Читать книгу Алтынай - Александр Лихачев - Страница 17

Саша подошел к настенному зеркалу. На него смотрел высокий, смуглый парень в сером костюме и белой рубашке. Худощавое лицо, прямой нос, карие глаза. Украинская кровь пробивалась в виде густых черных волос на голове и немного широковатых густых бровей.

Опухоль спала, лицо приобрело нормальный вид, только левый глаз был обрамлен желтоватым кругом, но это не бросалось в глаза.

Было воскресенье. Через полчаса он должен быть в доме Алтынай.

– Может, галстук? – подошла к нему мать. У нее через руку было перекинуто несколько галстуков.

– Нет, мамуль! Я в галстуке чувствую себя каким-то павлином.

– Ну ладно, – вздохнула она. Потом протянула сыну маленькую иконку. – На, возьми, она тебе поможет!

– Мам, ты что? – Саша с изумлением посмотрел на нее. – Я же иду к мусульманам! Какая иконка?

– Ты к людям идешь, а не к мусульманам! – строго сказала она. – Пусть Бог разбирается, кто есть кто!

* * *

– Салам алейкум! – поздоровался Саша, переступив порог дома Алтынай.

– Алейкум ассалам! – ответил ее отец, Кенесбек Атымбаев.

Остальные сидели, не поднимая глаз. Всё семейство было в сборе.

– Проходи, садись, – отец Алтынай протянул руку в сторону скамейки возле стола.

Саша разулся и осмотрелся, ища тапочки. Тетушка Рая поспешно достала из-под шкафчика тапочки и молча протянула их Саше. Он прошел и сел к столу. Громко тикали настенные часы, билась об оконное стекло муха.

Алтынай сидела в левом углу, судорожно сцепив пальцы в кулак. Ее бледное лицо было опущено вниз.

Надир сидел рядом с отцом и равнодушно смотрел в сторону. Тишина стала непереносимой!

– Ну что же, Саша, говори, раз пришел, – и Кенесбек повернулся к дочери: – Выйди-ка, Алтынай, пока мы тут побеседуем!

– Нет! – твердо сказал Саша. – Извините, ата, пусть она слушает! Речь будет о ней.

– Ну хорошо! – нахмурился Кенесбек. – Может, это и к лучшему.

Он выжидающе посмотрел на Сашу.

Саша положил руки на стол и сцепил пальцы. От внутреннего напряжения на его лице стала проступать бледность.

– Ата! Я люблю вашу дочь, – он твердо посмотрел в глаза Кенесбеку. – Надеюсь, что она тоже любит меня. Я прошу у вас, – он посмотрел сначала на тетушку Раю, потом снова на отца Алтынай, – отдать ее мне в жены!

Краем глаза Саша увидел, как Алтынай сильно покраснела.

Кенесбек внимательно посмотрел на него.

– Значит, ты пришел свататься? – он криво усмехнулся. – А что же без соблюдения обычаев? И вот с этим? – он показал на синяк Саши. – Где твоя семья?

Саша почувствовал издевку в его словах.

– Ата! Вы знаете, что мой отец давно умер, – спокойно ответил он. – А мама решила не идти со мной, учитывая сложившуюся… э-э… ситуацию! Она считает, что лучше будет, если говорить будут только мужчины. В нашей семье, кроме меня, мужчин больше нет. Так что вам придется обсуждать этот вопрос со мной.

– Ну хорошо! – вздохнул Кенесбек.

Он встал, подошел к окну и стал смотреть на улицу. Потом повернулся к Саше.

– Я скажу тебе нет! – и, чуть помолчав, повысил голос: – Твердое нет!

Боковым зрением Саша увидел, как Алтынай еще ниже опустила голову.

– И объясню, почему! – Кенесбек вернулся и снова сел за стол. – Алтынай у меня одна дочь. Так захотел Аллах, – он поднял глаза вверх. – И она воспитывалась как настоящая казашка. У нее все наши обычаи в крови, – он чуть помолчал. – Почитание отца с матерью, уважение к старшим, к своему роду. К нашим негласным законам и обычаям. Сейчас эти обычаи разрушаются. Особенно в городе! А ты знаешь, что происходит с народом, когда разрушаются его обычаи и законы? Недавно в городе трое молодых подонков, то ли пьяных, то ли обкуренных, избили пожилого человека, когда он сделал им замечание. Они били его лежачего. Ногами. И они, и этот пожилой человек были казахами! Когда такое было?

Саша невольно посмотрел на Надира. Тот медленно стал заливаться краской.

– В ауле их бы забили насмерть камнями. А их родителей вышвырнули бы из аула в степь, на погибель. А тут – мелкое хулиганство и 15 суток. Человека же не убили! Вот и получается; внешне они казахи, а внутренне – какие-то выродки! Я не хочу сказать, что в этом виноваты только русские. Но вы принесли на нашу землю пьянство, мат, пренебрежение к старости, хамство и обман. Поэтому я не хочу, чтобы у моей дочери был русский муж.

– Я украинец, – тихо возразил Саша.

