Читать книгу Дядя самых честных правил. Книга 1 - Александр «Котобус» Горбов - Страница 8

Я не прочитал даже страницы, как дядя перебил меня:

– Думаешь, я старый самодур-помещик? Сижу в муромских лесах, тискаю крестьянок, пью запоем и ничего не знаю, что в мире делается?

– Нет.

– Думал-думал, по глазам вижу.

Старик хрипло заржал. Но глаза у него оставались серьёзными.

– В ссылке я, – он резко прекратил смеяться, – по высочайшему повелению матушки нашей императрицы. Не должен покидать усадьбу под страхом смерти.

– За что?

Он криво ухмыльнулся.

– Слышал, как Елизавета Петровна на престол всходила? Полки императорские подняла, Анну Леопольдовну с мужем арестовала, императора малолетнего, Ивана Антоновича… – Старик сбился и закашлялся.

– Так что там с императором?

Дядя покачал головой.

– Если хочешь жить, а не гнить в остроге, даже думать об этом не смей. Не было никакого императора. Никаких Иванов Антоновичей на престол не садилось. Понял? Даже не заикайся об этом.

– Понял, не дурак. Вы на этом погорели?

– Если бы на этом, то в Сибирь бы поехал, в кандалах, – он тяжело вздохнул, – как Остерман с Минихом.

Помолчав немного, дядя кивнул на столик:

– Налей мне чаю, в горле першит.

Поухаживать за стариком было несложно. Я подал ему чашку, и он долго пил, громко прихлёбывая и шлёпая губами.

– В стороне хотел остаться, – вздохнул он, – с одной стороны, за младенца на троне драться не хотел. С другой – не побежал Елизаветке в ножки кланяться. Думал, пройдёт гроза по верхам, не заденет мою норку.

По губам дяди пробежала горькая усмешка.

– Не вышло. Те, кто Елизаветку на трон поднимал, на меня зуб имели. Всё припомнили, перед императрицей змеюкой выставили. Но голову снимать побоялись, слабовато мажьё оказалось. Вот и сижу здесь, как жаба на болоте. Эх, вернуться бы туда, выйти со всей силой, когда они на дворец шли, может, и по-другому всё вышло бы.

Он протянул руку и крепко схватил меня за ладонь.

– Если в смутные времена будешь рядом с троном – не повторяй моей ошибки. Держись за свою сторону до конца, даже если безнадёжным кажется. Уж лучше на плаху за дело, чем от тоски дохнуть за безделье. Понял?

Я кивнул.

– А то, что я говорил, – забудь. Матушка наша императрица злопамятна, как сам чёрт. Скажешь слово неосторожное – она тебя в бараний рог согнёт.

– Понял, уже забыл.

– Тогда иди, завтра поговорим. И Настьку мне позови. Пусть лекарство несёт, а то худо мне сделалось.

* * *

Но ни завтра, ни послезавтра дядя меня не звал. Дворецкий с печальным лицом заявил, что Василию Фёдоровичу нездоровится, и в ближайшие дни я могу заниматься, чем угодно. Да хоть в Муром съездить, развлечься.

Нет, в город я не собирался, нечего там пока делать. А вот проехаться по имению, посмотреть деревни, взглянуть, как живут крепостные, – было бы неплохо.

К моему удивлению, Лаврентий Павлович горячо поддержал мою затею:

– Доброе дело, доброе. Земле хозяйский пригляд обязательно нужен. Я сейчас прикажу заложить drojshky, и поедем.

Дрожки? Что за дрожки такие? Оказалось – открытая коляска, запряжённая парой механических лошадей. По хорошей погоде самое то ездить, а в дождь будет неприятно.

Только мы уселись в этот кабриолет, как появилась Настасья Филипповна и бодро полезла к нам.

– С вами поеду, – заявила она и погрозила управляющему пальцем. – Знаю я тебя, Лаврентий. Тебе в каждой деревне наливать будут чарку, обратно приедешь, накушавшийся так, что тебя нести придётся.

– Да ты что, Настасьюшка!

– Вот то самое. Что я, не видела, что ли? Кузьма, – скомандовала ключница, – поехали!

Так мы вчетвером и двинулись объезжать имение.

* * *

В деревне нас ждали. Целая делегация крепостных орков выстроилась на околице деревни: старики в праздничных рубахах, несколько мужчин с напряжёнными лицами и девица в красном сарафане и кокошнике. В руках она держала каравай на вышитом полотенце, который подала мне с поклоном.

– Здравствуйте, барин Константин Платонович!

