Читать книгу Кина не будет - Александр Каневский - Страница 9

ОТ АВТОРА: «Сорок минут до рассвета» – мой первый полнометражный киносценарий, я написал его вместе с покойным Робертом Виккерсом. Он очень понравился и режиссёру Якову Сегелю, и директору киностудии имени Горького Григорию Бритикову, и руководителю объединения Сергею Герасимову, и великолепному артисту Глебу Стриженову, который и сыграл в этом фильме главную роль… Даже от Георгия Товстоногова, который каким-то образом прочитал сценарий, мы получили предложение поставить этот сценарий на сцене БДТ.

Словом, это был большой успех, мы захлёбывались в славе, и в связи с тем, что Яков Сегель, снимая фильм «Течёт Волга», не успел вложиться в летнюю натуру и выпуск этого фильма был отсрочен почти на год, мы отдали наш сценарий на «Беларусьфильм», где сразу приступили к его съёмкам. Снимал талантливый режиссёр Борис Рыцарев, играли выдающиеся актёры, к примеру, такие как Глеб Стриженов и народный артист СССР Дмитрий Милютенко…

И оператор, и директор фильма, и руководство студии любили этот сценарий и всячески содействовали его воплощению на экране, но… Завершение съёмок нашего фильма совпало с затеянной кампанией Хрущёва: борьба с влиянием Запада. Главный удар пришёлся по тонкому, изящному и правдивому фильму режиссёра Марлена Хуциева «Застава Ильича». И была «спущена» команда: в каждой республике, на каждой студии найти что-нибудь подобное и побить его.

Поскольку наш фильм имел необычный сюжет, его признали годным для битья и поиздевались над ним до того, что «отрезали» финальный поворот сюжета, который заставлял потом переосмыслить всё увиденное. И хоть фильм вышел на экраны в таком обрезанном виде, всё равно он понравился публике, и залы были полными. Но именно это не понравилось властям, и через три дня, по требованию ПУРа (Политического управления армии), он был снят с проката. Навсегда.

Я пробился на приём к заместителю начальника ПУРа и спросил:

– За что вы запретили наш фильм?

И он спокойно ответил:

– За еврейский пацифизм.

– Разъясните, в чём он выражается?

– Нет, это вы разъясните, почему считаете, что на войне погибали лучшие?

– Потому что они вели за собой и были всегда впереди.

– А кто же, по-вашему, остался?

Я посмотрел на его кабинетно-верноподданное лицо и ответил:

– Посмотрите в зеркало!

И вышел из кабинета.

Было горько и больно: потрачено столько времени, и сил, и здоровья! И самое обидное: фильм даже в таком кастрированном виде всё равно многим нравился. Приведу цитату из интервью Глеба Стриженова, которое он дал через много лет, незадолго до смерти:

ЖУРНАЛИСТ: Вы снимались во многих фильмах – какой из них доставил вам самую большую радость?

ГЛЕБ: «Сорок минут до рассвета».

ЖУРНАЛИСТ: А какой – самое большое огорчение?

ГЛЕБ: «Сорок минут до рассвета».

На этом я заканчиваю своё вступление и предлагаю вам самим познакомиться с этим сценарием.

Сырая весенняя ночь. Быстро мчится курьерский поезд. В тамбуре купейного вагона с маленьким чемоданом в руке стоит Константин Метелёв, седеющий мужчина лет сорока. Поезд подходит к станции. Девушка-проводница с грохотом открывает вагонную дверь.

– К родным? – поворачивается она к Метелёву.

– Нет.

– Отдыхать?

Метелёв отрицательно качает головой.

– Значит, по делу, – заключает девушка. – А большой город Зареченск?

– Не знаю. Во время войны был просто «населённым пунктом».

Толчок. Поезд остановился. Станция. Мужской голос негромко поёт задушевную солдатскую песню:

На фоне песни идут титры. Переждав титры, паровоз даёт гудок и трогается. Поезд ушёл.

На пустынном перроне остался Метелёв.

Вот он уже у дверей небольшой гостиницы. Недовольный швейцар открывает не сразу. Заспанная дежурная спрашивает:

– Надолго?

