Читать книгу Я – счастливый Дед Мороз! - Александр Казакевич - Страница 5

Мы встретились так рано, что город еще крепко спал. И просыпаться даже не думал. Когда едешь в другую область, ранние подъемы себя оправдывают, потому что дорога занимает много времени. А надо и путь проделать, и репортаж снять. В пути все непредсказуемо. Любая случайность может сорвать работу.

Я познакомил Васю с находящимися в полудреме оператором Максимом и его помощником Игнатом.

– А как мы найдем хороших людей? – спросил Вася.

– Знаешь, я однажды был в тех краях. Как раз под Рождество. Делал репортаж про Николо-Ясеневский монастырь. Вот, думаю, сначала заедем в эту обитель и расспросим у них, к кому они посоветуют обратиться из прихожан. В обители точно знают, кто нас без труда сможет принять.

– Никогда не слышал про этот монастырь, – признался Вася.

– Почти все монашеские обители – возрожденные. Их новейшей истории всего десять или пятнадцать, ну максимум двадцать лет. И почти у каждого монастыря за этот срок уже появилась особенность, которая будет отличать его от других. В Николо-Ясеневский монастырь, в селе Введенье Владимирской области, я попал по благословению. Не мог придумать обитель, куда поехать для нового рождественского репортажа, решил посоветоваться со знакомым батюшкой, игуменом Фомой со Ставрополья. Он сказал, что лучше поехать в Введенье. Там отец Фома раньше подвизался. Его в этих местах знают и любят, а значит, меня тоже хорошо примут. Монастырь был основан в двенадцатом веке на месте явления иконы святителя Николая. Мне тогда показалось, что село Введенье, где находится монастырь, словно поделено на две части. В одной народ не понимает, как можно получить десять дней новогодних каникул и что теперь с ними делать. Даже пить устали. А в другой – идет молитва, кипит работа, все в делах, времени мало: Рождество – хлопотный праздник. Надо и душу подготовить, и о радости остальных людей позаботиться. Сейчас в Николо-Ясеневском монастыре служит больше ста монахов. В 1920-х годах его закрыли, в 1990-е обитель возродилась. Сегодня здесь говорят: в наших древних традициях не делать особую подготовку к Рождеству, а только лучше работать и усердней молиться. Братия держит гусей, лошадей. Совсем недавно сюда прибыли элитные щенки среднеазиатской овчарки – будут разводить. Коров у них больше тридцати. Именно от буренок после Поста на разговение ждут главных лакомств. Для того чтобы организм избежал стресса после поста, монахи рекомендуют какой-нибудь соленый продукт, например, брынзу. На праздники здесь ее готовят больше трехсот пятидесяти килограммов. Правда, на первый рождественский стол подадут только маленькие кусочки, чтобы никто ненароком не переел. Из медицинских соображений здесь скромное разговение: кусочек сыра, яичко, творожок. А потом, постепенно начинают питаться более обильно. Хоть и говорят монахи, что особой подготовки к Рождеству у них нет, а елочку все-таки наряжают. И еще строят у главного храма из снега вертеп – пещерку, где родился Христос, – порадовать тех, кто придет на праздник. А это почти все село. Сельские дети потом часами стоят у этого вертепа с сокровенной надеждой на рождественское чудо.

В селе Введенье, как и во многих обителях, к телевидению двойственное отношение: с одной стороны, все спрашивают, когда выйдет сюжет, а с другой стороны, никто не хочет сниматься. Все нас от себя разворачивали: поезжайте лучше в монастырский детский приют, там всё снимите, а то нас вы смущаете. После небольшого сопротивления мы были вынуждены уступить. В приюте мы сразу попали на обед. Во время обеда разговорились с одной работницей. Я не очень хороший физиономист, но здесь знакомых черт нельзя было не признать. Так я познакомился с Ольгой Шукшиной. При монастыре она трудилась уже несколько лет. Ее сын Вася, внук Василия Макаровича, воспитывался в традициях благочестия, а матери было удобно, что она всегда поблизости. При нашем знакомстве Оля мне рассказала, что на детях и на монахах монастыря сейчас проводится научный эксперимент: их перевели на бездрожжевой рацион:

– Если бы вы приехали сюда год назад, то этих детей просто бы не узнали: они часто болели, хуже учились, – удивлялась она сама результатам, – у них даже осанка была другая. А про монахов обители и говорить нечего!

Оказалось, что недавно в монастыре каким-то чудом оказались две православные сестры Ирина и Варвара. До этого они жили в Казахстане. Когда сестры решили принять православие, от них отвернулись не только родные, но и весь город. Они переехали в Россию. Как-то их занесло в этот приют при мужском монастыре. В то время сестры Ирина и Варвара писали диссертацию о влиянии дрожжей на организм человека. Опыты, которые сестры проводили в научных лабораториях, показали, что дрожжи – один из самых главных наших врагов. Грибок дрожжей использует для своего питания защитные резервы организма. Человек тучнеет, у него растет аппетит, потому что все, что накопилось в организме, потребляют дрожжи, а на самого человека, на его физическую деятельность ничего не остается. Меняется даже внешность человека: лишний вес, выпадение волос, перхоть, хрупкость костей – все это свидетельствует о том, что дрожжевой грибок забирает из организма ресурсы. Как показали исследования Ирины и Варвары, срок жизни грибка может составлять несколько десятилетий, он выживает даже при сверхвысоких температурах, превышающих температурные режимы современных печек.

