Читать книгу 4 | Последнее - Александр Левинтов - Страница 87

Еще цветет дворовая сирень.

И тишина. И больше – никого.

Часы стоят. И ночь стоит как день.

Жизнь переходит в фазу имаго.

Друзья ушли, уходят и уйдут

В туман небытия, в мои воспоминанья,

Покинув тихо брошенный редут,

Меня оставив жертвой на закланье.

Туберкулезная погода на дворе.

Июнь знобит в рассветной лихорадке.

Я предаюсь мечтательной игре

С античной барышней по имени Ананке.

Река течет пять метров в секунду,

Ледник те же метры – в месяц:

Скорость реки в две тысячи шестьсот раз выше.

То, что течет рекою,

Достигнет моря через два с половиною дня —

Это нескоро.

То, что течет ледником, —

Через один и шесть в периоде год —

Это тоже нескоро.

Законы теченья одни,

И мы все умрем в океане.

Шелести мне, береза, листвою

про рассветы ушедших годов,

про весну очертя головою —

это шелест я слушать готов,

чтоб забыться с кровавой зарею

меж высоких и дальних хлебов.

И неистовой песней прольется

бесконечная русская грусть,

где безжалостно бьется и пьется,

где «прощайте» равно «позабудь»,

а над тонкой жердиной колодца

обрывается в космосе Путь.

Вот и опять листопад

тропам моим невпопад,

падают тихие листья,

по берегам моей жизни

крỳжатся наугад.

Быстрое лето пройдет,

тонкую нитку прядет,

не суетясь, паучок —

годы бегут наутек:

вон, уже в лужицах лед.

Славно поется в лесу,

солнце висит навесу,

выпита чаша до дна,

осень вдовою одна

переплетает косу.

В стиранных вдрызг небесах

ждет нас Всевышний монах,

я в разношерстной толпе

вплачь припадаю к стопе

все еще впопыхах.

Колышащийся тюль занавесок,

Не шире гроба койка,

Плывущие и быстро меняющиеся облака,

Клейкая зелень майских тополей,

Увлеченных беседами с ветром —

С детства стоящая картина

Бесконечности и смерти,

Потому что в сознаньи ребенка

Смерть бесконечна как жизнь,

Но уже неопасна и безболезненна.

Я возвращаюсь в детство,

Лежа навзничь в собственной памяти,

Мне не с чем прощаться —

Облака, занавески и небо:

Все умрет или вместе со мною,

Или чуть раньше или чуть погодя

Мы едины – Вселенная невозможна

Без присутствия в ней любого из нас

И когда мы умрем, а мы вскоре, наверно, умрем,

Она множество раз успокоится с нами навеки.

Потому что Вселенных так много —

Как несчетно количество листьев

На деревьях с времен мезозоя.

И нам не с кем обмолвиться словом —

Бог возможен в единственном мире,

а во множестве – где ж Ему быть?

Мы ведем разговоры в надежде

Уникального мира и Бога,

Мы молитвы читаем оглохшим

От всемножества жизней мирам —

Никому или всем,

Кто не может понять никогда.

Это август отлетает,

желтый август, синий август.

паутиной время тает —

месяц поздний, месяц Фауст.

Маргаритки, Маргариты,

Потерявшие невинность,

По ночам – метеориты,

косы остры, ночи длинны.

Грай грачиный нарастает,

звездопады, звездопады —

счастье тем, кто их считает,

что ж мы, старые, не рады?

И шуршит листвой опавшей

шаг тяжелый и усталый,

пролетели годы наши —

как их мало, как их мало!

Пышный Милан,

вроде Пикадилли,

«Ив Сен-Лоран» —

чуть не проскочили.

Темные недра,

свежий комфорт,

каждая дама —

будто офорт.

«Я выбираю —

это впервые»,

Ты – как шальная,

словно на крыльях.

Мысли трепещут,

сердце поет:

«это не то, это не то, это не то, это не то, и это не то,

а это – мое!

Ах, что мне будет!

Что ж мне сказать?»

Разум остудит, кто-то осудит, а кто-то и ссудит?:

«мне – выбирать!?»

Запах на коже —

это ли я?

или, быть может,

юность моя?»

Ты угадала —

ты не дитя:

это начало

всего бытия.

«Что-то проснулось

на глубине,

я улыбнулась

зову во мне»

Первое женское —

это духи…

Вот и отмечена,

что ж впереди?

…

«Дальше – наряды, любовь, авантюры,

может, стихи и рисунки с натуры,

слезы, романсы и каламбуры.

«Ив Сен-Лоран» – это лишь увертюра»

Какого цвета пустота?

Какого звука пустота?

Какого вкуса пустота?

Какого веса пустота?

Она – как та или как та?

Мы забываем: это то, откуда вышли,

Куда придем, и где блуждают наши мысли,

Где наше внутреннее я

Страдает в жажде бытия.

И череп Йорика

и наш – любимый – череп

Пусты, как пуст

Сам по себе девичий перед,

и этой пустотою пут

морочит до последних чертиков.

Весь этот мир – без нас ничто,

Он безрассуден и не нужен,

Не делится в Добро и зло,

И бесполезно звезды кружит.

И мы шагаем в пустоте,

В немотной, мглистой темноте,

Мы – это мы, мы – только те,

Кто может двигаться к мечте.

И вся картина мирозданья —

Лишь отблеск нашего сознанья,

Лишь то, что мы творим себе

На кроткой маленькой Земле.

А где-то мается планета —

Совсем как та или как эта.

Закончив миром две войны,

Веспасиан эпохи перестройки

Впал в политический контекст,

В недетскую игру без правил.

Как тяжело меж куликовых и грачевых,

Среди крикливой птичьей стаи

И уж совсем бесшумных земноводных

И прочих непернатых тварей.

Как кстати, вовремя погиб

В своем далеком Красноярске,

Лишь «Белый Лебедь» – люто-злая зона

Ему – от благодарного режима.

Из тьмы во тьму стекает мгла,

Гуляют призраки над тихою водою,

И внятно вторит щучьему разбою

Недальний дансинг – перекресток зла.