Читать книгу Тропа до звезд - Александр Лепехин - Страница 5

В области акушерства и неонатологии Семьи лоцманов придерживались на редкость ортодоксальных взглядов. Это не было связано с традициями или замкнутостью клановой среды, хотя отчасти уже могло быть отнесено к оным. Так уж получалось, что ребенок, выращенный в реплистате, с куда меньшей – на порядки! – вероятностью проявлял нужные Семьям таланты, чем выношенный и рожденный естественным путем. Еще одна из многочисленных загадок лоцманов, которые они сами порой не могли решить.

Именно в силу того, что был произведен на свет традиционным образом, Саймон имел полное право сказать: «Мама, роди меня обратно!»

Корабельный медик, которому капитан скинул телеметрию со смарта Саймона, впал в состояние тихой паники и не придумал ничего умнее, чем запихнуть пациента в регенератор. Удачным оказалось то, что эта модель предусматривала возможность транспортировки в стационар – прямо внутри капсулы. Так что в себя лоцман пришел уже на поверхности, сидя на койке в палате центральной столичной клиники.

По идее, телесный дискомфорт подлежал решительному экзорцизму. Все синяки, ссадины и даже рассеченную губу затянуло буквально на глазах – да и оказалось-то их всего ничего. Но на память осталась фантомная боль. Организм не верил, что мог поправиться так быстро, и проявлял бдительность.

А тем временем в помещении происходила приторно вежливая, исполненная заверений в бескорыстной любви и взаимной лояльности, но от того не менее яростная перебранка. Именно она вызывала у Саймона желание дезинтегрироваться куда подальше. И невозможность провернуть свой любимый фокус погружала в тихую, холодную ярость.

Ругались трое, стоявшие неподалеку. Рослый, массивный в плечах, едва заметно полнеющий брюнет с тускловатыми глазами, изначально имевшими цвет royal blue[12]. Низенький, пингвинообразный тип с абсолютно незапоминающимся лицом, с сонными, тяжелыми веками на оном, в абсолютно не сидящем сером, словно бы пыльном костюме. И еще один темноволосый – смуглый, крепкий, с фигурой атлета, пышущий сдержанной энергией; на нем результаты работы дорогого портного смотрелись более чем к месту. Соломон Фишер, Кирилл Мягков и Анжело Оосава – самые влиятельные люди на ближайшую сотню парсек. А то и не на одну.

Фишер-старший являлся главой Семьи Фишер. Самой старой, самой большой, самой уважаемой. «Быть Фишером» означало «быть богатым, влиятельным и одаренным». Породниться с Фишерами мечтал каждый. В силу этого их голос в Профсоюзе всегда оказывался если и не решающим, то очень, очень значимым. «С Фишерами не спорят» – так было заведено. А последнее время традиция усугублялась еще и поддержкой Мягкова.

Кирилл не родился в одной из Семей. Вернее сказать, он был лоцманом, но, что называется, «самородком». Дар проснулся в ничем не примечательном пареньке с одной из дальних колоний – такое случалось, и не так чтобы редко. Правда, проснулся, честно говоря, так себе, серединка на половинку. Зато организаторские навыки во время учебы юный курсант проявил просто фантастические, умудряясь при этом оставаться по большей части в тени. «Хитрый план Мягкова» – это выражение прижилось, означая нечто многоходовое, неочевидное, но сулящее в итоге масштабный профит. Потому-то отец нынешнего главы Семьи Фишер быстро выделил неприметного, но толкового юношу. И способствовал его карьере в администрации Профсоюза.

Оосава же прибыл из ООН. После реформирования многие из подразделений взяли на себя не вполне свойственные им функции. Так, например, Четвертый комитет на бумаге занимался вопросами колоний, правами человека и миротворческой деятельностью. А по факту стал чем-то вроде космической службы безопасности, незаметно инкорпорировав в свои структуры Интерпол, ФСБ, АНБ, Гонг-Ан-Бу и прочие организации. И заместителем главы Четвертого комитета, главным межсистемным секуристом оказался как раз таки Анжело Оосава.

