Читать книгу Французская мелодия - Александр Жигалин - Страница 6

Глава 6
Тайник

Оглавление

На этот раз звонку застать Исаевых врасплох не удалось. Они ждали продолжения истории, от которой за версту веяло неопределённостью последующих действий, которые должны были последовать обязательно. Так устроена жизнь, если история получила начало, значит должен быть конец.

Вернув рюмку на стол, Владимир Николаевич, словно боясь вспугнуть повисшую в комнате тишину, поднялся, намереваясь выйти из-за стола. Остановила Екатерина Алексеевна.

Дав взглядом понять, что встречать гостей- удел хозяйки, та со словами: «Постарайся держать себя в руках» – направилась в сторону прихожей.

– Буду нем, как рыба, – произнёс вслед Владимир Николаевич.

Оставшись один, профессор, наполнив рюмку до краёв, не спеша, стараясь пропустить сквозь нутро вкус коньяка, выпил, после чего, зацепив вилкой дольку лимона, отправил ее в рот. Защекотало. Ощущение чего-то невероятно нежного, проникающего внутрь жжения совпало с гомоном голосов и звуком закрываемой двери.

Меньше, чем через минуту в гостиную вошла Екатерина Алексеевна в сопровождении теперь уже не одного, а двух гостей, Елизаветы и молодого человека, старше француженки по возрасту года на два, максимум на три.

Екатерина Алексеевна начала подавать мужу предупредительные знаки, чтобы тот вёл себя так, как подобает вести человеку интеллигентному, знающему цену каждому слову.

Владимир Николаевич собрался было внять предупреждениям супруги, однако, завидев гостей, не сдержался, чтобы не съязвить: «А вот и сынок пожаловал».

– Владимир! – Екатерина Алексеевна, как могла, сдерживала кипящие в душе эмоции, в то же время в каждом направленном в сторону гостей взгляде можно было прочитать интерес к происходящему.

Пройдя в комнату, Елизавета не стала дожидаться, когда ей и ее спутнику будет предложено сесть. Заняв место на диване, гостья с первой минуты повела себя так, будто она, а не те, которые проживали здесь, являлась хозяйкой квартиры.

Столь непозволительная во всех отношениях фамильярность должна была вызвать негодование. Однако этого не произошло. Чета Исаевых во второй раз оказалась заложником самоуверенности гостьи. Зрение, слух, мысли были обращены на восприятие ситуации, которая не просто завораживала, а почти повелевала, заставляя ощущать себя не статистами, но и не теми, кому были отведены главенствующие роли.

Прошло какое-то время, прежде чем француженка, нарушив обет молчания, перешла к действиям. Поднявшись с дивана, она, окинув взглядом хозяев, произнесла то, что Исаевы ожидали услышать во время первого визита

– Владимир Николаевич! Екатерина Алексеевна! Во-первых, позвольте принести извинения за комедию, что я разыграла недавно. Поверьте, мне крайне неловко, но я должна была это сделать. Зачем? Вы скоро узнаете.

Было заметно, что девушка волнуется. Слова срывались с губ, следовал протяжный выдох, и всё начиналось сначала.

Заметив это, Екатерина Алексеевна, выбрав момент, произнесла фразу, которой впоследствии суждено было стать ключевой на протяжении всего последующего разговора.

– Не стоит так волноваться. Присаживайтесь за стол, выпейте чая. Я так понимаю, рассказ будет долгим, а значит, и вам, и нам надо подготовиться.

Не ожидая такого поворота, Элизабет застыла в недоумении.

– Спасибо, конечно. Но не будет ли это выглядеть навязчиво? Я и так доставила вам столько неудобств. Не хотелось бы надоедать ещё и хлопотами.

– Какие хлопоты, голубушка!? Мы не настолько избалованы интригами жизни, чтобы позволить себе отказаться от возможности быть впутанными в историю, от которой за версту веет загадками.

Выйдя из-за стола, Екатерина Алексеевна, глянула на мужа.

– Я на кухню. За тобой: два прибора, чашки для чая, тарелки и, как водится, в приличных домах максимум внимания к гостям.

Стоило хозяйке покинуть гостиную, гости оживились настолько, что заставили обратить на себя внимание Владимира Николаевича, который к тому времени хлопотал возле серванта. Разглядывая комнату, и тот, и другой время от времени обменивались многочисленными взглядами. Настолько многочисленными, что наблюдавший за происходящим профессор, не выдержав, спросил: «Что-то не так?»

– Нет, нет, – не замедлила с ответом француженка. – Интерес наш обусловлен исключительно только убранством дома.

– Понимаю, – удовлетворённый ответом, оживился профессор. – Дом и вправду необычен. Снаружи похож на сотни других, внутри живёт своим миром. Старожилы говорят, что дом этот сохранился лучше своих сверстников, и это притом, что Гороховая наполовину состоит из старинных домов. Прошли десятилетия.

– Столетие, – поспешила с уточнением Элизабет.

– Да. Вы правы. Столетие. И вот вам, пожалуйста. Лепнина уничтожена практически вся. Кое-где кое-что осталось, но это уже так, ничего, что могло бы привлечь внимание. Колонны требуют ремонта. Двери сняты, ворота, наверное, украшают дачу какого-нибудь важного чиновника.

Вошедшая в комнату Екатерина Алексеевна держала в руках поднос с чаем.

– Прошу к столу. Чай у нас особенный, рецепт заварки достался мне от бабушки, той от её бабушки и так до седьмого колена. Вы, Лизонька, за молодым человеком-то ухаживайте.

– Ой! – сделав виноватым лицо, француженка повела плечами сторону Богданова. – Простите. Я забыла представить моего друга. Богданов Илья – бизнесмен из Москвы.

Владимир Николаевич, приподняв очки, посмотрел на гостя так, словно видел раньше, но не мог вспомнить где?

– В чём дело, Владимир? – видя, что супруга одолевают сомнения, не удержалась, чтобы не спросить Екатерина Алексеевна.

Профессор ещё раз внимательно глянул на Богданова.

– Молодой человек! Не вы ли приходили ко мне на кафедру? Преподнесли коньяк и исчезли!?

– Я, – улыбнувшись краешками губ, произнёс Илья.

Ответ мог показаться пустым и в какой-то мере даже безразличным, но только не Владимиру Николаевичу.

– В таком случае мы вправе потребовать объяснений?

Взгляд профессора скользнул по глазам француженки.

Всем стало ясно, кому был адресован вопрос.


Время вступления в роль Элизабет было ознаменовано торжеством тишины. Несколько секунд повисшей в воздухе паузы! Сколько надежд, сколько ожиданий!? Ещё даже не дёрнулся занавес, не взметнулась над оркестровой ямой дирижерская палочка, а спектакль уже начался. Не со слов, не с движений по сцене, а с той самой мимики, которая способна выразить куда больше мыслей, чем порядок написанных в сценарии слов.

Вместо того чтобы озадачиться и сделать вид, что выставленный профессором ультиматум застал её врасплох, француженка будто ждала момента, когда апогея напряжения достигнет критической точки. Взяв в руки чайную ложечку, и тут же вернув её на место, Элизабет, не удосужившись одарить взглядом ни Владимира Николаевича, ни Екатерину Алексеевну, начала говорить так, будто обращалась к заполненному зрителями залу.

