Читать книгу Я – счастливый Дед Мороз! - Александр Казакевич - Страница 3

В Данилов монастырь всех добровольцев пригласили часам к шести вечера.

Я хотел успеть до этого заехать к родным. Там задержался. Выехал несколько позже. И перепутал монастыри.

Сначала приехал в Донской.

Когда я понял свою ошибку, решил, что перейти от монастыря к монастырю нетрудно. Между ними расстояние примерно минут на сорок пути пешком. А с поклажей получалось побольше. Ничего страшного, подумал я. Зато посмотрю на Москву в самые последние часы года. Перед праздником она затихает, как океан перед цунами.

Исчезают машины и пешеходы. Легкий снег. Светятся окна. Почти за каждым накрываются столы и наряжаются елки. Все только готовится, а Новый год на самом деле уже наступил. Он обходит город, проверяет его настроение. Его, наверное, можно даже встретить, обмолвиться парой слов. Может быть, я его даже увидел, пока спешил от Шаболовки к Тульской. Кто им мог оказаться? Худая женщина средних лет, которая шла, все время поскальзываясь, с тяжелыми сумками в руках? Человек, бегущий с пустыми санками? Не оборачиваясь, он все время повторял: «Потерпи, сынок, скоро будем дома!» Веселый негр в леопардовой шубе, похожий на наркобарона, который брел в никуда по заснеженной тропинке?

Девчушка-подросток, которая вместе со своей собакой подпрыгивала и пыталась ртом поймать падающие снежинки? Скорее всего, Новым годом оказался маленький мальчик. Папа держал его крепко одной рукой, а в другой нес невероятной красоты шар для елки. Пока они шли мне навстречу, сынок все время канючил:

– Папа, дай мне пронести этот шарик хотя бы несколько шагов!

– Не могу, сынок, ты уронишь и разобьешь! А это подарок.

– Папа, ну, пожалуйста!

– Нет! Придем в гости, тогда дам тебе подержать!

– Папа! Я пронести его хочу, как ты несешь!

– Ну ладно, только несколько шагов. Смотри! Аккуратней!

Когда они поравнялись со мной, папа передавал сыну этот огромный, сказочный шар. Но только они прошли мимо, за собой я услышал удар стеклянного предмета о заснеженный асфальт, вскрик папы и плач неловкого мальчика. Но ведь так и должно быть! Новый год – он еще маленький. У него может что-то вывалиться из рук. Но очень быстро он станет ловким и сильным. Оглядываться на папу с сыном я не стал. Мне было некогда. Я переживал за тех людей, которые резали салаты в Даниловом монастыре. Вдруг они не справляются? И десятки бездомных останутся без угощений на праздник! Чем ближе я был к обители, тем быстрее шел. А по территории монастыря к кухне почти бежал! Какой же я был наивный! На кухне яблоку было негде упасть! Полсотни человек нарезали, распаковывали, вскрывали жестяные банки, чистили яйца.

Я такого не ожидал! Совсем! Вот достаешь из сумки, например, колбасу, ее тут же у тебя забирают! Пока достаешь вторую – первая уже порезана. Пришлось участвовать в борьбе сделать хоть что-то!

Допустим, раскладывать салаты по пластиковым коробочкам! Но меня оттеснили более опытные люди. Тогда я стал складывать упаковки в большие коробки. И тут появились дамы, которые могли это сделать аккуратней меня! Но что более всего восхищало: все пришедшие сюда были людьми православными, а значит, постились.

И никто не мог попробовать и оценить приготовленные блюда на вкус: сколько там майонеза, хватает ли соли, достаточно ли колбасы.

Шеф-повар обители Олег определял это на глаз. Легко перемешивал содержание огромных кастрюль, знал, куда надо добавить соли, а где уже всего достаточно. Получилось 150 литров оливье – полтысячи порций, 150 литров рисового супа с курицей, семьдесят литров чая. А еще были подарки. Много подарков. Конфеты, носки, рукавички, футболки, полотенца! Опытные, знающие это дело люди, носились вокруг, а я растерянно смотрел на эту активность, в которой для меня не было шансов. И тогда мне выдали шубу Деда Мороза. Дедов Морозов было два. Для Курского и Павелецкого вокзалов. И шубы-бороды-рукавицы-шапки на раскаленной кухне для нас стали испытанием. Чтобы не растаять от высоких температур монастырских печей, мы решили выйти на улицу. Проветриться.