– Я не вполне, видимо, понимаю вас, уважаемый Кирилл? – голос ооновца можно было намазывать на хлеб и употреблять с чаем. – Вы предлагаете нам пытки?

Стоявшего в углу телохранителя можно было участником дискуссии не считать. Его спокойный взгляд постоянно сканировал помещение – а еще обращался к показаниям датчиков, встроенных в спецверсию смарта. На слово «пытки» он не отреагировал никак.

Взгляд Мягкова тоже «читать» не получалось. Он пожал плечами и негромко изрек, будто бы и не обращаясь к собеседнику:

– История всегда была одной из моих любимых дисциплин в Академии. Если память не подводит, в свое время спецслужбы это не смутило – в отношении лоцманов.

Замглавы Четвертого комитета начал закипать, но тут вмешался Фишер-старший, до этого стоявший возле койки сына и взиравший на спорщиков сверху.

– Ну, будет тебе, Кирилл, будет. Вы уж не обижайтесь на него, Анжело, но и авторитетом давить не советую. Это только с виду наш Мягков такой мягкий, а на самом деле – ух, кремень! Как мой Саймон. – И он одобрительно потрепал молодого лоцмана по плечу.

Саймона снова одолело желание сделать шаг – и оказаться где-нибудь на другом конце галактики, к примеру. Или хотя бы в одной из местных забегаловок. Кухня Нового Эдинбурга не славилась кулинарными изысками, но туристам здесь имелось где перекусить, а после регенератора аппетит лютовал всегда. Увы, если бы он провернул подобный демарш – не миновать занудной беседы на тему «ну мы же Фишеры, сынок, мы так не поступаем». В вопросах имиджа Семьи обычно добродушный отец становился упертым, словно бульдозер.

А еще вспомнились подростковые выходки, любимой из которых было сбежать с какого-нибудь официального мероприятия или пафосного приема. Просто взять и раствориться в воздухе на глазах изумленного собеседника. Оказаться на яхте дяди Анджея, слушая его добродушное ворчание и вполне дельные советы. Вдохнуть горький, солоноватый морской воздух и услышать режущие, полные тоски крики чаек: «Текели-ли! Текели-ли!» Сбросить пиджак, брюки, рубашку – всю эту светскую броню, лишний вес цивилизации. Сигануть за борт, смывая с себя липкое, вяжущее раздражение.

Правда, потом все равно приходилось возвращаться. В пятнадцать лет от Семьи особо не убежишь. Впрочем, оно же справедливо и для двадцати двух. Особенно если ты Фишер.

Поэтому Саймон всего лишь скроил кислую улыбку. Этого оказалось достаточно.

– А вообще, конечно, надо бы с этими засранцами что-то делать, – озабоченно продолжал Соломон, вернувшись к собеседникам.

Те сделали вид, что это замечание крайне важно и исполнено смысла. Анжело даже покивал:

– Надо. Но у меня связаны руки. Вокруг постоянно вьются репортеры, активисты из правозащиты, служба внутренних расследований… Мы уже больше века не просто комитет ООН, мы, shimaimashita[13], галактическая служба по вытиранию соплей! Только называемся иначе. И вынуждены играть строго по правилам.

Мягков снова негромко, но выразительно хмыкнул. У Оосавы сжались кулаки и скрипнули зубы. Фишер-старший нахмурился и неуверенно предположил:

– Но ведь есть улики…

– Косвенные, уважаемый Соломон, косвенные, – в голосе Анжело слышалась неподдельная досада. – Да, они угнали челнок. Но знаете, что поют эти хитрые Arschlochen[14] нашим следователям? Они испугались! Вы понимаете? Psia krew[15]! Двое стюардов, один младший механик и один палубный матрос. Испугались. Вот собираюсь выдать санкцию на глубокое полиграфическое исследование, но она требует согласований с ВОЗ.

– Записи. У вас есть записи с моего смарта, – Саймон потрогал губу и решил, что уже не болит. – Один возился с устройством. Другой сказал…

– Механик утверждает, что пытался разобраться. Ему, мол, эта штука сразу не понравилась. Обвиняет вас, – Оосава еле сдержался, чтобы не ткнуть пальцем, – в том, что вы на него напали и помешали. No te joda[16], так и сказал. А пилот – один из стюардов, к слову, – уверяет, что имел в виду, будто бы они ни в чем не виновны. «Мы же не палачи». А устройство не имеет к ним отношения: «оно само» появилось на челноке. Кстати, это только передатчик. Пульт управления, если можно так выразиться. Дистанционка.