– Вы правы. Пришло время объясниться, или как любит говорить один мой знакомый, внести ясность в положение вещей. Однако до того, как начать вносить эту самую ясность, мне бы хотелось объясниться по поводу балагана, что я устроила. Честно признаться, испытывая чувство вины, я прежде всего презираю себя за то, что позволила снизойти до низости – обвинить человека в грехе, которого тот не совершал.

Сглотнув подкативший к горлу комок, француженка протянула руку к лежащей рядом ложечке. Пальцы коснулись края, когда Элизабет. отдёрнув руку так, словно ложечка была раскалена, подняла глаза и, глянув поочерёдно сначала на профессора, затем на хозяйку дома, произнесла: «Вы, Владимир Николаевич, не мой отец. Мало того, госпожа Вознесенская не моя мать».

– Слава богу? – выдох главы семейства был похож на звук пыхнувшего паром утюга, словно внутри вместо беснующегося жара возникло желание сгладить всё, не оставив ни морщин обид, ни складок зла.

Хватило мгновения, чтобы Владимир Николаевич, осознав, что слова его можно понять двояко, изменив тон, перефразировал: «Извините. Я хотел сказать, что ни грамма в этом не сомневался».

– Я не в обиде, – ответила улыбкой Элизабет. – Мне следовало попросить у вас прощения за то, что посмела внести раздор в идиллию семейного благополучия. Хотя, как мне кажется, Екатерина Алексеевна изначально не поверила ни единому произнесенному мной слову.

– Не поверила потому, как понимала – за игрой в «отца и дочку» стоит нечто большее, чем желание познать быт незнакомых вам людей.

Взгляд хозяйки дома не сверлил и не прожигал глаза девушки. Осторожность на грани недоверия, скользнув, спряталась, дабы не вносить сумятицу в сознание той, кому предстояло пережить куда большее, чем проверку недосказанностью слов.

– Вы правы, – поблагодарив кивком головы, продолжила француженка. – Целью визита было желание познакомиться с людьми, живущими в квартире под номером 34. Можно было бы, конечно, выложить всё ещё в прихожей, но скажу откровенно, боялась. Незнакомая страна, незнакомый город. К тому же, когда собиралась в поездку, многие предупреждали, что в России надо быть осторожным. Пугали даже тем, что существует опасность попасть в нехорошую историю. А так как рисковать я не имею права, пришлось искать более доступный способ для знакомства.

Замолчав, Элизабет судорожными движениями раскрыла сумочку. Достав сигареты, подняла глаза на Екатерину Алексеевну.

– Не возражаете, если я закурю?

– Курите. И не надо так волноваться.

– Может быть по коньячку? – решив, что более подходящего случая для полной реабилитации может не быть, спохватился Владимир Николаевич.

– С удовольствием.

Француженка перевела взгляд на Илью.

Богданову ничего не оставалось, как произнести: «Я как все».


Обстановка за столом начала принимать характер ожидания. Чем закончится визит столь неожиданно появившихся в доме людей интересовало хозяев не меньше, чем самих гостей. Виновником же столь быстрого единения чувств суждено было стать «Кемью – Гранд». Как выяснилось, коньяк, кроме вкуса, обладал способностью располагать людей друг к другу, пятьдесят грамм чудодейственного напитка, и напряженности не было и в помине.

Понимая, что все ждут продолжения, француженка не стала терзать хозяев долгим ожиданием, приступив к повествованию истории, что неделей раньше рассказала Илье.

На всё про всё ушло чуть более десяти минут. И наверняка рассказ продолжился, не произнеси Элизабет фразу: «Принадлежал Андрею Александровичу и особняк, в котором на сегодняшний день проживаете вы».

– Так вот в чём дело! Вы прибыли в Россию, чтобы заявить права на дом, – несмотря на предупредительные жесты жены, воскликнул Владимир Николаевич.

– И да, и нет, – приняв вопрос как вызов, ответила неопределённостью француженка.

– В таком случае, – профессор, встав, выпрямился во весь рост, – я как законопослушный гражданин вынужден заявить, квартиру эту нам предоставил горисполком. Мало того, данным нам законом правом мы её приватизировали.

– Вы неправильно меня поняли, – чуть было не расхохоталась Элизабет. – Дом, квартира интересуют только как архитектурная ценность, не более того.

– Тогда что же?

– Кое-что, на чём я хотела бы остановиться несколько позже.

Осознав, что вопрос сбил гостью с мысли, профессор извинился и, придав лицу выражение побитого кота, потянулся к бутылке с коньяком.

– А вы знаете, прадед ваш был не просто оригиналом. Прежде всего он был человеком величайшего ум и огромной души. Будучи незнакомым с ним лично, я испытываю к нему глубочайшее уважение и, наверное, отдал бы многое, чтобы распить с ним бутылочку коньяка.

– Кстати о коньяке, – улыбка француженки выглядела не столько загадочной, сколько интригующей, – бутылка, что у вас на столе, подарок мамы. И всё, что я здесь несла по поводу Жени Вознесенской, её работа. Будучи человеком скрупулёзным и осторожным, мама после разговора с адвокатами, наняла детектива, в обязанности которого входило собрать максимум информации о людях, проживающих по адресу: улица Гороховая дом 28, квартира 34. Через два месяца детектив вернулся с досье на вас, Владимир Николаевич, и на вас, Екатерина Алексеевна. Мало того, сыщику удалось собрать кое-какую информацию о тех, чьи жизненные пути когда-либо пересекались с вашими. Среди таковых оказалась Вознесенская. После окончания университета Евгения вышла замуж и уехала жить за границу. Не во Францию, в Германию.

– При встрече предайте, пожалуйста, маме, что она оригинал не меньше, чем ваш прадед, – произнёс Владимир Николаевич. – Появится возможность, я отправлю к ней как минимум человек пять внебрачных детей. Думаю, ей понравится.

Смех за столом означал, что шутка удалась.

– Если говорить серьёзно, – тем временем продолжил Владимир Николаевич, – никак не могу взять в толк, какая отведена в этой истории роль нам, если ни я, ни моя жена слыхом не слыхивали ни о вас, ни о вашей семье и уж тем более о живущем в девятнадцатом столетии фабриканте по фамилии Соколов.

– Я слышала.

Эффект признания можно было сравнить с эффектом выключенного в комнате света, который вдруг исчез без всякого на то предупреждения.

Все, как по команде, повернув головы, посмотрели на Екатерину Алексеевну.

Ещё мгновение, и свет вспыхнул вновь.

– Ты? – проговорил, словно обронил, Владимир Николаевич.

– Да, я. Только не слышала, а читала. И не где-нибудь, а на фасаде нашего дома. Под самой крышей вылеплено «Соколов А.А.» и фамильный герб.

– Под крышей? А почему я этого не видел?

– А вот это вопрос не ко мне. Да, и что ты вообще вокруг себя видишь, кроме полезных ископаемых.