Мы до этого друг друга никогда не видели. И не были знакомы. Сразу встретились Дедами Морозами. Стояли внутри старинного монастыря, на его безлюдном дворе под высоким ночным небом, усыпанном звездами. Интересно, откуда в московском небе звезды?

Ведь в городе их, как правило, почти не видно. И небо в городе низкое, мутное. Мы словно бы оказались вне времени. Два Деда Мороза. Ночью 31 декабря. У нас в речи появились какие-то сказочные интонации, словно из морозного воздуха. Особые шутки без спросу вплетались в наши бороды. И наш разговор был таким, каким он не может случиться у незнакомых людей, встретившихся только-только. Мой волшебный коллега рассказывал, как крестился совсем недавно. Чудом. Ничто не предвещало никакого православия.

Он пытал счастья и по стране, и за границей. Жил в Париже, в Лондоне. Даже купил себе поддельные документы, что он гражданин Латвии. Поскольку Латвия – член Евросоюза, с такой бумагой меньше вопросов у полиции и легче устроиться на работу. Но с работой не везло. Жизнь в эмиграции не складывалась. А когда у человека что-то в судьбе не получается, он ищет людей с похожими судьбами, чтобы как-то с ними объединиться. Вроде бы так получается больше вариантов выжить.

Так он поступил в Лондоне. С тремя друзьями снимал крошечную комнатку, почти каждый день встречались с соотечественниками в одном кафе, где за пивом делились успехами дня. Успехов ни у кого не было, а отчаянья в душах накопилось уже немало. Один из постоянных посетителей кафе, Михаил, сказал, что он здесь неподалеку ходит в церковь. Какая-то местная церковь, все садятся за стол, вместе читают молитвы. В основном, там наши люди. Из бывшего СНГ. А после молитв и душеспасительных разговоров за общим столом – предлагают какую-то еду и подарки. Бесплатная еда и новые знакомства – не такое уж плохое предложение для эмигрантов, у которых почти ничего нет. Мой собеседник пришел в эту церковь, даже не поинтересовавшись, ее названием. Церковь – так церковь, секта – так секта. Он же ничего никому не должен. Как пришел, так и уйдет.

Этот храм не был христианским. И к какой религии он относится, он так и не смог понять. Его поразило богатое убранство церкви. Каждая ручка на двери, каждая скамья, каждая рама на окне, каждый витраж были произведениями искусства и, несомненно, стоили огромных денег. За круглым столом собралось человек тринадцать. Многие говорили по-русски. Женщина из Молдавии, три украинки, мужчина из Ростова, несколько полек, две чешки, болгарка… К ним вышел невероятно доброжелательный священник с рассказом, как изменится их жизнь, если они будут сюда приходить. Долго говорил о душе, о том, как этот мир может быть жесток к человеку. Потом предложил всем взяться за руки. Все так и поступили. Он читал какую-то молитву – они повторяли. Одна женщина достала из сумки пироги. Говорит: это с работы пироги с мясом. Я один надкусила, но мы это можем отрезать. Давайте, их все разделим и съедим, как символ, что мы теперь братья и сестры и любим друг друга. Тут же появился небольшой ножик, всем досталось по кусочку. Мой новый знакомый уже собирался положить пирог в рот, но его взгляд остановился на украинке напротив. Перед началом этой встречи он увидел, что это верующая женщина, она и молитвы знала и крестилась. Здесь ей было неуютно, но подруга ее все время одергивала и просила потерпеть. И этой женщине было невероятно тяжело съесть свой кусочек пирога. Она прямо мучилась, рука ее не слушалась. Она сделала несколько попыток и съела, только когда помогла себе другой рукой. Мужчина из Ростова проглотил пирог, словно змею: он жевал его, как будто это был жесткий кусок завяленного мяса, а на лице была смесь угрюмости и отвращения. Тогда сегодняшний Дед Мороз от своего куска решил отказаться, но его заставили. Сначала священник, а потом соседи, которые были из Польши и из Чехии, стали его подначивать:

– Ты должен! Мы же все вместе! Это символ, что мы любим друг друга! Как же ты один не разделишь с нами этот пирог?

Он проглотил свой кусок без всякой радости и почувствовал, как тот камнем свалился в его желудок. Потом их чем-то еще угостили. Потом они разошлись.