– Они напали…

– Самооборона, – снова перебил Анжело. – Приняли вас за террориста. Вы же были в шлеме.

Это звучало серьезно. Саймон потер шею и шепотом выругался. В шлеме, ага. Жаль, эта модель не крепится прямо к плечам, как на древних скафандрах. Рыжая его чуть не придушила…

Ооновец сочувственно покосился, затем продолжил:

– А система наблюдения в ряде отсеков вообще отрубилась на все время теракта. Причем мы не можем обнаружить следов взлома – ну, кроме самого факта взлома. Там стерто напрочь все. Похоже, одноразовый вирус-камикадзе. Техники сейчас перебирают судно по кусочку – ищут глушилку, которой вас… – он замялся, – подавили.

– Мне это не нравится, – заметил Мягков. – Больше всего мне не нравится история с «отключением» Саймона от пространства. Как ты справился? – обратился он к молодому коллеге. Тот ссутулился и пожал плечами.

– Как-то. Разозлился. Взял себя «на слабо» и шагнул наугад. Если говорить объективно, то зря, наверное, – корабль ведь вытащил не я.

– Да ну будет тебе, сын! – гордость Фишера-старшего ощущалась физически. – Так или иначе, но ты сделал все, что мог. Вон, террористов нам наловил!

– Это еще требуется доказать, – устало потер лицо Оосава, – что они террористы. Нет, я-то практически не сомневаюсь. Но интуицию к делу не подошьешь.

Скорее всего, у Мягкова снова нашелся бы какой-нибудь пренебрежительный звук, но тут ооновец поднял руку.

– Pardonnez-moi[17], звонят. – Он отошел в сторону. – Да. Да. С кем? Хорошо, пообещайте в обмен на сотрудничество. А я попробую… Да.

Обернувшегося замглавы Четвертого комитета встретило три пары заинтересованных глаз. Впрочем, он и сам выглядел заинтригованно.

– Саймон, как вы себя чувствуете?

Вопрос оказался внезапным. Юный лоцман демонстративно потыкал себя пальцем в разных местах и бросил в ответ:

– Сойдет. Я вам нужен?

– Нужны, – не стал упираться Оосава. – Один, точнее, одна из подозреваемых хочет поговорить. С вами.

– Слушайте, – встрял в разговор обеспокоенный отец, – а у вас там решетки прочные? Сын, ты не торопись, подумай. Мало ли, вдруг в этой дамочке взрывчатку не отыскали. А что, я в кино видел! Не обижайтесь, Анжело, но глава должен заботиться о Семье.

– Я понимаю, – возвел очи горе ооновец. – Но, честное слово, мы задействовали все доступные ресурсы. Все, что не запрещено законом и не осуждается правозащитой. Саймон будет в полнейшей безопасности.

– Безопасность – отличное слово в нашей ситуации, – скепсиса в голосе Мягкова плескалось хоть отбавляй.

Но прежде чем Анжело успел парировать, Саймон ответил:

– Я согласен.

Он сам не очень понимал, зачем это делает. Больше всего на свете ему сейчас хотелось шагнуть куда-нибудь на другую сторону планеты. Или вообще домой, на Землю. Благо никакие таинственные глушилки больше на него не действовали и обошлось бы парой переходов. Тройкой, уточнил он сам для себя, прикинув карту систем. Завалиться в бар осесть у стойки, врубить классику со смарта – старые, плоские еще мультфильмы. И, подпевая героям – «Соблюдает дня режим Джим!», – накидаться какой-нибудь гадостью до бровей. Дорогой, выдержанной, с привкусом дубовой бочки и ледяной воды из ручья гадостью.

Но в итоге Саймон встал. Покачал головой, разминая шею. Снова поморщился. И проворчал:

– Давайте пообщаемся. Где там ваши застенки?