Читать книгу Тень предков - Александр Казанков - Страница 10

Атаку на детинец отбили с трудом, не зря Святослав направил за помощью Емельку. Если бы из заставы воины не подоспели, может быть, и не отбились бы. Все ж половцы – это не печенеги. Печенеги крепости совсем брать не умели, а кипчаки в этом деле были немалые мастера. Многих русов побили. Большая часть половцев в степь ушла, сотни три, остальные под стенами полегли. Воеводу Скулди стрелой в ногу ранили. Норманн хромал, но собой был доволен, два десятка ворогов секирой изрубил. Святослава он принял как дорогого родственника. Порадовался встрече с племянником. Даже чуть из-за Святослава с Сигурдом не схватился. Свеи и даны друг друга не просто недолюбливали, а ненавидели. Шведы сейчас с датчанами вовсю резались. Не спокойно в северных королевствах. А меж ними еще вялотекущая кровная вражда. Только Путята и смог разнять двух медведей. Скулди рассказал Святославу о его отце, хазарине. Оказалось, что его, как и настоящего отца Романова, тоже звали Игорем. Имя совсем не хазарское, а назвали его так в честь дяди по материнской линии, киевского боярина из нормандского рода. У отца в Константинополе огромное подворье, корабли свои есть. По всей Европе ходят. Скулди с отцом Романова с детства знаком, во многих передрягах побывали, правда, видел он его в последний раз очень давно, еще до рождения Святослава.

Потом был пир. Отмечали победу над степняками, поминали погибших. Романов уже решил, что о нем забыли и суда не будет, но получилось все иначе. Как известно, римляне говорили: «Dura Lex Sed Lex», что значит «закон суров, но это закон». Убийство – преступление серьезное, и прежде чем вступить в дружину, нужно снять с себя все обвинения. Как сказал Путята, суд будет на рассвете. Вся гридь пила и радовалась победе, совершенно забыв о погибших. Всем же ясно, что им там намного лучше, чем здесь. Каждый на том свете сам себе князь.

Святослав попросил у Скулди, чтобы ему принесли судебник. Законов здесь не так уж и много, вполне можно за ночку изучить и что-нибудь придумать.

Суд начался на рассвете. Вся деревня собралась, каждый кому-то родич. Так что общественное мнение полностью было на стороне обвинения. Но Святослав не расстраивался. За ним стояли закованные в броню гридни во главе с дядей Скулди. У дана под началом целый хирд в четыре десятка голов. Очень приятное чувство, когда за тебя горой вот такие бравые ребята. Соколик на пиру в детинце хотел порубить смердов на куски, что вознамерились судить «нашего» волчонка, но Путята его приструнил, сказав, что все будет по Правде. Правда она ведь такая… Вроде и убил человека, но ведь и убийство можно повернуть по-разному. Смотря под каким углом смотреть. А в том, что угол на суде будет правильным, Святослав не сомневался. На суд пришел в белой рубахе, украшенной вышивкой, браслет серебряный во все запястье, боевой пояс с мечом, сапожки кожаные, плащ синий. Это ему дядя Скулди все подарил. Боярин прибыл последним, вместе с князем Ярославом. Сели на помост, рядом встал стряпчий, в руках Русская правда Ярославичей. Аленка со Жданом и дядькой Никифором в сторонке. Тут ведь какое дело: если против общины пойдешь, потом заклюют. Девчонка на Святослава смотрела горящими глазами. Не был он уже тем непутевым холопом. Настоящий воин, статный, красивый, вон одежки какие славные. И чувствовалось, что ее это воин. Ничей больше, только ее.

Стряпчий ударил копьем о помост. Все замолчали. Огласил обвинение. Как оказалось, убил Святослав одного парня. Остальные остались живы. Но убил как раз старшего, сына кожемяки. А у тех в селе была сильная партия. Сам староста из кожемяк вышел. Видаков кожевники привели видимо-невидимо. А со стороны Святослава никого. Уверены в себе кожемяки. Им всего двух видаков надо, а их тут десятки. Путята поднялся с кресла, обратился к Святославу:

– Святослав Игоревич из рода Исака, чей славный род сотни лет скакал по степи хазарской, как ты хочешь говорить? Как мой холоп али вольный человек?

Романов кивнул боярину, вышел вперед.