Он поехал в свою комнатенку на метро. Было ощущение, что этот кусок пирога продолжает камнем лететь куда-то ниже и ниже. Он выскочил из поезда, потому что его рвало. Шел по улице, как пьяный, держался за каждый столб. Но в голове его тоже что-то происходило.

С ним разговаривал кто-то. И их было несколько. Они обсуждали его дела, его жизнь. От них некуда было деться. Он попробовал помолиться Господу. Стал вспоминать молитвы, которые слышал, когда обращалась к Господу его православная бабушка. Ничего не получилось. Молитвы не вспоминались. Голоса не прекращались.

Тогда он решил попросить о помощи Богородицу. И не смог вспомнить ее имя. У какого-то столба, схватившись за его основу, полусогнутый, он пытался произнести то, чего не было внутри его.

Вдруг получилось вспомнить, как зовут Деву Марию по-английски:

– Помоги мне! Я же не виноват! Меня обманули! Мне что-то дали, что выжигает душу!

И голоса замолчали. Богородица помогла. Но стоило пройти несколько шагов, все возобновлялось. Он понял, что до дома не доедет. Неподалеку жили его знакомые, такие же эмигранты, готовые на любую работу. С трудом он добрался до них. Они даже ни о чем не расспрашивали. Наверное, решили, что парень наглотался таблеток. Просто показали кровать, на которой он может переночевать. Но сном это тоже нельзя было назвать. Голоса жили в нем, смеялись над ним, откровенно издевались. Иногда получалось вспомнить имя Богородицы, и они отступали. Затихали на несколько минут.

На следующий день мой собеседник отправился в эту церковь, где получил зелье. Он вернулся туда рано утром, но служба уже шла. Она была не такой, как первый раз. Это был огромный зал, несмотря на ранний час, заполненный респектабельной публикой. Священник, увидев его, заулыбался, пошел навстречу, взял за руку и отвел в самое начало, посадил лицом ко всем:

– Как хорошо, что ты снова с нами! Замечательно, что ты вернулся. Посмотри, как нас много! То, что происходит с тобой, – пройдет, но жизнь твоя совершенно изменится. Ты не будешь жалеть ни о чем!

Он сидел лицом к прихожанам храма и не мог вымолвить ни звука. Поняв, что сейчас бессилен, принялся рассматривать аудиторию. Да, это были не те бедно одетые эмигранты, которые буфетным ножом делили надкусанный пирог, а потом угощались кофе из аппаратов. Это были такие люди, к которым на улице он не посмел бы и приблизиться. Да и не встречаются люди в таких костюмах и нарядах на улицах. Не бывает их среди пешеходов. А среди этих людей – лица знаменитостей, тех, кого он видел в самых нашумевших кинокартинах. Бедный эмигрант знал имя каждого из этих актеров. Кумиры целого мира. Так вот где они черпали свои силы и куда приходили, чтобы стать успешными и богатыми. Они все друг друга знали, смотрели на него доброжелательно, улыбались. Но что происходило вокруг, Виталий не понимал. Что сейчас делает священник, чем занимаются его помощники, что за речи звучат с трибуны?

Вдруг он увидел, как в зал входят люди с серебряными подносами, на которых горкой лежат кусочки пирога, похожие на тот, которым их накормили тогда за круглым столом. Он нашел силы встать и, несмотря на призывы священника, шатаясь, ушел из церкви.

Сразу после выхода снова начались голоса. Они теперь осуждали его. Просили вернуться. Он шел в никуда. Это был центральный район Лондона и его самые фешенебельные улицы.

Они изменились.

Вместо сияющих витрин и разноцветных реклам вокруг была грязь, словно он двигался по большой помойке. Но главное, пешеходы тоже изменились! Многие перестали быть похожими на людей. Козлоногие, с перекошенными мордами, некоторые с рогами, обнаженными половыми органами, они не разговаривали друг с другом, а издавали звуки, похожие на лай и стон одновременно.

Он шел и говорил с Господом:

– Иисусе Христе! Прости меня! Если сейчас разверзнется земля и поглотит меня, я это заслужил! Но я не заслужил твоего гнева, потому что все произошло против моей воли. Помоги мне, Господи!