Как только Ирина и Варвара осмотрелись, сразу сказали руководству: дети у вас слабенькие из-за того, что в их рационе много дрожжей. Уберите дрожжи – и все изменится.

Ну а как отказаться от избытка дрожжей, если они и в хлебе, и в сыре, и в кефире, и даже в жевательной резинке? Шаг за шагом сестры создали бездрожжевую закваску из целебных и недорогих продуктов: овса, хмеля, пшеницы. Их приезд во Владимирскую область во многом был связан с тем, что здесь они рассчитывали найти старые бездрожжевые рецепты хлебопечения. На этой основе они разрабатывали свой рецепт, более современный, в котором бы не было той кислотности, какой традиционно обладал ржаной хлеб, потому что для современного человека кислотность стала уже не другом, а врагом. Установка у сестер была такая, чтобы замена дрожжам оказалась не дороже дрожжей:

– Главное, что это очень дешево. В науке принцип такой: если новое придумываешь, чтоб оно было недорогим.

По их рецепту теперь тесто поднимают не дрожжи, а полученные молочно-кислые бактерии. Причем Ирина и Варвара считают, что этот рецепт придумали благодаря молитвам, что это открытие им дано как дар Божий. Все свои бездрожжевые опыты они оформили в диссертацию, а дети и монахи стали живым материалом для этого исследования. Сестры разработали методики приготовления не только бездрожжевого хлеба, но и бездрожжевого кваса. И как результат – последнюю эпидемию гриппа в обители и детском приюте просто не заметили. Впервые. Ведь зимой в монастыре много работы, и бо́льшая часть послушаний проходит на улице. И это так удобно: чтобы в зимнее время братия не болела, здесь пользуются не лекарствами и антибиотиками, а хлебом и квасом.

А вначале братия роптала:

– Здесь мужской монастырь! Почему мы должны этих заезжих дамочек слушать? Как замешивали хлеб на дрожжах, так и будем это делать!

Но только внешне две эти женщины могли показаться слабыми. То, что им пришлось пережить в родной Алма-Ате после принятия православия, научило их не отступать ни на шаг. И за хлеб бороться, как за веру. Предашь хлеб – предашь себя – предашь Бога. Да и не могли они отступить. На возрождение хлебных рецептов и на эту поездку сестер благословил старец, их духовник. Сейчас им самим не верится, что у них хватило сил пройти этот путь. Ведь не так далеко в прошлое ушли времена, когда им жить было негде, на эксперименты оставались только ночи, единственной поддержкой была молитва, из еды денег хватало только на хлеб. Тот самый хлеб, которому они решили посвятить жизнь. Питаясь хлебом и водой, сестры поставили около тысячи научных экспериментов, но главное, добились, чтобы на их технологию питания перешел монастырь, и все, кто имеет к нему отношение. На любую болезнь у них был теперь свой хлебный рецепт: на квасной гуще получался хлеб, который очищает кровеносные сосуды, для лечения гипертонии они выпекают хлеб на свекольном квасе.

Вначале казалось, что они меняли питание, как потом оказывалось, что менялся весь уклад жизни, а в результате менялись судьбы.

Ведь раньше в русских домах, когда хлеб готовился, никто не ругался и голос не повышал – иначе тесто не поднимется. Хлеб скреплял и дом, и семью, и духовные связи между людьми. Если мы выбрали себе другой рацион, то чему теперь удивляться, что и люди стали жить по-другому.

Объемы бездрожжевого хлебного дела увеличивались. Ирине и Варваре понадобилась помощь. Монастырь дал послушание Ольге Шукшиной, чтобы она помогала сестрам.

Раз в неделю все три трудницы – Ирина, Варвара и Ольга Шукшина – приезжали из приюта в обитель, чтобы наготовить хлеба для всех монахов. Разводили сухую овсяную или хмелевую закваску, которую сами заготавливали до этого летом, затем ждали несколько часов, когда она забродит, замешивали тесто сразу на неделю, раскладывали его по формам, давали отстояться – и в печь. А мы все это снимали. И угощались квасом из этой же закваски. Получился репортаж о том, что надо менять целиком образ жизни. Никогда столько не звонили в редакцию. Чаще всего женщины. Рассказывали о своих болячках, плакали. Ольга Шукшина после этого со мной подружилась. Заезжала ко мне. Она могла позвонить часов в семь утра прямо в Рождество:

– Алло! Саша! С праздником! Ты дома? Я сейчас с Васей к тебе приеду! Будем хлеб печь!

Через час они уже раздевались у меня дома, Вася тут же тихо уходил смотреть кино, а Ольга распаковывала сумки:

– Это закваска, это отруби, это самогон на пророщенной пшенице…

Стол заставлялся натуральными продуктами. Мы добавляли закваску в муку, потом ждали несколько часов за праздничными разговорами и чаями. Обычно она ко мне со своими кушаньями приезжала, в баночках, кулечках… Развернет, маслица добавит, отрубей подсыпет. Закваска начинала подходить и булькать. Мы вскакивали, снова добавляли в закваску муку и начинали готовить тесто. И к вечеру в духовке испекался настоящий бездрожжевой шукшинский хлеб.

