Читать книгу Огонь веры - Александр Железняк - Страница 3

Был ясный весенний день, и солнце жгло немилосердно. Ни одного облачка не было на небе, так что путники, изредка попадавшиеся на тракте, шли без передышки, чтобы поскорее добраться до спасительной тени постоялого двора. Говоря о путниках, следует сразу сказать, что по дороге, широкой ровно настолько, чтобы вместить две повозки, катящихся в ряд, сейчас ехал только один всадник. Говоря о всаднике, следует понимать не воина, облечённого в латы, с копьём и мечом, находящегося верхом на коне, а монаха, едущего из одного монастыря в другой.

Это был послушник одного из больших орденов. Коричневая холстинная ряса была препоясана верёвкой, к которой был привязан небольшой мешочек с горсткой мелких монет. При нём также была котомка за спиной с дорожным хлебом и вещами, необходимыми человеку, находящемуся в пути. Среди этих вещей были и ценные предметы, однако их ценность различалась для разных людей. Этими предметами были три книги, которые путешествующий монах набело переписал с оригиналов в библиотеке своего монастыря. Эти манускрипты представляли огромный интерес для тех, кто был сведущ в науках, и ровно так же бесполезны для всех остальных. Трудами были «Травник» Гевольта, книга об истории народов Велерана и, разумеется, «Священная книга» Иосифа.

Вместо доброго коня путешественник ехал на рыжей кобыле, более уместной в поле, запряжённой плугом, но не на большой дороге, избавленной от обильной сочной травы и сладкой росы, зато полной серой пыли и гулких длинных шагов. Солнце уже успело выжечь все капли живительной влаги, а ветер поднимал пыль с высохшей почвы, и она оседала на ногах и боках животного в виде отвратительных разводов грязи, а после застывала и превращалась в твёрдую корку. Весь низ кобылы был похож на панцирь, подобный тем, что воины иногда надевают на своих коней перед битвой. Сквозь шкуру животного изредка проглядывали ребра. Её вид был несчастен, а в больших карих глазах можно было разглядеть скорбь целого мира.

Сбруей ездоку служила простая перевязь из верёвки и длинных полосок грубой ткани, такой же, из которой была сделана его ряса. Вместо седла было свёрнутое тонкое одеяло, переброшенное через спину лошади. Больше на ней не было никакого груза, кроме наездника: ни единой сумки с пожитками. Даже распоследний грабитель подумал бы дважды, прежде чем доставать нож ради такой добычи, которая годилась разве что стае голодных волков на скудный обед, ибо монах мало знал о том, что может пригодиться ему в пути, прежде чем отправиться в путешествие из своего монастыря. Воспитанный в духе нестяжательства он полагал, что от жизни ему нужно совсем немного. Однако за стенами его обители мир казался не таким, каким он виделся из окна его кельи. Монаха начинал донимать голод, а его кобыла устала. Жар солнца прижимал их обоих к земле, заставляя жалеть, что они вообще вышли на тракт в полуденное время, но монаху надо было ехать, и он продолжал свой путь, несмотря на все свои лишения.

Этого бедолагу-путешественника звали Литом, и он был учеником чародея.

Лит был высок ростом. Он возвышался почти над всеми, кого встречал, но сам не находил в этом никакого преимущества. Он слегка сутулил плечи, чтобы никого не смущать своим видом или привлекать к себе излишнее внимание. У Лита были светлые, льняные волосы, которые были коротко острижены, как велел монашеский устав. Его высокий лоб был полностью открыт, а голубые глаза цвета северного моря с любопытством взирали на мир. Деревенским детям вблизи монастыря он напоминал великана, который надел солнце на голову. В погожий день его голова будто бы искрилась на свету и казалось, что он, действительно, в короне из света.

Вдобавок к своему внешнему виду монах имел строгий, прямой нос и высокие скулы, какие обыкновенно изображали иконописцы на ликах пророков и святых. Если бы у него за спиной покоились белоснежные крылья, то каждый повстречавшийся Литу на пути без всякого сомнения посчитал бы, что перед ним явился сам посланник Божий. Весь его образ словно бы нарочно был для того создан.

Лит держал свой путь из главного монастыря своего ордена, названного в честь святого Лукрециана. Монах направлялся в одно из почитаемых его братьями мест. Орден насчитывал не одну сотню лет своего существования и успел обрасти немалым количеством легенд и мифов за это время, но кое-что оставалось незыблемым на протяжении всей истории ордена лукрецианцев. На протяжении многих веков в разных местах стояли святыни, которым обязан был поклониться каждый член ордена. Именно к одному из таких мест и был направлен Лит своим учителем Гиртом Иссимарским. Тот, предчувствуя свою скорую смерть, распустил всех своих немногочисленных учеников, напоследок дав им последнее поручение – совершить паломничество туда, где некогда творились дивные дела.

Сам Гирт Иссимарский родился под именем Гакрита близ крепости Иссимар, что находится на острове Халголад, являющимся одним из важнейших островов в цепи Дананеев в море Клаата, что лежало севернее Студёного моря. Проживали на этих островах люди с одноименным прозванием – дананеи.

Дананеи в незапамятные времена считались среди соседних народов самыми сведущими в мореплавании и искусстве укрощения водной стихии. Острова не изобиловали ни пастбищами с тучными стадами, ни обширными полями с зерном, ни богатыми золотой рудой жилами, так что всё необходимое для себя дананеям приходилось добывать в море. Оно кормило и одевало их.

Море было источником невиданного богатства для жителей островов, но, как это часто случается, правители некоторых островов решили, что у них больше прав на морские владения, чем у соседей. Многие из Дананейских островов были малы, и люди, населяющие их, были малочисленны. Владыки, правящие там, не могли тягаться со своими более крупными соседями и потому смирялись со своей участью. Но вот меж тех двух островов, что считались главными, постоянно шёл спор о том, кто же из них стоит выше и чей владыка могущественнее. Одним из этих двух островов был Клаат, считавшийся местом, где появились первые дананеи, и потому правитель Клаата претендовал на первенство в море, которое называлось так же, как и сам остров. Второй – Халголад был крупнейшим и богатейшим среди всех Дананейских островов. Когда на одном из мелких островов случалось то или иное бедствие, вроде ужасного шторма или дерзкого пиратского налёта, то его жители спасались именно на земле Халголада. Халголадцы привечали всех дананеев в нужде, и со временем, когда беженцы крепли и возвращались к родным берегам, в памяти этих бедолаг оставалось то, к кому они обратились за помощью и как им помогли.

В ту пору в Халголаде правил владыка Иссимар, который в своём стремлении к власти не признавал ничьих прав, кроме своих собственных. Он видел в притязаниях своего ближайшего соседа – оба великих острова были разделены между собой не более чем несколькими морскими милями – особое оскорбление для своей чести. Но что более важно – чести своего рода, так как владыка Клаата открыто объявлял о том, что его семья принадлежит к числу тех, кто основал дананейскую страну, а род Иссимара – это всего лишь младший род – дружинники на службе у Клаата Перворождённого.