– В этом и есть весь мой прадед, – поспешила вмешаться в обмен остротами Элизабет. – Целью его жизни было желание увековечить фамилию предков. Тоже касается и завещания. В конверте, кроме сопроводительного письма, находилось подробное описание фамильных драгоценностей, а также вещей, которые на сегодняшний день просто уникальны. Специалисты, изучив список, подсчитали, что стоимость всего перечисленного превышает тридцать миллионов евро. Половина раритетов является работами мастеров шестнадцатого, начало семнадцатого веков. Некоторые считаются безвозвратно утерянными. И всё это прадед спрятал ни где-нибудь, а в этой квартире.

Лицо Екатерины Алексеевны в считанные мгновения стало бледнее стены.

Владимир Николаевич, наоборот, покрывшись пятнами, поначалу чуть было не расхохотался, но затем, взяв себя в руки, сделал такое лицо, словно пытался доказать теорему, но не мог вспомнить какую.

– А вот это уже становится интересным.

Элизабет и Илья, наблюдая, как переживут новость хозяева квартиры, ждали продолжения, но того почему – то не последовало.

Екатерина Алексеевна, теребя пальцами фартук, задумалась.

Профессор начал проявлять активность, которая выражалась в действиях рук. Взяв с тарелки ломтик хлеба, он, отломив кусочек, собрался было отправить тот в рот, но в последний момент, раздумав, произнёс:

– Вы сами-то понимаете, что сказали?

– Да.

– В таком случае, хотелось бы услышать объяснения.

– Разумеется.

Достав из сумочки упакованные в мультифоры бумаги, Элизабет торопливо разложила те на столе.

– Сопроводительное письмо. Здесь перечень реликвий. Это схема расположения комнат. Та, в которой находимся мы, отмечена крестиком.

Взяв указанный француженкой листок, Владимир Николаевич вгляделся в обозначения.

– И где же, позвольте вас спросить, находятся эти самые сокровища?

– Подождите! – вмешалась в разговор Екатерина Алексеевна, – Какие сокровища? Пять лет назад мы делали ремонт, во время которого полы перестилали, не говоря уже о стенах, которые обдирали до кирпичей. И вообще, прошло больше ста лет. Тайник могли найти до того, как въехали в эту квартиру мы.

– Да, – поспешил поддержать супругу Владимир Николаевич. – Ремонт тот я на всю жизнь запомнил. А ещё до войны в доме проводились работы по внутренней реконструкции, была сделана перепланировка помещений.

– Тем не менее тайник есть, и он здесь, – не дал договорить профессору Илья. – Почему мы так уверены? Потому что если бы тайник нашли, то всё, что хранилось в нём, значилось в каталогах как возвращённое из прошлого.

Повисшая над столом тишина стала немым свидетелем происходящего на тот момент в головах Исаевых противоборства мнений. Несокрушимая уверенность рушилась на глазах.

– Аргумент обоснованный.

Потянувшись, было к бутылке с коньяком, Владимир Николаевич, глянув в направлении супруги, решил воздержаться.

– И всё же я должен задать вопрос, который не просто интригует, я бы сказал, завораживает непредсказуемостью. Где именно находится тайник?

Элизабет ничего не оставалось, как пожать плечами.

– В завещании об этом не сказано ни слова.

– Хорошо, – заметив в глазах гостей растерянность, профессор решил подойти к проблеме с иной стороны. – Допустим, тайник есть, что маловероятно. Но для того, чтобы его найти, надо быть последовательным.

– Вы это о чём? – не поняла Элизабет.

– О завещании. В частности, о четвёртом условии.

– Четвёртое я приберегла на десерт.

Подняв голову, Элизабет посмотрела испытывающим взглядом сначала на Исаевых, затем на Богданова.

– В завещании сказано: «Всех, кто проживает на момент нахождения тайника в указанной на схеме комнате, надлежит считать наследниками фамильных реликвий рода Соколовых. Относиться к оным с должным уважением, независимо оттого, знали люди о наличии тайника или нет, ибо не осквернили души стремлением к наживе, желание облегчить жизнь не вознесли превыше чести».

Тиканье настенных часов, на которые до этого никто не обращал внимания, стало единственным, кому было позволено нарушить тишину, отчего звук прыгающей по кругу секундной стрелки напоминал удар колокола, пусть символичный, не оглушающий, не заставляющий вздрагивать, но всё же колокола. И было в этом нечто особенное, будто само время, отсчитывая мгновения, предоставляло людям возможность переместиться в сознании в те дни, когда прадед Элизабет, прощаясь с близкими его сердцу вещами, стоя на коленях перед образом Господа, плакал.

Мог ли человек представить себе, что через сто с лишним лет правнучка будет метаться в поисках придуманного им секрета?! Наверное, да! Иначе зачем было затевать то, во что сам прадед верил с трудом!? Не в характере Соколовых было тешить себя надеждами. Куда больше в душах отводилось места любви к детям, почтению родителям, стремлению продлить жизнь рода, ибо в этом состоял смысл жизней всех, кто был причастен к фамилии Соколов.


– И вы это называете десертом? – выйдя из-за стола, профессор, вцепившись руками в спинку стула, покачал головой. – То, милочка, даже не компот. Это что-то вроде восточных сладостей вперемешку с опиумом. На душе сладко, в то время, когда голова кругом.

Наблюдавшая за действиями мужа Екатерина Алексеевна всё то время, пока глава семейства собирался с мыслями, не проронила ни слова. Стоило же тому выговориться, как на голову Владимира Николаевича обрушился шквал возмущений.

– Я тебя, Владимир, не узнаю. До появления Лизы, деньги для тебя не являлись чем-то особенным, и вдруг столь разительная перемена. С чего бы это?

В ответ последовала горькая разбавленная каплей иронии усмешка.

– Ты о чём, Катерина? Я что изменил принципам? Деньги по-прежнему не есть ни для меня, ни для тебя главное. В то же время, надо признать, наступил момент, когда присутствие пресловутых форм обмена, товар – деньги, деньги – товар, могло бы помочь решить целый ряд проблем. Организация экспедиции на крайний Север, приобретение оборудования для лаборатории по исследованию грунта, поднятого со дна Ледовитого океана, не говоря уже об исследованиях самого полюса. И наконец, то, о чём ты постоянно твердишь: «Собачонка, новый телевизор».

Не дожидаясь ответа, Владимир Николаевич развернулся лицом к Элизабет.

– Если вас не затруднит, поясните, пожалуйста, что означает фраза: «Надлежит считать наследниками»

– То, что находящиеся в тайнике золотые монеты должны быть разделены на три части. Одну надлежит передать правительству Петербурга на реставрацию дома. Другую – тем, кто проживает в данной квартире, то есть вам. Третью – церкви.

– Надо же такое удумать, заглянуть в двадцать первый век! Это же какую голову надо иметь, чтобы такое могло уместиться!

– Подожди, Владимир! – произнеся, Екатерина Алексеевна, обратила взор к Элизабет. – Всё это, конечно, здорово! То, что вы ищите тайник и то, что прадед позаботился о фамильных реликвиях. Но на главный вопрос мы ответа так и не получили. В схеме указано расположение места, где может находиться тайник?

– Нет. В завещании указано, что мы сами должны определить. По всей видимости, прадед опасался за сохранность завещания. Только так можно объяснить нежелание указать местонахождение тайника.

Катерина Алексеевна задумалась.