Раньше Оля другой была. Более шумной, менее сдержанной. Давно ее не видел, она так изменилась, похудела, похорошела. Стала более статной, сдержанной. Не узнать. Шаг за шагом мы восстановили весь ее рецепт молодости:

– Я когда встаю, сразу выпиваю стакан воды с просфоркой. Вода в организме утром запускает какие-то процессы, которые потом не дадут телу толстеть. Конечно, надо еще какие-то упражнения включить в свой день. Но самое главное, я во всю еду добавляю отруби. Они насыщают организм кремнием, расщепляют жиры и выводят шлаки. Во Владимире на рынке купила сразу мешок. Отруби надо, как специи, сыпать и в салаты, и в первое, и во второе. Только чай и кофе можно без них. Они там, в кишечнике, разбухают и, выходя, как метелочкой прочищают, освобождая от всей грязи и всяких остатков пищи наш организм. Ну и, конечно, из жизни должны уйти все консервы, покупные майонезы, соусы всяких фирм, все продукты, на упаковке которых в составе есть что-то искусственное, любые красители, стабилизаторы.

– Так вот почему ты приезжала ко мне в гости в последнее время со своей вареной свеклой, квашеной капустой и со своими сухарями!

– Теперь ты все знаешь! И полный запрет на любые дрожжи. А с молитвой еда превращается в трапезу. Чувствовать себя начала по-другому. Не только лишний вес ушел, но дела, которые раньше казались неподъемными, стали даваться легко.

Говорят, что русский человек съедал в день около восьмисот граммов ржаного хлеба. Питательный и целебный хлеб на закваске помогал выдержать Пост, поддерживал силу духа. Он действительно был «всему голова».

Приготовить бездрожжевой хлеб – тонкое искусство, которое не каждому по силам, ведь хлеб – тончайший инструмент, который «слышит», когда на сердце тяжело или в семье проблемы. Нельзя, чтобы в душе была суета и рассеянность. Хлеб этого не поймет. И не простит. И не поднимется. У него живая душа. Не примет ни халтуру, ни равнодушие. Поспешишь, рискнешь работать без должного почтения – всю закладку придется пустить на сухари. А это может быть целая сотня буханок. Возможно, несколько лет назад, когда делали всё на дрожжах, можно было не волноваться о том, каким будет результат. А теперь с хмелевой закваской процесс стал тоньше и деликатнее. Изменился и вкус, и характер хлеба. Сначала братии вкус не нравился, а теперь попробуй, дай им хлеб из городских пекарен!

Они и есть его не будут!

Однажды Оля подарила самый простой рецепт шукшинских лепешек без всякой закваски: перемешать отруби пополам с ржаной мукой, добавить немного сахара, соли, воды и немного подсолнечного масла, перемешать и поставить на сутки в теплое место. За сутки смесь еще несколько раз перемешать, полученное тесто обвалять в муке и выпекать.

Оля мне рассказала, что обязательно выпекает шукшинский хлеб и несет свой каравай в храм, когда идет помолиться об упокоении своего отца.

Теперь по воскресеньям, когда после литургии служат панихиду, Ольга печет хлеб в память своего отца, а я – своего. Мы идем с этими дарами по храмам, и верим, что благодаря этому нашим отцам там, на том свете, будет немного легче.

– А как такое получилось, что ты начал уезжать на Новый год и Рождество из Москвы? – спросил Игнат, помощник оператора.

– Не поверишь! Как-то само собой! Еще до воцерковления. С легкой руки Эльдара Рязанова.

– Как-то странно звучит, – заметил водитель нашей «газели».

– Сейчас я понимаю, что всегда у души в предрождественские дни существует потребность оказаться в какой-нибудь сокровенной гавани. У вас, разве, не так? – спросил я у остальных.

– Не знаю, – ответил оператор Максим, – я Новый год отмечаю поярче, чем Рождество! И перед Новым годом мне хочется не гавани тихой, а большого продолжающегося праздника. Чтоб как можно больше народу вовлечено было!

– А я не люблю много шума на Рождество, – согласился со мной Игнат, – на Новый год согласен, все гуляют и мне тоже хочется. А к Рождеству гулять уже не хочется. Этот праздник из какой-то другой сферы.

– Из сферы души! – заметил Вася. – Накануне Рождества душа просит этого волшебного состояния, даже если ты еще не ходишь в храм, почему-то считаешь, что к Богу можно не торопиться и у тебя много времени.

– Оставаться в разгульной и хмельной Москве мне всегда было неуютно! – продолжил я. – Потому хватался за любую возможность, чтобы уехать. Туда, где тихо, где можно разглядеть звездное небо, где в прозрачном воздухе нет гари и выхлопных газов. Наверное, именно так и выглядел мой первый пост. Это был не отказ от мясной пищи, не причастие и не продолжительные службы в храме. Мой первый пост начался с того, что я вырвался из праздничной круговерти, из этого разухабистого мира, который приготовился почти десять дней пить, есть, спать и коптить небо взрывами пиротехники.