Советники Иссимара призывали его открыто выступить против владыки Клаата, утверждая мысль о том, что в Халголаде больше умелых воинов, чем у соседа. Иные, наоборот, советовали сначала заручиться поддержкой всех малых островов, а после этого объединёнными усилиями отговорить клаатцев отступить от своих притязаний, ведь, оказавшись без поддержки других островитян, они мало бы что могли сделать Халголаду. Иссимар, называющий сам себя Благородным, а позднее воспетый потомками как Гордый, не послушал никого и принял своё собственное решение. Под залог своих богатых морских товаров он заключил союз с пиратами северных морей, которые ударили по Клаату со всей яростью чужеземцев. Клаат Перворождённый окутался дымом и пеплом деревень, а Иссимар Гордый тогда основал крепость в честь своей победы, которую нарёк столицей всех дананейских владений…

Эти владения Иссимара считались последними из тех, что населены людьми к северу от Великой земли – как островитяне называли огромный континент Инафор. К востоку от Дананейских островов находилась северная часть Инафора, которая именовалась Нортранд. В переводе с языка нортрандеев название их страны означало «лишённые зла».

Несколько южнее и западнее островов дананеев лежал Итарисар – остров-государство, по площади вдвое превосходящий все Дананейские острова вместе взятые. Итарисар был много ближе к Великой земле, чем его восточные соседи. Из-за этого на остров часто высаживались полчища многочисленных завоевателей с континента. Столетия кровавых войн и чёрных дней рабства привели итарисарцев к жестокости в сердцах. Они предпочитали видеть красоту в тяжёлых клинках и быстрых стрелах, нежели в славной поэзии и горячем вине.

Итарисар был страной, где считали необходимым жить за каменными стенами. Весь остров был поделён на вотчины, в центре каждой из которых была поставлена крепость с высокими и толстыми стенами. Эти твердыни издревле строились для защиты от нападок врагов всех жителей округи. Во главе каждой вотчины стоял воевода, который правил по своему усмотрению и подчинялся лишь хозяину всего Итарисара, двор которого находился в Итарболге – столице островного государства.

Со временем военные укрепления острова привели к тому, что набеги на остров заканчивались плачевно для завоевателей, и мало-помалу нападения и вовсе прекратились. Население острова начало стремительно расти, и наследных королей страны начал беспокоить вопрос нехватки земель на острове: крестьяне покрыли полями и пастбищами всю видимую землю, и всё равно этого едва хватало разросшемуся народу Итарисара.

Воеводы начали спорить между собой о землях и праве на них: их богатства, столь неуклонно приумножавшиеся при их отцах и дедах, стали вдруг оскудевать. Многие из них считали, что черни следует больше работать, раз новую землю неоткуда было взять. Только первые люди Итарисара забыли о кровавом гнёте чужеземцев, столь презираемом свободными итарисарцами, как тут же начали размышлять о кабале для своих соплеменников, но те, не потерпев нового угнетения, восстали, и вспыхнула крестьянская война…

Многие из крепостей и сёл омылись кровью. После множества битв и казней во главе страны встала новая династия Тармундов. Король Далвин Первый призвал присягнувших ему воевод возглавить отряды крестьян, уже познавших ярость схватки, которых теперь едва ли можно было заставить обрабатывать поля и пасти скот, как было раньше. Именно вооружённая чернь привела Тармундов к власти, и теперь те ждали новых битв и новой добычи. Король обратил свой взор на северо-восток, на Дананейские острова…

Иссимар Гордый давно уже умер, и дананейский народ находился в мирном спокойствии, когда у их берегов показались галеры, полные безжалостных воинов. Сопротивление дананеев не было долгим, за что новые господа позволили им жить.

Юный Гакрит встретил итарисарцев сыном уважаемого землевладельца, который не знал никаких бед. Размеренная и наполненная жизнь сопровождала его, и отец Гакрита полагал, что так будет вечно, но его мечтам не суждено было сбыться из-за заморских пришельцев… Всё наследство Гакрита перешло в руки завоевателей, а над каждым из его родных нависла угроза скорой расправы. Никому из Тармундов не нужны были старые хозяева Дананейских островов – они сами желали ими стать. Сам же Гакрит спустя недолгое время, лишь чудом избежав голодной гибели в яме, куда его бросили итарисарцы, смог уплыть с Халголада на корабле проповедников из ордена святого Лукрециана. Только лишь наличие знака почитания Единого на парусах корабля позволило священникам беспрепятственно отплыть из новых владений Итарисара.

Братья ордена тогда спасли многих дананеев, которых итарисарцы старались извести: захватчики видели свою миссию в том, чтобы обустроить новые владения по своему вкусу, и свободомыслие и миролюбие дананеев им явно претило. Король Далвин повелел всех знатных дананеев заковать в цепи и заключить в крепостях тут же, на островах.

Но он, будучи сыном своего народа, не учёл того факта, что дананейские крепости были не чета итарисарским. За годы мира, установившегося после разгрома Клаата Иссимаром, почти все укрепления пришли в негодность. Молодого Гакрита заключили в камеру, со стен которой осыпался камень, а в полу зияли глубокие трещины. Заключённому не давали ни есть, ни пить. К нему даже никто не спускался, никто из воинов-захватчиков. Когда отчаяние отпустило его, то он решил воспользоваться этим.

Свои железные цепи Гакрит использовал как молот, и спустя несколько дней он смог пробить себе дыру, достаточную для того, чтобы бежать из крепости и оказаться в море, где его подобрали рыбаки. Эти простые люди спрятали его, пока шли его поиски, а после, когда итарисарцы посчитали, что тот утонул в море, передали его на один из кораблей ордена, которые нарочно заходили как можно ближе к северным островам, чтобы принять беженцев.

Итарисарцы не могли ничего поделать с кораблём лукрецианцев, потому что их орден был под защитой короля Энелии, а вновь воевать с людьми с Великой земли Далвин так и не решился.

Когда Гакрита взяли на корабль, то он решил, что его спасение – это дело рук Божьих и его судьба отныне должна принадлежать Создателю; он вознамерился стать послушником в монастыре святого Лукрециана. Именно такую цену Гакрит посчитал достойной за своё избавление от погибели. Вскоре Гакрит стал монахом Гиртом Иссимарским, и глава ордена Илларион разглядел в нём силу творить чудеса.

Очень немногие были отмечены Божьим благословением вершить чародейство, и Илларион, будучи сам из таких, взялся обучать нового брата ордена искусствам, сокрытым от множества смертных, но позволяющим подчинять себе неведомые силы. Много времени прошло, прежде чем Гирт сумел освоиться со своим даром, однако ему это удалось, и он начал влиять на судьбы мира.

Его сила превзошла все ожидания лукрецианских мудрецов. Гирт был самым талантливым чародеем во всём королевстве, за что и был призван ко двору короля Павла Второго в качестве члена Королевского совета. Будучи сведущим в науках не только мистических, но и естественных, он быстро завоевал доверие короля. Почти пятьдесят лет Гирт служил советником при трёх монархах, и его советы обеспечили Энелии могущество и процветание.

