Читать книгу Распятый дервиш - Александр Холин - Страница 81

Кровь расстрелянных поэтов –

это зимняя заря.

Может, кто писал про это

в слабом свете фонаря.

До рассвета – есть мгновенье.

До расстрела – целый миг.

И безудержные тени

злом ползут за воротник.

Я приник к стене пространства,

и метронома шаги

измеряют путь от чванства

до кладбищенской пурги.

Сколько сделано ошибок,

жизнь – как поезд под откос.

И взорвались струны скрипок,

и скулит бездомный пёс.

Целый век я слышу стоны

за позёмкой января.

Плёс предутреннего Дона,

и расстрельная заря.

В жилах моих дикой ягоды сок

и неизбывная жажда стремлений.

Так же, как все, я ищу уголок,

где не бывает пустых нападений.

Пенье по рощам разбуженных птиц

или страниц недописанных росчерк

не обозначили чётких границ

для наступления зла или ночи.

Хочешь, не хочешь, а Богу молись,

лишь в покаяньи отыщешь спасенье.

Вон скакуны табуном пронеслись,

больше не слышится птичее пенье.

Знать приближается мрак и туман.

Путь казака – с басурманом сраженье.

Только б не ожили ложь и обман,

и о любимых очах сожаленье.

Помню, как с платья срывал поясок,

но не хочу ни рыдать, ни лукавить.

В жилах моих дикой ягоды сок,

значит, рождён для защиты и Прави.

Мы – древнейший народ на земле.

Кто-то скажет:

не доказать!

Но рисунчатый слог на скале

возвращает ушедшее вспять.

И я вижу, как пращур веков

надевает рубаху в крестах.

Славянин.

Ни оград, ни оков,

а душа и проста, и чиста.

Нет ни денег, ни каверзных смут,

но стремление: радость дарить.

И славяне доселе не лгут,

а стараются просто любить.

Инородцам, увы, не понять

эту тайну славянской души.

Нас стараются скомкать, сломать,

уничтожить и сокрушить.

А зачем?

Что мы сделали им,

беспокойным хранителям зла?

Скоро вновь оживёт Аркаим.

Русь – всё тот же даритель тепла.

Только надо создать рубежи

и казачий дозор на скале.

Расскажи мне ещё, расскажи

про древнейший народ на земле.

Пустые глаза одинокой женщины.

Но что она знает? Хочет?

Ей было когда-то полмира обещано,

достался лишь ужас ночи.

Досталась лишь пустота осязаемая,

в глазах её отражаясь.

Она скользит к облакам по касаемой,

ушедшую жизнь обожая.

Ушедшую жизнь, затянув удавкою

непониманья и горечи.

А грязь, словно прежде, утробно чавкает

под сапогами полночи.

Солнечным светом омытый,

скрытый от каверзных дум,

я – человек неолита –

взялся за праведный ум!

Только в моём неолите

нету ни стран, ни дорог

и ни желанья, ни прыти

у искалеченных ног.

Стогом пахучего сена

манит природа меня,

где водяная царевна

хвостик коптит у огня.

День разгорается жаркий,

нету стремлений к уму,

или к сонетам Петрарки,

вязнущих в думском дыму.

Тьму навевающий разум

вдруг налетел из Москвы.

Где ж ты, отчаянный Разин? –

драки в миру не новы.

Только без боя не вынуть

нашу страну из оков.

Русь без вины, а повинна

тем, что плодит дураков.

Скованный солнечным светом

снова бреду наугад,

и зазеркальным наветом

в сердце ударил набат.

Обозначенный словами

завиток воздушной мысли.

Припорошенные снами

по аллеям кружат листья.

Смысла нет с суконной рожей

излагать уставы жизни

неприютной, непохожей,

но как женщина капризной.

Брызнет солнце! Блещет лето

на последнем издыханьи.

Вновь столица не одета

в чёрный шёлк воспоминаний.

Да и стоит ли всё время

прошлым жить, ни с кем не споря,

проплывая на триреме

жизнь от горя и до горя.

Что же сердце защемило,

будто чудится ненастье?

Нам листва наворожила

жить в падении на счастье!

Распятые виденья,

растерзанные ноты.

И звук стихотворенья

доходит до икоты.

Закутан мой кораблик

в отрепье лет и рвоту.

День завалился набок,

погиб в водовороте

растерзанных видений,

распятых облаков,

где промелькнули тени

свободы без оков.

Где на крестах виденья

распяты по согласью,

где тень стихотворенья

повесилась от счастья.

Шумит волна волненья,

волнуясь от чего-то.

Распятые виденья,

растерзанные ноты.

За гранью грань пересекая

из года в год течёт река.

Потоку нет конца и края,

как светлым мыслям дурака.

Легка моментная потеря,

но долог путь горючих слёз.

Я той реке уже не верю,

как в красоту увядших роз.

Мороз потоками по коже,

река потоком по земле.

Ты улыбаешься?

Но всё же

лети ко мне, хоть на метле.

Хоть на листе осеннем с клёна

пришли последний поцелуй.

Мы отражение зелёных

и мускулистых водных струй.

Мы повторенье Зазеркалья

и даже будущего суть.

Но время режет волны сталью.

Тебя рисуя на эмали,

я попрошу лишь:

не забудь…

Сгусток времени взвился спиралью,

потешаясь над бешенством рек.

В непонятном ещё Зазеркалье

ищет счастья простой человек.

Навека распростившись с планетой

он играет хвостами комет –

все мечты исполняются где-то

и когда-то приходит рассвет.

В неприметные всплески спирали

впился ангельский хор голосов.

Мы с тобою ещё не летали

между стрелок вселенских часов.

И когда временное распятье

примет тело моё – не забудь,

и надень подвенечное платье,

красный цвет – это Русь, это суть!

Это наша с тобою потеха

над неистовым бешенством рек.

Ручейки животворного смеха

дарит миру простой человек!

Опять чего-то не достиг

и не сорвал на полпути.

Всегда потерян только миг,

который больше не найти.

И не смахнуть прозрачных слёз

с твоих опущенных ресниц.

В туннель метро под стук колёс

проник весёлый смех блудниц.

Ни лиц, ни душ не увидать

в непроходимой темноте,

но где же всё же благодать

стремленья к чистой красоте?

Опять стремится человек