– Наверное, вы правы. Как, впрочем, прав был и ваш прадед. Рисковать не имел права, поэтому не указал точного местонахождения.

– И? – не понимая, к чему клонит супруга, воскликнул Владимир Николаевич.

– Я думаю, разгадка таится в вас.

Екатерина Алексеевна испытывающе глянула на Элизабет.

– Не поняла, – от удивления у француженки приоткрылся рот.

– Проблема в том, что, живя вне России, вы не способны мыслить так, как мыслим мы. По данному поводу даже существует фраза Тютчева «умом Россию не понять». Чтобы вникнуть в душу русского человека, да ещё такого, каким был ваш прадед, необходимо прочувствовать атмосферу того времени, или как принято говорить сегодня – ауру.

Элизабет задумалась.

– Если взять за основу то, что прадед обладал не ординарным характером, то, возможно, что в завещании он закодировал главное.

Достав из сумочки документ, Элизабет протянула тот профессору.

– Копия завещания.

Пробежав глазами, Владимир Николаевич, найдя строки, где прадед француженки обращался к своим потомкам, начал читать вслух: «Обращаясь к тем, кто в столь далёком от меня времени будет носить фамилию Соколов, я прежде всего обращаюсь к правнукам своим – ибо им надлежит сохранить то, что когда-то завещал мне мой отец, ему – его и так до того, кто положил начало роду нашему, обозначив фамилией Соколов.

Мы, живущие раннее, с честью пронесли через жизни свои то, что объединяло нас, скрепляло узами душевного благородства, делало сильным духом, уверенными в данном нам Богом разуме. И всё это, несмотря на расстояния и время, разделяющие одно поколение от другого.

Теперь наступил ваш черёд чтить память тех, кто, преумножая род наш, делал его объединённым благородством поступков, а значит, дающим возможность фамилии переходить из одной будущности в другую. Силы в этом придавала любовь к земле русской, ибо нет святее на земле места, дающего жизнь корням человеческим. А коли так, каждый, кому суждено прикоснуться к святыням рода Соколовых, должен обладать зрелым умом, носить фамилию Соколов, иметь исконно русское имя и говорить на языке предков.

Выполняя волю отца своего, а также тех, кто жил до него, обращаюсь к вам, к тем, кто будет жить после нас: овладеть реликвиями вы сможете тогда, когда доподлинно будете знать, от кого начался род наш и кто прославлял его на протяжении многих столетий.

Да благословит вас Господь!»

Отложив документ, Владимир Николаевич замер в ожидании.

Молчали и все сидящие за столом, думая о том, насколько прозорлив оказался прадед Элизабет, предвидя то, что могло изменить время. Ради того, чтобы сохранить реликвии, тем самым дать возможность состояться продолжению рода, тот предусмотрел даже то, что жизнь может не только разъединить судьбы, но и сделать так, что будет некому взять на себя ответственность за сохранение фамилии в том виде, в котором оное родилось изначально.

Первым, кто сумел перебороть шквал обрушившихся на разум эмоций, оказался сам Владимир Николаевич. Со свойственной ему манерой при изменениях внутреннего состояния обращаться к супруге с вопросом профессор решил не изменять привычке.

– Полюбуйся, Катерина, каким патриотизмом обладал человек и как верил в то, что потомки его достойно пронесут чувство это через всю жизнь.

– Что ты хочешь этим сказать? – проговорила в ответ Екатерина Алексеевна, повергнув тем самым супруга в состояние стопора.

– Пока не знаю.

– Я знаю, – произнесла Элизабет, давая понять, что готова продолжить рассуждения профессора, – дальше был огромный, я бы сказала нечеловеческий труд. Три года я потратила на то, чтобы составить последовательность рождения тех, кто был удостоен чести принадлежать роду Соколовых. Было интересно, но в то же время чрезвычайно страшно. Страшно, что не смогу выполнить наказ предков.

– И что вам удалось собрать?

Вопрос не застал Элизабет врасплох, и в то же время мимо француженки, как и мимо Богданова, не прошло то, с какой осторожностью спрашивала Екатерина Алексеевна, будто боялась вспугнуть ореол страстей, который витал в воздухе.

– Многое. Главным стало то, что я смогла составить доподлинную картину происхождения рода Соколовых. Как это по-русски сказать? Гее… Гене… дерево.

– Генеалогическое дерево, – пришла на помощь Екатерина Алексеевна.

– Верно. Генеалогическое дерево. Основан род был Иваном Соколовым, уроженцем Великого Новгорода. Точную дату рождения, а также, какая на самом деле была фамилия у Ивана, установить не удалось. Зато мы точно знаем, что Соколовым он стал благодаря царю Фёдору Алексеевичу Романову. Именно так повелел называть предка государь, когда увидел, насколько тот ловко обращается с соколами. Иван отлавливал и готовил птиц для соколиной охоты. Этим объясняется то, что на фамильном гербе Соколовых красуются птицы, видом своим напоминающие соколов. Впоследствии Иван был принят на царскую службу и произведён в чин главного царского охотника. В подчинении у старшего ловчего состояло больше двадцати ловцов, егерей и псарей. Позже за верную службу государь наградил Соколова деревенькой с крепостным людом в придачу.

– Тем не менее даже столь значимые факты не приближают нас к тайне местонахождения тайника. Мало того, мы даже представить себе не можем, где мог его прадед организовать, – выслушав француженку, произнесла хозяйка дома.

– Подожди, Катерина, – вынужден был жестом остановить жену Владимир Николаевич, – если есть основание думать, что тайник существует, давайте попытаемся воспроизвести ситуацию, в которой оказался прадед Элизабет, когда принимал решение не вывозить реликвии за границу.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что скоро двадцать лет, как мы въехали в эту квартиру, и ни разу не слышали, чтобы кто-то до нас и уж тем более при нас находил какие-либо ценности.

А коли так, квартира не лес и не пещера: четыре стены, пол, потолок, камин.

Услышав слово «камин», Екатерина Алексеевна замерла, глядя поочерёдно то на гостей, то на мужа.

– Не хочешь ли ты сказать, что тайник находится внутри камина?

– Почему бы и нет?

Не проронивший до этого ни единого слова Илья, выйдя из-з стола, приблизился к камину.

– Вы когда-нибудь реставрировали его или хотя бы чистили?

– Конечно. Пусть не так часто, как следовало.

– А помнишь, – не дал договорить жене Владимир Николаевич, – лет пять назад к нам приходили два трубочиста. Один из них, тот, что помоложе, долго рассматривал изразцы, затем вдруг заявил, что те стоят больших денег.

– Ещё бы не помнить. На следующий день тот самый трубочист появился в сопровождении здоровенного детины с толстенной золотой цепью на шее. Тот тоже долго ходил вокруг камина, постукивая палочкой по плиткам, потом достал лупу, рассматривал каждую по отдельности, при этом чмокал губами и что-то бормотал себе под нос. Когда осмотр был закончен, детина, достав толстенную пачку долларов, начал убеждать, что больше, чем он, никто нам не заплатит.

– У меня есть предложение, – присоединившись к Илье, произнёс Владимир Николаевич, постучав при этом по плиткам пальцем, – на кафедре, которую я имею честь возглавлять, имеется прибор, умеющий определять пустоты. Пригласим ребят, они нам просветят и камин, и стены.

