Читать книгу Рок-н-ролл инженера Иванова - Александр Иванов - Страница 3

Аккордеон – не очень любимый мной инструмент, шумный и достаточно резко звучащий (сугубо личное мнение), но именно с него, я так считаю, началось мое знакомство с музыкой, точнее, не с музыкой вообще, а с прикладной, бытовой её составляющей, настроением, праздником – с тем, как я всю жизнь её понимаю.

Папа играл на аккордеоне часто, настолько часто как у нас дома бывали гости, а они бывали часто. Три раза слово «часто» здесь – чтобы обратить внимание и подчеркнуть… Аккордеону, кстати, его учил немец, забыл, в каком городе послевоенной Германии это было. В 45—46 там жила семья. И тут:

Историческая справка.

Мой отец – сын полковника Советской армии, новгородского парня из Окуловки, приехавшего в Питер «в завод» перед революцией 1917 года, не сильно, правда, успевшего на этом заводе поработать, поскольку война и вообще новая ситуация. Далее РККА и, как результат, вся жизнь по казармам и округам от рядового до полковника: орден Ленина, Красного знамени, четыре Красной звезды и штук 30 еще медалей и орденов, четыре ранения, участие в, кажется, трех или четырех войнах. Убежденный коммунист и отличный дед. Его жена, моя бабушка – просто жена военного, любящая и тихая.

Отец доказал серьезность своих намерений моей будущей маме (и ее маме и бабушке) наличием кожаного пальто (дедушкиного) и убедительностью – очень хорошо излагал мысли, иначе говоря, уболтал, что, как кажется, неудивительно для сына комиссара.

Моя мама – красивая и умная женщина, история её семьи пока ещё недоисследованна, много там, по её (84 года, в добром уме и здравии) словам, всякого. То, что известно доподлинно: из Павловских мещан, папа её, красавец-военврач перед войной порадовал ею мир, будучи женат совсем не на маминой маме. Может и к лучшему, поскольку по непроверенным данным там пятая графа была не та, что у всех…

Ну вот. Хоть и не всеми это приветствовалось, но семья моих родителей появилась, и тут же буквально я. Сначала жили у Ивановых-старших, а потом дед взвыл от неспокойного соседства и организовал (была у него такая возможность) молодым однокомнатную хрущевку. Не сразу, году в 65-м примерно.

Родители были студентами, отец учился в ЛЭТИ, мама в ЛИАПе, денег не было, и папа по окончании и после мучительных, но недолгих раздумий внезапно, как казалось, а я так думаю, вполне логично, отправился служить государству. Юрий, сын Степана, Иванов стал на три десятилетия военно-морским офицером, служил честно и демобилизовался в начале девяностых в звании, аналогичном дедовскому. Опуская нюансы и то, чего не помню, после Балтийского флота и Кронштадта родители уже втроем со мной осели в этой самой однокомнатной квартире, где…

Где постоянно бывали гости – молодые офицеры, их спутницы, институтские друзья родителей, папин брат дядя Володя из Таллина, весельчак и пьяница, короче говоря, разные шумные персонажи. Посередине 17-метровой комнаты стоял шкаф, за которым жил я, а перед ним была, собственно, гостиная. И этот самый аккордеон, перламутровый Weltmeister 3/4, песни, другая музыка… Отец играл уверенно, но плохо, тем не менее, все были довольны, подпевали и танцевали, весело, в общем, было. Мне, правда, нет, поскольку спать было невозможно, но зато что такое правильный праздник мне стало понятно уже с того самого детства. И тогда, кстати, я услышал некоторые те самые классические произведения, вроде «Раз пошли на дело я и Рабинович», «Друзья, купите папиросы», Полонез Огинского и множество других…

Дома постоянно что-то звучало из радиоточки, позже музыка приходила из телевизора и радиолы с научно-фантастическим названием «Мезон», в основном, конечно, та, что была в продаже и доступна, не буду уж вспоминать, ровесникам понятно, а тем, кто моложе и интересуется – архив Гостелерадио в помощь. Правда, еще у папы была пара-тройка так называемых «пластинок на костях» (кустарного производства на рентгеновской пленке) – «Rock Around O’clоck» Билла Хейли, еще что-то такого же плана, но это все-таки не было главным в фонотеке. Кроме того, когда я подрос, через этот радиоприбор я познакомился с «Концертами популярной музыки №1 и №2» Голоса Америки, программами Би-Би-Си Севы Новгородцева и с другими запрещенными источниками информации коротковолнового диапазона.

Время шло, родилась Наталья (кто не знает – это сестра), семейство переехало в одну, потом в следующую нашу квартиру. На проспект Елизарова – поменялись родственно с дедом – в, так сказать, фамильное гнездо, исторический и культурный центр имени Степана Андриановича Иванова и на мою, как я это теперь ощущаю, малую родину.

Далее, если не устали.