Гирт Иссимарский открывал новые виды обработки почв, строительства дорог и городов, возведения плотин, добычи ценных руд и способы выплавки металлов. Благодаря ему двор энелианского монарха слыл одним из самых просвещённых среди северных королевств, куда съезжались самые прославленные музыканты, поэты и архитекторы со всего известного мира. За всё то время, что Гирт стоял по правую руку от престола, народ Энелии увеличился в числе вдвое. Значительная часть свободных людей стала жить в новых городах, возведённых по замыслам королевского советника. При всех монастырях и храмах стали открываться школы для обучения простых людей грамоте.

Но всё это искусство, вся эта мудрость ничего бы не стоили, если бы у Гирта не было власти видеть будущее и желания повелевать им! С первого же своего дня, как он переступил порог королевских чертогов, он нажил себе немалое количество врагов. Чародей обличил немалое количество бездарей и казнокрадов, скрывавшихся в толпе государевых людей. Значительные прежде люди при Гирте перестали иметь влияние на короля и остались не у дел. Представители древних и могущественных родов оказались отставлены от власти, и они рвали и метали в своих вотчинах. Немало нападок предвидел Гирт на себя и отвратил их все, и всю власть свою он обрушил на головы неприятелей. Свои чародейские познания он, не скупясь, применял для того, чтобы расправляться с врагами. Погибали наследственные земли, замерзали и горели урожаи, ветшали и рушились родовые замки, сыновья баронов и графов рождались хилыми и вскоре погибали… Ни одна знатная фамилия, восставшая против королевского советника, не осталась нетронутой.

Будучи не в силах возобладать над своим последним противником – временем, – Гирт оставил все государевы дела и вернулся в Илларионову обитель. Именно так, по имени старого учителя Гирта, стали называть новый главный монастырь ордена лукрецианцев, возведённый по приказу Гирта. Старый наставник давно уже почил, и бывший королевский советник взял на себя обучение молодых чародеев. Одним из них и стал Лит: Гирт увидел в нём нечто такое, что, наверное, однажды Илларион разглядел и в нём самом. Впрочем, он ни разу не обмолвился ученику о том, что видит в судьбе юноши.

Обучив Лита тем вещам, которые ему мало кто мог рассказать, и, поведав о мире то, что ему было нужно узнать, Гирт отправил его в путешествие, в котором ему предстояло научиться многим большему, чем если бы он оставался в тиши монастырских стен.

Решение главы ордена распустить всех учеников вызвало удивление и смущение среди остальных наставников. По традициям ордена чародеи должны были оставаться в монастырях или при храмах и все свои магические знания применять на пользу стране и во имя Бога. Паломничества допускались, но только когда монахи полностью совладают со своим магическим даром, но Гирт повелел иначе. Все молодые чародеи отправились в те места, куда он им указал, а после этого они будут вольны делать то, что захотят.

Лит в пути по пустой, пыльной дороге через землю Риндай думал о последнем напутствии своего учителя:

– Ты должен будешь ехать в Варийскую долину, в сердце нашего ордена – Столпы Лукрециана, настоятель примет тебя со всем почтением.

– Но, учитель, я знаю ещё так мало…

– Ты знаешь достаточно, поверь мне, ты готов к путешествию.

– Моё образование…

– Твоё образование отныне будет зависеть только лишь от тебя самого. Все мудрецы мира бессильны перед тем, чтобы открыть тебе глаза на мир. Ты должен будешь сделать это сам. Ты знаешь основы, на тебе лежит Божья благодать, как ты ей распорядишься – только твоя воля.

– Я принимаю ваше испытание на веру, учитель, – опустил глаза Лит и скорбно поклонился.

Гирт положил ему руку на плечо:

– Я вижу, как тебя точит червь сомнения. Запомни этот момент, сын мой. Он будет повторяться ещё великое множество раз! Но не дай сомнению сгубить благородные порывы твоей души!

– Да, отец, – смиренно ответил Лит тогда.

Сейчас он ехал и вспоминал всё, что вынес из Илларионовой обители.

Он не считал своё обучение законченным, и более того – он считал его лишь едва начавшимся: Лит пробыл в монастыре не многим более трёх лет. И за это время ученик чародея не овладел всерьёз ни одним значимым магическим искусством: материя не слушалась его, стихии едва откликались на его зов, а искусство прозрения едва ли было сильнее, чем у человека с закрытыми глазами. Лит чувствовал в себе присутствие чего-то могущественного, но пока не мог с этим толком никак совладать.

До Варийской долины, которая находилась на западной границе королевства, оставалось не больше чем двое суток пути. Монах уже миновал Вылему – вольный город, являвшийся главным в Риндае. Там сидел городской голова и туда же собирались владетельные государи всего риндайского края.

Риндай считался одной из самых свободолюбивых земель во всей Западной Чети. Народ, населяющий эти земли, – ринды очень долго сопротивлялись продвижению влияния Ланара на здешние земли. Ринды были полукочевыми жителями леса, и своих вождей они избирали сами, из числа наиболее достойных соплеменников. Риндам чужда была идея наследственной власти, и потому они воевали с энелианскими князьями, покуда у тех не лопнуло терпение и, наконец, не было заключено соглашение о том, что Риндай войдёт в королевство, но только в качестве вольной земли.

Князья построили крепость – Вылему, которая должна была стать столицей Риндая и опорой княжеской власти, но местные жители с опаской отнеслись к идее этой крепости и потому наместник вскоре уехал из Вылемы, так как ему некем там было править. Со временем ринды, насмотревшись на порядки энелианцев, начали строить свои деревни и жить в них вместо лесных чащ. Чуть позже ринды стали жить и в самой Вылеме, когда тогдашний Хранитель Запада Хатьоф Саврский вывел последних воинов из вылемской крепости. Вокруг неё вырос город, который также стал вольным, где ринды выбрали себе городских советников из своего числа.

Через вольную риндайскую землю стали ходить торговые караваны в Ремар, и мало уже что напоминало о тех временах, когда в Риндае каждый путник смотрел на ветки деревьев, опасаясь увидеть там лучника-ринда среди ветвей. Энелианцы мало-помалу приучили риндов к землепашеству, но прикрепостить их к земле так и не удалось. Риндайские крестьяне так и не подчинились до конца тем немногим титулованным витязям, которым короли жаловали землю в Риндае. Риндайцы стали работать на земле, но только как свободные люди. В этом ринды остались неизменны себе.

Было ещё кое-что, что оставалось неизменным, – это густые, непролазные чащи, в которых можно было плутать до самого светопреставления. Вдоль тракта тесными, беспорядочными рядами стояли ясени, вязы и липы, узловатыми ветками плотно вцепившись друг в дружку. Глядя на эти ветви, Лит понимал, почему так сложно было воевать с риндами: спрятаться на таком дереве и в таком лесу не составляло вовсе никакого труда. В старых летописях Лит, впрочем, читал о том, что некоторые воеводы поджигали лес, но это оборачивалось против них, так как в дыму и в чаду задыхались их собственные воины, да и огонь будил духов леса, с которыми ринды издревле были в хороших отношениях.

