Читать книгу Виктор Цой - Александр Житинский - Страница 13

То, что я сейчас рассказываю, известно практически каждому любителю русского рока со стажем. Но мы договорились, что моя книга обращена к новым поколениям любителей, к молодежи, которая, может быть, и не очень многое знает о Майке и его группе.

Поэтому мне опять поможет мой хороший знакомый и эрудит.

Андрей Бурлака (из рок-энциклопедии, т. I):

«Питерская группа „Зоопарк“ просуществовала десять лет и стала одним из краеугольных камней в фундаменте отечественного рока, оказав значительное влияние на всю его эволюцию, а основатель группы, безвременно ушедший из жизни гитарист и певец Майк Науменко, был и останется в истории как едва ли не самая яркая звезда на небосклоне русского рок-н-ролла.

Михаил „Майк“ Науменко родился 18 апреля 1955 года в Ленинграде, музыкой начал интересоваться еще в школе, хотя в отличие от большинства сверстников, которые предпочитали слушать британский бит, а затем хард-рок, увлекался белым ритм-энд-блюзом The Rolling Stones, американским фолком, поэзией Боба Дилана и Марка Болана (чему способствовало и его серьезное увлечение английской филологией). По окончании школы Майк поступил в Строительный институт, однако, не закончив его, ушел после четвертого курса.

О музыкальных занятиях Науменко до-зоопарковского периода известно мало: еще школьником он сочинял песни на английском, хотя так и не донес их до сцены, с институтской самодеятельностью в контакте не был, в начале 1977-го пару недель играл на танцах в Уткиной Заводи с „Союзом любителей музыки рок“, 25 февраля 1977 года выступил на очередном дне рождения Джорджа Харрисона с восхитившей всех версией „Drive My Cаr“, подружился там с музыкантами „Аквариума“ и в 1977–1979-м тесно сотрудничал с ним в качестве приглашенного электрического гитариста, а также несколько раз объединялся с музыкантами „Аквариума“ под шуточной вывеской „Вокально-инструментальная группировка имени Чака Берри“, играя репертуар из классических рок-н-роллов и блюзов. Помимо того, Майк сотрудничал с одним из самодеятельных театров Питера, для которого около 1975 года и начал сочинять песни на русском.

В мае 1978 года Майк вместе с лидером „Аквариума“ Борисом Гребенщиковым записал акустический альбом „Все братья – сестры“, а летом 1979-го совершил турне по деревням Вологодской области в составе группы „Капитальный ремонт“ (что с юмором и документальными подробностями описано в повести лидера „Ремонта“ Вячеслава Зорина „Разомкнутый круг“). Науменко репетировал с „Капитальным ремонтом“ до конца осени 1979-го, после чего окончательно выбрал соло-карьеру и начал выступать, исполняя свои песни под гитару.

В июле-августе 1980 года в студии Большого театра кукол был записан дебютный альбом Майка „Сладкая N и другие“, включавший многие из его классических номеров; за пультом находились поочередно Игорь „Птеродактиль“ Свердлов (позднее директор „Автоматических удовлетворителей“) и Алла Соловей. Тем же летом состоялось несколько концертов Майка, после которых его имя начало приобретать определенную известность. Кроме того, он побывал на фестивале рок-акустики в олимпийской Москве.

Осенью 1980 года Майк наконец-то решился собрать собственную группу, дав ей, не без ироничной оглядки на „Аквариум“, имя „Зоопарк“ (хотя еще в 1975-м у него появилась песня с характерным названием „Жизнь в зоопарке“). Поначалу он попытался пригласить на роль аккомпаниаторов студенческую группу „Прощай, черный понедельник“, которая базировалась в институте ЦБП – из нее в „Зоопарк“ были рекрутированы Александр Храбунов (р. 30.09.59 в Ленинграде), гитара, и Андрей Данилов (р. в 1956 году в Петрозаводске), барабаны, а когда стало ясно, что по каким-то причинам их бас-гитарист группе не подходит, в „Зоопарк“ – по рекомендации одного общего знакомого – был приглашен Илья Куликов (р. 17.04.60 в Ленинграде) из группы „Маки“.

Они начали репетировать в ноябре 1980, в следующем феврале дебютировали на пригородной танцплощадке, играя репертуар из стандартов рок-н-ролла и текущих поп-хитов (как вспоминал позднее Майк, „играли «Поворот» «Машины времени» в рэггей“), той же весной были приняты в рок-клуб, а в конце мая дали свой первый концерт с программой целиком из песен Майка, вызвавший бурную, хотя и неоднозначную реакцию публики.

