Читать книгу Воспоминания о России - Александр Койфман - Страница 4

Перед войной мои родители жили в Сталинграде, оба работали. Хоть и не было собственного жилья, но в семье был достаток, рос мальчик – мой брат Натан. Решили завести второго ребенка – меня. И началась война. Папу не брали в армию, так как у него было плоскостопие и очень слабое зрение. Но весной 1942 года его вместе с другими мужчинами Сталинграда отправили на Дон рыть окопы. Он вернулся похудевший и весь покрытый вшами. По крайней мере, так рассказывала мама. Еще через некоторой время он пошел добровольцем в армию. Стыдно было здоровому мужику отсиживаться в тылу. Так считали в то время все.

Во время войны все мужчины призывного возраста нашей семье воевали. Аркадий Бройде (муж тети Ани) был танкистом, Саша Винокур (муж тети Мины) – подводником, Михаил Дмитриевич и Вячеслав Дмитриевич (мамины братья) воевали в пехоте, Николай Дмитриевич – кавалерист в составе корпуса Плиева. В Сталинградской области многих молодых мужчин отправляли в казачий корпус, хотя по происхождению они не были казаками. Петр Иванович Громов (муж тети Люси) служил артиллеристом, позднее был в дивизионе «катюш». Мой двоюродный брат Аир Гавриилович был в лыжном батальоне. Когда батальон шел в атаку по заснеженному льду озера где-то между Москвой и Ленинградом, немцы взломали лед бомбами, и весь батальон ушел под лед. Никто не выжил. Это была единственная утрата среди моих родственников во время войны. Конечно, абсолютно все были неоднократно ранены и контужены; Аркадий дважды горел в танке, но все вернулись домой. Вячеслав Дмитриевич побывал в плену, и это было нашей страшной тайной. Мама в детстве внушала мне, что об этом говорить или писать в автобиографиях нельзя.

Старшее поколение не воевало по возрасту. Из моих кузенов только Аир попал на войну. Остальные были или молодыми, или совсем маленькими. Кстати, Аир был назван так в честь популярного министра Александра Ивановича Рыкова, организовавшего выпуск любимого в России напитка – водки – по приемлемой цене. Ее так и называли одно время – «рыковка». А Гавриил Дмитриевич – отец Аира – был не дурак выпить.

Мне всегда было странно слышать сплетни о евреях, прятавшихся во время войны в Ташкенте. Мужчины призывного возраста, независимо от национальности, не могли избежать армии. А стариков, женщин и детей всех национальностей, по возможности, эвакуировали в Сибирь и Среднюю Азию. Исключением являлись евреи, проживавшие на присоединенных в 1939 году землях: в Прибалтике, Западной Украине и Западной Белоруссии. Им не всегда разрешали эвакуироваться, иногда даже с презрением говорили: «Западников не берем».

Помню эпизод, рассказанный однажды папиным приятелем, полковником Добрушиным. Он в конце войны или сразу же после нее был в Москве на концерте, в котором какой-то песенник пел куплеты о евреях, прячущихся в Ташкенте. Рассвирепевший Добрушин – кавалерист-полковник – ворвался к нему в гримерную во время перерыва в форме и орденах, хватил саблей по гримерному столику и заорал: «Еще раз пропоешь такие куплеты – зарублю суку!». Элегантный столик развалился пополам, артист до конца жизни не пел больше эти куплеты.

Папу забрали в морской флот и отправили в Севастополь, на корабль. Именно в это время немцы особенно сильно бомбили Севастополь и флот. Флот начал передислокацию на Кавказ. При этом многие корабли были потоплены. Потопили и корабль, на котором служил папа. Не ясно, как он выжил. Говорил, что ухватился мертвой хваткой за доску, еле разжали руки, когда вытаскивали из воды. Ведь он совершенно не умел плавать. И всю жизнь потом отказывался учиться плавать, заходил в воду только по пояс.

После этого он попал в пехоту рядовым солдатом. В то тяжелое время не смотрели, имеется ли у военнообязанного высшее образование. Шло переформирование частей, вырвавшихся из Крыма. В бою был тяжело ранен, и его отправили в тыл, в Астрахань. Рана загнила, так как в госпитале не хватало нужных лекарств. В то время в СССР еще не было пенициллина и других антибиотиков. Не хватало даже простейших стрептоцида и стрептомицина. Папа валялся на полу в бараке с безнадежными раненными, на которых врачи уже не обращали внимания. На его счастье, по госпиталю проходил один из хозяйственных руководителей армии, работавший раньше в Сталинграде. Он узнал папу. Разговор был примерно такой:

– Абрам, что ты здесь делаешь?

– Ухожу потихоньку.

Хозяйственник распорядился врачам поставить папу на ноги, так как он нужен армии. Сразу нашелся стрептомицин, нормальное питание, и папа через две недели явился в управление тылом. Ему тут же присвоили звание младшего лейтенанта. В это время в армии одумалисьи лицам, имеющим высшее образование, присваивали офицерское звание. В армии остро не хватало младших офицеров.

К тому времени немцы захватили территорию между Ростовом и Кавказским хребтом, и Астрахань была практически отрезана от центральной России. По Волге навигации не было, так как немцы господствовали в воздухе и топили все, что плыло по ней. Железная дорога по правому берегу была частично в руках немцев. Спешно проложенная по левому берегу одноколейка с трудом справлялась даже с перевозками боеприпасов. Тем более, что поезда двигались только ночью из-за сильных бомбежек. Колею все время приходилось чинить. С продовольствием для армии было плохо. Были довоенные запасы круп и консервов, Азербайджан обеспечивал горючим, но свежего мяса и овощей не было совсем.