Лит знал, что такое духи леса, только лишь из старых книг и рассказов учителя Гирта, но даже и этого ему хватило для того, чтобы понять, что заходить просто так в риндайскую чащу – это гиблое дело. Даже обычно безобидные лесавки здесь могли голосами заманить человека туда, откуда он уже не смог бы ни за что выйти, а уж о лешаках и говорить нечего было – эти живые воплощения леса могли мять железо, словно воск, и даже огня не всякого боялись. Читал Лит и том, что здесь водились ульвары, как их прозвали нортрандеи. Ульвар, или волчарник, считался волчьим королём, так как превосходил обычного волка во всём: в размерах, силе, уме и жестокости. Ульвар не считался ни с кем из зверей и нападал на каждого, и на человека тоже, даже если он и не был голоден. Волки следовали за ульваром, так как видели в нём своего вождя, но волчарнику нужна была стая только лишь за тем, чтобы было больше добычи. Волчий король вполне мог охотиться и один, и когда-то они населяли весь Северный Инафор. Гирт рассказывал своим ученикам, что в Хасгарде даже смогли приручить ульвара, чтобы ездить на них верхом. Лит испугался тогда при мысли о воине верхом на огромном волке…

Лошадь Лита Гевра понуро брела по дороге, иногда спотыкаясь о спрятанные в пыли камни, что заставляло её седока возвращаться мыслями в настоящее. Он прикоснулся ладонью к основанию головы животного и ощутил по лёгким покалываниям в кончиках пальцев, что его кобыла очень устала. Что Литу удавалось лучше всего, так это чувствовать эмоции других людей и животных. В отличие от всего остального спектра магических искусств, в этом Литу действительно не было равных среди учеников Гирта Иссимарского. Лит мог видеть чувства так, словно бы это был свет определённых оттенков, и чем сильнее была эмоция, тем явнее она виделась ему. А уж прикасаясь к живому существу, Лит и вовсе мог видеть ход его мысленных токов, но всё же он не мог читать мысли. Для этого требовалась большая колдовская сила и очень сложные заклинания, которыми Гирт пренебрёг обучить своих учеников. Но всё же, касаясь человека или твари, Лит словно бы оказывался в потоке, который движет тем, на кого Лит накладывал руки. Однако ему сложно было описать это умение словами. Многие в монастыре просили рассказать об этой его способности, но Литу нечего было толком ответить на эти просьбы – он просто мог видеть чувства, а другие люди – нет. Даже сам великий Гирт использовал для этого заклинания или зелья, в то время как Литу для этого нужно было лишь открыть глаза или протянуть руку.

Вот и сейчас Лит ясно видел инстинкты Гевры, которые говорили ей, что нужно искать отдыха. Перед глазами у него очень быстро пронеслась картина павшей лошади. Он вспомнил, что с того момента, как они выехали из Вылемы, они с Геврой ни разу не останавливались. Рано утром он покинул двор одного крестьянина близ городских стен, который с радостью дал ему переночевать. Он даже предлагал Литу снабдить его вдоволь припасами, но тот не взял, чтобы не отягощать себя лишней ношей. Крестьянин хорошо относился к братьям-лукрецианцам, так как местный риндайский священник дал ему развод с нелюбимой женой, что происходило не так уж часто. «Священная книга» Иосифа превращала развод в нарушение таинства брака, и уставы религиозных орденов всячески препятствовали тому, чтобы семейные союзы распадались. Однако это всё же происходило, но только по весьма серьёзным причинам. Лит не стал интересоваться причинами развода крестьянина с его женой, посчитав, что это дело местного приходского священника, а не его.

Лит спешился и пошёл рядом с Геврой. Сухая пыль тут же осела на его одежде, но это не беспокоило Лита.

Внезапно в нём поселилось чувство неясной тревоги. Внутри него зрело ощущение опасности. И в какой-то момент он услышал полную тишину: птицы, шелест травы и деревьев – всё умолкло. Даже запахов теперь стало не слышно! Лит медленно закрыл глаза и, пытаясь очистить свой разум от растущей тревоги, увидел сквозь веки на фоне солнца два тёмных силуэта впереди. Они скользили к нему как будто бы против ветра: неспешно, но неотвратимо. Внезапно белая молния расколола небеса и ударила в эти силуэты. Оба дымчатых призрака оторвались от земли и уже в вышине рассеялись…

Лит поспешно открыл глаза и провёл рукой по лбу, мгновенно покрывшемуся испариной. Что это было? Прозрение будущего? Или прошлого? Было ли это на самом деле? Лит видел, что впереди на дороге никого нет, а позади…?

Резкий удар обрушил его наземь, кровь сразу застила ему глаза. «Хорош же прорицатель…», Лит слышал, как заржала и забилась Гевра, но кто-то закричал на неё, пытаясь ухватить за неумелую уздечку.

– Тихо, ты! Тупая скотина!

– Эй! Ты! Святоша, давай поднимайся! Разговор к тебе есть! – могучие руки взяли Лита за плечи и поставили на ноги, но поскольку сам он не был к этому готов, то чуть снова чуть не упал.

Когда ученик чародея наконец обрёл связь с землёй, а его глаза смогли снова видеть после того, как он кое-как протёр лицо пыльным рукавом, он смог получше рассмотреть тех, кто напал на него.

Это были внушительных размеров верзилы, одетые как крестьяне, но лицом больше походившие на разбойников. У того, кто держал Лита за грудки, кулаки были размером с голову телёнка, а глаза были налиты кровью. От него самого несло потом и дешёвой брагой. За поясом у него торчал ржавый мясницкий нож с широким лезвием, которым он пока что не торопился воспользоваться, но Литу казалось, что это было ненадолго и бандит вскоре схватится за оружие.

К тому времени второй уже успел поймать Гевру и успокоить её, хотя она ещё нервно била хвостом. Её глаза метались в глазницах, а ноздри шумно раздувались.

Второй был одет в грязно-серую рубаху, подпоясанную крупной верёвкой, за которую была заткнута длинная дубина, лоснящаяся на солнце. Было видно, что её много раз пускали в ход: на её конце виднелись чёрные пятна от въевшейся крови. У него на ногах были надеты пеньковые штаны и обмотки на ступнях. Сам он был с нечёсаной чёрной бородой и всклокоченными волосами.

– Есть разговор к тебе, – повторил нападающий.

– Я слушаю, – кротко отвечал Лит, – только отпустите сначала меня, – он твёрдо посмотрел в глаза неприятеля.

Тот быстро оббежал глазами всего монаха и разжал руку, а после отошёл на шаг назад, но при этом он положил ладонь на рукоять ножа.

– Ты не шибко-то и богат, – кивнул он на Гевру.

– Если вы хотите забрать у меня что-то, то можете брать, но многого вы не получите.