– Не знаю, – отвечает приезжий. – Разбудите меня на рассвете.

Предрассветный сумрак. Пустыми улицами ещё не проснувшегося городка Метелёв выходит на окраину. Вот он у подножия холма, на вершине которого белеет маленький домик. Он что-то отыскивает по одному ему знакомым приметам. Кажется, нашел.

Он стоит у большого развесистого вяза. Закуривает и задумчиво рассматривает старую обвалившуюся траншею, заросшую высокой травой. Неожиданно его окликает далекий мужской голос:

– Костя!

Он закрывает глаза и улыбается. Другой голос зовёт его:

– Костя!

Он не отвечает. Тогда вслед за мужскими голосами его окликает женский голос:

– Костя!

Не открывая глаз, он улыбается своим далёким воспоминаниям.

Вот семнадцать лет назад, пригнувшись, он идёт по этой же траншее. Подходит к группе солдат, окружившей долговязого старшину Григория Бандуру. Не замечая Метелёва, тот продолжает увлечённо рассказывать:

– …Иду, значит, обратно… На краю села – баня. На лавке обмундирование, рядом часовой… Купаются, бисовы диты!.. Ну, я часового… – Бандура сделал выразительный жест, – автомат наперевес и в баню. А там шесть немцев друг дружке шею намыливают. Я их, значит, приветствую: «С лёгким паром! В колонну по два становись!..» Так тёпленькими и доставил. И шесть шаек в хозяйстве прибавилось!..

– А шайки при чём? – спросил кто-то.

– Стеснялись голыми топать, так я им разрешил шайками прикрыться…

Все рассмеялись.

– Что-то вы, товарищ старшина, того…

– Не веришь? Спроси у лейтенанта… Не даст сбрехать!

– Не дам!

Увидев Метелёва, Бандура не смутился.

– Вы же сами мне благодарность вынесли!..

– За одного языка.

– Одного? – протянул кто-то из солдат. – А где остальные пять?

Вместо Бандуры ответил Метелёв.

– Задержались у интенданта: шайки сдают.

Все расхохотались.

– Чего регочете? Хай один, зато генерал!

– Лейтенант! – поправил Метелёв.

– Смотри ты, – притворно изумился старшина. – А пузо як у генерала!

Посмеиваясь, солдаты разошлись. Рядом с Бандурой остались только Метелёв и связистка Нина Павлова, тоненькая девушка в непригнанной шинели.

– Орёл… Орёл… Я – Ласточка!.. Я – Ласточка!.. Прием… – настойчиво вызывала она кого-то по рации.

Появился пехотный капитан.

– Проход готов… Торопитесь… До рассвета сорок минут…

– Успеем!

Капитан кивнул на верхушку холма, где белел маленький домик.

– Крепкий орешек! – Он достал пачку махорки, собираясь закурить. Бандура молча взял у него из рук пачку, проделал над ней несколько сложных манипуляций, и махорка исчезла.

– Вот так и с тем снайпером!..

Забыв о махорке, капитан восхищённо хлопнул Бандуру по плечу.

– Настоящий Кио!..

В это время рядом грохнул снаряд.

– Она… неуловимая! – сказал капитан.

– Ничего, не долго! – Бандура проверил оружие, затем вытащил из вещмешка кусок кумача и спрятал за пазуху.

– Зачем? – спросил Метелёв.

– Это всегда со мной… Причеплю на главной немецкой хате… Ну, бувайте!.. Нинок, почуешь зозулю – тащи рацию…

В глубине траншеи кто-то вполголоса пел задушевную фронтовую песню.

Бандура положил руку на бруствер, собираясь вынырнуть из траншеи. В руке у него оказалась горсть земли.

– Сеять пора! – Он помял её в руках, осторожно вернул на место и перевалился через бруствер.

тихонько подхватил Метелёв.

Закачались над ним ветви вяза, зашумели в лад песне ветки деревьев, покрывавшиеся первыми почками.

закончил песню Метелёв. Только закончил её не в окопе, а за столом Бандуриной комнаты. А сам Бандура, на семнадцать лет постаревший, но такой же нескладный и размашистый, чуть не прослезился от фронтовых воспоминаний.

