Читать книгу Поле боя при лунном свете - Александр Казарновский - Страница 15

Крепкий мужик рав Нисан бен Иосеф! Плечи одни чего стоят! Самсон! На этих плечах на короткой шее могучая голова – есть в нем что-то общее с Марксом, но, во-первых, стрижка короткая, а во-вторых, рав гораздо умнее. Наверно, потому, что он сам раввин, а Маркс был лишь внуком раввина.

Рав Нисан – сефард, он приехал из Франции. Был раввином в Ницце. Нет, вы не поняли – раввином в Ницце! Куда едут богатые евреи со всего мира отдыхать? Правильно. А куда они идут вне зависимости от степени религиозности, чтобы все видели, что они не забывают свое еврейство? В синагогу. А что они там делают, чтобы все знали, какие они хорошие? Пожертвования. Так что значит быть раввином в Ницце? Золотой унитаз. И вот рав Нисан бросил все, уехал в нашу тьмутаракань и в международном, и во внутриизраильском смысле, стал административным директором наших ишувских ешив, мотается по Европам и Америкам и у тех самых богатых евреев, которых милостиво принимал в Ницце, теперь выклянчивает деньги на ешиву.

– Ма нишма, рав Нисан? – Что слышно, рав Нисан?

– Аль апаним. Эйн кесеф беойропа. – Ужасно. Нет денег в Европе.

Сейчас по шабатам после второй (то есть, утренней. Первая – в пятницу вечером) трапезы он дает урок для начинающих. Я хоть и не совсем начинающий, но на занятия его хожу с удовольствием. То есть, это, конечно, не уроки нашего великого рава Розенберга или хотя бы хабадника рава Рубинштейна, попроще будет, но с другой стороны после Рихарда Штрауса можно и Иоганна послушать. Придя в синагогу, обнаруживаю знакомые все лица – Иошуа, Шалом, Хаим.

Собственно, начинающий здесь только Илан. А с другой стороны, кто из нас в этой жизни не начинающий? Илан славный парень – высокий, смуглый, с черными вьющимися волосами – тоже явный сефард. Он врач, живет в Тель-Авиве и влюблен в наш Ишув. Перебраться к нам, к сожалению, у него нет возможности. Персонал больничной кассы "Клалит" здесь укомплектован, от "Макаби" и "Леуми" работают представители, а "Меухедет" вообще на территориях не функционирует. Да и то – единственный на весь Ишув пациент "Меухедет" – ваш покорный. Приходится гонять в Петах-Тикву – полтора часа автобусами плюс ожидание. Хорошо еще Б-г здоровьем не обделил. Вот только бы курить поменьше.

Илан приезжает к нам на шабаты, на праздники, иногда среди недели – на ночь глядя – чтобы послушать урок какого-нибудь равина, а утром – на работу. Иногда даже не слушать кого-то, а просто погулять. Ведь Самария – тоже как строка из Торы. Я помню, однажды он долго смотрел на гору Благословения и гору Проклятия. Гора Благословения вырастает прямо из Города, доползшего до низшей ее трети, струной натянут ее хребет, правый край которого увенчивает купольный дворец, принадлежащий какому-то арабскому богачу, а середину – еврейское поселеньице, к которому мазками лесов взметнулись остатки зеленого буйства, в годы Первой Мировой Войны изничтоженного арабами и турками. На левом краю ее примостилась самаритянская деревня. Оттуда светло-бурая гладь с разбросанными по ней белыми арабскими домиками спускалась к подножию вплоть до темного лагеря беженцев, гнезда ненависти и убийства. А гора Проклятия, голая светлая туша, пересеченная белым шрамом дороги, увенчана антеннами базы ЦАХАЛа, устремленными в небеса подобно ракетам на космодроме. Илан стоял, пристально вглядываясь, будто пытаясь сосчитать все травинки от подножий до вершин, а потом дернул головой, точно хотел непослушные слезы перелить обратно в глаза, и сказал срывающимся голосом: «Когда-нибудь всё это будет нашим».

Все наши сидели и ждали, когда рав Нисан будет говорить. Но он молчал. На столе шипела вскрытая бутылка содовой, ветер с улицы, суясь в открытые окна и двери, спорил с воздухом в синагоге – кто горячее. Неожиданно под потолком вспыхнули лампы, видно кто-то неправильно поставил таймер. А рав все молчал. Наконец, я не выдержал.

– Рав Нисан, анахну мехаким. – Мы ждем.

Рав проткнул меня взглядом, как булавкой бабочку, и спросил:

– Лема? – Чего?

– Лэшиур. – Урока.

– Эйзе шиур? – Какого урока?

– Шиур тора. – Урока Торы.

– А зачем вам учить Тору? – спросил рав.

Мы застряли.

– Потому что мы евреи, – нашелся, наконец, Шалом.

– А вы евреи? – уточнил рав Нисан. – Настоящие? – продолжал он прокалывать наше молчание. Мы дружно выдавили из себя растерянный кивок.

– Тогда скажите, что должен в первую очередь сделать настоящий еврей, когда он утром приходит в синагогу?

– Ну, прочесть «Как прекрасны шатры твои, Израиль!»

– Я говорю, не сказать, а сделать.

– Ну, надеть тфилин, талит, – начал дружелюбно гадать Илан.

– Так тфилин или талит?

– Сначала талит, – хором сказали все.

– Чудесно! – рав Нисан потер руки. – А о чем должен думать настоящий еврей, когда он обматывается талитом? – и раввин сделал движение левой рукой, будто он, натянув талит на голову и плечи и прикрыв правым его краем лицо, резко забрасывает себе за спину другой конец талита, так что воображаемые нити-цицит засвистели в воздухе.

Наступило молчание.

– Настоящий еврей должен представить себе, как на него опускаются крылья Шхины – присутствия Б-жьего, – ответил Иошуа.

– Бред! – отрезал рав Нисан.

– Настоящий еврей должен представлять, как Шхина опустилась на еврейский народ у горы Синай, – попробовал я.

– Еще хуже.

– Настоящий еврей должен вспомнить, что предстоит еще один день служения Вс-вышнему и начать его… – начал Шалом.

– Достаточно, – сказал раввин. – Ну, – он обратился к Илану. Тот мудро развел руками.

– Эх вы! – сказал рав Нисан. – Настоящий еврей думает о том, как бы не попасть кистями-цицит в глаз тому, кто стоит сзади.