Так захотело мое сердце.

Уехал в Алма-Ату.

И вот почему.

Во время одного интервью Эльдар Рязанов рассказал, что все свои фильмы, и в частности «Иронию судьбы», он ценит вовсе не за долгую всенародную любовь. Нет! Самым главным оказалось, что его картины спасали людям жизни:

– Когда «Иронию судьбы» показали в первый раз, уже через несколько минут мне стали приносить телеграммы о том, как этот фильм изменил жизнь многих людей. Кто-то обрел надежду, кто-то снова поверил, что возможны чудеса. И было письмо от женщины, которая хотела уйти из жизни, даже все уже приготовила: снотворное, прощальную записку. На экране телевизора шла «Ирония судьбы». Может быть, она хотела выключить телевизор, но задержалась на несколько секунд, а в результате досмотрела фильм до конца. В письме она благодарила, писала, что передумала, не сделала страшный шаг. И остановила ее именно «Ирония судьбы». Писала женщина как бы про свою подругу, которая осталась жива. Купила видеокассету с этим фильмом и смотрит ее «по мере надобности».

Однажды в почте кинорежиссера оказалось письмо из Алма-Аты.

В нем тоже были слова благодарности.

Незнакомая женщина, Татьяна Григорьевна, писала:

«Уважаемый Эльдар Рязанов, ваш фильм сумел сохранить жизнь моему сыну…» И рассказала такую историю:

– Двадцать лет назад она не знала, как поступить: ее пятилетнему сыну нужна была операция на сердце. Нужно было обратиться в институт, который находился в Новосибирске. А она с сыном жила в Алма-Ате. Интернета тогда не было, электронной почты – тоже. Надо было узнать фамилию врача, который оперирует именно с этими симптомами, записаться к нему на прием. У нее началась паника: ребенок умирал, сделать ничего невозможно. Идею подсказала тоже «Ирония судьбы». Это было как озарение: почему же не послать письма с просьбой о помощи по тем адресам, которые есть в каждом городе?

Татьяна Григорьевна написала три письма: на улицу Ленина, на улицу Мира и на улицу Правды.

С улицы Ленина ей ответили. Хорошие простые люди, бывшие фронтовики Евтюхины. Теперь у Татьяны Григорьевны и ее сына Павлика было у кого остановиться, было с кем поделиться своей болью, были родные люди в чужом городе, к которым можно было приезжать, когда Павлик нуждался в новой операции. А таких операций в Новосибирске за последние двадцать лет ему сделали три. Эльдар Рязанов попросил свою жену принести это письмо. Я думал, что она его будет долго искать, но Эмма Валерьяновна вернулась буквально через минуту. Оказывается, Эльдар Александрович все годы хранил этот конверт. Хотя письма ему доставляли мешками, а на всю жизнь осталось именно это:

– То, что мой фильм помог этой семье, невероятно. И когда читаешь такие письма, то понимаешь, что стоило родиться и работать в том искусстве, в котором я работаю.

На конверте сохранился адрес. Я решил, что поеду к этим людям, сделаю о них репортаж. И это будет репортаж про чудо.

Через справочную по адресу и фамилии разыскал их телефон. Накануне Рождества улетел в Алма-Ату.

Павел и его мама Татьяна Григорьевна накрыли для нас стол, даже шампанское поставили. Все-таки Новый год! А я набрал на телефоне номер Эльдара Рязанова, чтобы они могли лично поговорить с человеком, который подсказал идею, спасшую мальчику жизнь.

Я помню, как Татьяна Григорьевна плакала и кричала в трубку:

– Благодаря вам и вашему фильму мой сын двадцать лет жив. И когда перед Новым годом начинается «Ирония судьбы», мое сердце переполняет благодарность, что в наших городах существуют улицы с типовыми названиями!

А растерянный Эльдар Александрович ей отвечал:

– Да я-то особенно здесь ни при чем, просто вы оказались умными и сообразительными зрителями.

А потом я размышлял: вот такое письмо… Для всех нас, кто его читал, оно было уникальным… На самом-то деле, чтобы это чудо осуществилось, людям, которых попросили о помощи, надо было сделать очень мало: позволить переночевать в своем доме маме с больным мальчиком и еще узнать, как принимает врач, записаться к нему в очередь. Ничего из ряда вон выходящего.

А это спасло жизнь. «Что же должно было случиться с этим миром, чтобы добрый шаг навстречу оказывался такой редкостью?» – думал я поначалу, когда мой репортаж о Павле из Алма-Аты только вышел. Откуда мне тогда было знать, что существуют другие миры. Что эти миры живут по своим, особым, забытым у нас законам.

– Так это же и есть настоящая рождественская история! Жанр такой! – выкрикнул Вася.

– За несколько лет этот жанр стал моей специализацией. Весь год я ищу такие удивительные истории. А перед Рождеством стараюсь их снять, сделать о них репортажи. Только раньше я их искал повсюду, а постепенно понял, что эти истории живут там, где люди молятся, просят Бога о самом главном. Где Господь посылает им чудеса. И мне это скоро будет открыто. В первой же обители, порог которой я переступил.