Перед Метелёвым бритвенный прибор. Уже давно остыла вода, а друзья всё никак не могут наговориться.

– Помнишь тревогу в Смоленске? – спрашивает Бандура.

Метелёв кивает.

– А як ты в Ирпене хаты перепутав? – Метелёв улыбается и снова кивает.

– А та банка сметаны? – Оба хохочут.

– Ну, брейся, брейся! – Бандура пододвигает Метелёву прибор, как бы показывая, что больше отвлекать его не будет, но не удерживается:

– Ну и чертяка! За семнадцать лет – ни одного письма!..

– Но ведь и ты ни строчки не черкнул!

– Найшов с кого пример брать! Ладно, ладно, брейся!

Намыливая кисточку, Метелёв спрашивает у друга:

– Расскажи все же, как сюда попал?.. Спасибо, в райкоме помогли, а то бы не нашёл…

– Ну, слухай…

– Только, чур… – Метелёв предостерегающе поднимает руку.

– Та що ты! – понял его предостережение Бандура. – Расскажу все по правде!.. Прибыл я сюда, як только снежок сходить начал… Грязюка – не пройти, не проехать!..

Голос Бандуры звучит уже за кадром. На экране – его рассказ.

Маленькая сельская чайная. Над прилавком во всю стену висит огромная картина, изображающая Ледовое побоище.

Шофёр Степан с приятелем, вёртким пареньком, сидят за столом. Угощает Степан, а его друг восхищённо следит за ловкими движениями шофёра, откупоривающего четвертушку.

– Поехали!..

Друзья чокнулись. В этот момент в чайную быстро вошёл Свирид Антонович. Подошёл к стойке, о чём-то попросил. Буфетчица удивлённо на него уставилась.

– Та вам же нельзя!

– Тебя не касается! Налей. – Старик опустил голову и тихо добавил: – Деньги из пенсии отдам.

Буфетчица обрадовалась поводу:

– Без денег не могу. Выручку сдавать надо.

– Свирид Антонович, – вмешался шофер, – могу подкинуть пятерку! – Он великодушно протянул старику смятую бумажку. Тот расправил её, посмотрел грустно и положил обратно.

– Какая-то она у тебя грязная! – и быстро пошёл к выходу.

В дверях он чуть не сбил с ног входящего Бандуру.

– Здравствуйте! – весело приветствовал всех Гриць Карпович. – Чайком напоите? – обратился он к буфетчице.

– Чай холодный. – Буфетчица сказала это, уже подавая ему стакан.

– У нас горячей, – заметил гостеприимно шофёр. – Присаживайтесь!

Даже если бы Бандура захотел, больше сесть было некуда. Очевидно, чайная закрывалась, и все столики уже были перевёрнуты кверху ножками. Степан снова подмигнул приятелю, и тот мгновенно доставил от стойки новую бутылку.

– Не одобряю, – сообщил Гриць Карпович. – Там, где я сижу, её не будет.

– Куда же она денется?

– Побачишь.

Бандура ловко накрыл бутылку своей широкополой шляпой, потом проделал над ней несколько непонятных движений, а когда поднял шляпу, водки там не оказалось.

– Вот и всё! Дело в шляпе!

Когда улеглось впечатление от фокуса, Степан поинтересовался:

– А как обратно?

– Обратно не умею.

Это не понравилось друзьям.

– Ты тут цирка не устраивай! Давай обратно!.. А то как двину!

– Степан дважды не повторяет! – предупредил вёрткий.

В это мгновение в чайную снова вскочил дед Свирид. Он держал в руках добытые где-то деньги.

– Налей! – обратился он к буфетчице.

– Отставить! – Не оборачиваясь, рявкнул Бандура.

– Это как? – растерялся старик.

– Хватит! Пили уже сегодня! Стыдно! За рюмкой совсем про совесть забыли!

– Это я-то забыл? Я?! – не на шутку разволновался дед.

– Да кто ты такой?! – возмутился Степан.

– Степа, двинь ему! – подлил масла в огонь вёрткий.

– Что?! – загремел Бандура.

