О, спасибо, – обрадовался щедрому подарку Гена. Он сбегал в хлеборезку и, усевшись за соседний стол, тут же начал мазать масло на толстенный кусок хлеба.

– Ребята, – спросил он, жадно сглотнув слюну и кивая на банку. – А как у вас варенье называется?

– Варенье называется – не мылься, жопа слипнется, – чётко ответил ему Валерка.

Гена с сожалением вздохнул и надкусил большой ломоть хлеба.

После ужина Валера и Сергей потопали в казарму. Женя с Володей через тыльные ворота ушли в город. Центральный вход в училище они, памятуя одну из заповедей-истин по кривую вокруг начальства, обошли стороной.

На тыльных воротах тоже стоял часовой, но без боеприпасов и своих пропускал беспрепятственно. Женя однажды на первом курсе заступил на этот пост и, видя шедших в его направлении двух старшекурсников, грозно прокричал им положенные по уставу слова.

– Стой, кто идёт! Стой стрелять буду!

Он даже передёрнул затворную раму автомата. Один из них подошёл к нему и спросил:

– Первый раз заступил?

– Да, – ответил Женя.

– Молодец, неси службу в том же духе, – похлопал его по плечу курсант и они спокойно проследовали через тыльные ворота на выход.

Старшекурсники в училище относились к младшим без превосходства. Порою как к младшим братьям. Всегда помогали и иногда выполняли за них тяжёлую работу, особенно когда принимали наряд или меняли в карауле. Сдать наряд старшему курсу, было всегда легче, чем своим ровесникам.

– Классные девочки, тебе понравятся, – не умолкал Каширин, пока они двигались к серому панельному пятиэтажному дому возле училища. – Работают на ткацкой фабрике инженерами. Стройные. Конфет у них полно, – он облизнулся.

Возле дверей нужной квартиры он притих, постоял и, собравшись с духом, надавил на кнопку звонка.

– Привет! – после того как распахнулась дверь, радостным голосом проговорил Володя.

– Здравствуйте! – из-за его спины поздоровался Женя.

Перед ними стояла симпатичная коротко подстриженная черноволосая девушка.

Она улыбнулась им обоим:

– Привет мальчики. Проходите, – она указала на приоткрытую дверь в прихожей, ведущую в большую комнату.

– Это мой друг Евгений, – представил Каширин Женю.

– Светлана, – кивнула девушка и повторила приглашение.

– Проходите.

В просторной светлой комнате с серо-голубыми занавесками на большом окне, возле заставленной посудой стенки в небольшом кресле сидела полная женщина неопределённого возраста. В комнате были ещё два кресла и большой диван. В переднем углу на ножках стоял телевизор.

Женщина привстала со своего места.

– Галя.

Володя бросил ей по-свойски.

– Привет.

Она в ответ улыбнулась и кивнула.

– Это, Женя, – указал Володя жестом руки на приятеля.

Галя в ответ снова понимающе кивнула, внимательно вглядываясь в Евгения. Глаза у неё при этом погрустнели. Она, похоже, сразу поняла, что с Женей у неё вряд ли что-нибудь получится. Хотя он за последний год и стал выглядеть старше, но для неё представлялся слишком юным.

– Может быть, кофе? – спросила Светлана.

– Можно и кофе, – по-хозяйски распорядился Каширин.

Из комнаты девушки вышли вместе.

– Это мама Светланы в кресле сидела? – ехидно спросил Женя у Каширина.

– Да нет, это, по-моему, её подруга, – пожал плечами приятель.

– Девочки класс, тебе понравятся, – передразнил он Володю.

– Не разглядел я, темно было, когда знакомились, – начал оправдываться Каширин.

– А мне что теперь делать? – Евгений взглянул на друга.

– Тебе что – жениться что ли предлагают, выручи – поддержи компанию, – обиженно нахмурился Володя.

Появились хозяйки квартиры. Они внесли на подносе чашечки с кофе, вазу с печеньем и конфетами и быстро заставили сладостями столик покрытый белой салфеткой.

Каширин был весь вечер в ударе, он сыпал остротами, рассказывал забавные истории…

– А что же у вас товарищ такой серьёзный? – рассмеявшись после очередной его шутки, спросила Галя.

Женя допивал уже четвёртую чашку кофе и слегка поперхнулся, не находя что сказать в ответ. За него искажая слово «очень» ответил Володя:

– Он у нас очНень скромный.