За рассказами мы благополучно подъехали к Николо-Ясеневскому монастырю. Успели как раз до начала всенощной. В храме Вася стал быстро-быстро переходить от одной иконы к другой. – Что ты ищешь, Вася? – спросил я.

– Ищу ту икону святителя Николая, с которой в XII веке начался этот монастырь!

А я глазами поискал знакомого батюшку и увидел благочинного обители, отца Нектария. Помахал ему. Он меня узнал и подошел.

Мы поздоровались. Вася тут же спросил священника:

– Где же самая древняя икона Николая Чудотворца?

– Она, к сожалению, не сохранилась!

– Понимаю, – вступил я в их разговор, – столько всего за эти столетия произошло!

– Нет! – покачал головой отец Нектарий. – Все века она была в монастыре, а в революцию пропала. Остался только список. Идите сюда, я вам покажу.

Он подвел к небольшому образу Николая Мирликийского.

Совсем небольшому. В окладе с широкими полями. Вася, как завороженный, смотрел на него, о чем-то своем прошептал, перекрестился.

Я в это время рассказал батюшке, почему мы сюда приехали. Он призадумался. Выделить кандидатов для съемок сложно.

– Мне кажется, что Замареновы вам подойдут. У них изба прямо в центре села. Самая большая. Синего цвета. А крыша из какого-то желтого металла. Кажется золотой, когда солнце светит. Там такая решительная женщина, Ольга Ивановна. Вся семья ее слушается. Как она скажет, так и сделают. Вы с ней договаривайтесь. Бог даст, все получится. А после съемок возвращайтесь к нам: потрапезничаете, переночуете и с утра отправитесь домой.

– Спасибо, отец Нектарий!

Казалось, что все решено. Люди найдены, благословение дано. Репортаж в кармане.

Как бы не так!

Вот синяя изба. Большая ограда. Огромная, собака ростом с нашу «газель» рвет цепь, чтобы незнакомцев тоже порвать в клочья. Кнопка звонка. Выбегает шустрый мальчонка, выслушивает меня, но не впускает. Скрывается в доме. Я уже начинаю мерзнуть: на улице и мороз нешуточный, и метель, которая все сильнее и сильнее ударяет ледяными всплесками по моему лицу. Дед Мороз в полном облачении пока не показывается. Сидит в «газели». Он часть сюрприза. У дверей только я.

Откроют или не откроют? Такое ощущение, что мальчонка убежал и про меня забыл. Но такого же не может быть! Это же старинное село.

К путнику не могут не выйти.

И вот дверь, наконец, открывается. На пороге появляется одетая в пальто, шапку, валенки, рукавицы, укутанная шарфом хозяйка. Наверное, та самая Ольга Ивановна, которую слушается вся семья. Надо же! Не поспешила выйти, не пригласила в дом, а хорошенько, по-зимнему оделась. Постояла на пороге, присматриваясь. Подошла.

– Вы с телевидения?

– Да с телевидения! И хотим сделать репортаж, как люди готовятся к Рождеству.

– А какой мне интерес вам показывать, как я к Рождеству готовлюсь?

– Ну как же! Представляете, городские жители: они все в магазине купили, накануне праздника мясо сунули в духовку, овощи залили майонезом – и готово. А у вас наверняка сохраняются какие-то традиции. Это всем интересно. И батюшка Нектарий нас благословил, чтобы мы к вам пришли!

– Мои традиции – это мои традиции, – железным голосом отрезала хозяйка, – а никакого интереса, чтобы вы пачкали мои полы, у меня нет! И с батюшкой я еще поговорю, чтобы он не сватал меня кому попало.

– Так мы разуемся! И мы не с пустыми руками. Мы даже ель с собой привезли!

– Еще мне елки в доме не хватало. Вы с грязью, елка с ее иголками. Если вы мне за это заплатите, я еще подумаю, стоит ли вас пускать. А так – пойдите, поищите других. Нам вы не нужны.

– А сколько вы хотите, чтобы вам заплатили?

– За сто тысяч я, так и быть, вас пущу. И может, приготовлю что-то. А меньше и разговаривать не буду.

– Ну, таких денег у нас нет.

– А на нет и суда нет.

– Куда же нам идти?

– Идите к Коноплевым! Последняя изба на выезде из села. Они тихие. Вас не погонят.

– Как же мы найдем эту избу с Коноплевыми.

– Замучили вы меня! Сейчас я своего сына Никиту к вам в «газель» подсажу. Он вам их покажет.

– Хорошо! Спасибо!

Хозяйка степенно повернулась к двери, величественно прошагала к дому, с грохотом закрыла за собой массивную дверь.

Я остался на улице ждать. Ноги уже совсем окоченели. Чтобы отогнать мороз, я стал попрыгивать то на одной ноге, то на другой, как герои из рязановской «Иронии судьбы». Надо было валенки надеть!

Снова ждать пришлось долго.

Наконец, из дверей выпорхнул мальчонка, с которым я уже беседовал поначалу, как только мы подъехали к дому. Вслед ему раздался голос хозяйки:

– Никита! Куда летишь, сломя голову? Почему салат не доел?