Дальнейшие события сопровождаются его рассказом:

Голос Бандуры: «Держись, Гриць, держись, – говорю я себе. Но ты же меня знаешь! А тут еще «Ледовое побоище» перед глазами! Стукнул я по столу. Стол – вдребезги! Одного за дверь, другого – в окно, остальных расшвырял, як котят…»

Из дверей и окон чайной летят на улицу жертвы Бандуры, падают на землю… Их уже больше десятка…

В кадре Бандура и бреющийся Метелёв.

– Погоди, погоди, – смеётся Константин, – их же всего трое было!

– А остальные на шум прибежали! Но я их всех…

– Гриць!.. – Метелёв умоляюще прижал руку к груди. – Мы ж договорились!

– Ну ладно! Только не перебивай!.. На чем я остановился?

Все четверо стоят в воинственных позах.

– Да кто ты такой? – повторяет Степан.

– Новый председатель! – спокойно отвечает Гриць Карпович. – И первый мой наказ – спиртного в посевную не отпускать! – Он повернулся к буфетчице.

– Бо я такой фокус покажу, що вас тут больше не увидят! – И глядя на картину «Ледовое побоище», добавил:

– На том стояла и стоять будет… – не договорил и двинулся к выходу.

– Так разве ж я… – пробормотала буфетчица.

Но её перебил робкий голос вёрткого парня:

– А как же бутылка? Деньги ж заплачены!..

Бандура возвратился, снял шляпу, взмахнул ею, и перед изумлёнными глазами зрителей на столе появилась бутылка кефира.

Бандура широко шагает по утреннему селу, помахивая своей шляпой. Настроение у него бодрое, боевое… Возле одной хаты пацаны соревнуются в хождении на руках. Бандура посмотрел, усмехнулся.

– Дурный, шо ты ногами дрыгаешь? – Он сунул одному из мальчишек свою шляпу. – Вот как надо!

И оглянувшись сперва – нет ли поблизости взрослых, – нескладный Гриць Карпович неожиданно ловко стал на руки и лихо прошёл несколько шагов. Этим было завоевано полное уважение пацанов.

– А мостик?

– Пустяк-дело! – гордо ответил Бандура, отряхивая руки.

– А прыгнуть с крыши?

– Раз плюнуть!

– С этой не сможете.

– Поспорим?

– Она трухлявая – не выдержит… Как дождь, так хуже, чем на дворе…

– А батька почему не починит?

– У него нет батьки.

– А колхоз?

– А! – Мальчик по-взрослому махнул рукой. – Два года мамке обещают!

Бандура погрустнел. По улице к нему направлялся Сердюк. Гриць Карпович надел шляпу. Поздоровались.

– Дождь будет, – сказал заместитель, посмотрев на небо. – Я назначил на восемь совещание.

– Правильно…

– Значит, в восемь, в правлении.

– Добре. Только не в правлении, а в этой хате.

Сердюк удивился, хотел что-то возразить, но Бандура прервал его.

– Точка!

И свернул за угол.

У склада инструментов, под навесом, знакомый нам вёрткий парень развлекает трёх девчат, отставивших грабли и щёлкающих семечки.

– Почему не в поле? – спросил подошедший Бандура.

Девчата переглянулись и засмеялись.

– Тут парней больше, а там – хоть год ищи – ни одного не встретишь, – ответила самая бойкая из них. Бандура повернулся к парню:

– А ты?

Парень поманил председателя в сторону и доверительно сообщил ему на ухо:

– Туфли разнашиваю.

Парень явно издевался. На ногах у него красовались модные заграничные сандалеты с налипшими комьями грязи. Бандура взорвался.

– Обуть сапоги – и на работу!

– А я фокусы показывать не умею! Покупаю то, что есть!.. Вы в нашем магазине ещё не были?..

– …Прошу! – вертлявый нарочито предупредительно распахнул дверь в сельмаг.

– Заведующего! – рявкнул Бандура.

Толстая молодица ответила из-за прилавка:

– На заседании… А вам чего?

