Читать книгу Ангел русской культуры - Александр Холин - Страница 5

Город встретил его своей всегдашней суетой, беготнёй, безумными глазами приезжих, проклинающих Москву, но снова и снова приезжающих купить что-нибудь на московских рынках. Этот город всегда был уникальным в своём жанре. Но в один роковой момент, когда бывший мэр принялся продавать квартиры выходцам с Кавказа, всё очарование и неповторимость столицы испарились как дым, как утренний туман. Небоскрёбы на американский манер окончательно разрушили старинный облик города, и он не мог теперь считаться своеобразным памятником прошлого. Почти не осталось настоящих москвичей. Но зато имеется больше одного миллиона только одних азербайджанцев, которые господствуют теперь на всех московских рынках с собственными ценами и не пускают бабок из пригорода торговать по умеренным ценам. К тому же за всем этим наблюдают хищные чеченцы, получившие с лёгкой руки президента звание нацгвардии. Словно пауки в банке они дерутся меж собой, но объединяются против заселения китайцев. Удивительное время, когда приезжие становятся очень быстро хозяевами жизни, наплевав при этом на местных жителей. Деньги – это всё для некоторого сорта людей. У алчности нет границ, особенно она концентрируется в крупных городах, в мегаполисах. Но самое удивительное то, что существует мировой опыт, например, в Сингапуре по количеству принимаемых переселенцев и их расселению. Важно сохранить некий баланс, чтобы город или вся страна сберегли свою уникальность, традиции и мирное сосуществование. В Москве, которую многие уже называли Москвабадом, правительству было не до кореных жителей, хотя мэр пытался изобразить иммитацию бурной деятельности.

Потом этого мэра всё же сместили с насиженного кресла. Но дело уже было сделано. Государственные бесплатные поликлиники теперь полностью превратились в коммерческие. В школах на переменах часто танцуют «лезгинку»…. Москвичам остается только пользоваться частными клиниками и отдавать своих детей в частные образовательные учреждения. Да вот далеко не все это могут! Короче, Москва уже – город не для москвичей. Подобная история происходит повсюду во всём мире и становится обычным явлением. И все потому, что люди Земли перестали жить по законам космоса, в частности, они нарушают закон меры и целесообразности!

Вот поэтому большинство свободного времени Никита с Лилей проводили в загородном доме, где московская суета и неразрешимые проблемы уходили на задний план. Во всяком случае, когда позволяло время, они без разговору уезжали в Кратово и тамошний сохранившийся сосняк возвращал им интерес к жизни.

Сейчас Никита решил побродить по Арбату. Эту старую улицу в центре Москвы недаром называют русским Монмартром. Сама улица и прилегающие к ней дворики хранили еще энергетику прежней Москвы. Здесь продолжали рисовать портреты прохожих; продавали картины, написанные маслом, сувениры; выступали различные артисты, пели цыгане…. Хотя и певцам уже начали затыкать рот. В общем, кусочек огромной столицы жил и дарил жизнь окружающему миру. Никита же, как настоящий художник слова, попытался внести свой эскиз в жизнь Арбата:

Эти стихи Никита написал уже давно, в то время, когда Старый Арбат только-только сделали пешеходной улицей. Шутка ли, впервые в России какая-то улица стала недоступной для проезда железных коней любой масти. Шоферюги, конечно, добывали для беззаконного проезда левые липовые бумажки и пропуска, но москвичам нравилось иметь свою пешеходную, вовсе неавтомобильную улицу и бродить по ней бесцельно, слушая выступающих здесь скоморохов и прочих уличных «народных» профессиональных артистов.

Кучка зевак на Старом Арбате, возле театра Вахтангова, как всегда благоговейно внимала самостийным арбатским поэтам, перемежающим чтение стихов подгитарными песнями и даже анекдотами. Вероятно, что б не так тоскливо было слушать витиеватые поэтические изыски. А когда один из этих забавников начал обходить собравшихся с шапкой, дабы изъять какую ни есть дань, толпа заметно убавилась. Но всё же, в шапку сыпались железные и бумажные жизненно необходимые дензнаки. Значит, кому-то из праздно шатающейся публики всё же нравились живописные самостийные чтения, не говоря уже о необыкновенных бардовских песнях, которые вперемежку с проходным тюремным «блатняком» принялись с недавнего времени величаво именовать «русским шансоном».