– Да какая разница, – с досадой махнул рукой отец Алтынай. – Все вы одной веры. Вернее, ее видимости: на Рождество и на Пасху. А в остальное время вам на вашу веру наплевать! Вы живете на нашей земле как временщики, – Кенесбек провел ладонями по своему лицу. – О Алла бисмилла!

Все подавленно молчали.

– А теперь лично о тебе. Когда я встречал вашу пьяную компанию в поселке, у меня сердце кровью обливалось. Я представлял себе, как Алтынай тащит пьяного мужа домой через весь поселок.

Настала очередь краснеть Саше. Его лицо горело.

– А мои внуки? – продолжал бить наотмашь Кенесбек. – Кем они вырастут возле пьяного отца?

Саша попытался возразить, но Кенесбек выставил ладонь вперед:

– Обожди! Я еще не закончил. Что моя дочь получит, выйдя за тебя замуж? Твои 100 тысяч тенге в месяц? Это всё, на что ты способен? Что ваша семья будет кушать, когда она родит и будет вынуждена сидеть дома с ребенком? Да! У твоей мамы домик, огород, скотина. Всё, что она заработала с мужем за всю жизнь. Но твоих денег не хватит не только на вашу жизнь, но и на поддержание того, что есть. Ни один уважающий себя отец не отдаст свою дочь в такую нищету! Я обосновал свой отказ? – Кенесбек опять встал и подошел к окну.

Все молчали, подавленные нарисованной картиной. Оглушительно жужжала муха.

– Что-то еще нужно? Или и так всё понятно? – повернулся он к Саше.

– Более чем! – глухо проговорил Саша. – Но позвольте и мне сказать!

Отец Алтынай кивнул: мол, давай, оправдывайся.

Часы пробили час дня.

– По поводу земли и моего народа, – начал Саша. – Мы живем не на вашей земле. Мы живем на своей земле. В этой земле лежат уже три поколения моей семьи. Мои прабабушка и прадедушка пришли на эти земли, когда здесь была только степь. Вместе с ними пришли люди со всех концов страны – тогда СССР. Даже из Ленинграда. Нужно было построить в этой степи железнодорожный узел. А к нему поселок. В котором мы все сейчас живем. Ваш род зимой уходил на юг со своими табунами овец и лошадей. Потому что зимой здесь была смерть. Минус 40, снег и бураны. Вы уходили от этой зимы. Я не осуждаю вас за это. Вы спасали свой народ от гибели. Но в это же время мои предки рыли в земле норы, которые назывались землянками, и продолжали строить эту проклятую железнодорожную станцию. Я извиняюсь за пафос, но по-другому не передать, что тогда творилось на этом месте, где мы с вами сейчас сидим. Людей не могли похоронить неделями, потому что нельзя было вырыть могилу. Ее надо было выдолбить в промерзшей земле. Теперь в этом поселке живете вы и ваши родственники. Вам не надо никуда уезжать зимой. Посмотрите на ваши мавзолеи и на наши кладбища. Ваших могил намного меньше, чем наших. Не потому, что вы меньше умирали. Вас просто здесь не было каждые почти полгода. И так по всему северному Казахстану. Спросите своих аксакалов, что они помнят об этих местах в то время? Голая степь, ковыль, и всё! Сейчас города, дороги, в том числе и наша железная дорога, заводы, электростанции и прочее. Всё это построили те самые люди, о которых вы сейчас говорили без всякого уважения. Сами бы вы ничего не построили. У вас не было на это денег, инженеров, ученых, рабочих и просто понимания, что нужно делать.

Саша замолчал от острого желания закурить.

– Да! Вы справедливо говорили о хамстве, пьянстве и прочем. Каждая нация болеет своим болезнями. На то есть свои причины, не будем об этом. И, как любая болезнь, это лечится. У вас тоже не всё благополучно. Иначе вы бы не убивали друг друга за женщин, воду, пастбища, овец и лошадей. Причем с жестокостью, которой бы позавидовали воины Чингисхана. И эти трое подонков били лежачего не из-за того, что рядом жили русские, а из-за того, что их мамы и папы не заложили в них те самые обычаи, о которых вы говорили.

Теперь обо мне! Смерть Андрея поставила точку в наших пьянках. Это была наша общая ошибка. Страшная! Андрей заплатил за это своей жизнью.

О моей работе и моей зарплате могу сказать, что вы правы на все сто. Я это понимаю и буду делать всё, чтобы Алтынай и мои дети жили не хуже других. Звучит неубедительно, но другого мне сказать нечего, – Саша встал. – Спасибо, ата, что честно высказали свое мнение. Прошу прощения у вас и вашей жены, если я чем-то вас обидел, это не преднамеренно. У меня к вам маленькая просьба: пусть Алтынай выйдет со мной во двор, мне нужно с ней поговорить. Всего пять минут! – поспешно сказал он, глядя на нахмурившееся лицо Кенесбека. – За пять минут ничего не изменится.

Тот кивнул головой, разрешая дочери выйти.