И снова начались голоса. Он поехал туда, где должен жить Михаил, который позвал его в эту церковь. Но его не было дома. Дверь открыл сосед, сказал, что он может подождать. Легче не становилось. Через несколько часов безрезультатного нахождения в комнате Михаила, сражаясь с неугомонными голосами, мой собеседник ушел на улицу. Это был один из самых криминальных районов города. Группы негритянской молодежи пристально смотрели на него, когда он проходил мимо. Несколько человек увязались за ним. Боковым зрением он увидел в руке одного из них нож. Казалось, что через минуту все кончится. Он этому был даже рад. Но не тут-то было. Демоны, которые сидели внутри него, вступили в конфликт с преследователями и отпугнули их. Те с неудовольствием начали отступать. А Виталий с удивлением отметил, что речь шла не по-английски. И демоны и подростки между собой говорили на каком-то языке, который он слышал первый раз. Но что показательно, он их хорошо понимал. Весь их спор. Особенно, когда его демоны говорили ребятам:

– Он наш, а не ваш!

Он вышел из этого района, сел в автобус. Пассажиров было немного. Некоторые были из других стран, говорил на своих языках, но Виталий понимал всех, словно присутствовал рядом с каждым из говорящих. А когда все замолкали, снова начинались голоса.

И тут он решил, как нужно поступить. Его мысль еще не оформилась, а демоны уже орали:

– Не делай этого! Не ходи туда! Ты испортишь свою жизнь!

Он свернул на какую-то улочку, шел по ней, высматривая полицейский участок. Вдруг из кафе вышли два полицейских с бумажными стаканчиками кофе в руках. Он, несмотря на визги демонов, бросился к ним:

– Вы можете меня арестовать? Вы можете меня запереть в камере в полиции.

– Почему вы этого хотите? Вы совершили какое-то преступление? – удивились полицейские.

Надо было что-то придумать. Что-то, чтобы его забрали и оградили от всего ужаса, который сейчас его окружал. И он придумал.

– Да, – спокойным голосом сказал он. – я совершил преступление. Я уже второй год живу в Лондоне по поддельным документам.

– Они у вас при себе?

– Вот паспорт гражданина Латвии. Но этот паспорт – фальшивка.

Полицейские покрутили удостоверение личности в руках:

– Мы не видим, чтобы этот документ был поддельным.

– Но это так! Просто он очень хорошо сделан.

Полиция была вынуждена отвезти его в участок. В углу камеры он упал на колени. Слезы лились из глаз, не прекращаясь ни на минуту. Рубашка уже была мокрой. Он разговаривал с Господом и Богородицей, выпрашивая у них прощения. Это было трудно делать, потому что в его голове теперь не разговаривали, а орали голоса демонов, а из вентиляционного отверстия, как ему казалось, гремела музыка его прежних кумиров, которых он слушал в молодости.

Вошел полицейский, спросил, есть ли у него юрист или адвокат, которому можно позвонить. Такой телефон у моего нового знакомого был. У каждого эмигранта есть телефон специалиста по юридическим вопросам на всякий случай. Это была молодая женщина. Он знал, что она католичка. Она выслушала его рассказ, он спросил, что она может для него сделать? Он точно знал, что ему надо сейчас:

– Ты можешь съездить в православную церковь в Лондоне и привезти мне святой воды и просфору?

– Конечно. могу. Я поеду прямо сейчас.

Через полтора часа в полицейский участок вошла эта дама, а с ней был православный священник. Им разрешили встречу.

– Крестите меня прямо сейчас! У меня нет другого спасения, как православная вера! – закричал ему нынешний Дед Мороз.

Священник начал читать молитвы. Полицейские их торопили, но когда видели, что совершается какой-то непонятный им обряд, – давали время еще.

– Знаете, я хорошо понимаю ситуацию, в которую вы попали, – сказал священник. – Но, к сожалению, я не могу больше оставаться с вами в одной камере. Давайте сделаем так: вы будете молиться здесь, а я выйду на улицу и буду молиться там. Это будет молитва по согласию. Господь нас услышит.

– А как мне молиться?

– Говорите с Богом, просите у него прощения. Повторяйте все время: Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного.

И он снова остался один в этом аду с попыткой объяснить Богу, что с ним произошло, с голосами, орущими в голове, музыкой, которая лилась водопадом из вентиляции камеры.

Он плакал, просил, кричал, бился о пол.

Вернулась адвокат:

– Если вы признаете, что замешены в подделке документов, то вас в 24 часа вышлют из страны. Но вы можете этого не делать, потому что претензий к вашим документам нет.