Ребенком я был тихим, покладистым и физически совсем не развитым. Нет, конечно, руки и ноги у меня функционировали, голова на шее держалась и слюна не текла, но на уроках физкультуры мои пируэты на брусьях или, скажем, на коне вызывали всеобщее веселье. Но хулиганы меня не били, поскольку было не за что, как-то получалось у меня со всеми уживаться – это свойство, кстати, со временем развилось и очень помогало потом. Да и сейчас тоже. Конформизм – не самое почитаемое героями разного уровня качество, но мы же понимаем…

Окончив 8 класс с одной единственной тройкой, угадайте, по какому предмету, я поступил в девятый класс 329 школы на проспекте Елизарова, туда же отправилась и Наталья в свой первый класс.

В новом коллективе надо было как-то обосновываться, новеньких там было конечно какое-то количество, но в основном в классе были давно знакомые друг с другом ребята. Меня приняли нормально – понятно, что в девятый класс шла ведь более-менее вменяемая публика, всякая шпана и гопники после восьмого отправлялись в ПТУ, с ними, кстати, мне предстояло познакомиться в будущем тоже, попить вместе портвейна и наладить отношения.

Я к тому времени уже отрастил волоса́, что очень расстраивало учителей, родители к этому относились спокойно, имел купленные отцом после долгого моего канюченья магнитофон-приставку «Нота» и ненастраеваемую вообще гитару из, видимо, сосны. Так же я владел какой-никакой коллекцией записей западной рок-поп музыки и огромным увлечением вообще всем зарубежным.

Люди моего возраста, конечно же, помнят, что 60-70-80-е были временем рок-музыки и англоязычных звезд. Все знали эти названия и эти песни, счастливчики тогда уже обладали записями нормального качества, дисками даже не югославского производства, постерами и журналами. У меня что-то тоже стало появляться, пока всякие переснятые фото и перезаписанные десятые копии. Вся эта поп-культура с запада, где для музыкального и около того бизнеса золотые времена настали лет на десять-пятнадцать раньше, теперь просочилась и к нам и накрыла всех, и молодежь, и тех, кто постарше. В числе моих пристрастий были стандартные для того времени имена: Deep Purple, Led Zeppelin, Uriah Heep, Slade. Последние, кстати, остаются моим увлечением все эти долгие годы, вот, даже сайт завел, ну вы, вероятно, в курсе…

Кроме того, как ни странно, меня привлекали и так называемые «блатные» музыканты, но не те, которые под гитару, а которые с оркестром – «Одесситы», «Братья Жемчужные», Северный и всякие другие неизвестные артисты. Теперь-то мы понимаем – это в основном были люди из ресторанов, где тогда, если в курсе, работали обязательно профессиональные музыканты и вообще очень грамотные ребята. Конечно, и их еврейско-цыганские аранжировки, и подача с безусловным влиянием джазовой и даже рок-стилистики тоже поучаствовали в формировании меня как будущего исполнителя. При этом и к эстраде из официальных источников я относился без истерик и злобы, понимая, что там, конечно же, далеко не самоучки работают. И да, вот еще что. Дома была немаленькая коллекция старых дедовских пластинок на 78 оборотов. Утесов, Петр Лещенко, Русланова и другие – я и это слушал. Ну и набирался знаний, которые впоследствии в работе мне здорово помогали: я мог хотя бы примерно спеть и имитировать аккомпанемент великого множества песен и даже научить более грамотных своих коллег их исполнению, чтоб было хоть как-то похоже.

В ту благостную пору все парни лет с двенадцати активно осваивали самый популярный музыкальный инструмент того времени в СССР. В Ленинграде это была «Гитара шестиструнная производства ф-ки им. Чапаева» за 7 рублей (варианты: 9, 15 руб. и вроде бы 27 с темброблоком) в других городах, наверняка, было что-то подобное тоже.

Именно тогда я, как впрочем, и любой бы, понял, если ты чего-то можешь в этом смысле – внимание девиц и уважение однополых тебе гарантировано. В общем-то, обычная история для молодежи во все времена – любовь публики ко всяческим менестрелям, скоморохам, акынам и кобзарям вечна. Некоторые, правда, в такой ситуации задерживаются до старости (сам чудом избежал) так и не став профессионалами, постепенно переставая привлекать даже самых нетребовательных. Правды ради, есть и другие примеры – возьмите хотя бы Мика Джаггера или, скажем, Юрия Антонова, чтоб он был здоров…

Придя в новый класс, я быстро вписался в коллектив, где безусловным лидером был Володя Петров, исключительно одаренный парень – он хорошо учился, абсолютно при этом, не готовясь к урокам, здорово рисовал и само собой играл на гитаре. Он был своим среди дворовой шпаны, общался со старшими товарищами не самых честных правил и одновременно находился в нормальных отношениях с мальчиками из хороших семей и многочисленными девочками. Он носил очки, слегка косил и сильно картавил, что не мешало ему пользоваться успехом у последних. Жил он со старушкой-мамой в захламлённой комнате в коммуналке, его отец то ли сидел, то ли путешествовал, и мы любили бывать у него – слушали музыку, болтали, там можно было открыто курить и даже выпивать. Изредка я с ним вижусь и теперь, у него был период тяжелого алкоголизма, потери близких и других всяких бед. Сейчас он в порядке, работает токарем, очень востребованный высококвалифицированный специалист, раз в году уходит на неделю – другую в запой, остальное время сухой. Острота ума и чувство юмора – по-прежнему на высоте.