– Это я вижу! Даже странно, что он дал за тебя денег…

– Кто дал денег? – быстро спросил Лит. Сердце бешено билось в груди, а взгляд постоянно натыкался на нож. Он пытался придумать хоть что-нибудь, что могло бы помочь ему, но, как назло, ничего не шло на ум. «Хорошо, что учитель Гирт не видит!».

– Это неважно. Для тебя уже неважно. Он сказал, что ты опасен. Что ты колдун. А ты всего-то нищий монах, – бандит сплюнул на землю и потащил ржавый инструмент из-за пазухи.

– Нищий и глупый. И мёртвый к тому же… – он быстро замахнулся оружием на Лита, и пока ученик чародея застыл от ужаса, ожидая нелепой кончины, лицо бандита вдруг исказилось гримасой боли.

С поднятой рукой, с зажатой в кулаке рукоятью ножа головорез рухнул прямо под ноги Литу, а тот расширившимися от страха глазами уставился на того, кто только что хотел его смерти. Лит ухватил взглядом стрелу в спине своего врага. Прямо напротив сердца. Бандит был убит моментально.

Пока Лит разглядывал стрелу, спасшую ему жизнь, вторая, точно такая же, просвистела рядом и попала в горло бородатому. Наконечник вылетел наружу, порвав сосуды: вся грудь сразу залилась кровью, а земля перед раненым окрасилась в чёрный цвет. Сам бандит не мог издавать никаких звуков, кроме яростного хрипа. Он упал через несколько долгих мгновений и забился в конвульсиях, но вскоре затих и умер.

Лит так и стоял в оцепенении, почему-то сжимая и разжимая руки, словно бы хотел что-то взять. Он смотрел то на первую, то на вторую стрелу. Гевра, казалось, пыталась превратиться в каменный столб: как только первый человек упал, она дёрнулась было, но тут же замерла. Кобыла даже дышать от страха перестала.

Путешественник захотел проверить, жив ли ещё его противник, хотя тут и так всё было очевидно. Он взялся было руками за плечи нападавшего и попытался его перевернуть, но тот был слишком тяжёл.

– Можешь опустить его. Вряд ли он станет грязнее, чем был, – сказал кто-то спокойным, ровным голосом.

Лит быстро метнул взгляд на ту, кто это сказал.

Это была воительница в тёмном дорожном плаще, из-под которого выглядывала кожаная куртка со вшитыми пластинами из стали. За спиной у неё висел колчан со стрелами с чёрным оперением, а в руке был короткий лук. На поясе висел длинный меч в кожаных ножнах с рисунком, изображающим какого-то огромного змея. Она шла быстро, но звука её шагов Лит странным образом не слышал, хоть и видел лёгкие клубы пыли, поднимавшиеся от её сапог. Сейчас монах мог расслышать разве что лишь стук собственного сердца.

– Опасная дорога, верно, а? – воительница приблизилась к монаху и остановилась в паре шагов перед ним. В её абсолютно чёрных, как южная ночь, глазах стояла насмешка. Её длинные вороные волосы были торопливо завязаны сзади в подобие узла, из которого выбилась несколько прядей, обрамляющих лицо со смуглой кожей и точёными чертами. На шее у женщины был тонкий еле заметный шрам.

Кажется, что она была в весёлом расположении духа и её нимало не заботили те двое бродяг, что она только что убила. Весь её грозный вид внушал суеверный трепет и благоговение. Это было странно, но в тот миг Литу почудилось, что именно такие чувства должна внушать встреча если не с Богом, то уж точно с королём.

– От страха язык проглотил? – с прежней усмешкой спросила воительница, прикрепляя свой лук к колчану ремешками из грубой кожи.

Лит опустил тело, которое ещё держал на руках, и с подозрением посмотрел на свою спасительницу:

– Вы кто?

Она немедленно вскинула брови:

– Вот уж не думала, что теперь за спасение жизни платят невежливостью!

– Простите, простите, вы правы, если бы не вы, моя душа уже отошла бы к Господу, – он смиренно опустил голову, – моя благодарность велика, и везде, где бы ни был, буду молить Бога о том, чтобы не оставил вас в беде! – он молитвенно воздел руки к небу в подтверждение своих слов, но на его спасительницу это никак не повлияло.

– Щедро, – по-прежнему улыбаясь, проговорила воительница, – но это лишнее… Достаточно будет назвать себя и цель своего пути. Но сперва, так и быть, представлюсь я, – она предупредительно подняла ладонь, чтобы Лит не влез говорить прежде неё. – Я Инария, воин на службе у Григория из дома Клеонов, Хранителя Запада. А это мой меч Заступник, – она мягко положила ладонь на рукоять клинка. Лит не был уверен, но кажется, с такими мечами можно было орудовать одной или двумя руками, из-за чего они очень ценились мастерами.

– Теперь ты! – воительница повелительно ткнула пальцем левой руки в Лита. Вся насмешливость слетела с неё в миг, когда она представляла себя и своего господина. Сейчас Инария надменно взирала на путника сквозь каменную стену угольных глаз.

– Меня зовут Лит, я – монах-послушник из Илларионовой обители, и я направляюсь к месту основания своего ордена, в Варийскую долину, дабы поклониться святым мощам первых братьев ордена, – он низко склонился перед Инарией.

– Паломник, значит, – задумчиво проговорила воительница, – редко их нынче встретишь на этой дороге.

– Почему же?

– Бандиты, – отвлечённо ответила Инария, но в её ответе Литу почудилась принуждённость. Он ощутил это лёгким изменением внутри себя. Гирт говорил, что так чародей может чувствовать недосказанность в чужих ответах. Или ложь. Но Литу почему-то хотелось верить своей новой знакомой, поэтому он пока что отбросил лишние подозрения.

– Значит, ты идёшь в варийский монастырь, верно? – в это время Инария повернулась к Литу спиной, чтобы вынуть стрелы из тел. Она придирчиво оглядела наконечник каждой стрелы и тщательно вытерла их от крови об одежду бандитов, а после вернула в колчан к остальным стрелам. Всё это она проделала, отвернувшись от монаха, но Лита не покидало чёткое ощущение того, что если он попробует неосторожно дёрнуться, то он и в самом деле познакомится с Заступником.

– Совершенно верно, милостивая государыня…

– Пожалуй, что нам по пути, – она внимательно посмотрела ещё раз на Лита, – ты же не будешь против сопровождения? Кажется, что оно тебе не помешает…

– Длинную дорогу всегда приятнее коротать в доброй компании, – Лит был совсем не против того, чтобы его сопровождал опытный воин, особенно после того, что только что произошло. Нападение этих бандитов было тревожным знаком. И, судя по всему, некто велел им напасть именно на него, значит у кого-то неведомого есть причины желать Литу гибели… Да этот кто-то ещё и знает, что Лит чародей вдобавок. Но кто бы мог это быть, позвольте на милость узнать?

Ещё это видение перед самой атакой головорезов… Два дымчатых силуэта были нападавшие, вне всякого сомнения, а белая молния – это стрелы Инарии или сама Инария. Лит получил знак свыше, что он будет спасён, но, не получив достаточно времени, чтобы истолковать знамение, он получил спасение. Кажется, что Господу было угодно, чтобы он шёл с Инарией.