Я отломил кусочек хлеба, макнул в соль и демонстративно съел. Ёшки-матрёшки, до чего хороша! Не каравай, естественно, а девица. Тонкие черты лица, голубые глаза, чётко очерченные губы, фигура под сарафаном святого с ума сведёт. Только кожа зелёная, как и полагается оркам. С другой стороны, говорят, у короля Франции есть фаворитка – так та вообще чернокожая ифритка из Египта.

– Прошу, барин, – поклонились мне старики, – не побрезгуйте нашей трапезой.

Есть мне не хотелось, но за стол я сел. Сделал вид, что пробую, а затем стал расспрашивать. О погоде, об урожае, о проблемах и нуждах. Старикам такое внимание льстило, они стеснялись и поначалу мямлили. Но я переспрашивал, вдавался в детали, и постепенно они разговорились. Однако, жизнь крепостных совсем не сахар.

Ясное дело, главную тревогу вызывал урожай. Подведёт погода – и всё, затягивай ремень туже. Сдохла лошадь? Беда, семья не сможет вовремя посеять. Да, община поможет, но долги останутся. И ещё много-много таких сложностей. А решать их некому.

Но были некоторые проблемы, с которыми я мог помочь сам, не откладывая в долгий ящик. Например, волки. В Злобино серые твари заглядывали редко, но неделю назад чуть не загрызли в лесу девочку, пошедшую по ягоды. А в соседней деревушке задрали трёх овец – великое разорение для местных.

В паузах между жалобами стариков я бросал взгляды на орку в кокошнике. Ну до чего же красивая! Произведение искусства, а не девица из глухого угла. Она заметила мой интерес. Улыбнулась в ответ, но взгляд отводить не стала. Не робкая красавица, молодец.

Выслушав стариков, мы двинулись дальше.

– Константин Платонович, – обратился ко мне Лаврентий, стоило нам отъехать от деревни, – вы как-то неожиданно повернули нашу увеселительную прогулку. Это вечные проблемы крепостных, ничего нового вы не услышите.

– Вечные, но не решаемые?

Лаврентий развёл руками:

– А что здесь можно поделать? Все крепостные так живут. Где-то чуть лучше, где-то чуть хуже, но, по большому счёту, по всей Руси так. Да и не сможете вы ничего поменять – мужики не принимают никаких новшеств.

– Посмотрим.

Я понимал, что управляющий опытней меня в этих делах, но что-то внутри кололо. Может, орки и крепостные, но такую жизнь и врагу не пожелаешь. Надо попробовать сделать для них хоть что-то. А кроме того, нищие крестьяне и мне, когда я вступлю в наследство, богатств не принесут.

В других деревнях было примерно то же самое. Та же бедность и разруха. Но я выслушал все жалобы из принципа.

А вот Лаврентий меня удивил. Он даже под строгим надзором Настасьи Филипповны умудрился набраться, как сапожник. Так что в последней деревне его грузила в дрожки пара дюжих мужиков. Вот, что называется, опыт!

Пока ехали обратно в усадьбу, он проснулся и начал хвастаться, что настоящий лепрекон: мол, и горшок у него есть, и по радуге он бегать умеет. Вот только грозы давно не было, а так бы он показал! Настасья Филипповна только качала головой, а потом шепнула мне:

– Врёт. Нет у него никакого горшка.

– А золото?

– Золото есть. Под половицей во флигеле спрятано.

Мы рассмеялись. Но как можно тише, чтобы не обижать управляющего.

* * *

Я постепенно вживался в роль барина. Не то чтобы сильно хотел, но Дворецкий и ключница всячески этому потворствовали. Скажем, в отличие от Парижа, в усадьбе я начал просыпаться очень рано, едва рассветало. Да и попробуй не проснись, если за окном щебечут птицы, на заднем дворе поют петухи. Так вот, Настасья Филипповна, заметив, что я рано встаю, начала присылать утром ко мне слуг с «кофием». Чтобы я, не поднимаясь с постели, мог испить чашечку.

В усадьбе слуг было немного: три молчаливых орки средних лет, сразу и горничные, и прачки; два молодых орка, подающие блюда за столом и таскающие тяжести; мальчишка-орчонок на посылках; орк-банщик, он же истопник; и повар-человек – весёлый толстяк, громко поющий на кухне во время готовки. Кофий утром мне приносили орки служанки. Но этим утром у меня чуть челюсть на пол не рухнула.

Дверь открылась, и в комнату с подносом в руках вплыла орка – та, что вчера подносила мне каравай в деревне. Я даже глаза на всякий случай протёр. Нет, не показалось.

– Доброе утро, барин!

Она улыбалась, сверкая клыками. Голос был низкий, с лёгкой, едва заметной хрипотцой.

– Доброго.