Интересно, что все это время „Прощай, черный понедельник“ продолжал параллельно репетировать собственный репертуар, даже вступил в рок-клуб (хотя ни разу не выступил на его сцене) и распался лишь в конце 1983 года.

На протяжении трех следующих лет „Зоопарк“ регулярно выступал дома, выезжал в Москву (где Майк поначалу пользовался гораздо большим успехом, нежели в Питере, но почему-то был воспринят тамошней публикой как панк, пару раз играл в сопровождении музыкантов московской группы „ДК“, а его выступление 19 октября 1981 в МИФИ было записано и легло в основу концертного альбома „Blues de Moscou“) и оттачивал свое мастерство.

Летом 1981 года Майк соло выступил на фестивале авторской песни в Риге и все это время интенсивно сочинял новые песни. Не имея возможности воплотить их в студийных электрических версиях, в июне 1982-го Майк записал на студии Театрального института второй соло-альбом „LV“ (звукорежиссером был Игорь „Панкер“ Гудков), пожалуй, его самую популярную работу, над которой с ним работали участники „Зоопарка“, Борис Гребенщиков, соло-гитарист Юлий „Юлик“ Харитонов („Винни-Пух“, „Амальгама“), Алексей Вишня и т. д. Альбом включал классические номера Майка „Белая ночь, белое тепло“, „Растафара“, „Завтра меня здесь не будет“ („Медленный поезд“), „Гуру из Бобруйска“, „Шесть утра“ и т. д.

В марте 1982 года Майк сыграл гитарное соло в песне Цоя „Битник“ на дебютном концерте группы „Кино“, с участниками которой его на протяжении многих лет связывали дружеские и творческие отношения – Майк и Цой регулярно давали совместные акустические концерты как в Питере, так и по всей стране (в частности, в Москве и Свердловске). Существенное влияние на формирование образа „Зоопарка“ в этот период оказал художник (а в отдельных случаях и соавтор Майка) Игорь „Иша“ Петровский».

Заодно расскажу о своем личном знакомстве с этим замечательным человеком, каким я считаю Мишу Науменко, Царство ему Небесное!

Кассету с записью «Сладкая N и другие» мне принесли в 1983 году, едва я начал знакомство с питерским рок-клубом и его деятелями – Колей Михайловым, Джорджем (Анатолием Гуницким), Сашей Старцевым и другими.

Я послушал этот альбом с некоторым изумлением – и меня можно понять – ничего подобного ни по радио, ни по телевизору я тогда не слышал. Ни по текстам, ни по музыке. Многое мне очень понравилось, но что-то вызвало отторжение. Например, мне стало обидно за девушку, которую Майк так безжалостно отхлестал в песне «Ты – дрянь».

И я слегка пожурил за это Майка в своей статье, опубликованной в журнале «Аврора» (тогда я еще полагал, что имею право «журить»), отдав, впрочем, должное его таланту. О самодеятельной рок-музыке надо было тогда писать очень осторожно, ее беспрестанно поносили в прессе как образец бескультурья, пропаганды западного образа жизни, наркотиков, алкоголя и секса.

А через пару месяцев мы встретились на мансарде у Гребенщикова и поговорили. И я понял, что Майк не обиделся, он понял, что я за эти несколько месяцев проделал гигантский путь познания и стал уже понимать – что же такое рок вообще и русский рок в частности.

С тех пор мы дружили, я часто бывал у него на Боровой, где Майк жил в маленькой комнатушке вместе с очаровательной и милой женой Наташей и маленьким сыном Женей (сейчас мы с ним взаимные френды в ЖЖ (livejournаl.com). Чуть дальше по коридору находилась огромная коммунальная кухня, где и происходили веселые сборища, в которых часто участвовала вся коммунальная квартира, тем более что в ней жил гитарист группы Шура Храбунов и часто ночевали многие другие.

Вот там и стали регулярно появляться Цой с Рыбой с гитарами и новыми песнями, начиная с 1980 года. А Майк в качестве звезды рок-н-ролла давал им советы и оценки.

На самом деле Майк по своему общему и тем более музыкальному уровню развития был на порядок выше молодых «гиперболоидов». Да и семилетняя разница в возрасте много значит. Им было девятнадцать-двадцать, а Майку уже целых двадцать семь лет!

Цой со свойственным ему чутьем и интуицией выбрал нового наставника правильно. Если бы я не был уверен, что все происходило по наитию и часто случайно, я бы предположил, что Виктор Цой выстраивал свою рок-н-ролльную карьеру очень рационально и разумно. Я уже отметил, что одной из главных его черт было правильное понимание людей.