Бандура не ответил. Он с изумлением смотрел на полки, где красовались вещи, неведомой волей распределителей попавшие в село. Здесь были яркие японские халаты и нейлоновая шуба, наборы дорогих духов, залежи импортных сандалет и даже… водолазный костюм.

– А сапоги?

– Нема, – развела руками молодица. – Обещают забросить…

– С прошлого года… – ехидно добавил вёрткий.

– А завмаг чем занимается?!

– Достаёт морской велосипед и клетки для носорогов, – издевался парень.

– И достанет! – уверенно согласилась продавщица, не уловив иронии. – Он любой дефицит достать может!

Когда вышли из сельмага, вёрткий обратился к Бандуре:

– Может, всё-таки купим?

– Что?

– Скафандр. Полезная штука в хозяйстве!

Он без улыбки смотрел на нового председателя, но глаза его издевательски хохотали.

Бандура решительно шагнул к нему:

– Разувайся! – и добавил, видя испуганное лицо парня: – Быстро!

Сынишка хозяйки хаты, где идёт совещание, забрался на печь. Оттуда с любопытством наблюдает за происходящим. В небольшой комнате довольно тесновато. Мальчик видит лысину инженера, устроившегося под самой печкой. А вдоль стенки, на доске, перекинутой через две табуретки, сидят бригадиры, сидят напряженно, очевидно, не всё у них гладко. Колхозный бухгалтер держит на коленях школьную тетрадку, готовый зачитать оттуда необходимые цифры. За столом восседает Сердюк и толстым, с обеих сторон отточенным карандашом отстукивает в такт выступающему. На единственном стуле, прислонясь к книжному шкафу, сидит новый председатель и слушает ораторов.

– Слово имеет Карпенко, – объявил Сердюк и на ухо Бандуре пояснил:

– Завмаг.

– Добре! – обрадовался Гриць Карпович.

Взбодрённый улыбкой начальства, завмаг начал говорить, уже с места.

– Что я могу сказать? Могу сказать, что со своей задачей мы справились. Как мы обеспечили население? Население мы обеспечили хорошо. Что я могу пообещать? Могу пообещать, что мы и дальше будем обеспечивать покупателей всеми дефицитными и…

Вдруг слова застряли у него в горле, лицо вытянулось, брови поползли вверх, а глаза с изумлением тупо уставились куда-то вниз.

Наступило молчание. В направлении взгляда завмага потянулись шеи всех присутствовавших. Упала из рук бухгалтера тетрадь, а Сердюк перестал дирижировать карандашом. Мальчишка чуть не свалился с печки, стараясь разглядеть то, к чему были прикованы взгляды собравшихся. И разглядел.

Из-под стола медленно выползла огромная босая нога нового председателя. Сам Бандура оставался невозмутимым. Втайне насладившись произведённым эффектом, он ласково сказал завмагу:

– Продовжуй!

Но тот не мог продолжать. Пробормотав что-то невнятное, он попятился на место, не в силах оторвать взгляда от председательской ноги. А та угрожающе шевелила пальцами, не предвещая ничего хорошего!

В поле, возле остановившегося трактора, несколько человек смеются, слушая рассказ вёрткого паренька. Все внимательно осматривают, даже ощупывают председательские сапоги на его ногах. Сапоги, правда, великоваты, но вид имеют превосходный.

Тракторист, увидев в руках у вёрткого сандалеты, замечает:

– А свои ты ему пожалел?

– Да что ты! – замахал руками парень… У него нога знаешь какая? Во!

– И голова, видать, не маленькая! – добавил один из стоящих.

А сапоги уже бойко топают по лужам, волнующимся от первых капель весеннего ливня.

Крыша хаты, где идёт совещание, дрожит от потоков ливня. Бегут струи воды по стенам комнаты. Бригадиры вместе со своей лавкой продвигаются к середине, но и там не лучше. Протекает весь потолок. На печи тихо смеётся мальчик, наблюдая, как пытается увернуться от дождя лысина под печкой: увесистые капли настигают её всюду.

Карандаш Сердюка уже плавает в лужице на столе. Рядом стоит алюминиевая кружка, в которую с потолка ныряют капли.