Ну а ближе всех из класса я сдружился с Игорем Клуром, маленьким носатым парнем из семьи врачей, врачом впоследствии и ставшим же на какое-то время, и женившимся на сокурснице, которая, как вы понимаете, тоже стала врачом. Из него, правда, так и не получилось светила медицины – но зато теперь он трудится старшим помощником капитана на ирландском пароходе. Сейчас он трижды дед, так же бодр и целеустремлен, видимся с ним раз в году между его рейсами.

Дома у Игоря из поражающего воображение было: отцовский кассетный (!) стерео (!) магнитофон, вроде бы AKAI (!), качественные записи Beatles (здесь я, кстати, впервые услышал «Then I’m 64» в стерео с этим, тогда меня очень удивившим, разносом инструментов по каналам, ну вы помните…), болгарские, чешские, ГДРовские и другие перепечатки дисков западных эстрадных артистов, чучело пингвина, а также 20-литровая канистра спирта (вернее, уже не совсем спирта, поскольку перед всеми нашими праздниками Игорь немного отливал оттуда и добавлял воды). Все это счастье имелось оттого, что Клур-старший году, кажется, в 1974 побывал на зимовке в Антарктиде, и после, что не менее важно, долго возвращался домой морем с заходами во всякие зарубежные порты. Кстати, здесь же я впервые попробовал и баночное пиво. Честно скажу – оно меня не поразило, но зато сильно повысило самооценку.

Немного отвлекусь от исторического материализма. Хочу сразу предупредить читающих – в этой книге будет много слов о пьянстве – праздничном, бытовом и, так сказать, производственном. И поскольку к алкоголю я отношусь с интересом, общался и продолжаю с людьми схожих взглядов, да и профессия, которая меня увлекла почти на тридцать лет подразумевает – согласитесь, было бы смешно строить из себя приверженца идей Фёдора Углова, если кто-то помнит такого… Но, слава богу, генетика или наследственность – как хотите, уберегла меня от глубокого погружения в синие дали, чего не скажешь про достаточное количество моих друзей-приятелей, впрочем, некоторые из них умудрились оттуда и вернуться. Жаль, что не все.

Шел 1976 год, и слово «рок-группа» стало совершенно осязаемым и у нас в стране, практически в каждом ДК, клубе, колхозе и цеху был свой ВИА. В каждой школе тоже был. Но не в нашей – не знаю почему, но, то ли из-за ортодоксальности директрисы, то ли из-за лени предыдущих поколений учащихся в этом смысле здесь стояла тишина.

Я очень хотел играть в группе поскольку жаждал славы. Может, не славы, а усиления внимания к такому неординарному себе, при этом ничем особенно поразить окружающих не мог, хотя потенциал вроде бы чувствовал. Ну, а ещё… думаю, вы поняли – мальчика же интересовали девочки, и практически все, что были вокруг (возможно одна или две из них чуть больше остальных), и хотелось ощутить себя хоть в чём-нибудь доминантным.

При этом я знал целых пять гитарных аккордов, умел играть вступление из «Smoke On The Water» на одной струне, еще одну какую-то загадочную композицию на двух, и абсолютно не умел петь.

Иначе говоря, юноша осознал – если не он, то кто, и с мыслями о создании ВИА первым делом обратился к Клуру. У него, конечно, тоже была гитара, причем со звукоснимателем, а кроме того, он когда-то отучился четыре года в музыкальной школе на скрипке, правда, видимо, не очень успешно, поскольку к описываемому времени все уже давно забыл. Но при этом он хотя бы что-то представлял о нотах, ставил пальцы куда надо и знал гораздо больше аккордов, чем я. И вот мы с ним начали думать, кого бы еще позвать в наш, так сказать, «проект». Первым и единственным кандидатом был, естественно, Вова Петров – во-первых, он лучше всех играл, знал множество песен, охотно горланил их в компаниях и имел громкий скрипучий голос, а во-вторых, был авторитетом, как в музыке, так и в обществе, что, согласитесь, тоже было немаловажно для будущего успеха, в котором мы абсолютно не сомневались. На предложение Вова ожидаемо и с легкостью согласился.

С самого начала было решено, что формат будущей группы будет, скажем так, студийным, поскольку для выступлений на сцене не было никакой материальной базы.

Вообще, вопросы, связанные с оборудованием и инструментами всю жизнь, пока я находился в этой сфере, постоянно были головной болью, если не сказать геморроем, музыканты меня поймут. И много позже, когда я уже плотно трудился, это оставалось важной статьей расходов и решалось путем всяких технических ухищрений с применением серьезных физических, умственных и материальных усилий. Это теперь даже у начинающих артистов возможности широки, много чего продается, и не так уж задорого можно овладеть какой-нибудь китайской балалайкой, пультом с обработкой и силовой аппаратурой, не говоря уже о микрофонах, стойках и других железяках. И все это как-то будет звучать. В конце концов, для самовыражения достаточно просто ноутбука и сотни скачанных из интернета минусовок, сейчас ведь на любой мало-мальски приличной коммерческой площадке принято наличие звукового оснащения.