Папе поручили этот участок работы. Он вместе с приданными сержантами объездил все рыболовецкие колхозы и договорился о ловле рыбы. Ее не ловили, так как у рыбаков не было горючего. Папа доказал в штабе, что горючее нужно не только танкам. Горючее армия стала давать в обмен на рыбу и овощи, которые тоже начали доставлять из сел волжской поймы.

Папа организовал бригады охотников на автомашинах и договорился с ними об отстреле сайгаков, которые к тому времени расплодились и бегали по заволжским степям миллионными стадами, уничтожая всю траву. Мясо, рыба и овощи стали поступать в армию регулярно.

Зимой немцев выгнали из степей Северного Кавказа. Блокада Астрахани была прервана. Папа в это время был уже начальником Военторга фронта. Но не очень долго. После конфликта с начальством он отпросился в автомобильный полк, которому было поручено получить в Иране американские студебеккеры и доставить на них военное снаряжение в действующую армию. Вместе с этим полком, в должности заместителя командира полка по снабжению, он прошел всю оставшуюся часть войны. Был еще раз ранен и контужен, но быстро возвращался в полк. Конец войны застал в Берлине.

Полк не отправили на войну с Японией, так как машины подлежали возврату в США, в виде прошедших через гигантские штампы слитков металла. В августе или сентябре 1945 года полк был окончательно расформирован в Воронежской области.

А наша семья весь 1941 и первую половину 1942 года оставалась в Сталинграде. С конца весны 1942 года мама не имела известий от папы. Мы не знали, жив ли он. В это время к нам в Сталинград эвакуировались родители папы с дочерью Миной. Но они не остались в Сталинграде, а поехали дальше в Среднюю Азию, где пробыли до конца войны.

Мы оставались в Сталинграде до конца августа. Мама не хотела уезжать, так как надеялась получить известие от папы. Но когда немцы прорвались на левый берег Дона, к нам приехал на телеге с лошадью дядя Коля с семьей. Дядя Коля в это время работал в опытном хозяйстве Волгоградского сельскохозяйственного института. Его призывали в кавалерию, и он очень беспокоился за свою молоденькую жену Ольгу, на руках у которой были два маленьких ребенка: Люся и Лёвка. Он сказал, что нужно срочно уезжать, и поручил Олю и маленьких детей маме. В телеге было по небольшому мешочку с крупой и мукой, немного сахара и жиры, которые очень пригодились нам потом в наших долгих странствованиях. Мама собрала Натана и меня – шестимесячного, взяла кое-какую посуду, и мы поехали.

Но нужно было еще перебраться на другой берег Волги. Стоял сентябрь 1942 года. Немцы нещадно бомбили переправы. На берегу Волги у переправы столпилось много подвод, машин и просто людей с чемоданами, сумками, мешками. Пароходы и паром отходили полностью забитые людьми. Мы простояли целый день, люди разбегались в разные стороны при очередной бомбежке, но мама телегу не покидала, только прижимала нас с Натаном к себе плотнее. Нам кто-то покровительствовал на небесах. По крайней мере, через сутки ночью мы погрузились, наконец, на паром и переправились через Волгу. Нам действительно везло. Два предыдущих парохода были потоплены немцами, хотя тоже пытались переправиться ночью. После нас не переправился ни один пароход. Прорывались только отдельные лодки.

Наша телега влилась в вереницу транспортных средств и людей, движущихся по степи на восток к ближайшей железнодорожной станции. Уходили не только сталинградцы и люди, эвакуировавшиеся в Сталинград раньше. Уходили и жители заволжских поселков. Уходили от непрерывных бомбежек. Нас не только бомбили, но и расстреливали пулеметами на бреющем полете. Именно здесь произошел тот случай, с которого я начал свои воспоминания. Немцы ничего не боялись, так как в воздухе не было никакого сопротивления. Только значительно позднее была организована противовоздушная оборона и завоевано господство в воздухе. Через двое суток мы добрались до железной дороги, где нас погрузили в товарный вагон. Лошадь и телегу конфисковала армия. Армии нужен был гужевой транспорт.

А дальше от нас ничего не зависело. Мама хотела отправиться в Саратовскую область, где у нее были родственники, но мы не могли выбирать направление движения. Для этого нужно было бы на какой-нибудь станции покинуть вагон. Но тогда не было бы надежды найти другое средство передвижения. Мы подчинялись тем, кто определял, куда еще можно передвинуть наш состав с беженцами. Не буду описывать путешествие в товарном вагоне, с бесконечными остановками на полустанках, с беготней на станциях за кипятком. Я ничего этого не видел. Мне было достаточно, что рядом со мной мама и Натан.

Но все, в конце концов, заканчивается. На какой-то станции на Алтае всех беженцев высадили из вагонов и начали предлагать места для расселения. Мама выбрала поселок Белокуриха. Не потому, что это был курорт, – я не уверен, что до войны там тоже был курорт, – а потому, что ей по ее документам сразу же пообещали работу почти по специальности – директором маленькой столовой. Во время войны – это просто мечта. Это означает, по крайней мере, что дети всегда будут сыты. Мама согласилась, не раздумывая.

А потом началось бесконечное ожидание хоть какой-нибудь весточки от папы. В конце 1944 года он через своих родителей узнал наш адрес, и прислал свой офицерский аттестат. Я не знаю точно, что это означает, по нему мы могли получать его зарплату и какие-то льготы. Но все это было ерунда по сравнению с самим фактом, что он жив. А потом кончилась война, и мы начали ожидать возвращения домой.

В мае 1945 года папа сообщил нам, что его полк передислоцируется в Николаевскую область, и мы поехали на Украину. А потом вместе с полком переехали в Воронежскую область, где полк расформировали, машины отправили «под пресс» в Архангельск, для отправки металлолома в США, военнообязанную молодежь отправили на Дальний Восток, а папу демобилизовали