Только дальновидный Бандура в полной безопасности. Он выдвинул верхнюю стеклянную дверцу книжного шкафа, и этот козырек охраняет его от грязноватых струй.

– Продовжуй! – спокойно говорит он Сердюку.

Тот, вздохнув, достаёт несколько папок с документами.

– Остались текущие дела. – Он встряхивает папки. С них течёт вода. – Относительно пенсий.

– Зачитуй!

Сердюк покорно начинает бубнить.

– Решено передать в райсобес дела Лягущенко, Дидковского, Бурлака…

– А что там с Бурлаком?

– Обыкновенное дело.

– Почитай.

Ровно и монотонно падает в кружку вода, ровно и монотонно начинает читать Сердюк.

– Бурлак Свирид Антонович. Родился в 1901 году. В белых армиях не служил. Родственников за границей не имеет… Во время Великой Отечественной войны партизанил. Свидетельство есть, но печатью не заверенное…

– Читай, читай далее, – подгоняет Бандура.

Сердюк продолжает так же ровно и монотонно:

– …После войны работал трактористом… Сейчас уже пора на пенсию, но документов соответствующих не хватает…

Распахивается дверь, в комнату врывается Марта.

– Дедушка Свирид уезжает! К сестре в Саратов. Насовсем!

Бандура вскочил на ноги.

– Когда отходит курьерский?

Сердюк смотрит на часы.

– Через сорок минут.

Ничего не сказав, Бандура стремительно выбегает из хаты.

Фонтаны воды вырываются из-под колёс «газика». Подскакивают на ухабах сидящие сзади Бандура и Марта. Девушка благодарно поглядывает на директора.

…Вот уже замаячила впереди башня водокачки – это показалась станция.

– Успеем? – волнуясь, спрашивает Марта.

– Не опаздывал ни разу в жизни! – хвалится Бандура.

Вдруг машина споткнулась, затарахтела и стала.

– Свечи! – печально пояснил шофер.

Бандура рывком открыл дверцу.

– Куда же вы? – вскрикнула Марта вслед уже мчавшемуся по дороге Бандуре.

Поезд подошёл к станции и остановился, когда Гриць Карпович влетел на привокзальную площадь. Он перемахнул через ограду и зашагал вдоль состава. На перроне была обычная суета. Возле одного вагона Гриць заметил поднимающегося по ступенькам деда Свирида. Бурлак был в плаще, в руках держал самодельный сундучок с висячим замком.

– Свирид Антонович!

Старик вздрогнул, обернулся, но при виде председателя лицо его снова приобрело угрюмое выражение. Он резко отвернулся и протянул билет проводнице. Состав тронулся с места.

Чертыхнулся Гриць Карпович и начал проталкиваться к поезду. Но столько препятствий выросло на его пути! Дорогу преградил бесконечный состав вагонеток, нагруженных какими-то ящиками… Вот протянулся привокзальный базарчик, а дальше толпа кого-то куда-то провожающая. Когда, наконец, путь освободился, поезд был уже далеко.

Но Бандура не растерялся. Он поплевал на ладони, скинул пиджак и…

Вот уже он мчится за составом в трусах и майке, как Владимир Куц, нет гораздо быстрее Куца. Он догоняет поезд, перегоняет его…

Из окон небывалого бегуна приветствуют пассажиры, восторгаясь его подвигом. Невероятный прыжок – и чемпион в тамбуре. Отодвинув ошеломленного машиниста, он опускает какой-то рычаг, и поезд начинает двигаться в обратном направлении. Секунда – и он снова на станции. Дежурный не верит собственным глазам, сходит с ума и дико хохочет…

Нет, это хохочет Метелёв.

– Ну загнул! Ну накрутил!

– Не веришь?

– Нет. А сам-то ты веришь?

– И я не верю, – соглашается Бандура.

– Тогда давай правду!

– Слухай правду!

– Свирид Антонович! – кричит Бандура, перекрывая гудок паровоза.

Дед вздрогнул, обернулся, увидел председателя. И столько обиды было в его взгляде, что Гриць понял – уговоры бесполезны!

Рванулся он к поезду, но споткнулся и чуть не запрыгал от боли. Неудивительно – ведь он так и не успел обуться и примчался на вокзал босиком!