Ну, а в те яркие времена в магазинах продавались барабаны «имени Энгельса», полная установка стоила рублей 500, да гитары электрические по 100—200. Все эти «Тоники», «Элгавы», «Уралы» и прочие были разработаны, видно, садомазохистами-гиревиками и годились, разве что, для рукопашного боя. Также отечественный музпром выпускал, так называемые ЭМИ (что означает – электромузыкальный инструмент, если кто не знает), некоторые любители популярной музыки со стажем их до сих пор называют их любовно «Иониками» по названию легендарной полумифической органолы шестидесятых. Ну, а, собственно, саунд обеспечивался при помощи всяких акустических приборов в основном на базе кинозвукового оборудования. Все это веселье стоило совершенно умопомрачительно для школьника, да и вообще для любого честного человека. Были еще всякие болгаро-польско-чешско-венгерско-ГДРовские изделия, они являлись практически потолком даже для профессионально работающих музыкантов, и их существование на том этапе для нас было равно существованию того самого суслика из фильма – вроде бы он есть, а вроде бы и нет.

Конечно, со временем ситуация менялась, появлялось много чего, умельцы-кулибины разные в этой сфере множились и, разумеется, активизировались спекулянты. И уже потом на разных этапах моего «творческого пути» любимыми темами разговоров среди музыкантов постоянно были как раз аппаратура и инструменты – у кого круче ревербератор или какой-нибудь энхансер, у кого в Ямахе или Корже голосов больше, чьи килоВатты мясистей звучат и у кого сколько дюймов динамики. Условно говоря, коллеги по цеху постоянно мерялись своим хозяйством, ну просто как пацаны в бане сами знаете чем. В общем-то, это имело свои резоны, поскольку, чем дороже оборудование, тем больше была вероятность сесть в хорошее место, хотя, были и другие пути… Ладно, что-то я отвлекся.

С местом сборищ разночтений быть не могло – у меня. У Вовы негде, у Игоря никак, там была не очень добрая старшая сестра, а у меня – раздолье: своя комната, родители на работе и сестра на продлёнке. Родители, кстати, не возражали, поскольку просто не представляли, видимо, что это будет такое (надо сказать, когда мы уже активно этим всем занимались, истошно вопили и грохотали, соседи оставались вполне лояльны, а кроме того, стены-то в нашем замечательном доме были и остаются толстыми). Да и вели мы себя, в общем, нормально, никогда не выпивали и дома не курили (почти).

Что же касается матчасти и распределения ролей в ансамбле, вопросы решились вполне себе логично. Вышеупомянутый «Мезон» стал источником звука для соло-гитары, ей управлял В. Петров, так же он, когда было надо, играл «на ритме́», а Игорь стал басистом без басовой, правда, гитары. Ее роль выполняла обычная со звукоснимателем, включенная в самодельную колонку его папы, которую он таскал из дома, благо было недалеко.

Что же касается меня, тут всё было сложно… Я практически ничего не мог – ни петь, ни толком играть ни на чем, хотя и являлся вроде бы идеологом и движущей силой всей этой затеи. Ситуация разрешилась просто и естественно – как же поп-группе без барабанщика – конечно никак. Я собрал ударную установку, вначале из подручных средств (конечно некоторые могут ехидно предположить, что из кастрюль – таки нет!): по особым параметрам подобранная картонная коробка, кресло, накрытое несколькими листами газет (неплохо имитировало ведущий барабан, ошметки бумаги, правда, летели в разные стороны, ну ничего) и небольшой тонкий железный лист от детского магнитного дартса, подвешиваемый специальным образом в качестве крэш-тарелки. Палки я купил, кажется, стоили они 1 рубль за пару. А несколько позже я построил барабан сам. В отделах музтоваров тогда продавалась кожа, свиная или чья-то еще, такие желтовато-коричневые неровно-круглые куски диаметром примерно метр, гадкого вида, пованивающие чем-то, вызывавшим ассоциации с зоопарком, благо, хоть без щетины. Дома я нашел большую фанерную шляпную коробку, видимо бабушкину, на нее, предварительно размочив, я и натянул этот биоматериал, закрепив бельевой веревкой. Когда кожа высохла, получилось просто изумительно – конструкция напоминала полковой барабан 19 века, а звук был как у литавры, что, в общем, неудивительно – принцип-то изделия был тот же. Тогда же примерно я попытался построить еще и банджо из гитарного грифа, купленного в «Юном технике» и большой банки из под селёдки. Я где-то прочитал, что американские переселенцы использовали именно их, но как-то не задалось, а потом тот же финал постиг затею с изготовлением цельнодеревянной электрогитары собственного проекта. Нет, видно не судьба мне было стать новым Страдивари.