– Ни в коем случае.

Возглас француженки заставил всех переглянуться.

– Почему?

– О том, что мы ищем тайник, станет известно тем, кто именует себя «новыми русскими». Что последует дальше, думаю, объяснять не надо?

– А что! В этом есть здравый смысл, – улыбка Владимира Николаевича дала понять, что он на стороне Элизабет. – Лишний раз убеждаюсь, готовясь к поездке на историческую Родину, вы, мадам, постарались получить максимум информации не только о своих предках, но и о современной России тоже. Лишние проблемы ни вам, ни нам ни к чему.

– У меня есть иное предложение, – для того, чтобы привлечь к себе внимание, Екатерине Алексеевне пришлось постучать ложечкой по заварнику, – отложить поиски тайника до утра. В пылу выяснения истины мы забыли о времени, а ведь уже без четверти одиннадцать. Старинная русская пословица гласит: «Утро вечера мудренее». Выпьем по чашке чая и начнем с утра искать выход из создавшегося положения.

Элизабет, не ожидая такого поворота событий, оказалась не в состоянии справиться с тем волнением, что, подобно костру, полыхнуло у неё внутри.

– Я не могу покинуть дом, пока не найду тайник.

– А с чего вы взяли, что кто-то собирается вас прогонять? Ночуйте. Места всем хватит.

Выражение лица, интонация, с которой были произнесены последние слова, к тому же улыбка на устах и лукавый прищур глаз- всё говорило о том, что Екатерина Алексеевна если не прочитала мысли гостей, то уж точно прочувствовала состояние тех изнутри.


Процесс чаепития растянулся на добрых полтора часа, на протяжении которых Элизабет рассказывала, как расшифровывалось завещание, как много она пережила, пока дошла до главного и насколько тяжело далось ей решение ехать в Россию.

И только, когда Екатерина Алексеевна вновь напомнила о времени, все дружно поднялись и начали готовиться ко сну.

Француженке постелили на диване. Илье пришлось довольствоваться раскладушкой, которая оказалась на полметра короче его роста. Как бы то ни было, но вскоре в гостиной выключили свет, и комната, где главным действующим лицом стала тишина, начала представлять собой таинства человеческих мыслей, каждая из которых была обращена к стоявшему в углу камину. И надо же было так сложиться, что пробивающиеся сквозь плотную ткань штор рекламные огни освещали именно ту часть, где лучше всего сохранились плитки. Подсвеченные разноцветьем световых огней те раскидывали по стенам блики с таким озорством, словно пытались сказать: «Оно здесь. Оно повелевает тем, что живёт внутри нас. Мы это чувствуем. Возьмите его».

– Элизабет! Ты не спишь?

Казалось, движение теней, шорох, не говоря уже о сквозняке или человеческой речи, должны были вспугнуть тишину, однако вместо очевидного и само собой полагающегося, произнесённые Ильей слова придали царившей в комнате атмосфере ещё больше таинственности. Повисший в воздухе вопрос напоминал абажур, под прядью кружев которого прятался источник света.

Свет вспыхнул со словами: «Мне не до сна».

– В таком случае о чём думаешь?

– Ни о чём, а о ком.

– О профессоре и его жене?

– А у тебя есть мысли повеселее?

– Нет. Просто подумал, может, есть смысл поделиться впечатлениями?

– Хочется. Делись.

Категоричность француженки повергла Богданова в тупик. Женская натура?! Подбор слов должен быть более мягкий, по-кошачьему тёплый, ласкающий слух, и вдруг вместо мурлыканья эти рубящие слова: «Хочется? Делись».

Сделав скидку на нервы, Илья решил не придавать значения столь непонятной реакции Элизабет.

– Что скажешь насчёт Владимира Николаевича?

– Человек как человек. Вроде бы нараспашку, в то же время сам себе на уме.

– А Екатерина Алексеевна?

– Здесь сложнее. В первый мой визит всё выглядело проще. Профессор негодовал, Екатерина Алексеевна была горой за меня. Когда была озвучена цель визита, всё поменялось с точностью наоборот. Владимир Николаевич проникся важностью. Екатерина Алексеевна спряталась в себе, подобно улитке.

– Да. Я тоже обратил внимание. Особенно было заметно, когда Владимир Николаевич начал восторгаться замыслом завещания. Ощущение было такое, словно Екатерину Алексеевну что-то насторожило.

– Такое случается, когда человек что-то скрывает. Пока ничего не предвещает раскрытие секрета, можно позволить себе выражать мысли вслух, как только грань допустимого подбирается к противостоянию мыслей, доброта перерастает в насторожённость, что приводит к возникновению несогласия с правотой.

– И каков же вывод?

– Екатерина Алексеевна что-то знает, но не желает говорить.

– А Владимир Николаевич? Не может быть, чтобы между Исаевыми были секреты.

– Нет, конечно. Чего не может быть, по сути, того быть не может в принципе.

Размышляя над мнением Элизабет, Илья был согласен с тем, что ведут себя хозяева не так, как должны вести люди, узнавшие, что в доме их спрятан тайник. Мало того, наблюдая за Екатериной Алексеевной, Богданов замечал, что та следит за каждым сказанным мужем словом, будто контролирует, не сболтнул бы чего лишнего.

«Что это? Нежелание расставаться с тайником? Ерунда. Человек не может на протяжении десятилетий держать в себе тайну, которая способна взволновать мир. Какой смысл? Разбогатеть, став знаменитым дано не всем. Не было случая, чтобы человек добровольно отказывался оттого, что само идёт в руки».

Размышления Ильи прервал взорвавший тишину голос Владимира Николаевича. Шум шагов, грохот упавшего стула- всё смешалось в потоке исходящего из соседней комнаты гула. Влетевший в гостиную профессор в наброшенном на плечи халате представлял собой ни много ни мало, а целый вулкан страстей. Следом, шаркая по полу тапочками, при этом беспрестанно призывая мужа к благоразумию, семенила Екатерина Алексеевна.

– К чёрту интеллигентность! К чёрту воспитанность! Всё к чёрту! – не переставал восклицать Владимир Николаевич, – главное, что я вспомнил!

– Что ты вспомнил? Объясни толком. И очень прошу, не надо так кричать. Соседей разбудишь.

– К чёрту соседей! К чёрту тишину! Как я мог забыть?!

Вздохнув, профессор опустился на диван рядом с испугано смотревшей на него Элизабет.

Потребовалась минута, чтобы тот смог отдышаться, оглядеться и хоть как-то собраться с мыслями.

– Произошло это три года назад. Катерина занималась уборкой, я находился в кабинете. Когда дело дошло до камина, она попросила меня стереть с верхнего ряда плиток пыль. Я взял тряпку, залез на стремянку и начал водить рукой по плиткам. Прикоснулся к одной, другой, третьей. И вдруг почувствовал, что те двигаются. Если бы я тогда приложил усилие, одна из плиток наверняка осталась бы у меня в руках.

– И что вы сделали? – затаив дыхание, произнесла Элизабет.

– Ничего. Катерина приказала не трогать. Испугалась, что я развалю камин.

– Да, да. Припоминаю, – опускаясь в кресло, пролепетала Екатерина Алексеевна, – что-то такое было.