Подобные выступления стали когда-то расползаться по миру с лёгкой руки Эдит Пиаф. Только наши московские уличные театралы решили даже в этом перещеголять Францию. А что, ведь театральное действо всегда должно нравиться почтеннейшей публике, иначе, зачем весь этот анекдот?! И анекдоты сыпались в честной народ даже в стихотворной форме с незабываемыми полутеатральными телодвижениями.

Естественно, что Россия была самой читающей страной, и такой же остаётся, но такие вот доходные представления не очень часто устраивались в России. Хотя нет, на ярмарках были всякие балаганы, и скоморохи усердно потешали публику. Только со времён поработившего страну патриарха Никона, который приказывал принародно казнить скоморохов, театральные действа захирели на Руси. И только после создания первого в стране государственного театра в городе Ярославле, никто не воспринимал в штыки уличных театралов. Улица бесплатно дала место для выступления артистам, а народу возможность оттянуться и поглазеть на что-нибудь интересное или не очень, но не требующее никаких забот и затрат. Платили скоморохам только те, кто мог или снисходил. Ведь так было во все века и во всех странах, где публика приветствовала артистов.

А нынешние балаганщики решили наверстать упущенное в веках и старались развлекать народ как можно лучше, чтобы доставить ближнему небольшую частицу радости. Ведь сейчас Россия – уже не коммунистическая, а, социо-дермократическая, значит, можно всё, хоть и не всё полезно. Скорее, всё полезно, но не всем разрешается.

Никита стоял посреди толпы, и отсутствующим взглядом следил за сборщиком народной благодарности. Но когда сборщик оказался рядом, Никита всё ещё не мог решить для себя: стоит ли положить в шапку денежку? Дело было не в деньгах, а в принципе заработка таким способом. А с другой стороны – почему бы и нет? Ведь любой писатель или поэт, печатая свои опусы, обнажается перед толпой, продаёт не только тело, но кое-что и посущественнее. Почему?

– А помочь собрату по перу вовсе не возбраняется, – прозвучал над ухом насмешливый голос.

Никита обернулся и встретился с ухмыляющимися глазами человека, одетого в полукафтан из голубой парчи со стоячим высоким воротом, подпоясанный широким красным кушаком с кистями. На голове незнакомца красовалась под стать кафтану соболья «боярка». Правда, худощавое, гладко выбритое лицо не сочеталась с одеждой былых времён, ведь русичи всегда носили бороду и считали обманщиком любого безбородого.

Впрочем, ничего удивительного: это же ведь Арбат со своими уличными спектаклями, постоянным карнавалом в центре Москвы! Отсюда всегда уходят с улыбками, с радостным светом, со всем тем, что помогает жить, дышать….

В этот момент ряженый вытащил из‑за спины деревянный размалёванный лоток на широком ремне через плечо. Книги в нём тесно стояли вперемешку с эстампами, картинами, деревянными ложками и свистульками, берестяными коробочками, желудёвыми бусами.

Одетый как коробейник из прошлого, который бродил по всей деревенской Руси, переходя от дома к дому, предлагая свой товар, – этот богато ряженый смотрел на Никиту с обезоруживающей улыбкой. Может, продать хотел чего-нибудь, или просто поболтать с подвернувшимся прохожим, обратившим на него внимание. Коробейнк принялся с шутками-прибаутками, показывать Никите разные сувениры. Никита его едва понимал, потому что тот говорил на цветистом народном наречии старорусского языка. Но поделки были хороши, и Никита их рассматривал с удивлением и интересом. Ряженый продолжал громко расхваливать свой товар и на этот зов подошли ещё несколько человек.

– Ой, прелесть какая! – воскликнула молоденькая девушка.

– Настоящая ручная работа! Не подделка какая-нибудь! – отозвался коробейник.

– Сколько стоит? – спросил друг девушки. – Мы, пожалуй, купим у вас кое-что. Например, сколько стоит вот это? – указал парень на игрушку-свиристелку, вырезанную из липы.

Но странный продавец повернулся спиной к парочке потенциальных покупателей и, нагло толкая Никиту к колоннаде театра Вахтангова, заговорил уже более современным языком.

– Купи, господин хороший, что-нибудь для души ищущей, для сердца беспокойного. Чтоб у тебя дела шли хорошо. Тебе мой товар как никому нужен, уж я-то знаю. А хочешь книжицу редкую из стран заморских, али какую другую самим Пушкиным писанную, да ещё не читанную? А вот роман Сухово-Кобылина. Опять же нигде, окромя меня, не купишь, сгоревший потому как.