Собравшись в первый раз, мы тут же начали записываться, благо вопрос репертуарной политики не стоял – что знали, то и пели – этакий фьюжн – что-то из советской эстрады, что-то из дворовых песен и, конечно же, было бы странно, если б мы не уделили внимание забугорным поп-хитам чисто на английском языке. Именно так: «чисто на английском», позже у нас это называлось петь «по Чехову» и как-то еще, и означало следующее: на слух снимались слова, записывались русскими буквами, и потом воспроизводились с разной степенью умения и наглости. В нашем случае получалось, конечно, не сильно похоже на оригинал, чтобы ни сказать больше, но нас устраивало. В те времена так делали практически все, ведь тексты взять было негде, да и знаниями зарубежных языков у нас в стране всё-таки не 100% населения могут похвастать, ну а мы тогда и подавно. Что, кстати, не помешало нам сочинить вскоре необыкновенно талантливую трёх-аккордную рок-композицию с совершенно новаторскими стихами:

Дую лайк зе рашн водка,

Дую лайк зе рашн водка.

Ес ай ду, ес ай ду!

Ай лайк зе рашн водка!

А еще тогда повсеместно делалось так: на музыку какого-нибудь иностранного артиста просто сочинялся русский текст, примерно подходящий по смыслу, что, впрочем, совсем не было обязательным. Вспомните хотя бы «Карлсона» «Поющих гитар» или «Поспорил старенький автомобиль» «Веселых ребят». А уж если говорить о самодеятельности, здесь вообще был полный вперед, ведь народных дарований у нас всегда хватало. Чего стоит хотя бы такая трактовка незабываемой «Venus»:

Хабарик, я нашел хабарик.

В туалете, на газете… и т. д.

Немаловажным моментом, конечно, было правильно назвать коллектив, и тут как-то всё забуксовало. Вокруг уже было полно всяких «Странников», «Гитар», «Братьев», даже «Большой железный колокол» был, если кто помнит. «Группой п/у Шуры Иванова» называться показалось уж совсем не прогрессивно, и тут Вова вспомнил какой-то мультфильм, где фигурировал несуразный ансамбль из лягух с гитарами под названием «Зеленые звезды». Больше в голову никому ничего не пришло, поэтому на том и порешили, прозрачно изменив имя, чтобы было меньше вопросов, на «Green Stars», трансформировавшееся позже в «Green Stars Menestrels». Хотя вопросы и всякие шуточки у публики все равно возникали, но нашим ответом, как правило, было уверенное: «Не еб… т!». Аргумент, согласитесь?

Уже на второй или третьей рекорд-сессии, а происходили они поначалу чуть ли не через день, возникла проблема. Володя, со всей широтой своего репертуара, состоявшего в основном из «англоязычных», хулиганских, блатных и каких-то вообще неведомых народных песен, ну просто никак не годился для исполнения лирики. Из-за хриплого голоса и разухабистой манеры у него все звучало в духе «Цыгане любят шубы…».

Игорь вообще не пел и отказался наотрез даже пробовать. Зато с радостью попробовал я, получилось, мягко говоря, так себе. Нет, конечно, лирический тенор-то присутствовал, но был он жидок и невнятен, кроме того, существовали явные проблемы с музыкальным слухом (они вообще-то так никуда и не делись, я просто вида не подаю). Поэтому, несмотря на здоровое раздолбайство и сугубо дилетантский подход, было принято решение укрепить коллектив еще одним членом. После недолгих кастингов им оказался наш одноклассник Сергей Галицкий. К сожалению, он погиб вскоре после окончания школы, разбился на машине.

Серега был симпатичным спортивным парнем, с хорошей фигурой, нравился девицам, что тоже было немаловажно для успеха общего дела, и любил выпить, буквально до падения в канаву, но главное, он почти нормально с допустимой степенью лажи, пел именно то, что нам было необходимо – «про любовь». И голос у него был достаточно красивый. Что удивительно, мама его была глухая, а папа вообще глухонемой, бывает же так!

Надо сказать, Серега не сильно прикипел к этой всей истории в отличие от нас троих. Часто мы собирались и без него, а под конец 10 класса и, соответственно, существования бэнда он вообще как-то отпал. Но, тем не менее, он был полноправным участником. И никак иначе.

Дорога к славе была открыта и мы по ней шли. К середине учебного года мы записали уже часа полтора всякой музыки, а вообще записей за два года наберётся, наверное, часа на четыре. Пленки эти хранятся у меня, я их переслушивал считанные разы за прошедшие сорок с лишним лет, а вам я этого делать вообще категорически не предлагаю. Уж больно там все немузыкально и убого, что, тем не менее, совершенно не умаляет того нашего удовольствия от процесса. Мы просто весело проводили время.

Чтобы было все, как у людей, бобины с записями мы позиционировали как альбомы, я их оформлял – оклеивал разными красивыми вырезками из журналов и нашими фотографиями, указывал имена с пояснениями кто на чём играет. Получалось, что в группе все сплошь мультиинструменталисты и, кроме Игоря, вокалисты.

А на уроках нашим любимым занятием было рисовать всякие забавные картинки на тему великих нас, особенно хорошо получалось, разумеется, у Вовы, но и мы с Игорем тоже не отставали. Темы рисунков были самые разнообразные, от мифологии, вроде «Green Stars прилетают на гастроли в Нью-Йорк» или «Green Stars встречаются с Beatles», до более-менее реалистичных – мы на сцене, в бане, на лыжах и т. п. Полотна включали в себя массу деталей, кроме нас там фигурировали различные персонажи из нашего окружения, одноклассники и учителя. Эти картинки у соучеников вызывали, пожалуй, даже больший интерес, чем собственно наша музыка, о которой много было разговоров, а толком её никто и не слышал. По сути, мы вели вполне грамотную маркетинговую политику – это, конечно, делалось не осознанно, но результаты приносило. Ко мне в гости стали напрашиваться всякие наши приятели, чтобы поучаствовать в записи или просто поприсутствовать на репетиции. Некоторым даже удалось спеть с нами, таким образом, считай, войдя в историю с нашего великодушного позволения. А 23 февраля 1977 года произошел случай, который добавил популярности если не всей нашей компании, то мне уж точно. Дело было так.