Бандура мгновенно оценил боевую обстановку: дед, поднимающийся по ступенькам вагона; дежурный, приготовившийся дать отправление; скучающий сержант милиции и собственные босые ноги… И пришло решение – простое и гениальное!

Несколькими прыжками он подскочил к милиционеру и дёрнул его за рукав.

– В чём дело, товарищ?

– Сапоги!.. Стащил… вон тот!

Бандура дрожащей рукой указал на деда.

Обстоятельства были туманны, но факты налицо: босые ноги Бандуры и исчезавшие в дверях сапоги старика.

Через минуту в комнате дежурного находились ошеломлённый и возмущённый «задержанный» в сопровождении двух милиционеров, и Бандура, возбуждённо шагающий из угла в угол.

– Гражданин отрицает, – сказал Грицю Карповичу сержант.

– А вы что ж думали – сразу признается?!

Поезд ещё стоял на месте. Бандура решил тянуть время.

– Я сижу на скамейке, – изображал «пострадавший». – Он подходит. Я достаю газету. Он садится.

Поезд медленно двинулся, а Бандура, по мере его движения, ускорял речь.

– …Прочитал передовую, смотрю, нет сапога! Не подаю вида, жду, что дальше будет. Прочёл последние известия – нет второго.

Он сидит. Я сижу. Прочёл сводку погоды – его нет!..

Поезд уже тарахтел далеко, а Бандура облегчённо вздохнул.

– Всё!

В кадре нога Бандуры, приставленная к дедовому сапогу.

Милиционеры и подошедший дежурный по станции сопоставляет размеры. Головка сапога приблизительно вдвое меньше ступни Гриця.

– М-да! – многозначительно протянул милиционер, поглядывая на Бандуру.

– М-да! – протянул Бандура и вынул из кормана кошелек.

– За таку маленьку брехню – содрать 5 рублей!

Он сидит рядом с шофёром в летящем «газике» и философствует. На заднем сиденье Марта и всё ещё возмущённый Свирид Антонович.

– И хитрая же ты бестия, председатель! – тихо произнёс он. – Ну и хитрая!

Он хлопнул впереди сидящего Гриця по плечу и этим как бы разрядил атмосферу. Все рассмеялись.

«Газик» весело подпрыгивал на ухабах.

Голос Бандуры:

– История весёлая, да не дуже весело мне было, когда я думал про деда. Ведь, если разобраться, всё село, да и я тоже, перед ним в долгу. Сел я и задумался, как исправить это дело, как отблагодарить пенсионера Бурлака за жизнь его, трудную, геройскую. Думал я день, думал другой… Месяц думал, год думал…

– Неужели год думал? – смеясь, спрашивает Метелёв.

– А неделю мало?

– Ну ладно, не обижайся. И придумал?

– Придумав! – гордо ответил Гриць.

– Что?

– Зараз побачиш!

За окном слышен гудок машины. Бандура смотрит на часы:

– Время!.. Ты готов?

– Так точно, товарищ старшина!

– Шагом марш!

Звучит марш, и они выходят.

Этот же марш звучит на улице возле хаты деда Свирида.

Играет самодеятельный оркестр, каких много в селах. Прицепив на спинах впереди сидящих ноты, гремят музыканты торжественный марш. Выглядят они соответственно моменту: очкастые старики занимают почётные места у необъятных сияющих труб; молодые хлопцы, чуть не лопаясь от усердия, вытягивают верхние ноты из кларнетов. Даже женщина есть в этом оркестре и величественно восседает у ударных инструментов.

На призывные звуки музыки со всех сторон стекается народ.

В толпе пожилых слышатся неодобрительные реплики:

– Дурит новый председатель! И так на работу никто не ходит, а он праздник затеял!

– И когда? Среди бела дня!

– Ну и дела!..

Музыка оборвалась, как на параде при выезде командующего… К хате подкатил «газик».

Из него вышел празднично одетый Свирид Антонович и тут же от волнения споткнулся. Его поддержали сильные руки Бандуры и Метелёва и помогли подняться на веранду. Там их уже ожидал стол под красной скатертью и графин с водой.