Чай не выпил? Я тебя вечером кормить не буду!

Так Никита еще и поужинал, пока я его ждал! Вот отчего так долго! Да! Угодил батюшка Нектарий!

Паренек, что-то дожевывая, залез в машину на переднее место рядом с водителем и показал, как доехать до Коноплевых. Их дома было не сравнить. У Коноплевых был даже не дом, а домик.

Небольшой, чуть покосившийся. Ограды не было. Паренек по дороге нам рассказал, что у них два сына, один сейчас в армии служит, а другой уехал на Север подзаработать. Несколько лет не появляется. Старички живут бедно, но относятся к ним в селе спокойно, потому что они тихие и безобидные. По воскресеньям и праздникам ходят в храм, стоят рядышком в сторонке. Крестятся много, часто вздыхают, почти одновременно. Мальчонка показал нам вздыхающих Коноплевых и захлебнулся безудержным смехом.

Мы постучали. Дверь открылась. На пороге стоял мужчина лет шестидесяти. В валенках и телогрейке. Не очень-то тепло было в доме. Жестом показал зайти. Я вошел. И мальчонка от Замареновых тоже увязался за мной. Видно, ему было интересно, что дальше будет.

– Здравствуйте!

– Добрый вечер.

– Мы из Москвы, с телевидения. Снимаем репортаж, как в ваших краях готовятся к Рождеству.

– Вы проходите. Мы с моей женой ужинать собрались. Вот за трапезой и поговорим.

Я согласился. Мужчина посмотрел на мальчонку:

– Ты будешь?

Тот замотал головой:

– Сыт!

Паренек сел не к столу, а на дальнюю лавку у входа. Я чуть удивился такому беззастенчивому любопытству: он остался, чтобы слышать все, о чем мы будем говорить. Мужчина представился:

– Я Олег Иосифович. Моя жена – Нина Трофимовна.

– Очень приятно. Меня зовут Александр.

– Не знаю, Александр, что вы у нас можете снять. У нас на ужин постные щи с хлебом. А к Рождеству мы еще ничего не делали. Нина, наверное, пирог испечет с капустой. Да в монастыре творожок купим. Яички сварим. А скорее всего больше ничего и не будет.

Олег Иосифович налил мне тарелку горячих щей, которые с мороза показались сказочно вкусными! Просто мечта. Отрезал большой ломоть хлеба. Нина Трофимовна принесла чашку с квашеной капустой. Я немного съел и начал рассказывать:

– Понимаете, все для праздника мы привезли с собой. Нам нужен только большой стол, чтоб вы приняли наши подарки, а потом сказали несколько слов про Рождество, про ваши мечты! Может, что-то пожелали бы зрителям! Больше ничего. Можно? – Ну что ж? Давайте! Порадуемся вместе!

– Тогда я пойду в машину! Я ведь не один приехал.

– Что ж вы не сказали! – заволновалась Нина Трофимовна. – Остальных-то тоже нужно покормить!

– Сейчас мы все занесем и с удовольствием попьем чайку в вашем замечательном доме, – заверил я хозяев.

Побежал к «газели» рассказать, что можно приступать к съемкам. Сначала вылезли оператор Максим с Дмитрием. Занесли в дом аппаратуру. Две камеры установили на штативы, осветительные приборы расставили в разных углах комнаты. Хозяева смиренно ждали. Шпион от Замареновых сидел на своей лавке, открыв рот. Но вот, наконец, все оборудование стояло на своих местах. И я запустил Васю Дед Мороза.

– Ой! – воскликнула Нина Трофимовна. – Подождите! Я хотя бы косынку сменю! У меня праздничная есть.

– А я рубашку новую надену, – засуетился Олег Иосифович. Переоделись они быстро. И, как солдатики, через пару минут снова оказались на своих местах. Я бы не сказал, что их вид стал более праздничным, но самим хозяевам было спокойнее, потому что теперь на них были выходные вещи.

Вася Дед Мороз между тем решал другую задачу: оставаться ли в валенках или разуться. И наследить в доме не хотелось, и разуваться было как-то неправильно. Ведь настоящего Деда Мороза без валенок не бывает!

– Не надо снимать! – замахала на него руками Нина Трофимовна. Мне все равно после вас протирать здесь. Так уж ходите, как есть!

– Тогда начинаем! – скомандовал я.

И мы начали.

– Здравствуйте, дорогие Нина Трофимовна и Олег Иосифович! – приветствовал старичков Дед Мороз, с трудом справляясь с диковинными отчествами. – Поздравляю вас с наступающим Рождеством. Желаю, чтобы этот год оказался для вас удивительным, чтобы ваши мечты исполнились, чтобы было здоровье, а дни проходили в радости! А я в этом постараюсь вам помочь!

– Да мы только «за», – откликнулся Олег Иосифович, – ты, Дед Мороз, проследи за нашими мечтами-то, а то все ждем наших сыночков-то домой, чтоб их увидеть, а их все нет и нет. Нина Трофимовна тоже подключилась:

– Ударь своим посохом, чтоб в Новом году мы всех наших сыновей увидали. А других желаний у нас нету. Без другого мы прожить сможем!