– Боярин светлый, великий князь, и вы, люди добрые… – Всем польстил. – Все вы знаете, что привезли меня сюда в веревках. Захватили путника, что просил о помощи. Не по Правде это, а коли не по Правде, значит, и не был я холопом вовсе. Было бы мне проще сказаться холопом боярским, тогда не с меня весь спрос, а с боярина, но невместно мне за спинами людей, что меня приютили, отсиживаться. Сам за все отвечу, коли виноват.

Толпа одобрительно загудела. Понравились слова мальца.

Боярин провозгласил:

– Так тому и быть! Пусть скажет свое слово обвинение.

И обвинение сказало. Заслушивание слов видаков затянулось часа на три. Одно по одному, чуть в разной интерпретации повторило человек сорок. Половины и не было там никогда вовсе. Все сводилось к одному: когда мальчики учили уму-разуму холопку, что подняла на них руку, выскочил бешеный и ни с того ни с сего кинулся на парней. Ребята пытались защищаться, но чужак боли не чувствовал, бил крепко и грыз всех подряд. Мотыля загрыз вовсе, только и спасло то, что сельчане подоспели. А так бы всех загрыз.

– Отрицаешь ли ты все, что было сказано против тебя? – задал вопрос боярин.

– Нет, не отрицаю. Я убил Мотыля, я побил шестерых воров, что татьбой занимались средь бела дня.

Толпа охнула. Дружинники одобрительно заворчали. Для них парень был молодцом, семерых побил, один из которых был старше его на четыре года. Ему братину давать надо и гривну серебряную на шею навешивать, а не судить. Герой!

– Что ты можешь сказать в свое оправдание?

– Я все сказал!

– Поясни, – нарочито гневным голосом сказал боярин.

– Скажи мне, светлейший боярин, тебе ли принадлежит Алена Никифоровна, твоя ли она холопка?

– Моя, – не стал отрицать Путята. Это все знали, никого не удивил.

– А, что по Русской Правде полагается за кражу чужой вещи со двора?

Ответил стряпчий:

– По Правде, коли вор застигнут на месте преступления в отчем доме под теплой крышей и миром дело разрешить не желает, так будет он бит до тех пор, пока от своего злого умысла не отречется. А коли смерть он свою сыщет, так то по Правде, и виру за убийство его платить не следует.

Толпа зашумела. Ну, какое же тут воровство?

– Так то в доме отчем, а он в сарае… – выкрикнул кто-то из толпы кожемяк.

– А ну тихо! – взревел стряпчий. – Говорит только тот, кому слово дали.

– Разреши продолжить, светлый боярин? – обратился Святослав.

Боярин кивнул. Благосклонно так.

– Именно воров я и увидел в сарае. Твою вещь боярин украсть хотели, Алену Никифоровну. Скрутили ее вшестером и намеревались похитить. Ну, а как еще это можно понять? Коли хватаешь кого и волочешь куда-то, значит, украсть намереваешься. Больше никак это понять нельзя. Ну, а насчет дома отчего… Алена Никифоровна твое имущество, вся земля, что тебе принадлежит, твой отчий дом. Украсть ее пытались из-под крыши, значит из твоего, отчего, дома. А я всего лишь вступился в защиту твоего имущества, светлейший боярин, как и полагается княжьему человеку. Коли не прав я был, накажи.

Кожемяки зашептались. Не нравилось им, как суд обернулся, с боярином ссориться глупо. Можно и без бороды остаться.

– А чем докажешь слова свои. У нас три десятка послухов, а у тебя кто?.. – степенно спросил староста.

– Я подтверждаю. Одином клянусь! – вперед вышел огромный Скулди.

Ох, и грозен был норманн. Все его родичи давно христианство приняли, а он по-прежнему в старых богов веровал. Его боевая секира висела за спиной, напоминая всем окружающим, что язык нужно держать при себе, так как часть этого тела легко отделима.

– Коли не верит кто, Божьего суда требую. Выйдем на перекресток и будем биться.

Свей Сигурд уже намеревался выйти, сказать что-то, но Путята глянул на него так, что тот сразу умолк и с места не двинулся.

– Охотно верим тебе, – промямлил староста.

Ну, еще бы ты не поверил. Ни на какой перекресток идти не пришлось бы. Скулди бы прямо тут из одного целого смерда сделал двух полусмердов. А потом виру бы заплатил, все ж по Правде.

– Кто-то еще что-то хочет сказать?

Толпа молчала. Вроде все правильно. Чужую вещь трогать нельзя: коли из дома потащишь, наказание за это суровое.

– А как же насчет колдовства страшного. Волком он обратился, демон в нем был! – взревела убитая горем мать.