Илья вскочил с раскладушки. Сообразив, что в комнате не один, схватил со стула брюки, начал надевать, с трудом попадая ногами в штанины.

– Вы можете вспомнить, какая конкретно из плиток двигалась?

Обращаясь к профессору, Богданов подскочил к камину, начал ощупывать плитки.

– Не помню. Но что в верхних рядах, это точно.

Через минуту Владимир Николаевич входил в комнату со стремянкой в руках. Установив ту рядом с камином и взобравшись на верхнюю ступеньку, он начал по очереди касаться плиток.

– Разрешите, я попробую?

Видя, насколько неуверенно держится на лестнице профессор, предложил Илья.

– Попробуйте.

Спустившись, Владимир Николаевич не замедлил обозначить действия свои девизом общего руководства, в результате чего последовала первая, требующая подчинения фраза:

– Начните с верхнего ряда.

– Я уже проверил.

– И что?

– Ничего.

– Тогда попробуйте второй, сверху.

Илья, прикоснувшись к первой в указанном ряду плитке, отдёрнул руку.

– Они двигаются.

Следующее прикосновение оказалось более деятельным, так как плитка осталась у Ильи в руках.

Спустившись со стремянки, Богданов положил ту на стол, после чего последовала команда: «Кто-нибудь дайте тряпку. Здесь что-то написано».

– Такая подойдёт?

Дрожащим от волнения голосом Элизабет протянула Богданову фартук Екатерины Алексеевны.

Поколдовав над плиткой, Илья с безнадёжностью во взгляде опустился на стоящий рядом стул.

– Не могу разобрать. Часть букв стёрлась. Прочитать надпись не представляется возможным.

– Разрешите, я попробую?

Достав из кармана лупу, Владимир Николаевич, потеснив Илью плечом, занял место рядом.

– Ну, что там, Володя? – попыталась достучаться до сознания мужа Екатерина Алексеевна.

– Спокойно, господа! Спокойно! Всё идёт по плану, – не отводя от плитки лупы, профессор победно поднял вверх руку, – Лизонька! Берите карандаш, записывайте. Соколов Александр Семёнович. Родился в 1820 году. Умер в 1888.

– Отец прадеда.

– То есть ваш прапрадед.

– Да.

Ринувшийся к стремянке Илья предпринял попытку сдвинуть ещё одну из плиток. И вновь удача.

– Всего должно быть восемь.

Держа в руках схему генеалогического дерева, Екатерина Алексеевна сгорала от нетерпения озвучить результат собственных соображений.

– Почему восемь? – глянул на жену Владимир Николаевич.

– Потому что на схеме восемь мужчин, и все они обозначены как главы семейств. Если убрать прадеда, деда Лизы и отца, получается восемь.

– Почему убрать прадеда?

– Потому что на плитках указаны не только даты рождения, но и даты смерти. Не мог же Соколов, будучи живым, указать день собственной кончины. И потом, он покинул Россию задолго до того, как уйти в мир иной. Выходит, увековечить себя надписью на плитке Андрей Александрович не мог по определению.

Столь на первый взгляд сложное и в то же время простое объяснение вызвало всеобщее одобрение.

Держа наизготовку лупу, профессор, подойдя к камину, поднял голову вверх.

– Скажите, Илья! Вы, когда плитки снимали, случаем не обратили внимания, есть за ними пустота?

– Обратил. Ничего такого. Обычная кладка вперемешку с растворной стяжкой.

– Как же тогда были прикреплены плитки, если вы их так легко сняли.

– Специальный крепёж. Каждую плитку можно как легко снять и так же легко установить.

– В таком случае возникает вопрос, зачем было придумывать крепёж, если за плитками кирпич и никаких пустот?

– Не знаю, но на некоторых плитках рисунок почему-то нанесён в обратном направлении.

В течение нескольких минут с камина были сняты шесть плиток. Обозначенные на них имена занесены в список: «Соколов Матвей Иванович, Соколов Илья Матвеевич, Соколов Фёдор Ильич, Соколов Алексей Фёдорович, Соколов Степан Алексеевич, Соколов Семён Степанович, Соколов Александр Семёнович».

Илья попытался сдвинуть другие плитки, но те оказались прикреплены к кирпичной кладке так, что не оторвать.

Надежда на успех умирала на глазах, оставляя в ещё большем неведенье. Как быть? Что делать? Не найден ни тайник, ни пути к его поискам.

Находясь в отчаянии, Элизабет беспрестанно требовала от Ильи хоть каких-то действий. На что тот, разводя руками, повторял одну и ту же фразу: «Что я могу, если дальше сплошная стена».

– Не надо отчаиваться, – предпринял попытку успокоить француженку Владимир Николаевич. – Надо хорошо подумать и ещё раз всё проверить.

– Что, если разобрать камин? – понимая состояние Элизабет, внёс предложение Илья.

– Какой смысл? Знать заранее, что тайник там, тогда ещё куда не шло.

Мгновения ожидания тянулись настолько долго, что казалось ещё чуть-чуть и можно будет услышать звук натянутых до предела нервов.

Элизабет, прижавшись спиной к стене, выглядела бледнее самой стены.

Илья, находясь на стремянке, опершись рукой о камин, боялся пошевельнуться.

Владимир Николаевич, стоя возле дивана, наблюдал за действиями супруги, которая представлялась колдуньей, готовившей приворотное зелье. Вот-вот должно было последовать заклинание, означающее начало волшебства. Не хватало только тумана и ползущих по стенам теней приведений. Остальное точь-в-точь, как в сказке: тишина, затаённое дыхание и еле слышимое тиканье часов.

Оторвав взгляд от плиток, Екатерина Алексеевна, устало вздохнув, сняла очки, протёрла те рукавом халата, после чего, развернувшись лицом к камину, еле слышно произнесла: «Здесь не хватает плитки с именем Ивана Соколова, того самого ловчего, которому суждено было стать основателем фамилии».

Прошелестевшее по комнате безмолвие стало свидетелем того, что всё вокруг жило надеждой на продолжение.

– Прадед Элизабет не мог оставить без внимания того, кому род был обязан всем. Плитка с именем Ивана Соколова должна быть обязательно. Вопрос в том, куда мог её поместить тот, кто создал механизм, и кто был инициатором схемы построения имён? В схеме заложен смысл.

– Я думаю, плитка с именем основателя рода в центре, – произнесла Элизабет, глядя на центральную часть камина. – Коснись меня, я бы поместила её там. Наподобие иконы.

Перетащить стремянку заняло меньше минуты. Ещё столько же потребовалось для того, чтобы Илья смог приступить к исследованию плиток. По истечении пяти минут плитка с именем Ивана Соколова заняла почётное место во главе рода.

После того, как завершение обряда было встречено всеобщим возгласом одобрения, взгляды Владимира Николаевича, Екатерины Алексеевны и Элизабет обратились к Илье.

Посвятив фонариком, тот сунул в образовавшуюся пустоту руку. После непродолжительных манипуляций внутри камина, произнёс: «Здесь что-то есть».

– Что именно?

Мысли Элизабет, Екатерины Алексеевны и Владимира Николаевича слились в одном возгласе.

– Рычаг.