– Пусть это ваше главное желание в наступившем году обязательно исполнится, и вы встретите своих сыновей живыми и здоровыми! – проговорил Вася Дед Мороз, звучно ударяя посохом по полу. – А теперь принимайте подарки.

Прежде всего, мы занесли ель, которая так мучила нас все время поездки. Ель была немаленькая, настоящая, пушистая и невероятно колючая. Оператор и его помощник сидели в «газели» на задних сидениях и были похожи на лесных людей, которые просунули свои головы сквозь еловые лапы. К ели прилагалась стойка, чтобы она не падала, и удлинитель для гирлянд, чтобы дотянуться до любой розетки. Немного волнуясь, я включил фонарики. И они вспыхнули сотней разноцветных огоньков. Елка – это было только началом. Мы покрыли стол красивой скатертью и стали заносить праздничные кушанья: оливье, селедку под шубой, холодец, заливную стерлядь, открытый пирог с брусникой, пирожки с луком, яйцом, картошкой, капустой, изюмом, семгой, треской. Хозяева растерянно смотрели то на стол, то друг на друга, то на нас. Их реакция была настолько естественной, почти детской! А мне для репортажа это и было нужно.

Мальчонка Замареновых тоже на это взирал со своей лавки и как-то происходящее не вмещалось в его головку. Последним жирным штрихом рождественского стола стали две запеченные индейки на больших металлических круглых блюдах. Нина Трофимовна перекрестилась. Олег Иосифович держался с трудом. Пареньку-шпиону на лавке было плохо. Но и на этом дело не закончилось. Кряхтя под тяжестью коробки, водитель и помощник оператора занесли в дом огромный телевизор. А рядом положили коробочку от новейшего смартфона.

– Не фига се! – воскликнул мальчонка Замареновых и выскользнул из избы.

– А зачем нам это? – непонимающе воскликнул дед, показывая на телефон.

– Я покажу вам, как им пользоваться, – успокоил хозяев Дед Мороз, – у вас же один сын в армии служит?

– Да! Так вы теперь ему сможете не только звонить, но и видеть его!

– А сейчас я могу его увидеть? – заволновалась Нина Трофимовна.

– Если у него свободное время, конечно! – гордо сказал Вася.

И для пущей убедительности легонечко опустил на телефон свой посох. – Давайте его телефонный номер.

Олег Иосифович по памяти продиктовал заветные цифры. Но тот трубку не взял. Опечалившись, хозяева заняли свои места за преображенным столом.

– А до этого всегда отвечал! – вздохнула Нина Трофимовна, с недоверием поглядывая на подаренный телефон.

В это время дверь их дома с шумом распахнулась и на пороге мы увидели саму Замаренову. Ольгу Ивановну. Она не была так укутана, как при общении со мной у своего великолепного дома при первой встрече. Шубка была наброшена на плечи, платок лежал поверх кое-как.

– Как же так! – закричала женщина сразу на всех нас. – Как же так! Что за подлости вы себе позволяете? Пришли к нам! Отец Нектарий вас благословил! А вы подарки неизвестно кому решили отдать!

– Так вы же сами от нас отказались!

– Я от подарков не отказывалась!

– Ну я же сказал, что у нас все с собой!

– Ты мне мозги не пудри! Тебя благословили все в мой дом доставить? Так будь добр! Я же молчать не буду! Я до вашего начальства дойду!

– Пожалуйста, но вы нам не очень подходите.

– Чем это я вам не подхожу?

– Нам нужны люди попроще! Вы живете в достатке! Дом у вас полная чаша. Зачем вам наши салаты?

– Салаты пусть остаются Коноплевым. А телевизор и телефон ты должен нам вручить! Мы первые были! И дом у нас не полная чаша! Вы же в доме не были! И ничего не знаете! И не надо ничего говорить.

– Но вы же нас сами в дом не пустили. Теперь мы репортаж делаем про семью Коноплевых.

– Ничего вы не делаете! Сначала зайдите в мой дом, а потом снимайте.

Я пожал плечами. Коноплевы тихо-тихо сидели, боясь пошевелиться. А Замаренова отдавала команды:

– Сейчас мы садимся в вашу «газель» и я тебе покажу мой дом.

Понятно?

Чтобы избежать скандала, я кивнул. Мы надели куртки и покорно отправились за Замареновой и ее сыном. Водитель завел машину. В молчании мы снова подъехали к богатому синему дому с золотой крышей, который охраняла неугомонная псина с мордой, испачканной слюной от постоянного лая и желания кого-то порвать.

– Сидите здесь, я вас позову! – приказала Замаренова.

Мне не хотелось терять время, тем более, что я прекрасно понимал – снимать в этом доме я точно ничего не буду. Но надо было как-то уладить конфликт, чтобы эта ссора никак не отразилась на старичках Коноплевых. Минут через пятнадцать-двадцать прибежал ее сынок Никита и сказал, что можно заходить. Я зашел. И что же увидел: абсолютно пустую комнату. Не было ничего, что есть почти в каждом доме. Никакой мебели, ни ковров, ни дорожек, ни стола, ни светильников, ни телевизора. Голые стены и семья, сиротливо стоящая у занавески, за которую, по-видимому, всего за несколько минут они занесли из комнаты вещи.