Так, об этом обвинении не подумали. На помощь пришел молодой княжич. Ярослав встал с помоста. Поклонился люду.

– Люди добрые, позвольте мне ответить. Святослав – друг мне, видел я храбрость его. Видел поступки его славные, а видели ли вы хвост у него? Клыки волчьи али, может, шкура на нем была? Отвечай, кожемяка.

Отец убитого парня понурился. Опустил голову, ответил:

– Не было у него шкуры и хвоста не было. Глаза только страшные…

Ярослав улыбнулся, но не по-доброму, зло оскалился. У смерда даже мурашки по спине побежали.

– А мои глаза добрые?!

– Тоже страшные, – буркнул мужик.

– Так то-то! А ну, Святослав, перекрестись. Докажи людям, что сила твоя от Бога данная.

И Святослав осенил себя крестным знамением. Священник поднес крест, Романов поцеловал распятие. Очистился.

– Вот видите, люди добрые, в Бога сей отрок верует и во имя этой веры за вас всех был готов смертушку лютую принять. Один против тьмы половцев вышел, из засады ворогов выманил, под удар подставил. Только благодаря ему и живы вы до сих пор.

Ярослав обвел всех грозным взглядом и сел на свое место. Толпа громко охнула. Это что ж получается, героя и спасителя судим? Неправильно как-то получается. А Путята встал и громко огласил свое решение:

– Раз добавить больше нечего, так замолчите вовсе. Слушайте слово мое! Святослав Игоревич, вина в убийстве, по умыслу совершенному, тобой не доказана, действовал ты, как и полагается свободному княжьему человеку. Вступился за мое имущество и обиду не за что претерпел. Благодарю тебя за службу. Кожемякам присуждаю уплатить гривну серебром за суд княжий и две гривны за навет потерпевшему. Ворожбы в твоих действиях нет, крестным знамением от навета очистился. Все, слово мое сказано. Пусть все услышат. А коли кто мстить захочет, так пусть знает, что Святослав отныне отрок мой. Месть к нему на себя принимаю.

Святослава просто распирало от важности. Его прилюдно оправдали, объявили княжим человеком. Наконец, за него вступились. Приятно чувствовать себя частью чего-то цельного, сильного. Этим и гордиться не грех. Суд само собой был постановочным. Стряпчий Святославу уже давно объяснил, что нужно говорить. Но Романов приукрасил, хорошо получилось, сам собой был доволен. Ярослав поздравил друга. Молодой княжич относился к тому типу людей, с кем всегда легко. В первый раз увидел человека, а как будто всю жизнь его знаешь. Всегда веселый, разговорчивый, улыбается, даже не подумаешь, что варяг. На охоту пригласил. Завтра мишку брать будем. Потом все пошли купаться, жарко на улице, а Святослав задержался. Подошел к Аленке. Девочка дулась, ее тут битый час вещью называли. Кому понравится?

– На охоту поедешь? – спросив, девочка робко поправила плащ на плече Святослава.

– Поеду. С Ярославом хоть на охоту, хоть в сечу. Я теперь княжий человек, отрок.

Аленка сморщила носик.

– На медведя опасно. Мал ты еще княжьего зверя брать. Вдруг замнет тебя лесной царь?

– Мне мишка не полагается. Князь его сам брать будет, я для страховки. Большую честь мне оказали. Из отроков на медведя никто не ходит, один я пойду.

Девочка взяла ладонь мальчика, сжала.

– Не ходят, потому что рано еще. Мишка – зверь грозный, не ходи. Предчувствие у меня не доброе. Скажись болезным.

Улыбка с лица парня сошла. Ну что ж такое, ни дня спокойно пожить нельзя, каждый день что-то случается.

– У меня, малышка, каждый день предчувствия нехорошие. Вот как открою глаза, посмотрю на мир, средневековье – и сразу предчувствия нехорошие. Ты лучше вот что знай: твой отец холоп рядный, так что в грамоте цена каждого из вас указана. Я вас выкуплю, у дяди денег попрошу, он мне не откажет.

Аленка зарделась, раскраснелась вся, грудку выпятила, платочек мнет.

– А зачем? – запнувшись, спросила девочка.

Святослав задумался. Да ясно же зачем, чего тут думать!

– Друг ты мой лучший. Не могу я уже без тебя. Лечить меня будешь, ругать, когда я глупости всякие творю. Будешь ведь?

Девочка улыбнулась, просветлела.

– Буду!