Уже от Майка о новых талантах узнал сам БГ – признанный гуру нашего рока не только теперь, но и в те времена, когда ему еще не исполнилось тридцать лет.

Но об этом дальше.

А пока новоявленная группа вовсю готовилась к вступлению в рок-клуб, а точнее, к прослушиванию на Совете рок-клуба. Это, напомню, был еще «старый» Совет, ибо «революция» в рок-клубе произошла несколько позже, и новый Совет во главе с Колей Михайловым был избран лишь год спустя.

Естественно, рассказывать об этом событии уместнее всего одному из его участников.

Алексей Рыбин (из книги «Кино с самого начала»):

«Президентом клуба был Гена Зайцев, который страшно любил всякие бумажки, записки, протоколы, книги учета и прочие бюрократические штучки. При этом у Гены была четкая ориентация на свершение все той же пресловутой рок-революции, и весь клуб под его руководством готовился к восстанию. Заправляли всей партийной работой мэтры хипповского хард-рока семидесятых – „Россияне“, „Зеркало“, „Союз любителей музыки рок“, „Джонатан Ливингстон“ и другие – одни получше, другие похуже, умные и целеустремленные борцы за свободу всего человечества. Каждая группа в отдельности была неплоха, когда занималась своим прямым делом – рок-музыкой. Но когда они собирались все вместе и под председательством Гены начинали свое партийное собрание – на полном серьезе объявляли кому-то выговоры, предупреждения, кого-то исключали, принимали, решали возникшие трения по вопросам идеологии путем поименного голосования, выдвигали поправки по повестке дня и ругали правых (КГБ) и левых (нас), то все это выглядело просто замечательно. Учитывая же еще и то, что над всем собранием незримо витала тень великого экстрасенса и певца Юрия Морозова, который в своем физическом воплощении на собрания не ходил, а прилетал туда в виде некоего духа и сидел где-нибудь на люстре, мрачно наблюдая за происходящим внизу, то эта компания на самом деле представляла собой реальную опасность для общества. Члены клуба, сдав по одной фотографии президенту Зайцеву, ходили важные, на свои собрания никого не пускали и были на седьмом небе от собственного величия. Руководство клуба захватило монополию на устройство концертов и всячески пакостило двум-трем делягам шоу-бизнеса, пытающимся работать автономно.

Вторым человеком в клубе после Гены была Таня Иванова, которая в конце концов подсидела Гену и стала заправлять клубом, внедряя в него рок-музыку уже совсем дикого образца, – я к женскому вкусу в этом плане всегда относился с недоверием. Свои интриги Таня плела тоже не очень долго – вскоре ее аннигилировал энергичный Коля Михайлов – нынешний наш президент. Он был первым из трех президентов, имеющих непосредственное отношение к музыке, и это, конечно, сыграло свою роль…

…По коридору к нам медленно и неотвратимо приближались остальные члены комиссии с Таней Ивановой во главе. Не любила нас Таня сначала, ох, не любила. А через год полюбила – вот что делает с людьми высокое искусство. А тогда – не любила, ох, не любила… Кто там был еще, я сейчас не помню, помню только Таню, Игоря и, по-моему, Колю Михайлова. Комиссия расселась по стульям, мы тоже расселись по стульям. Игорь Голубев улыбнулся и сказал:

– Ну вот, молодая группа хочет показать свой материал. Ребята хотят вступить в рок-клуб, и, мне кажется, их творчество заслуживает интереса. Они несколько не похожи на то, к чему мы привыкли, ну что ж, это тоже может быть интересным. Ребята они хорошие, ходят ко мне в студию, учатся…

– А как вы называетесь? – спросила Таня.

– „Гарин и гиперболоиды“, – ответил Витька.

Члены комиссии засмеялись, а Таня поморщилась.

– А что вы хотите сказать таким названием?

– Да ничего, – сказал Витька, начиная раздражаться.

– Да… – Таня покачала головой.

Ну, это понятно – она боролась за чистоту рок-идеи, а тут какие-то Гиперболоиды – что они умного могут сказать? Что светлого привнести в молодые души, жаждущие правды, чистоты и… ну да, да – рок-революции…

– Ну, послушаем ребят, – наконец-то предложил Голубев. – Что мы их мучаем, смущаем, давайте, ребята, начинайте.