Он подписал все нужные бумаги, признал свою вину. И снова в углу грязной камеры просил о спасении души. И Господь его услышал. Он это понял, потому что его как-то сразу отпустило. Он почувствовал, что у него снова есть душа, и она исцелилась. Демоны отступили и словно трусливые шакалы уползли сквозь решетку вон из камеры.

Его депортировали в Россию в группе других нарушителей закона. Но только он один возвращался с улыбкой. Поскольку его жена жила неподалеку от монастыря Александра Свирского, он с ней только поздоровался, ничего не объясняя, уехал в обитель.

Приложился к мощам преподобного и ко всем иконам. Снова расплакался, но теперь от радости. Подошел к батюшке в храме, попросился на исповедь.

– Вы думаете, что один такой? – сказал ему священник после исповеди. – Если бы вы знали, сколько мы видим искалеченных душ. По глупости, за медный пятак, по наивности и от безверия! Хорошо, что ваша Душа подсказала вам, что нужно делать. Потребовала крещения. А теперь привел во внутрь храма. Ей нужно очиститься, сбросить грязь, накопленную за все предыдущие годы. Душа понимает, где это может произойти, лучше, чем твой мозг!

Я слушал Деда Мороза, как слушают стихи. Ничего не говорил. Это было поразительно. Он продолжал:

– Когда меня крестили, мне уже за сорок было. Я утренними и вечерними молитвами питался. Ничего было не нужно. И я чувствовал, как Бог был со мной. Все неприятности, невзгоды были улажены. И потом еще месяц примерно я пребывал в этом состоянии, понимал, что со мной ничего плохого не может случиться. Надо только молиться и радоваться. Молиться и радоваться. Но человек так устроен, что постепенно теряет эту благодать. Уходит она. Бог остается, но он теперь уже не так опекает человека. Несколько раз это чувство возвращалось ко мне. Несколько раз это происходило после причастия. Идешь к батюшке на исповедь и не знаешь, что ему будешь говорить. А на тебя, как волна, находит какое чувство и ты рассказываешь, о чем даже не знал, что станешь говорить! Я потом искал этих ощущений! Но это очень редко бывает! Мы с женой теперь переехали в Москву. Здесь мне работу предложили. И несколько раз было, когда я приходил по вторникам кормить бездомных на Курский вокзал. Идешь с работы – сил нет. А надо еще заниматься едой для бездомных. Я три года уже в этом участвую. И Господь словно дает силы. И после – летишь домой. И дышишь полной грудью. Это не каждый раз происходит. Но даже пару таких случаев – дорогого стоят. Вот почему я не бросаю это дело и продолжаю ездить к бездомным. Кормить их. И мне так хотелось, чтобы это чувство, о котором говорил Дед Мороз, сегодня посетило меня тоже.

Настало время выезжать. Нам дали по Снегурочке, мы разместились в небольшом грузовичке и укатили, каждый на свой вокзал.

В этом была своя сложность: как выйти из машины в облачении Деда Мороза и направиться к бездомным на морозе, которые выстроились в очередь за салатами оливье и горячей едой? Но эта сложность жила во мне только до того момента, как мы со Снегурочкой шагнули к этим людям, и они нас окружили. Они обрадовались нам, как дети. Да, мы и пришли к ним из детства. Из того времени, когда все было хорошо. Рядом были любящие люди. Дома наряжалась елка. Все ждали подарков. Когда существовал другой светлый, уютный мир. И в этом мире была сказка с Дедом Морозом, Снегурочкой. С якобы нежданной, но на самом деле долгожданной радостью.

Еда для привокзальных людей была на первом месте. Сначала бездомные сосредоточенно выстроились в очередь за оливье и за супом: Дед Мороз – Дедом Морозом, но чудеса лучше принимать на сытый желудок. Я желал им приятного аппетита! Спрашивал, вкусно ли? Не остыл ли суп?

А вот наевшись, они снова подошли к нам.

За желаниями.

И оказалось, что у них не осталось желаний. Они не могут их сформулировать.

– Чтобы найти триллионы денег.

– Чтобы президент не болел.

– Чтобы мы показали американцам.

Я не выдержал и начал кричать:

– Для себя! Загадайте что-нибудь для себя! Я же Дед Мороз! Я все исполню!