Инария, удовлетворившись ответом монаха, издала тонкий свист, похожий на песню лесной птицы. Из-за поворота, который Лит проехал чуть ранее, показался конь серой масти. Не успел монах удивиться скорости его появления, как тот уже стоял возле Инарии, позволяя ей взобраться на себя. Она похлопала его по шее, отчего конь довольно фыркнул и ударил копытом.

– Это Эрго, один из лучших коней всего Запада! – не без гордости произнесла воительница.

Рядом с Эрго Гевра выглядела крестьянской простушкой. Она косилась на коня беспокойным глазом из-под своих тяжёлых век и боялась подойти. На Эрго была отличная сбруя из кожи с чёрным отливом. Позади седла были две перемётных сумы, к которым были приторочены несколько кинжалов с одной стороны и ещё один колчан со стрелами – с другой.

Лит решил не взбираться на свою кобылу, памятуя о том, что она ещё недавно изнывала от усталости, и он сообщил спутнице о своём намерении идти пешком рядом с Геврой.

– Да, хорошая идея, отдохнуть ей не помешает, – Инария поглядела на Гевру так, как будто бы только что заметила её, – идти нам недалеко, здесь рядом есть деревня, там можно передохнуть.

– А что с ними? – Лит посмотрел на тела убитых бандитов.

– Сообщу привратнику у ворот в деревню, чтобы отправили людей прибрать их, – она ответила простодушно и двинулась в путь без дальнейших предисловий. А Лит, успев только подумать о душах несчастных, вынужден был последовать за ней, чтобы не отстать.

Через некоторое время Лит, ещё не вполне доверяя Инарии, осторожно спросил у неё:

– Ты сказала, что ты из людей Григория Клеона? Каков князь из себя?

Инария не спешила с ответом, но, наконец, пришла к какому-то соглашению внутри себя:

– Князь Григорий один из мудрейших и благороднейших людей из всех, что я встречала. Я служу ему не по зову власти или золота, а по зову сердца. Я верю, что именно такие люди, как светлейший князь, должны стоять во главе народа и страны.

Лит подивился такому искреннему ответу, но посчитал, что так, наверное, и следует говорить воину про своего господина.

– Я слышал о том, что он честен со своим народом. В окрестных деревнях о нём плохого не сказывают.

– Это точно! – с неожиданным жаром подтвердила Инария, – светлейший князь берёт с крестьян налога столько, сколько они могут заплатить, и щедро помогает им в годы засух и неурожаев. За это люди любят его и с гордостью отдают своих сыновей на княжескую службу!

– Только ли сыновья местных крестьян идут к нему на службу? – лукаво спросил монах. Чуть более лукаво, чем сам того хотел, ведь устав ордена запрещал задавать окольные вопросы.

– Если ты спрашиваешь обо мне, то я не из этих земель. Моя родина находится далеко к югу отсюда, и я покинула её давным-давно. Я была во множестве стран и видела множество правителей земель, многие из них не заслуживают даже жизни, а не то что правления.

– Ты слишком строга к ним, – миролюбиво заметил Лит. – Единый каждому народу дарует того царя, которого он заслуживает.

Но его слова неожиданно заставили Инарию засмеяться жёстким, неприятным смехом:

– То же самое я слышала от множества глашатаев на множестве площадей. Извечная история! Если мой король тиран, значит, в этом только моя вина. Веками об этом твердят по всему Инафору людям, и на островах то же самое! Я считаю иначе! Люди не должны слепо повиноваться своим государям! Сами должны решать свою судьбу, а не уповать на милость людей, чьи предки когда-то стяжали себе славу и право распоряжаться своими соседями и передали его своим потомкам, которые, может, и не умеют ничего, кроме как бахвалиться своими пёстрыми родословными!

– А что князь Григорий Клеон думает обо всём этом? – Лит продолжал удивляться тому неожиданному пылу, с которым говорила Инария, но он посчитал, что указывать ей на это было бы невежливо, особенно после того, как она только что спасла ему жизнь.

– Светлейший князь согласен со мной, что править народом должны достойнейшие! Что править должно не по праву рождения, а по праву личной чести. Правитель должен завоевать любовь народа и тогда люди с благодарностью примут его правление и не оставят его даже после смерти. Даже после его смерти. Вспомни, монах, о ком поют песни в полях, и кто были эти люди, и есть ли среди них хоть один тиран?

– Совсем немного, пожалуй, что и вовсе никого. Но так ли много владык с чёрными сердцами? Я верю, что Создатель всеведущ и ведёт по пути благости каждого из нас, а тех, кто спотыкается и сходит с этого пути, настигнет жестокая кара на Страшном Суде.

– Все получат по заслугам, это верно, только вот страдания простых людей сложно унять этим.

– Вера исцелит любую рану и любую скорбь. Людям нужно верить и вести праведную жизнь, тогда Царь Небесный восставит царства земные на благо народов.

Инария воззрилась на Лита с искренним любопытством:

– Видно, что крепка твоя вера.

– Только Всевышний может судить о крепости веры того или иного человека. Перед Его волей я преклоняюсь, – Лит молитвенно поднёс руки к груди и искренне обратился лицом к небу.

Они помолчали немного и Инария медленно начала вновь:

– Это всё едино, я всё равно считаю, что люди должны сами взять в руки свою судьбу. Для меня праведник тот человек, кто с оружием в руках отстаивает право слабейших, а не тот, кто предпочитает слепо подчиняться и надеяться на святое искупление.

– Каждому по делам его, – проговорил монах. – Может быть, ты и права, не мне судить тебя! На Страшном Суде мы все узнаем, что правда, а что нет.

– Какой же ты терпеливый, – улыбнулась Инария. – Согласен ждать смерти, чтобы обрести истину. Это не по мне, я желаю обрести её сейчас. Но пусть будет по-твоему, монах Лит! Дождёмся Страшного Суда и узнаем, кто прав, а кто нет. Тем более, что мы уже приехали, – внезапно докончила она.

Только тут Лит заметил, как дорога впереди вильнула и перед ними появляются массивные деревянные ворота, по обеим сторонам от которых шёл внушительный частокол.

Деревня Пороговая стояла на берегах реки Горлицы, которая была притоком могучей Карны – западной границы Энелии. Деревня так прозывалась оттого, что в своё время строилась как пограничный пост между двумя государствами, но со временем, удачным более для энелианцев, чем для её соседей, граница отодвинулась на запад, к Карне.

Пороговая была обнесена со всех сторон высокими укреплениями, оставшимся с тех времён, когда это была ещё пограничная крепость. Её мощные ворота хранили покой местных жителей. Хоть граница и отошла на запад, в деревне по-прежнему располагался небольшой гарнизон королевской стражи, набранной из сельчан данной местности. Помимо охраны государевых рубежей жители Пороговой занимались также обширной ловлей рыбы, которая торговыми караванами расходилась по всей Западной Чети.