Медленно поднялся над столом Бандура. Впервые видим его таким серьёзным и торжественным. Куда девались нескладность и расхлябанность? Как перед строем солдат, вытянулся он перед народом.

– Товарищи!..

Уже на этом первом слове голос его от волнения сорвался. Он потянулся за водой, но стакана на столе не оказалось. Заметив это, Марта побежала за ним.

– …Товарищи! Я выступать и вообще брехать не люблю! Это мой друг Метелёв может вам подтвердить, бо он меня с детских лет знает!

Все взгляды обратились к Метелёву, и, чувствуя это, он сумел подавить невольную улыбку.

– Но в настоящий момент, – продолжал Бандура, – я решил выступить, бо начинаем мы дело небывалое в нашем районе и даже на всем земном шаре…

По толпе прокатилось оживление. Девушки на минуту перестали грызть семечки, парни с любопытством вытянули шеи.

– …Вот сидит перед вами Свирид Антонович Бурлак. Вы все его добре знаете. Большую жизнь прожил он, и всю отдал людям… Нам с вами, значит… Мечтал он о светлом будущем, и не только мечтал, но и боролся за него со всяческими врагами, бандитами и прочими гадами…

… Снова потянулся к воде Бандура и снова не нашёл стакана.

– И вот, за жизнь его большую и трудную правление решило зробыть ему в нашем колхозе полный коммунизм!.. Зробыть ему то светлое будущее, за которое он боровся!

Минутная пауза, а затем раздались аплодисменты. Все начали громко разговаривать, ещё не полностью уясняя себе всей сути происходящего, но уже чувствуя, что оно вносит в их жизнь нечто значительное и небывалое.

Разгорячённый Бандура снова потянулся к воде, да проклятого стакана всё ещё не было. Тогда он махнул рукой и отхлебнул прямо из горлышка. Именно в этот момент вернулась Марта и поставила на стол стакан.

Кто-то недоверчиво спросил:

– А разве уже были указания насчёт коммунизма?

– Да! – твёрдо ответил Бандура. – Жизнь дала нам такое указание!.. Начнем с Бурлака, а потом постепенно охватим весь наш колхоз, а также район и дальше… включая все части света!.. С этой минуты Свирид Антонович становится первым человеком у колхозе и первым человеком у коммунизме!..

Грянул марш. Грянул, очевидно, преждевременно, потому что Бандура тут же прервал его и снова обратился к народу.

– А зараз начнём удовлетворять все материальные и духовные потребности Свирида Антоновича. Давай! – обернулся он к Сердюку.

Тот выступил вперёд и начал один за другим передавать деду Свириду ключи из большой связки. При этом он монотонно и нудно, как тогда на совещании, бубнил:

– От магазина номер один и номер два, с разрешением безвозмездно пользоваться всеми полученными подотчётными продуктами и промтоварами… От силосохранилища с разрешением безотчётно пользоваться вышеуказанными кормами… От ремонтно-тракторной станции с разрешением пользоваться в любое время дня и ночи всеми автомашинами, тракторами, комбайнами и запчастями… – И деловито завершил: – Пользуйся, Свирид Антонович, и хай тебе будет изобилие!

Снова заиграл оркестр. На этот раз председатель уже не прерывал его, потому что музыка была кстати. Торжественно и важно появился парнишка-монтёр, неся старый настенный телефон, какие сохранились только в сёлах. Следом двигалась группа мальчишек и, как шлейф, поддерживала разматывающийся за ним провод. В толпе послышались удивлённые восклицания:

– Гляди! Телефон купили!

– Тю, дурень! Телефон не покупают! Это председатель ему свой отдал.

– Выходит, дед Свирид теперь главнее председателя!

В это время телефон зазвонил.

Парень небрежно протянул было руку – снять трубку, но Бандура жестом остановил его.

– Свирид Антонович!

Дед Свирид подошёл к телефону, поправил галстук и торжественно снял трубку.

– Слушаю?!

Из трубки донеслось хриплое бормотание, и Бурлак несколько растерянно передал ее Бандуре.