Настроение у нас уже было препаршивое, но деваться было некуда, и мы начали. Репетиции пошли нам на пользу – раздражение не отразилось на качестве игры – мы все делали чисто и без ошибок, старались, конечно. „Бездельник–1“, „Бездельник-2“, „Мои друзья“, „Восьмиклассница“… Шесть или семь песен без перерыва, одна за другой. И напоследок – недавно написанный Витькой „Битник“ – мощнейшая вещь, опять-таки с мрачным и тяжелым гитарным сопровождением.

– Ну, и что ты хочешь сказать своими песнями? Какова идея твоего творчества? – спросила Таня Витьку. – Что за бездельник? Это очень хорошо? И остановки только у пивных ларьков – это что, все теперь должны пьянствовать? Ты это хочешь сказать? А что за музыка у вас? Это, извините меня, какие-то подворотни…

– Ну, уж так и подворотни, – вмешался Михайлов. – Музыка-то как раз интересная. Вообще, не будем ребятам головы морочить. Мне кажется, что все это имеет право на существование.

– Конечно, имеет, – сказал Голубев, – ребята еще учатся, работают над песнями… – Я считаю, их надо принять в клуб, мы должны помогать молодым, сказал кто-то еще из комиссии.

– Принимаем, я думаю, – сказал Коля.

– Конечно, – поддержал Голубев.

По Таниному лицу было видно, что она не одобряет происходящее, но ей не хотелось разрушать демократический имидж клуба, и она пожала плечами, потом кивнула головой:

– Если вы считаете, что можно, давайте примем. Но вам, – она повернулась к Витьке, – вам еще очень много нужно работать.

– Да-да, мы будем, – пообещал Цой.

Я видел, что его раздражение сменилось иронией, и все наконец успокоились – и комиссия, и мы. Мы сказали „спасибо“, вежливо простились со всеми, пообещали ходить на собрания, в студию свинга, на семинары по рок-поэзии и еще куда-то там и с миром пошли прочь – новые члены ленинградского рок-клуба – „Гарин и гиперболоиды“».

Но радость «гиперболоидов» длилась недолго. Они и так ощущали явную нехватку инструментов в группе, катастрофически не хватало бас-гитары. А тут еще к зиме призвали в армию Олега Валинского, и в группе остались две гитары и два лидера и автора песен.

Однако новые друзья-музыканты из «Зоопарка» и «Аквариума» заверили, что, если понадобится, они помогут молодой группе и сыграют с ними. Это, конечно, был выход, но явно временный.

Кстати, относительно знакомства Цоя с БГ существуют разные версии.

Классическая и самая романтичная, в духе голливудских музыкальных фильмов, рассказывает о том, что Цой спел свои песни Гребенщикову в электричке по пути в Питер из Петергофа, после концерта «Аквариума». И мэтр благословил молодого музыканта.

Однако я не очень в это верю, зная застенчивость Цоя. Может быть, такой эпизод и был, но не в качестве первого знакомства. Скорее всего, первые записи группы Гребенщикову показал Майк.

Конечно, это был любительский примитив. Существует, например, концерт «Цой и Рыба у Дидурова». Валинского там уже нет, зато подыгрывают на всяких бонгах разные московские музыканты во главе с Сергеем Рыженко. На две трети концерт состоит из песен Цоя, на одну – из песен Рыбина.

Алексей Рыбин (из книги «Кино с самого начала»):

«Осень проходила в бесконечных репетициях, походах в гости, болтании по улицам – с Витькой теперь мы расставались только для того, чтобы пойти на работу или учебу, ну и ночевали у родителей – каждый у своих. Мне трудно вспомнить день, который бы мы не провели вместе. Он совершенно отбил у меня охоту сочинять песни – я был просто подавлен обилием и качеством материала, который Витька беспрерывно мне показывал. Он писал постоянно, и его вещи так мне нравились, что было много интереснее заниматься аранжировками его музыки, которая просто приводила меня в восторг, чем писать самому что-то новое. Очухался я только спустя несколько лет и снова стал кое-что пописывать, а тогда стоило мне взять в руки гитару и начать что-нибудь придумывать, как я автоматически начинал обыгрывать Витькины гармонии. В конце концов я плюнул на собственные эксперименты и полностью погрузился в совершенствование программы „Гарина и гиперболоидов“. Всеми „гиперболоидами“ теперь в одном лице был я и вместе с Гариным-Витькой подводил к завершению первую нашу программу. Замены Олегу у нас так и не было. Мы трое, а теперь уже двое, были одним целым, у нас появился свой ритм жизни, свое, как говорят, „поле“, и мы берегли его, очень осторожно заводя разговоры даже друг с другом о расширении состава группы, но эти разговоры становились все более невнятными и как-то сами собой угасли – нам было неплохо вдвоем.