– Так поверни же его, – не выдержала француженка.

– Повернул.

– И что?

– Ничего.

И вновь пустота во взглядах. Зловещая, терзающая душу тишина, тяжёлые, похожие на приговор вздохи. Думать, думать – стучало в висках, заставляя сопоставлять мысли с достигнутым.

Прошло какое-то время, прежде чем Элизабет решилась начать рассуждать вслух.

– Такое ощущение, будто мы опять что-то упустили, точнее сказать, забыли о чём-то таком, о чём забыть не должны были ни в коем случае.

– Что вы имеете в виду?

Сконцентрировав внимание на словах француженки, Владимир Николаевич, глянув на Илью, перевёл взгляд на камин.

– Должна быть плитка, с обозначением имени человека, о котором мы не удосужились не только упомянуть, но и вспомнить. Человеку тому отведена роль главного ключа, без которого тайник не откроется никогда.

– Но ведь мы нашли всех указанных в схеме глав семейств.

– Тем не менее.

Профессор, повернув голову, глянул на жену.

– Чего молчишь, Екатерина? По глазам вижу, есть в мыслях нечто такое, в чём не уверена, но гложет.

– Верно. Уверенности никакой. Зато есть ощущение, что что-то подталкивает Лизу сделать главный в её жизни шаг.

Развернувшись лицом к столу, Екатерина Алексеевна провела рукой по плиткам так, словно совершала обряд, который мог помочь определить направление рассуждений.

– На плитках нанесены только мужские имена. Ни единого женского. В то время, когда без женщин род Соколовых не мог состояться в принципе. У ловчего Ивана жена вместе с мужем являлась основательницей фамилии. Прадед Элизабет, задумывая тайник, не мог не помнить о тех, кому был обязан всем, и в первую очередь своим рождением. Будучи человеком организованным и, конечно же, религиозным, он не мог не увековечить прапрабабушку, как увековечил основателя рода – Ивана Соколова. Исходя из вышесказанного, вывод напрашивается сам собой, – Шерше ля фам, господа! Ищите женщину!

– Ищите женщину? – воскликнул профессор. – Верно! Надо искать женщину! Ну, ты Екатерина, даёшь –гений, да и только!

Поиски недостающей плитки заняли не больше трёх минут. Как и предполагалось, та оказалась рядом с той, на обратной стороне которой значилось имя Ивана Соколова.

– Знакомьтесь, молодые люди! – убирая в сторону лупу, произнёс Владимир Николаевич. – Перед вами символ рода Соколовых – визитная карточка Пелагеи Анисимовны – жены Ивана Соколова, царского ловчего, положившего начало знаменитому на всю Русь роду Соколовых. Родилась в 1649 году, умерла в 1702.

– В один год с мужем, – подхватила слова профессора Элизабет. – Что лишний раз доказывает, что люди жили в состоянии неразделимой любви.

Взгляд Владимира Николаевича на Элизабет не был удивлённым, в большей степени напоминал вздох восторга, чем любопытство.

– Прожив жизнь, Пелагея и Иван оказались не в состоянии воспринимать будущее друг без друга. Не знаю, как вы, а я им завидую. Не потому, что умерли в один год и, возможно, в один день. Завидую потому, что жизнями своими заложили фундамент собственной будущности. Настолько сильна была вера в родную кровь, что путь длинною в четыре столетия не только не ослабил жизненный потенциал, но и перерос в возможность одержать победу над вечностью и перерасти в преемственность поколений.

– Простите, – голос всё ещё пребывающего на лестнице Ильи заставил всех троих вздрогнуть, – что отрываю вас от столь серьёзных рассуждений, но мне кажется, что я нащупал ещё один рычаг.

Элизабет и Владимир Николаевич, как по команде, кинулись к камину.

К тому времени внутри того что-то заскрежетало. Левая часть начала отходить в сторону, образовав проём шириной не больше полуметра.

– Ну вот, молодые люди, – дождавшись, когда Илья покинет стремянку, профессор, приблизившись к открывшемуся пространству, заглянул внутрь, – перед вами дорога в прошлое. Можете войти. Однако, прежде чем сделаете это, помните – пролететь вихрем, не значит достичь цели. Создать своё, чтобы ваши правнуки когда-нибудь так же, как вы сегодня, колдовали над задачей предков, и есть познание жизни.

Богданов словно окаменел. Показывая француженке глазами на проход, он как бы говорил: «Ну, давай же, иди. Ты так долго об этом мечтала».

Элизабет, подойдя к камину, собралась было войти в образовавшийся проход, но в последний момент, раздумав, сделала шаг назад.

– Я боюсь.

– Боишься? – Илья, не понимая, чего именно боится француженка, отстранив ту, заглянул внутрь камина. – Там внутри никого нет.

– В том-то и дело, что нет. Я это чувствую.

– Столько лет было, и вдруг нет?

– Не знаю. Но мне почему-то кажется, что тайник пуст.

– Так! – подойдя к Элизабет, Владимир Николаевич, взяв за плечи, развернул к себе лицом. – В вас, уважаемая, живёт страх оказаться слабее, чем вы есть на самом деле. Вы сами его в себе вырастили. Теперь же, когда пришло время избавиться, страх этот цепляется за всё, что можно зацепиться. Сделайте шаг, войдите в тайник. Увидите то, о чём думали, о чём мечтали, и боязнь исчезнет сама собой.

Растерянность на лице француженки заставила профессора перевести взгляд на жену.

Екатерине Алексеевне ничего не оставалось, как развести в стороны руки.

– Если Лиза не в состоянии преодолеть страх, ей надо помочь. И сделать это должен Илья.

Заглянув внутрь камина, Богданов перекрестился. Он успел настроить себя на преодоление барьера между прошлым и настоящим, как вдруг раздавшийся за спиной возглас Элизабет, заставил замереть.

– Не надо. Я сама.

Не обращая внимания на недоумённый взгляд Богданова, француженка, дождавшись, когда тот отойдёт в сторону, вошла внутрь камина.

Владимир Николаевич, подойдя к жене, обнял ту за плечи.

– Наслаждайся, дорогая. Мы присутствуем при рождении мгновения вечности. Ещё минута, и взору нашему предстанет то, что когда-то дышало дымом Отечества, тем самым, что, по утверждению поэта, был столь сладок и приятен.

– Не предстанет, – чуть слышно проговорила Екатерина Алексеевна.

– Что значит не предстанет? – не понял Владимир Николаевич.

– То значит, что тайник пуст.

– Как это пуст?

– Очень просто. Кто-то забрал реликвии до того, как Элизабет было сообщено про завещание.

Владимир Николаевич попытался заглянуть жене в глаза.

– Знаешь или предполагаешь?

– Чувствую? – произнесла та, глядя в пустоту открывшегося перед взором пространства.

Владимир Николаевич собрался было привести десятки доводов по поводу того, что внутреннее состояние человека объясняется целым рядом причин, но, заглянув в глаза супруги, предпочёл не вдаваться в полемику, тем более что всё в скором времени должно было разрешится.

Прошло чуть больше двух минут. Элизабет всё ещё находилась внутри камина.

С одной стороны, данный факт радовал, с другой настораживал. Тишина, отсутствие возгласов восторга создавали ощущение нервозности.