После школы по случаю всенародного праздника мы с Галицким решили выпить, и чтобы все было по-настоящему, пригласили с собой двух наших одноклассниц, назовем их, допустим, Ира и Жанна. Купив, кажется две (а может и три, но вряд ли) бутылки крепленого вина мы все отправились к Серёге домой.

Эти девчонки, как и я, пришли в девятый класс из другой школы и были типа подругами, и, как обычно бывает, одна из них (Ира) нравилась мне и выигрывала в плане экстерьера, а вторая была как-то не очень, но зато сильно интересовалась мной. Вообще, в эту Иру я был, прямо скажем, влюблен все эти два года, даже подольше. Мы с ней с удовольствием целовались, я даже сумел её несколько раз потрогать за бюстгальтер и так далее. Она тоже явно испытывала ко мне симпатию, но при этом, как я понял потом, была девушкой разносторонне доброй и отзывчивой. И я со своей застенчивостью, а может и ленью проигрывал более напористым самцам. В любом случае, о ней у меня остались самые добрые воспоминания. Как и о Жанне – просто Жанне. Хорошие девчонки, надеюсь, у них всё сложилось…

Так вот. Придя к Галицкому, мы начали выпивать, закусывать, петь песни и вроде бы даже танцевать. Ну и постепенно нас как-то накрыло. Потом между мной и Серёгой возникли разногласия в вопросе кому хватать Иру за попу, и он меня немного повалял по полу, а я ему в ответ дал по яйцам. За это время Жанна куда-то делась, а Иришка осталась, поскольку мучительно уже «пудрила носик» в ванной, иначе говоря, тошнило её беднягу. Ну а джентльмены вскоре прекратили заниматься ерундой и помчались кто на кухню, кто в сортир, и там также слились в регургитационном (во, слово вспомнил!) экстазе с подругой, ни о каком другом речь тут уж, конечно, не шла. Понятно, дело было молодое и защитные реакции организмов вполне себе правильные.

Вечерело, и пора было сматываться – вот-вот должны были придти Серёгины родители. И поскольку Ирина была совсем никакущая, а жила она на правом берегу Невы, было принято решение транспортировать ее туда. Быстро и любым доступным способом, то есть на трамвае. Мы затолкали ее в куртку и в сапоги и повлачились от Карловской, где жил Галицкий на остановку к заводу Ленина, примерно с километр (Ленинград, Невский район). Забились в трамвай, полный рабочих и работниц, был как раз вечерний час пик, и покатили. Люди реагировали по-разному, мужики относительно добродушно: «Вот черти, девку напоили», а от теток, наоборот, лился поток брани: «Подонки волосатые, куда родители смотрят», и конечно: «Пррроститутка!!!», как же без этого. Завидовали, наверное.

Добрались до Дальневосточного проспекта, с трудом выяснили у потерпевшей, где её отчий дом, доставили до двери, прислонили, позвонили и смылись, чтобы самим не пострадать.

Поехали обратно, поболтались по району, часов в десять вечера Галицкий отправился домой, я было тоже, но тут мне повстречались Вова Петров и с ним еще два парня из нашего класса. Они тоже где-то повеселились, а теперь гуляли. Стали гулять вместе и догулялись… К нам подвалили человек пять старше нас и здоровей с традиционным для тех лет предложением дать им 20 копеек, а может просто с вопросом, какого х…я, собственно, мы здесь делаем, не помню. В общем, всем всё было понятно. Началась битва, которая окончилась для меня практически мгновенно – метким ударом злодея в нос и потерей мной сознания.

Через какое-то короткое время я обнаружил себя лежащим прямо посередине проезжей части уже упоминавшейся Карловской улицы, рядом никого, только шапки-ушанки друзей вокруг. Для понимания – автомобильного и пешеходного движения тогда там не было никакого, глухая такая улочка, этакий «Тупик коммунизма». Ну, собрал я эти самые шапки и побрел, куда глаза глядят, обильно поливая все вокруг своей молодой кровушкой и периодически теряя ориентацию в пространстве. Вскоре во дворах я встретил своих слегка потрепанных одноклассников, которые мне необыкновенно обрадовались, не столько даже мне, сколько своим шапкам. А на мой вопрос, чего это они меня бросили на поле боя – ответили, что, дескать, специально отвлекали огонь на себя, а сейчас как раз собирают братву для реванша, так что скоро всем этим козлам наступит просто полный пи… ц, нах… Участвовать в планировавшейся победе я на всякий случай отказался и с тем отбыл.