Помимо ловли рыбы среди промыслов местных жителей было: строительство лодок и речных судов, вязание сетей, бондарство и ещё изготовление изделий из дерева. Поделки мастеров по дереву Пороговой были широко известны по всему Риндаю, а иногда караванщики привозили их даже и в другие города. В келье Лита в монастыре стояла деревянная статуэтка святого Доминиана, которая, судя по клейму, была изготовлена местным мастером.

Ворота в крепостцу были закрыты, а наверху их, в небольшой галерее, стояли два воина в доспехах королевской стражи. Они были вооружены луками и копьями, но сейчас их оружие не очень интересовало: стражники смотрели на небольшого человечка в драных лохмотьях перед воротами и хохотали:

– Эй, Картир! Может, ещё вина?!

– Мил-государь, с превели-иким удовольсъем! – еле выговаривая слова пролепетал этот болезный малый.

Один из стражников исчез за частоколом, но сразу же появился, а в руке у него была деревянная кадка с водой, которую он тут же опорожнил на голову бедняге.

– На, пей!

Картир после такого «питья» опустился на четвереньки и начал трясти головой, как собака. После он повернулся к дороге, и Инария с Литом увидели, что рот у него раскрыт до ушей. Он заходился в смехе и не был в силах выговорить ни слова. Он попытался было встать, но после первой же попытки рухнул на дорогу и, развернувшись головой к воротам, заснул с улыбкой на лице.

Стражники заметили подъезжающих путешественников, и один из них, тот, что раньше только смеялся, закричал кому-то вниз:

– Открывай, Егор! Инария из Стального Ручья едет!

Ворота начали отворяться, и путники прошли в деревню. Лит удивился было, что их так легко пропускают, но сразу понял, что его спутница, должно быть, часто здесь бывает. Инария даже не посмотрела на лежащего внизу Картира, только лицо её приняло брезгливое выражение, а Лит поглядел на пьянчужку с любопытством, но также прошёл мимо, не тревожа его.

Как только они миновали первые ворота, то очутились в небольшом дворе, также обнесённом со всех сторон частоколом, только уже поменьше. На противоположной стороне были такие же ворота, как и те, что они прошли, но вторые были распахнуты настежь, и сквозь них было видно широкую сельскую улицу, мощённую камнем, видно, поднятым со дна реки.

Во дворе было несколько стражников с копьями и мечами. Дорогое было удовольствие – вооружать ратников стальными клинками, но перехода на мечи с привычных секир и бердышей советник Гирт добился ещё в ранние годы правления короля Василия, сменившего Павла Второго. Мечи были намного обременительнее для казны, чем дедовские топоры, но чародей и государь на пару рассудили, что затраты на королевскую стражу в будущем окупят себя с лихвой.

Все воины были в кольчужных панцирях, а вместо курток под ними были лишь белые рубахи из толстого сукна. На их головах были надеты шлемы с острым навершием, похожим на наконечник копья. Из-за жары по лицам стражников струился пот, и они иногда прикладывались к крынкам с молоком.

– Доброе утро, госпожа Инария, – к ним подошёл один из воинов, и Инария сразу спешилась. Стражник был коротко стрижен, даже ещё короче, чем требовалось по суровым монашеским уставам, а ведь служивое сословие было освобождено от повинности стричь волосы, из-за чего у многих ратников локоны опускались до плеч, что помогало им при ношении тяжёлых шлемов.

– Доброе утро, Егор, сын Никула, – приветливо улыбнулась Инария, – хотя время уже близится к обеду.

– Это верно, наверняка на постоялом дворе уже поспевает суп, – у Егора, сына Никула, была подвижная голова на тонкой шее и запавшие глаза. Если бы не короткая борода и наличие массивной кольчуги, то Лит подумал было, что перед ним брат-монах. Так сильно от Егора веяло вдумчивостью и спокойствием. Остальные воины напоминали ленивых черепах, которых солнце загнало под панцирь, а Егор, который отворил им ворота, был готов послужить ещё.

– Суп – это хорошо, надеюсь на кислые щи, это было бы самое то при таком солнцепёке.

– Это уже к корчмарю, – засмеялся Егор. – Как там поживает светлейший князь Григорий? Как княжна Елизавета здравствуют?

– И князь, и его дочь чувствуют себя прекрасно, благодарю, Егор, за участие. Наследница Елизавета вскоре поедет в Крестовицу, так что ждите княжну в гости.

– Её милость за новыми платьями на Юг хотят пожаловать?

– Да, выбор шёлка в Крестовице шире, чем в столице, поэтому княжна едет туда.

– Что же, всё правильно. Выбирать меха в Калантире, а шёлк в Крестовице. Княжна Клеон мудра, – вполне серьёзно заметил Егор.

– Это точно, – в коротком ответе Инарии Литу опять почудилась недосказанность. – Можешь кликнуть десятника, Егор? Мне надо передать ему сообщение.

– Будет исполнено, милостивая государыня, – и воин тотчас позвал воеводу.

Из внутренних дверей на крик стражника вышел десятник. На нём не было доспехов, но вместо них надет жёлтый кафтан – знак его звания. При нём также не было никакого оружия, а его руки были по-начальственному упёрты в бока. Он внимательно осмотрел прибывших путников и велел Егору закрыть ворота, что и было тотчас же исполнено.

– Какой приятный молодой человек, – пробормотал монах про себя. Лит не был искушён в общении с ратниками, но предполагал, что королевскую стражу составляют простые крестьянские сыновья, но этот страж ворот совсем не вписывался в представления Лита об энелианском войске.

Инария быстро направилась к десятнику, который сам не торопился подойти к путникам. Лит, взяв и Эрго, и Гевру под уздцы, остался стоять неподалёку. Вскоре воительница вернулась, а десятник ушёл за стену казармы. Лит не успел толком разглядеть лицо воеводы из-за слепившего его солнца и из-за того, что разговор с Инарией длился не больше одной минуты.

– Десятник отправит людей позаботиться о телах на дороге, я ему сказала о них. Они ещё обыщут ближайшие леса, поищут других бандитов.

– Думаешь, что есть и другие?

– Я ничего не думаю, я знаю, что могут быть и другие, – Инария взяла Эрго себе и пошла в деревню, не говоря более ничего. Лит вынуждено поспешил за ней.

– А что это был за человек перед воротами?

– А, это… – рассеянно начала Инария, – обыкновенный пьяница. В местных землях не терпят такого и изгоняют их из поселений на время, чтобы научились хоть чему-то. Если это не помогает, им ставят клеймо на правой руке и выгоняют насовсем.

– Я слышал, что в иных странах на юге за пьянство вешают, это правда?

– Да, иногда вешают. Но чаще топят в вине или вспарывают живот и заливают его внутрь.

– И как это помогает?

– Не очень я думаю, ведь такие казни там постоянно проходят. А их проводят уже давно. Люди ничему не учатся.

– Но тут, похоже, за пьянство не наказывают столь строго, да и люди здесь приятнее. Справляются о здоровье Хранителя Чети и его родных.

– А, это обычное дело здесь, – Инария неопределённо махнула рукой, и Лит понял, что воительница хочет поскорее дойти до постоялого двора.