– Сгоревший? – чуть было не задохнулся Никита.

– А то, как же! – подхватил коробейник. – Кто сказал, что рукописи не горят? Горят, ещё как! Горят, синим пламенем, в таком дыму, что вокруг ничего не видать, не понять! Любит ваш брат-писарчук огоньком-то побаловаться. Не сыскать ещё закона против пламени онгона.

– Что такое Вы говорите? – глянул подозрительно Никита на странного продавца. – О каких братьях и о каком пламени идёт речь?

– Брат, собрат… Не тот брат, что свят, а тот, что у Царских Врат о тебе рыдат.

Пространство вдруг сузилось, и это было сначала как молния в голове, потом как какой-то прорвавшийся сквозняк…. И вдруг Никита вспомнил давно забытый эпизод из детства…. Старенькая деревянная деревенская церковь, бабушка, он сам, маленький, неуверенно держится за её юбку. Бабушка водила малого туда тайком от родителей, взрощенных на научном коммунизме. А прямо супротив Царских Врат стоит Данило – деревенский юродивый.

Юродивый был в любой русской деревеньке великой достопримечательностью, потому что слова юродивых всегда были пророческими. Взрослые понимали это, и иногда, обращались к нему за советом. Только вот мальчишки часто не давали Даниле проходу, улюлюкали, дразнили и закидывали камнями. Но травля быстро заканчивалась с появлением кого-нибудь из взрослых.

Здесь же, в церкви, Данило стоял впереди всех прихожан, истово крестился, по его бородатому лицу текли слёзы. Никита был так этим поражён, что подошёл украдкой к Даниле, чтобы утешить. Никита подергал юродивого за рукав меховой кацавейки, которую тот не снимал даже летом и потихонечку, чтоб никто не услышал, спросил:

– Данило, а, Данило. Ты чё ревёшь?

Юродивый оглянулся:

– За вас молюся я. Молюся, что б душеньки вы свои в огонь не побросали. Молюся я… ежели пламя онгона в душе разгорится, ничем ты его не потушить. Не спеши сгореть вживе, не для того тебя Бог на землю отправил…

– Да, позабыл тебе сообщить: утром запоют петухи….У кого душа чиста, ты скажи, Никита-ста?

Никита поднял глаза, но коробейник уже растаял в толпе. Его не было видно ни среди любителей поэзии, ни среди различных зевак, просто нигде. Что же от него хотел этот ряженый? Может быть старался о чём-то предупредить?

– … чтобы душеньки свои в огонь не побросали….

Не успел Никита придти в себя, как он увидел изумительные произведения графического искусства, выставленные здесь же, на Арбате, посреди улицы. Они были как из Средневековья, как выполненные Альбрехтом Дюрером или же Обри Бердслеем…. На одной из гравюр поражало изображение женщины, сидящей в позе лотоса. Но автору удалось ещё нарисовать её в профиль. Кроме того, всё тело женщины было прозрачным и внутри, вместо позвоночника, находился змей, с головой в мозгах, под причёской дамы. Никита что-то читал об энергии Кундалини, начинающейся внизу в том же месте, где у змея был хвост. Он также знал, что данная энергия должна спиралью крутиться вокруг позвоночника. А этот нарисованный дракон больше напоминал дерево, чем спираль, потому что у него торчало много лапок-веточек. Но, во всяком случае, это была хорошая работа, выполненная в контрастном, чёрно – белом стиле. В углу гравюры Никита увидел подпись: Александр Лаврухин. Возможно, эта работа являлась его визитной карточкой? Художник, который выставил свои гравюры, спокойно ждал, когда Никита закончит рассматривать его творения. Конечно, он заметил нескрываемый интерес молодого человека к своей живописи.

– Александр Лаврухин – это вы? – поинтересовался Никита.

– Мне кажется, других поблизости не наблюдается, – весело рассмеялся художник. – Вижу, вам понравились мои работы, или я ошибаюсь?

– Нисколько не ошибаетесь, – уверил его Никита. – Только я давно уже среди современных художников не встречал ничего подобного. Вероятно, есть где-то кто-то, но так чувственно улавливать человечью суть мог до сих пор только Обри Бердслей, но и он, кажется, недолго на свете прожил….