Когда я появился дома, мама принялась рыдать, а папа, выяснив обстоятельства, схватил меня за шиворот и потащил в отделение милиции и в травмпункт, причем именно в такой последовательности: сначала в милицию писать заявление, а потом к врачу смотреть, что там и как.

«Перелом без смещения» и освобождение от школы на неделю, а так же огромный баклажан вместо носа и многоцветные синяки под обоими глазами. Зато физические страдания были с лихвой компенсированы всенародной любовью. За несколько дней, что я сидел дома, у меня перебывал весь класс, и парни и девицы, причем, каждый посетитель, войдя первым делом ржал до икоты, а потом уж интересовался моим здоровьем.

Случались и накладки. Однажды пришли уже известные вам Ира и Жанна, я их принялся развлекать, угощать и поить чаем, а тут, откуда ни возьмись, подтянулись другие сестры милосердия из одноклассниц – Наташа, вроде бы Татьяна и кто—то еще. Наташу помню точно, поскольку с её стороны в те годы замечал интерес к моей персоне и суляще-многозначительные взгляды в качестве приложения. С ней я тоже вроде бы целовался, но так… без энтузиазма. Тут я её видел лет десять назад – все у нее хорошо и выглядит прекрасно.

Надо сказать, эти две компании были вообще не очень-то дружны, а тут я еще. Короче говоря, рассадив их по комнатам, я начал метаться между со всякими пряниками и конфетами, матерясь про себя и думая, когда же они все наконец свалят. Кто из них не выдержал первым – не помню, но дверью и те и другие девушки хлопнули от души.

Ну и все, кто бывал у меня, естественно, были вынуждены слушать наши записи, кто-то даже переписывал их себе, так что наша аудитория множилась.

А вскоре мы дали первый концерт для одноклассников в кабинете химии, который состоялся во многом благодаря участию нашей классной. Валентина Александровна, замечательная женщина преподавала как раз этот предмет. Ей тогда было под 50, но нам было необыкновенно легко с ней общаться. На праздники мы классом бывали у нее дома, разговаривали обо всем, пели песни. Там позволялось даже немного выпить – она прекрасно понимала, что раз мы всё равно это делаем, то уж лучше под её контролем. С ней мы ездили в Таллин, на «лыжных стрелах», еще куда-то. А, кроме того, она знала про всех всё – кто с кем, что делал, где, когда и почему. Ее агентурная сеть работала безотказно, и кто были эти добровольные помощники так никто и не узнал. Да и зачем? Ничего про неё давно не слышал. Мы с Игорем все собирались-собирались ее навестить как-нибудь, да так за эти годы и не собрались… Плохо.

По протекции Валентины Александровны нам удалось попасть на школьный чердак, где по дошедшим до нас легендам хранились какие-то музыкальные инструменты. Там мы нашли всякие позеленевшие духовые, большой и малый оркестровый барабаны, три мятые тарелки и, о чудо! почти исправный усилитель «Электрон-10» с колонкой!

Благодаря всему этому богатству наша группа совершила гигантский скачок от кустарно-квартирного звучания к почти настоящему, с кучей оговорок, электрическому. А еще я построил ударную установку. Пионерский барабан в качестве ведущего, неуправляемый хай-хэт из двух тарелок, привязанных проволокой к штативу для учебных пособий, еще одна отдельная тарелка, том – малый оркестровый барабан и бочка – большой оркестровый с педалью. Педаль была моей гордостью и чудом технической мысли, она состояла из двух кусков фанеры, скрепленных дверной петлей, диванной пружины и фрагмента палки от швабры с намотанной на конце изолентой.

Нельзя сказать, что наш концерт произвел фурор, но какие-то аплодисменты мы сорвали. Потом за эти год-полтора было еще несколько выступлений уже на уровне школы, даже какие-то танцы в рекреации под наш аккомпанемент.

К тому времени мы были уже прекрасно осведомлены о существовании нашей отечественной, так называемой, «подпольной» рок-музыки. Во-первых, по рукам ходили записи «Кочевников», «Санкт-Петербурга», других, уже не помню кого. Во-вторых, мы бывали во всяких злачных местах, вроде «Сарая» в Баб-саду (Парк отдыха имени Бабушкина), где тогда играли «Мифы» и, кажется, «Союз любителей музыки рок», и в ДК поселка Металлострой, где вероятность огрести люлей от аборигенов была чрезвычайно высока, но зато выступала офигенная группа, игравшая Black Sabbath, Deep Purple и прочий тяжеляк. Тяга к прекрасному у нас была исключительно сильна, несмотря на то, что уходить после культурных мероприятий там приходилось огородами и лесами. Да и в «Сарае» тоже бывало неспокойно. Во всяком случае, нужно было быть очень внимательным, если приглашаешь кого-то на танец, понимать, что это за птичка, случайно никого не задевать и уж ни в коем случае не мочиться на ботинки господам, распивающим напитки в сортире.

Кстати, о «Сарае». Год-два спустя там начинал свою карьеру (а может и продолжал) ведущий дискотек, в будущем небезызвестный ректор Университета Профсоюзов А. Запесоцкий, и его программы пользовались необыкновенным успехом. Как мне кажется, во многом из-за того, что манерой, да и содержанием своих комментариев он откровенно подражал популярному тогда ведущему русской службы Би-Би-Си Севе Новгородцеву.