Откуда она здесь? Видимо, этот вопрос у меня читался на лице, и орка сказала:

– Настасья Филипповна приказала мне теперь в усадьбе служить.

– Вчера?

– Нет, сегодня утром за мной прислала.

Быстро у них здесь! Я только проснулся, за окном рассвет, а она успела сюда добежать, выслушать указание и кофий мне принести.

– Приятного аппетита!

Орка отдала мне чашечку, стеснительно улыбнулась и сбежала из комнаты. Однако надо переговорить с ключницей. Зачем она девушку из деревни выдернула? Не ради же моего хорошего настроения?

Но разговор с Настасьей Филипповной откладывался. Я только заканчивал завтрак, а в столовую вбежал запыхавшийся слуга:

– Барин, там это!

– Отдышись и скажи нормально.

– Приехали! Вас видеть хотят!

– Меня? Может, Василия Фёдоровича?

– Нет, точно вас. Спрашивают: где молодой барин? Зови, говорят, у нас к нему разговор.

Кхм, интересная новость. А ведь меня в России никто не знает, кроме Боброва. И это гарантированно не он. Значит – что? Значит, ничего хорошего мне не привезли.

Я не стал торопиться. Надо – подождут. Спокойно доел, а затем поднялся к себе в спальню и сунул за пояс «студенческую» пистоль. Да, в случае чего, никого из неё не убьёшь. Но вывести из игры человека – очень даже просто. А теперь можно и посмотреть, кого принесла нелёгкая.

* * *

Их было двое. Кучер, сидевший на козлах открытой коляски, и дворянин, нервно расхаживавший из стороны в сторону. Впрочем, первого можно не считать.

– Доброго утра, – я решил не идти сразу на конфликт, а выяснить для начала, что надо этому господинчику.

– Урусов? – Незнакомец близоруко прищурился, рассматривая меня. – Константин?

– С кем имею честь?

– Вадим Петрович, – дворянин дёрнул щекой, – сын графа Шереметева.

Судя по обывательскому имени, отсутствию личного титула и уточнению, «сын», Вадим Петрович, – бастард. Но признанный отцом. Уж не за владение ли Талантом? Интересненько.

– Да, я Урусов. Что вы хотели?

– Мы можем поговорить без свидетелей?

– Хм… Пройдёмте в парк, там нас никто не побеспокоит.

На самом деле, это вовсе не парк, а просто липовая аллея, идущая вокруг пруда. Но за неимением лучшего я называл её парком.

Пока мы обходили правое крыло усадьбы, неожиданный гость напряжённо молчал. Было видно – разговор со мной его не радует. Папенька дал неприятное задание? Или сам напросился? Знать бы заранее, что этот тип скажет.

– Итак, я вас слушаю.

Бастард поджал губы, зыркнул на меня и сказал:

– Я приехал сообщить, что вы должны отказаться от наследства.

– Что?!

– Официально откажитесь от наследства и уезжайте, сегодня же.

У меня от такой наглости дыхание перехватило. Ничего себе заявления! Может, им ещё голым на столе станцевать? Нет? Не желают?

– Вы получите за это двадцать тысяч. Хотите золотом, хотите ассигнациями, – бастард не унимался, – но уехать вы должны немедленно.

– Я, кажется, плохо вас расслышал, Вадим Петрович.

– Могу повторить. Двадцать тысяч.

– Нет, сумму я услышал. Но вы слишком тихо сказали, зачем мне это делать. Каюсь, видимо, невнимательно слушал.

Он насупился.

– Это неважно. Получите деньги и уезжайте. Всё ваше имение стоит меньше, вы ни в чём не прогадаете.

– Я не покупаю котов в мешке, уважаемый. Если мне не ясна причина сделки, заключать её я не буду. Уж извините!

Лицо Вадима Петровича стало красным. Злишься? Очень хорошо!

Секунд двадцать он молчал, зло уставясь на меня. Потом взял себя в руки, глубоко вдохнул и ответил:

– Твой дядя, – он внезапно перешёл на «ты», – кое-чем обладает. И это наследство он должен вернуть в род Шереметевых. А ты посторонний! Не тебе владеть достоянием рода.

Нормальненько так.

– Подозреваю, Василий Фёдорович не хочет его вам возвращать, да?

Судя по лицу гостя, дядя показал им здоровенную фигу.

– Увы, дорогой мой Вадим Петрович, увы. Я не могу идти против воли дяди. Или вы хотите заставить меня нарушить волю умирающего?

Шереметевский сынок противно улыбнулся.

– Ты пожалеешь об этом. Отец проявил излишнее благородство, предложив тебе деньги и достойный выход. Но теперь мы поступим по-моему.

У меня засосало под ложечкой – бастард призывал Талант и собирался его использовать против меня.