– У каждого человека в этом мире есть определённая задача – улыбнулся художник. – И каждый должен открыть свою собственную дверь. А что касается времени, когда её закрывать, только Бог это знает…

– По вашему мнению, у каждого своя судьба?

– Конечно. Во всяком случае, творческие люди, если они решат подарить этому миру свои гениальные идеи, обязаны знать, нуждается ли в этом сам мир? – заметил Лаврухин с усмешкой. – А что касается всякого рода деятелей искусства, то они не могут себя считать мэтрами в своём деле, если их творчество не приносит радость хоть на несколько минут в нашу иллюзорную жизнь.

Художник посмотрел в глаза Никите и тот потерял на мгновение дар речи: Александр Лаврухин был точной копией коробейника!

– Послушайте, Александр, у вас нет случайно брата? – решился спросить Никита. – Я буквально несколько минут назад видел вон там, – указал он пальцем в начало Арбата, – одного продавца сувениров, и вы похожи как две капли воды!

– Вы, скорее всего, ошиблись, – пожал плечами Лаврухин. – Возможно этот человек Вам сказал что-то похожее, интересное…. Вы, может быть, хотите выбрать что-нибудь у меня?

– Да, вот это, – взял Никита занимательный графический рисунок.

– А, эзотерика в Вашем вкусе! – улыбнулся художник. – Мысль, изобразить женщину под таким ракурсом, пришла ко мне из космоса. Это обозначает, что внутри личности растёт дерево, связывающее все физические основы тела человеческого. Это миниатюрная модель Дерева Мира. И в самом деле, позвоночник человека похож на ось Мира.

– А почему в её голове находится голова змеи? – поинтересовался Никита.

– Видите ли, – начал объяснять Лаврухин. – не голова змеи, а змея, как я думаю, это тот самый плод дерева, который рождается в сознании матери. Если женщину преследуют плохие мысли в момент зачатия, то плод, созревший в голове, падает в её утробу и поселяется в теле младенца. Никто не знает почему первыми словами ребёнка иногда бывают «Дай!», «Не хочу!» или «Хочу!» вместо «мамочка!».

У этой женщины, пришедшей из пространства, может родиться ребёнок с головой змеи: с ранних лет, чуть ли не гениальный, он будет готов ужалить самых близких.

– Сколько стоит эта работа? – спросил Никита, поскольку решил подарить картину Лиле. Пусть думает, каким может родиться будущий ребёнок!

– Знаете, – художник на несколько секунд замолчал. – Знаете, Вы первый за сегодняшний день, с таким вниманием отнёслись к моим работам….

Лаврухин взял гравюру, завернул в чистый лист бумаги и протянул Никите.

– Я вам эту картину просто дарю.

Никита растерянно принял подарок, поблагодарил и распрощавшись с художником, побрёл дальше. Но мысль, что коробейник и художник-график похожи, как братья-близнецы, опять промелькнула в голове, и в ней снова зазвучал голос юродивого: «…чтоб душеньки свои вы в огонь не побросали…».

О, сколько раз уже люди сталкивались с пламенем онгона! Как раз с тех самых времён, когда книги только-только стали завоёвывать их сердца и сознание, лепить характер, – человеческий испепеляющий огонь начал проникать в тело, сознанье, душу. И часто против их воли!

Но откуда коробейник что-то знал про Никиту?.. И этот Александр Лаврухин со своим подарком?.. Всё было очень странным.

Размышляя так и заставляя себя не думать, не вспоминать о куче сгоревшей бумаги в секретере Никита брел по Арбату в толпе гуляющих. С двух сторон стояли художники со своими картинами, продавцы сувениров, барды с гитарами, поэты, толпы зевак… За столиками, стоящими прямо посреди улицы, сидела шумная студенческая компания с большими кружками пива всех сортов и непременными креветками. Оттуда слышались смех, шутки, поцелуи.

Но это никого не интересовало. Все смотрели на серебристый кабриолет, медленно продирающийся по пешеходному Арбату. За рулём сидел один из депутатов, Владимир Жириновский, глава либерально-демократической партии, хорошо известный в народе за свой скандальный характер.

– Смотрите, Жириновский! – оживились студенты. – Идите к нам! Кружечку пива с нами!

Тот на них посмотрел удивлённо, подумал секунду и вылез из машины.

Студенты приветствовали его шумными криками, освобождая место для именитого гостя.