– Вот! Так и живем! – запела хозяйка. – Приходите и снимайте.

– Но нам не надо снимать такую жизнь. Нам не нужны голые стены. Нам нужен простой деревенский быт, обычные люди. Вы нам не подходите. И дом ваш нам не годится, – сказал я и направился к выходу.

– Что? Так мы сейчас все занесем! – завопила вслед Замаренова.

– Нет, не надо! Тем более мы там уже начали снимать. Вы можете по-соседски к Коноплевым в гости зайти. Еды там предостаточно. Угоститесь.

– Да ноги моей там больше никогда не будет! – отрезала хозяйка.

Я пожал плечами и вышел. На «газели» мы вернулись к нашим старичкам. Еще не войдя, я понял, что в доме происходит что-то необычное. Открыв дверь, увидел в избе солдата, которого обнимала Нина Трофимовна, и растроганного Олега Иосифовича. Оказалось, их сына отпустили на несколько праздничных дней повидать родителей. По лицу Олега Иосифовича текли слезы. Он шутливо погрозил пальцем Васе Деду Морозу:

– Как тут не поверить в чудеса! Только желание загадали, как Сережка дома оказался! Ну, Дед Мороз! Ну, ты даешь! Как ты это делаешь?

– Что же вы думали Дед Мороз просто так существует? – радостно отвечал Вася. – Все, что нужно, я исполняю качественно и быстро.

– А чего трубку не брал, когда мы звонили? – спросила сына Нина Трофимовна.

– Я же хотел сюрприз вам сделать! Неожиданно прийти! А если бы я вас предупредил, никакого сюрприза не получилось бы! – ответил солдат.

– А если бы померла от разрыва сердца? – запричитала Нина Трофимовна.

– Чего это ты вдруг померла бы? От радости не помирают! – засмеялся Сережа.

– Теперь бы нам еще второго сына увидеть, – обратился к Васе Олег Иосифович, – ты возьми это себе на заметку, Дед Мороз!

– Он не должен пропасть! – запричитала старушка. – Такой рукодельник! С готовой профессией, которая на каждом шагу нужна! Кровельщик! Любую крышу починит!

– Не приезжает? – грустно солдатик спросил родителей.

Они печально покачали головами:

– Позвонил на Новый год! – вспомнила мать. – Поздравил.

Сказал, что все в порядке. Ты же знаешь его: «Матушка-голубушка! Поздравляю! У меня все нормально!» А где он, как он – так толком и не рассказал.

Они продолжали беседовать, а я вдруг понял, о ком идет речь. «Матушка-голубушка» – я же слышал это от того бездомного на Павелецком вокзале, которому дал позвонить в новогоднюю ночь со своего телефона! Тот парень, который меня и Снегурочку отбил от шпаны. Ну, конечно же! Надо было увидеть его, чтобы через три дня оказаться в доме у его родителей, в глухом селе Владимирской области.

Нина Трофимовна продолжала рассказывать о своем заблудшем сыночке:

– Он когда родился, мой Владимир на заработки уезжал, а вернуться к рождению сына не успел. А сыночек заболел. Температура огромная. А больнички в селе нет. И помощи не у кого просить. Сидим мы одни. Я реву, места не нахожу. Никого не жду. Вдруг с дверь стучат. Открываю, а там старик стоит. Попросил поесть. Я его кормлю, а сама всё не могу понять, почему лицо такое знакомое у путника. А он за едой утешал меня, говорил, что все обойдется, ребеночек поправится. Когда он ушел, я посмотрела на икону в красном углу. А на ней этот старик изображен. Я как-то и не поняла сразу! Бросилась за ним, а следов на снегу от валенков старика не было… И никто в деревне никакого старца не видел. На следующий день у мальчика температура стала меньше. Я его в честь странничка назвала Николаем. Зима была снежная и старец бы оставил следы, но их не было. И вообще пройти по деревне, чтобы тебя не заметили, невозможно. Он был весь седой. Голова у него была совсем седая. Мы его в нашей семье по цвету волос прозвали «беленький». Он с тех пор Коле помогает.

– А номер, по которому Николай звонил, сохранился? – спохватился солдат. Может, мы наберем его и поговорим с ним опять?

Мать принесла ему свой старенький мобильный. Понимая, что сейчас произойдет, я вышел из избы. Через несколько секунд мой телефон завибрировал. Я ответил. На другом конце солдат Сережа из избы, в которой мы снимали репортаж, попросил позвать Николая. Я сказал, что он ошибся и никакого Николая я не знаю. Сережа извинился и отключил звонок. Как же больно было моей душе! Но не рассказывать же старичкам, что их сын сейчас бомжует в Москве на Павелецкой вокзале! Но, кажется, я знал, как мне следует поступить.

Репортаж у нас получился. Как и задумывалось, хорошие люди оказались в рождественской сказке. А мы, оставив счастливых родителей с сыном, поехали в Николо-Ясеневский монастырь, чтобы воспользоваться приглашением и переночевать.

После трапезы, когда мне и моим спутникам выделили кельи для ночлега, я постучался к благочинному отцу Нектарию. Мы говорили с ним около часа.