– А мне нравятся скромные, – сказала Галя.

Женя понял её намёк, но промолчал.

Время увольнения незаметно подошло к концу. При всех нюансах состоявшейся встречи и обильного кофе пития побыть в домашней обстановке Жене всё же было приятно. Приятели распрощались со своими новыми знакомыми и вышли во двор. У его края начиналась улица, светились вереницы огней, убегавшие вдаль и отражавшиеся на асфальте. Медленно двигались последние автобусы, развозя припозднившихся пассажиров.

– Ну, что ты сидел как в воду опущенный? – Володя покосился на Евгения.

– Ты мне дочкину маму подогнал в подруги, а я должен быть весёлый, – усмехнулся он.

– Да они вместе работают, какая она ей мама? – бесхитростно удивился Каширин.

Женя вздохнул.

– Понимаешь, не могу я ухаживать за девушкой, смешить и всё такое прочее в двух случаях, если она мне очень нравится или совсем не нравится.

– Тут, конечно, второй случай, – подвёл итог Каширин.

– Естественно, – отреагировал Женя.

– Буду теперь один ходить, – сделал вывод Каширин.

– Возьми Серёгу или Леру для компании.

– Да Лера как Галю увидит, заплачет, – усмехнулся Володя.

– Ну и ходи тогда один.

– Ну и буду.

Перед самым отпуском начались соревнования по боксу. Ротный посоветовался с сержантами и стал набирать ребят в сборную роты. Попал в неё и Женя. Гена Байрышев провёл с ними несколько тренировок. Отметил, что у Жени есть данные стать хорошим боксёром. На этом подготовка и закончилась.

В день соревнований он обрядился в короткие спортивные трусы и белую майку.

Шум стоял неимоверный, но что удивительно в самом ринге было почти ничего не слышно. Только общий фон, а лица зрителей не различимы совсем. Вся рота дружно за него болела. Кричали на разные голоса. Соревнования продолжались две недели. После четырёх боёв Женя занял второе место. Последний бой он проиграл по очкам старшекурснику. Уже потом, анализируя поединок, пришёл к выводу, что неправильно распределил силы. Бой был практически равный. Первый период прошёл за его преимуществом. Второй был скорее ничейный. А вот третий остался за соперником. Надо было свои силы распределить по иному и за собой оставить концовку. По ней, как правило, и присуждают победу. Гена Байрашев многозначительно произнес, поддерживая погрустневшего Женю.

– Опыта у тебя чуть-чуть не хватило. Бокс это ведь не драка. Искусство. Много надо тренироваться и учиться.

Гена в своей категории в финале вышел на ринг после Жени. Ему в соперники достался крепко сложенный и мускулистый старшекурсник с тёмно-синим фингалом под левым глазом.

– Вася! Давай! Бей! – дружно и с воодушевлением кричали ему сокурсники. Они с Геной, словно в танце закружились по ярко освещённому белому квадрату. Правда на танцора больше походил Гена, его соперник двигался по рингу размашисто и широко. Более мощный и мускулистый он передвигался рывками и размахивал руками, как мельница большими крылами с кожаными набалдашниками на конце, всё более и более подавляя Гену.

– Гена! Гена! Отвечай! Бей! – кричали курсанты Жениной роты.

Но Вася с самого начала завладел инициативой и осыпал Гену градом мощных ударов. Его кулаки, не переставая мелькали в воздухе. Первый раунд закончился полным преимуществом старшекурсника.

Второй раунд начался в таком же ритме. Удары сыпались на Гену со всех направлений как из рога изобилия. Он едва успевал двигаться по рингу, и казалось, был полностью подавлен. Болельщики грустно притихли. А болевшие за соперника зрители, всё более и более воодушевляясь, выкрикивали хором:

– Ва-ся! Ва-ся! Ва-ся!

Синий фингал на широком лице возникал то в одном углу ринга, то в другом.

– Вася! Вася! – безудержно ликовали трибуны.

Вдруг пролетел многими даже не замеченный короткий боковой удар попавший Васе точно в подбородок и могучий Вася, будто натолкнувшись на непреодолимое препятствие, по инерции боднув руками воздух, как подкошенный рухнул на пол. Он попытался привстать.

– Раз, два, три … – констатировал судья на ринге.

Вася, наконец, с трудом поднялся и пошёл в свой угол. В руках у его секунданта показалось белое полотенце.

Зал взорвался криками ликования сторонников Гены.