Никита, наблюдая эту сцену, подумал. Что всё изменилось в стране, даже политические деятели. Вот они, плоды демо-кратии! И как это важно для молодёжи, кто с ними разговаривает, как и о чём! Молодые – это же будущее мира! Более того, с ними можно разговаривать при помощи книг, искусства, телевидения….

Вдруг Никита увидел ещё одного необычного продавца, одетого на русский национальный манер, который сидел на мостовой, окружённый несколькими рядами закрытых загадочных банок.

– Купи, господин хороший, баночку, – услышал Никита его голос. – Не дорого, а для тебя очень нужно.

Это обращение на ты, этот «господин хороший», эта рубаха с широким красным кушаком, – всё было сплошное дежавю для Никиты. Во всяком случае, голос был такой же, как у коробейника в боярском кафтане…. А смеющиеся глаза совсем как у… художника Лаврухина!

– Что ты здесь продаёшь? – спросил Никита. как у своего старого знакомого. – Что за банки?

– Банка банке рознь: ту – возьми и брось, а вот здесь не муха – свет Святого Духа.

– Не говори глупости, любезный! – возмутился Никита. – Это уж слишком!

Однако, взглянув на стеклянную посудину, он обомлел. Тени сгущаются ближе к вечеру: внутри банки что-то отчётливо переливалось всеми цветами радуги, создавая свой собственный микрокосмос.

– Что это там внутри? – опешил Никита.

– Имеющий уши да слышит, – обиделся торгаш. – Я не какой-нибудь шарлатан! Я вот ангелов ловлю да по сходной цене уступаю. Они ведь ждут-пождут, сердешные, когда попросят их о помощи. Да народ или молиться не умеет, или просит плохо…. Забыл он: «стучите и отверзется», «ищите и обрящете». Для кого сказано? Вот и помогаю я ангелам с людьми творческими встретиться. А где же ещё, как не на Арбате? Ну, что? Возьмёшь Ангела? В полцены уступлю, а то потом искать будешь – нигде никогда не найдёшь.

– Тебе лишь бы продать, я понимаю, – кивнул Никита. – А что мне с ним делать, если это действительно ангел?

– Как что? – удивился торгаш. – Принесёшь домой, поставишь на подоконник. Как чего надо – потри банку рукавом, и всё увидишь.

– Я надеюсь, это не злой дух из сказки? – засмеялся Никита.

– Вся наша жизнь – это какая-нибудь сказка. А хорошая или плохая, это уже от нас зависит. Тереть банку с верой надо, с любовью – наставительно объяснил продавец. – Обращаться только с необходимыми проблемами и не надоедать попусту. Бери её, ты – хороший парень, я тебе без денег даю! Крышку, только, береги!

– Но это не джинн из волшебной бутылки? – озаботился Никита, взяв банку в руки, чтобы разглядеть её поближе.

– Я же говорю: Ангел! Ты можешь забрать его. Это мой подарок от души!

– Очень странно всё-таки!.

– Что странно? – не понял владелец банок.

– Это уже второй подарок: только что мне один художник уже подарил свою гравюру. – ответил Никита. – И он очень на тебя похож….

– Художник? – улыбнулся торгаш. – Подарил гравюру? Так радуйся! Подарку всегда радоваться надо, иначе ты никогда свои романы писать не научишься…

В этот момент взрыв хохота раздался со стороны студентов. Никита обернулся, чтобы посмотреть. Депутат развлекал юное поколение! Он был в ударе, как всегда:

– Пора объединить все молодые силы в Отечестве нашем, – витийствовал Жириновский. – Объединить всех истинных граждан Державы нашей вокруг единой святой идеи – назло любому врагу. Иначе нас всех ждёт конец мировой цивилизации!

– Ему трибуны не хватает! – воскликнул Никита, обращаясь к торговцу.

Но увидел лишь его спину вдали.

– Послушай! – закричал Никита вслед. – А как ты догадался, что я романы пишу?

Но торговец не услышал его. Никита остался стоять посреди улицы с банкой в руке, которая сияла разноцветными пятнами переливающегося света. Он, конечно, не верил, что в ней был ангел, может быть какой-нибудь газ, метан или гелий?