И только после этого зазвучало:

– Ноги у меня болят и спина. Поправиться бы!

– Документы потерял! Теперь не знаю, как домой вернуться!

– С мамой бы еще раз поговорить! Чтоб она знала, что у меня все в порядке!

Я достал из кармана шубы свой телефон:

– Позвони маме! Номер помнишь?

Растерянный человек дрожащими руками нажимал кнопки. Набирал и сбрасывал. Набирал и сбрасывал. Наконец-то, решился. Его мама взяла трубку. И он закричал туда:

– Матушка-голубушка! С Новым годом, моя золотая! Я всегда о тебе думаю! Желаю, чтобы было много счастья! И здоровье было! И мы с тобой увиделись! Конечно же, здоров! Все хорошо! Просто работы много – не получилось приехать. Но потерпи чуть-чуть! Я выберусь! Я обязательно к вам выберусь! Только отпуска надо дождаться! Отпуск мне никак не дадут!

Потом несколько слов он сказал отцу. Он говорил с родителями радостно, душевно и даже весело. И одновременно плакал. Все лицо было в слезах. И я плакал. И Снегурочка. Народ вокруг замолчал. Из этого молчания выходили к нам люди:

– У меня дочка сейчас в Петербурге празднует. Можно я ей позвоню?

– Конечно!

– Дочка! Мне Дед Мороз дал телефон тебе позвонить! Почему сразу пьяный? У нас здесь Дед Мороз! Салат оливье! Подарки! И я тебя поздравляю! С Новым годом!

Таких звонков было не очень много. Но каждый оказался настоящим. Самым важным. После которого можно жить.

А потом были подарки. Их заготовили много. Конфеты, мандарины, яблоки! А я вспомнил про свой мешок. Тот дед-морозовский мешок, который пролежал целый год на моей даче, ожидая вот этого часа.

Я же не знал, что там! Объявил: эти подарки от Деда Мороза получат только те, кто прочитает стихи или споет песню!

Вначале мне пытались «подсунуть» блатной репертуар. С матом, с уголовщиной, с похабностями.

За такие стихи и песни подарков не полагалось.

Привокзальные люди ненадолго рассредоточились, разошлись от меня, как бы набираясь сил. Тем более, что в это время раздавали горячий чай с конфетами. Вдруг от толпы отсоединилась изящная дамочка, встала напротив нас со Снегурочкой, взмахнула ручками и тоненьким голоском ошеломила:

– «Я помню чудное мгновенье!»

Я открыл свой мешок: выбирай, дорогая, что хочешь. Она засунула туда руку и вытащила муфточку! Все ахнули, какой она в это мгновение стала грациозной! Дама взмахнула своим подарком и улетучилась.

Следом на меня наступил здоровый бородатый мужик, который почему-то, несмотря на мороз, был в шортах. Вырывая каждое слово, словно он читал Маяковского, басом отчеканил:

«Сижу за решеткой в темнице сырой».

Когда я полез в мешок за подарком для него, уже знал, что больше всего хотел ему там выловить. И не ошибся. Это были теплые штаны.

«Мне нравится, что вы больны не мной!» – читала, запрокинув голову, рыжеволосая барышня, у которой под глазом были видны остатки синяка. Ей достался флакон духов.

– Мне бы носочков! – умоляюще посмотрел на меня тоненький парнишка. – Я стихов-то не знаю!

– Вспоминай! – потребовал я.

В ответ трепетным, срывающимся голосом он захлебнулся светлыми и теплыми строчками:

– «Солнце, май, Арбат, любовь – выше нет карьеры! Капли датского короля пейте, кавалеры!»

И большая упаковка разноцветных шерстяных носков из моего мешка перекочевала в его руки.

Чего я только не слышал! «Поэт! Не дорожи любовию народной!», «Никого не будет в доме», «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется!»

А мешок без устали выдавал шарфики, свитера, носки, футболки, даже бритвы и термокружки.

А как только он опустел – раздался бой часов. Мы его услышали с вокзальных часов. Меня и Снегурочку окружала не толпа личностей, для которых вокзал превратился в дом родной, а дети, которые немного подросли. Может, они не хотели, чтобы в их душах просыпался тот огонек из прошлого. Побаивались этого забытого чувства радости, уюта и тепла.

Но в новогоднюю ночь это все-таки случилось.

И с ними, и с нами.