– Может, стоит проверить? – не выдержал Илья.

– Подождём, – подал жест Владимир Николаевич.

Ждать пришлось недолго. На вышедшей из тайника Элизабет не было лица.

– Что? – не дожидаясь, когда француженка присядет на край дивана, воскликнул Илья.

– Ничего, – проговорила та и чуть ли ни ничком упала на диван.

– Воды! – вскрикнула Екатерина Алексеевна.

Подскочив, она приподняла голову Элизабет и несколько раз ударила ладонью по щекам.

Элизабет, отрыв глаза, устало улыбнулась: «В тайнике ничего нет».

Со стаканом воды в руке профессор входил в комнату, когда Элизабет рыдала навзрыд.

Екатерина Алексеевна, прижимая голову француженки, проводила рукой по волосам, приговаривая: «Ничего. Всё образуется. Найдутся твои реликвии. Никуда они не денутся».

Владимир Николаевич оглянулся. В комнате не было Ильи. Поняв, что тот решил убедиться в отсутствии содержимого тайника, профессор собрался было последовать его примеру. Передав стакан с водой жене, он даже успел включить принесённый с кухни фонарик, как вдруг из темноты проёма появилась сначала голова Богданова, затем он сам.

– Пусто, – произнёс Илья. – Были сокровища и сплыли. Кто-то побывал здесь до нас. И судя по тому, в каком состоянии находятся стеллажи, произошло это лет десять назад.

– Стеллажи? Какие стеллажи? – переспросил Владимир Николаевич.

– На которых расставляют коробки для хранения. Пыли на полках в сто слоёв, в местах же, где хранились вещи, намного меньше. Кроме того, можно различить следы.

– Так, – присев на край стула, многозначительно проговорил профессор. – Ночь восторга переходит в рассвет разочарования. Интересно знать, кто и когда смог открыть тайник.

– В 1985 году, – как бы, между прочим, произнесла Екатерина Алексеевна, повергнув всех в состояние недоумения.

У Элизабет слёзы высохли сами собой.

Владимир Николаевич, выпучив глаза, открыл рот. Не зная, что сказать, остался сидеть в кресле с видом полного отсутствия мыслей.

Илья, стоя у стола, вцепился в край, будто боялся, что ноги не выдержат, а значит, придётся опуститься на пол.

– Ты, Владимир, тогда был с экспедицией в Туркмении, – стараясь говорить уверенно, чтобы уверенность передалась остальным, произнесла Екатерина Алексеевна. – Я почти месяц со студентами пробыла в лагерях на Волге. Возвратившись домой, поначалу не обратила внимания, что пол весь покрыт пылью, в то время, когда вокруг камина и в коридоре тщательно вымыт. Я, безусловно, всё проверила. Ни тебе следов хождения по квартире, ни следов поисков. Знай я тогда, что внутри камина спрятаны сокровища, я, конечно, бы обратила внимания и на плитки, и на место, где открывается проход, но мне в голову не могло прийти, что кто-то проявляет к нашей квартире особый интерес. Поднимать шум не стала. Факт ограбления отсутствует, стало быть, предъявлять что-либо некому.

– Почему об этом ничего не знаю я?

Владимир Николаевич явно был поражён, узнав то, что кто-то побывал в его доме и даже смог разгадать секрет камина, поэтому выглядел растерянным настолько, что на какое-то время забыл о присутствии в комнате Ильи и Элизабет.

– Потому, что забыла рассказать, – отвечая на возмущённый взгляд мужа, произнесла Екатерина Алексеевна. – Помнила, помнила и забыла. Ты приехал в конце октября. Случилось же это в августе. За два месяца в памяти и не такое могло стереться.

– И когда же ты вспомнила?

– Когда Лиза начала рассказывать про завещание и фамильные драгоценности.

– Ну, ты даёшь, – вздохнув, профессор провёл пятернёй по волосам. – Столько времени молчать.

– А что я должна была сказать? Что по возвращении домой обнаружила отсутствие вокруг камина пыли. Ты бы первый на смех поднял.

– Что, верно, то, верно. Фактов ограбления нет, стало быть – показалось.

Повисшее в тишине ночи напряжение стало свидетелем того, что на смену разочарованию пришло время пережить утрату надежд и мечтаний.

Как не крути, в душе каждый надеялся, что станет свидетелем возрождения чудес, тех, что, прожив девять жизней, должны были появиться на свет вновь. Такое даётся один раз, да и то избранным судьбой, по велению душ тех, кто, создавая эти самые чудеса, наказал тем жить вечно.

Открыть дверь в прошлое! Может быть что-то более величественное? Если только побывать в будущем!

Прошлое же жило в камине обычного Петербургского дома среди обычных людей. Греясь одним теплом, слушая одну тишину, они должны были сродниться и, возможно, сроднились бы. Не представилось случая познакомиться лично. И всё по вине судьбы.

Правду говорят, всё в этом мире относительно. Не бывает так, чтобы переживания и ожидания обходились без страданий, как и разочарование не может быть испытано, минуя время надежд. Утратилась возможность найти что-либо или познать кого-либо, прими утрату такой, какая та есть, ибо не ведает судьба такого понятия как жалость. И всё потому, что души у неё тоже нет.


Прокравшийся сквозь дверь звонок будильника поначалу лишь только тренькнул, после чего, вспомнив, что люди сами попросили разбудить их, зазвенел так, что стало ясно, этот не отстанет, будет орать до тех пор, пока человек сам своею же рукою не заставит его замолчать.

– Утро! – кинув взор на окно, проговорил Владимир Николаевич. – Жизнь начала новый разбег. Бежать следом, догоняя других, или плыть по течению в надежде, что когда-нибудь волна прибьёт к берегу? Решение должен принять каждый.

– Ты это к чему?

Голос Екатерины Алексеевны прозвучал подобно будильнику.

– К тому, что мы на пороге дня утраченных надежд. Завтра наступит новое утро, и мы вновь начнём восхождение к вершине грёз и ожиданий.

– Ты забыл про вывод.

– Вывод? – озарившее лицо профессора улыбка заставила улыбнуться остальных. – Вывод может быть один – следует жить. Не прозябать, не существовать, не соизмерять время с потерями, а искать, бороться и побеждать. Только в случае полного неповиновения судьбе у человека появляется шанс доказать, что он и есть вершитель перемен. Остальное есть приходящее, как, впрочем, и уходящее тоже. Главное наслаждение из отведённого человеку времени- уметь постичь мгновение. Точнее будет сказать, уметь им насладиться, ибо из этих самых мгновений и состоит то, ради чего надлежит жить.

– Интересно знать, – глянув на мужа удивлённым взглядом, чуть слышно произнесла Екатерина Алексеевна, – ради чего живёшь ты?

– Ради тебя, дорогая, – подмигнув Илье, Владимир Николаевич встал и, подойдя к жене, обнял ту за плечи. – А ещё ради того, чтобы заработать денег на собачонку и новый телевизор. Всё остальное у нас есть. Кроме коньяка, конечно.

– Какой коньяк, когда за окном утро? – сделала изумлённое лицо Екатерина Алексеевна.

– В том то и дело, что утро. Самое время выпить за возрождение надежд.

Французская мелодия

Подняться наверх