Банка жгла ладонь холодным светом, и надо было бы её оставить где-то. Было так приятно смотреть на игру огней, на эти узоры волшебно сверкающего калейдоскопа, что Никита решил пойти домой со своими подарками, ни о чём не задумываясь. По дороге он размышлял об этих приключениях, которые он заранее предвидел в своём подсознании, впрочем, весьма расплывчато.

Теперь он, правда, не знал, были ли эти трое, которых Никита встретил на Арбате, на самом деле похожи как братья, или один и тот же человек сумел великолепно сыграть роль, всё время переодеваясь? Но почему? Для чего? И эти два подарка, особенно последний? Почему именно он их получил? Столько вопросов, но ни одного ответа! Вдруг Никита вспомнил про свой роман, сгоревший таинственным образом…. Может эти события были каким-то образом связаны? Он снова посмотрел на подаренную банку, её свет успокаивал и вызывал в нём образы прошлого….

Как это было здорово читать что-нибудь увлекательное с фонариком под одеялом поздно ночью, когда все спят! Но, увы, часто это священнодействие прерывалось строгой мамой. Никита слышал щелчок включаемого света, не шевелясь, задерживал дыхание, чтобы она подумала, что мальчик спит, только всё было напрасно: книга и фонарик тут же изымались.

– «Три мушкетёра», – вздыхала мама. – Третий раз ведь уже читаешь.

– Ну, мамочка, мне только одну главу осталось…

– Спи! Завтра тебе рано вставать!

Никита горестно вздыхал, и мама выходила из комнаты, выключив свет и прикрыв за собою дверь. Никита ждал одну минуту, затем проскользнув под кресло, вынимал оттуда другой фонарик! А вот томик «Графа Монтекристо»! Никита снова нырял под одеяло. Жизнь продолжалась!

За окном уже давно моросил дождь. Никита в мокрой куртке, которую он забыл снять, сидел у письменного стола, держа в руках фотографию. Верочка… Его одноклассница, с первого класса до окончания школы…Его соседка по парте в течение десяти лет…. Красивые большие глаза, милая улыбка…. С чего началась их любовь? С того момента, когда он не позволил одноклассникам дёргать за косички Веры? Или с того дня, когда они целовались, оба в первый раз? Или когда, сметающий все преграды и условности, их поглотил настоящий адов огонь? Хотя… Но ведь не было никаких признаний, никаких обещаний! Он её целовал…. Нет, это она его целовала… От всего этого голова кружилась ещё больше…. Запах её тела, запах свежих яблок, он всегда помнит…. И вот эта встреча под дождём: она, улыбающаяся, и её сын, очень похожий на маленького Никитку, такие же глаза, такой же нос….

Разорванная фотография падает под стол…. Но что-то жжёт там, в груди….

Школьный роман? Только в сказках всё кончается хорошо, свадьбой например…А в жизни….Почему же так трудно дышать?

Всегда благопристойный конференц-зал Центрального Дома Литераторов в Москве клокотал от непристойности, как Везувий перед выбросом лавы: обсуждали проблемы многонациональной России, требующие незамедлительного решения.

Надо сказать, писатели сюда забегали чаще всего, чтобы встретиться с кем-нибудь из собратьев и пропустить с ним рюмашку-другую в буфете. У Никиты тоже в этот день была одна встреча. Но на сей момент, в зале находились маститые лица и не очень, так как темы дебатов были насущными. Говорили совсем не о литературе, и неважно по какой теме, но надо было срочно отстаивать своё мнение, с единственной целью не потерять свою значимость и место у «кормушки». Обычно из всего этого возникали очередные «охоты на ведьм» да поиски внутреннего врага: идеология – вещь серьёзная, одной перестройкой от неё не избавиться. С трибуны можно было услышать патриотические возгласы, даже русофобские или юдофильские заявления ораторов, и Никита остался, решив также взять слово.

– Эх, давно не брал я шашку в руки, – вздохнул Никита, проходя к сцене.

Он не готовил специально свою речь, но были свои идеи и он рассчитывал на Бога, как всегда в подобном случае, ибо Иисус Христос объяснял своим апостолам, что «Бог сам знает, какие слова вложить в уста тех, кто говорит правду».

Оглядывая зал, он привычно поискал среди присутствующих того, на ком можно сосредоточить взгляд. Наконец, выбрал даму не слишком старую, довольно упитанную, но главное, она была одета как китайский мандарин: красно-жёлтые драконы, посреди экзотических лиан и папоротников, ослепляли… Наверняка – поэтесса!