Они шли по богатой улице мимо больших деревянных домов с мастерскими и торговыми лавками. Торговля, видимо, шла бойко, ведь все избы выглядели очень нарядно, и каждая из них был не меньше двух этажей. Инария шла быстро, потому Лит не мог подолгу останавливаться перед каждым жилищем, как того хотел, хоть там и было на что посмотреть.

Купеческие хоромы заметно отличались от привычных рыбацких хат тем, что были изукрашены дорогой краской и живописными узорами. В дороге Лит обычно внимательно изучал дома местных жителей и даже иногда делал короткие записи о наиболее примечательных диковинках на полях «Истории» Велерана.

По обрывкам разговоров, долетавших отовсюду, Литу стало ясно, что в селении совсем недавно прошла ярмарка, которая закончилась весьма удачно для местных торговцев. Они сейчас подсчитывали прибыль и думали о том, как встретить следующую ярмарку, которая должна была открыться совсем скоро в Вылеме.

В корчме, куда путники зашли, оставив своих лошадей снаружи на конной привязи, тоже только и разговоров было, что о прошедшей ярмарке. Но многие помимо этого спорили также и о том, будет ли граф Мелинир Кафр покупать лес в округе, который принадлежал местной общине.

Один селянин начал громко говорить о том, что вчера самолично слышал от писца из Цветоречья – графского поместья, что в гости к Кафру чуть ли не ежедневно ходят от старосты Пороговой и вроде бы всё шло к тому, что граф будет покупать лес. Этот же кабачный глашатай начал говорить, что граф будто бы намерен продавать пороговский лес князю Клеону, что тому нужно укреплять крепости в Савре и Белегорне – землях, лежащих к северу и северо-востоку от Риндая.

– Крепости укреплять, вот-те нате! Кабы не было войны… – кто-то сказал негромко, да настолько негромко, что все его тут же услышали.

При этих словах многие начали коситься на Инарию. В округе все знали, кому она служит. Во взглядах людей начала проглядывать тревога.

Инария рассерженно отвернулась от зала и яростно зашептала:

– Вздорные базарные бабы! Нет, они хуже! Нет ничего хуже судачащего мужичья! Не успокоятся, пока всем кости не перемоют, и плевать, есть ли хоть одно слово правды в том, о чём они болтают!

– Думаю, для них это действительно важно, – миролюбиво начал Лит, – они же живут этой торговлей лесом, делами крупных землевладельцев.

– Всё равно, это не даёт им право пялиться на меня!

Тут им принесли заказанные кислые щи, тарелку со свежим хлебом и кувшин с холодным красным вином. Лит, разламывая хлеб, увидел в окно, как двое молодых крепких сельчан подносят сено к яслям.

– Что-то я не слышала о том, что у светлейшего князя есть какие-то дела с Мелиниром Кафром, – задумчиво проговорила вдруг Инария. Она водила ложкой по миске, но, казалось, что пища её нисколько не волнует.

Монаху стало любопытно, что в этих краях делает человек князя, вряд ли Инария была послана просто так объезжать окрестные земли. Лит не спросил у неё с самого начала, куда она следует и зачем, потому что больше думал о тех двоих, что были посланы покончить с ним, а сейчас ему не хотелось беспокоить расспросами о её делах. Он вспомнил вдруг о том, что ему надобно бы посетить местный храм, так как у него совсем не осталось средств на дорогу: последние его гроши должны были уйти за этот обед. Да и выказать почтение местному священнику не помешает. В Вылеме он не посетил храма и после пожалел об этом, подумав, что надо будет впредь посещать все храмы ордена на пути.

– А кто он такой этот Мелинир Кафр? – спросил Лит, попутно усиленно работая ложкой.

– Я слышала, он из благородных людей, предки его сражались за Крестовицу в ирманских войнах. Говорят, что Линдар Кафр первым взобрался на стену Крестовицы и потому получил от короля Аристара титул графа и поместье в Западной Чети, в Риндае, как раз недалеко от того места, где мы сейчас.

– Они и сейчас ему принадлежат? Обычно на границах поместий и вотчин стоят дорожные знаки, предупреждающие путников о том, в чьи земли они въезжают.

– Кафры были намного более успешны в ратных трудах, чем в торговых. Ни один из них не преуспел в землевладении, они просто не смогли толком управляться с поместьем. Поэтому часть земли и была продана, раньше когда-то и Пороговая была собственностью Кафров, но теперь уже нет. Насколько я могу судить, Мелинир – первый Кафр, который смог хоть как-то вести дела.

– А где располагается имение Кафров?

– Мы завтра будем мимо проезжать, как только выедем из Пороговой. Оно здесь недалеко.

– На левом берегу?! Но ведь тогда это было опасно!

Инария усмехнулась:

– Линдару Кафру было плевать на всякие опасности. Раз король дал ему землю на самых рубежах, значит, он должен эти рубежи охранять! Вот он и выстроил себе дом на самом краю своих земель, на левой стороне Горлицы, где тогда никто не жил из-за постоянной вражды с игносийцами.

– Я читал в летописях, что игносийцы – безжалостные воины и сурово мстят за нанесённые им обиды.

– Жадные до золота головорезы – вот кто они, – отрезала Инария, – я была в империи и тогда, когда у нас была вражда, и тогда, когда у нас установился мир, если это можно назвать миром. Всё, что их интересует – это новые завоевания, новые провинции, откуда можно было бы бесконечно грести золото! Они презирают нашу свободу и наш образ жизни. Считают, что только на войне место достойным людям, но главные их военачальники живут в роскошных дворцах и ведут бесконечные пиры! А то, что все пророки являлись миру только в игносийской стране, доводит их гордыню просто до исступления! И чего удивляться этому, когда они завоевали добрую половину Инафора! По их мнению, все остальные народы должны присягнуть им на верность, так как на то есть прямая воля Господа! Их церковь не устаёт об этом напоминать в своих проповедях! Не зря же Он посылал своих пророков только к игносийцам!

– Пусть пророки появлялись в империи, но ходили они повсюду и Слово Божье тоже несли повсюду. Ни один из пророков не проповедовал власти единого государя, наоборот даже, пророк Илия говорил об отказе от великого земного владычества. Великий царь может быть только один, и он на Небе, – так проповедовал Илия. Иосиф и вовсе родился в Халкидии, которая в ту пору постоянно бунтовала против имперской власти, а Исмаил, чтобы ни говорили злые языки, всегда ставил Господа на первое место, и в первую очередь он был великим пророком, а уже во вторую – полководцем.

Инария замолчала и начала думать о чём-то своём, продолжая мучить тарелку с супом.

После того, как было покончено с обедом, Лит встал из-за стола, поблагодарил хозяина корчмы за вкусный обед, отдал ему все свои монеты и пошёл в местный храм. Инария же отправилась обратно к воротам. Ей о чём-то нужно было поговорить с десятником. Монах и воительница договорились встретиться чуть позже, здесь же, чтобы наутро продолжить совместный путь.