Ну а самые, пожалуй, неизгладимые впечатления я получил в так называемом молодежном клубе под называнием «Ленинградец», подобные тогда существовали при жилконторах нашего города. Этот находился во дворах недалеко от нашей школы, и там собирались местные подростки, играли в настольный теннис, курили и слонялись из угла в угол. Но главным было то, что здесь около года располагалась репетиционная база легендарной группы «Россияне», звезд питерского андерграунда семидесятых! Эти люди поразили меня всем: черными волосами чуть ли не до пояса (у одного были усы, как у Джона Лорда), какими-то кожаными куртками и, главное, совершенно роскошными настоящими, фирменными на вид электрогитарами и барабанами. Звук был просто обалденным, по-другому не сказать, и находились они на расстоянии вытянутой руки. Музыканты импровизировали, что-то там обсуждали, абсолютно не обращая внимания на нас, болтающихся вокруг. Спустя несколько лет я пару раз видел их на сцене, все было очень круто, но таких ощущений как тогда в 1977 все-таки не возникало.

К чему это я все тут рассказываю? К тому, что нам было с чем сравнивать, и мы прекрасно понимали цену нашему «творчеству», уровень и возможности каждого, мы же были не идиоты. То есть, это была всего лишь такая игра. Ну и некоторые, как вы понимаете, надолго заигрались.

Школьные годы чудесные плавно текли к своему логическому завершению. В десятом классе мы продолжили заниматься всей этой ерундой, поигрывали, записывались, но уже с меньшим рвением. Какие-то другие развлечения находились, да и надо было начинать думать о дальнейшем – выпускные экзамены, ВУЗ…

С Игорем Клуром мы к тому времени очень близко сдружились и досуг проводили в основном вместе. Поскольку будущую специальность он уже твердо выбрал, его очень привлекало всё, связанное с медициной. Он частенько бывал у своего отца в клинике ВМА на операциях, в морге и т. п. И вот однажды он позвал меня на аппендицит. На операцию, естественно, а не в морг. Там я, кстати, побывал позже, когда Игорь трудился санитаром в этом невеселом месте, не поступив с первого раза в институт. Скажу честно, удовольствия не получил.

Ну а здесь ситуация выглядела так. На столе лежала страдалица, тётенька средних лет, рядом стояли доцент Вилен Юрьевич Клур, Игорь, ассистенты и толпа студентов, среди которых затесался и я, весь такой в халате, в бахилах и в маске. Наркоз был местный, поэтому в процессе взрезания доктор оживленно общался с пациенткой и даже шутил, не забывая объяснять окружающим тонкости ремесла. Какое-то время я изучал, как устроен организм человека, но это продолжилось недолго. Последнее, что я увидел, было что-то бело-желтое в животе у виновницы торжества. Игорь потом мне объяснил, что это жир (между прочим, его слой там был сантиметров 10, при этом особо толстой женщина вроде не казалась). Ну а дальше у меня начало темнеть в глазах, и я точно осыпался бы, не заметь соседи вовремя. Мне дали нюхнуть нашатыря и отправили гулять в коридор. Я приходил в себя и думал, ну на фига я сюда попёрся, я же знал за собой такую особенность (наследственную – спасибо папе!) – от вида крови, своей или чужой обычно падать в обморок, ну, или пытаться упасть.

Случай другого рода у нас с Игорем произошел весной 1978, когда мы вдвоём решили отпраздновать его семнадцатилетие, причем сделать это по-взрослому, то есть в ресторане. В качестве ресторана рассматривалась шашлычная на Восстания, где, как мы слышали, были демократичные цены, подавали в числе прочего ординарные вина и обслуживали официанты.

Поскольку опыта походов по злачным местам у нас тогда ещё не было, вначале мы чувствовали себя там несколько нервно, но после того, как нам принесли заказанные салаты типа «Столичный», что-то в горшках и бутылку напитка «Портвейн №33», стало постепенно отпускать. Сидели мы очень душевно, настолько, что даже решили заказать коньячку грамм этак по 150 и по шашлыку. Принесли коньяк, и тут что-то навело нас на мысль: а вообще-то, хватит ли денег?! Поэтому мы немедленно затребовали счет, и тут выяснилось неприятное. Вместе с еще не принесенным шашлыком вышло что-то около 15 рублей, а вот с собой у нас было только 13 с копейками…

Мы начали потеть, трезветь и мучительно просчитывать варианты. Вырисовывалось два: сбежать или сдаться властям. Но, к счастью, все решилось предельно просто и гуманно. Когда мы снова подозвали официанта и начали что-то блеять и мычать, тот совершенно без каких-либо эмоций ответил: «Ребята, да никаких проблем. В таком случае придется обойтись без горячего». По-быстрому допив остатки, и, как нам казалось, под насмешливыми взглядами персонала и немногочисленных посетителей мы с позором покинули обитель красивой жизни.

С тех пор эта понятная обоим фраза: «Придется обойтись без горячего» используется нами в разных ситуациях все эти годы. И мы по-прежнему дружим, хотя, как я уже говорил, видимся не часто.