Уже на пороге он остановил Сашу:

– А почему Алтынай? У вас ведь в школе было много красивых девушек. И русских, и украинок, и других.

Саша немного подумал и повернулся к нему:

– Не знаю, ата! Это вопрос куда-то наверх, – он поднял глаза к потолку. – Или вашему Аллаху, или нашему Богу. Они там определяют, кому с кем жить и как продлевать свой род.

Саша повернулся и вышел. Улица встретила его ослепительным светом и птичьим гомоном.

Через пять минут из дома вышла Алтынай. Она шла по дорожке, не поднимая глаз. Не доходя метр до Саши, она остановилась и схватилась за поперечную планку забора. Глаз на него она так и не подняла.

Они постояли немного молча.

– Алтынай! – тихо произнес Саша и протянул к ней руку.

Она как-то беспомощно посмотрела на него и резко отодвинулась. Саша с тоской понял по этому движению, что она приняла решение. И какое это решение, он тоже понял. О чём-либо спрашивать ее не было никакого смысла.

– Прости меня, Алтынай, что тебе пришлось пройти тяжелое испытание, – он перевел дыхание. – Но мне нужно было знать твое решение. Не их. А твое!

Он замолчал и стал смотреть на ее лицо.

Она по-прежнему не поднимала глаз, только ее руки продолжали судорожно сжимать планку забора. Ее ноги стали подкашиваться.

Стукнула дверь дома. На пороге в нерешительности застыла тетушка Рая.

– Подойдите, пожалуйста к нам, – попросил ее Саша. – Алтынай не очень хорошо себя чувствует! Мы уже закончили.

Та подошла и обняла дочь.

– Я хочу вам сказать, – медленно произнес Саша, – что вы очень хорошо воспитали свою дочь! Нет, нет, – вскинул он ладони вверх, увидев недоверчивый взгляд женщины. – Я это говорю совершенно искренне, без иронии.

Они повернулись и пошли в дом. Саша смотрел им вслед. Уже возле порога Алтынай по-детски заплакала и уткнулась лицом в плечо матери.

Та что-то ласково стала ей говорить по-казахски. Потом хлопнула дверь.

Всё!

Саша понял, что именно в эту минуту и в этом самом месте судьба развела их жизни в разные стороны.

* * *

Ноги сами привели Сашу на их любимое с Алтынай место в степи.

Он лег на траву и стал смотреть в небо. Там так же на огромной высоте кружил беркут. Возле уха жужжал шмель, что-то шуршало в траве. Голова была пустая. Мыслей не было никаких.

Потом, мысленно, он стал загибать пальцы на правой руке: «В октябре прошлого года ушел Андрей, спустя пару недель – Игорь, позавчера – Куаныш, час назад – Алтынай».

Какой-то злой рок висел над их компанией!

«Что же осталось? – Саша стал загибать пальцы на левой руке. – Мама – раз, Олег – два. И?.. Всё!»

Его замутило.

«Да!.. Еще степь!»

О степи он думал, как о живом существе. Как-то, сидя в автобусе, возвращаясь из города домой, Саша думал, глядя на пейзаж за окном. Там была плоская равнина рыжего цвета, с островками зелени. Не за что глазом зацепиться!

Саша видел уже, будучи в армии, горы, покрытые блестящим снегом, море с его вечным шумом набегающих на берег волн, леса с тенистой прохладой. Всё это сильно впечатляло! Всё было огромным, вечным, завораживающим и… не получало никакого отклика в его душе!

«Ну что в ней такого? – недоумевал он, глядя на степь. – Пустота! Плоская земля внизу, купол неба сверху и ветер. Всё! Может, загадка кроется именно в этом открытом пространстве? – лениво думал он. – Недаром оно дает душе ощущение простора. А может, какая-нибудь особая энергия беспрепятственно пронизывает это пространство своими волнами, вызывая в душе беспричинный восторг? И когда эти волны проходят через человека, они зажигают в его душе какую-то лампочку, как в фонарике».

Он не мог всего этого понять. Как бы то ни было, но Саша разговаривал со степью, как с живым существом.

«Посмотреть со стороны, – думал Саша, – так это какой-то дурдом! Сидит человек и что-то бормочет, глядя в степь».

Он опять лег в своем новеньком костюме на траву и стал смотреть ввысь. Постепенно какое-то новое чувство стало им овладевать. Какая-то смесь тоски, пустоты, ненужности своего существования. Раньше такого чувства Саша не испытывал.

Он еще не знал, что это новое чувство называется одиночеством!

Ему вдруг непреодолимо захотелось вернуться в прошлое. Туда, где они с Алтынай лежали на этом самом месте после школьного бала. Туда, где не было ее родителей, где не было его сватовства, Серика с его калымом, ночной драки, разговора с Куанышем. Туда, где у него, лежащего рядом с Алтынай, в душе было ощущение беспредельного счастья.

На него навалилось чувство огромной усталости. Саша сам не заметил, как уснул.

Сначала он почувствовал, как задрожала земля. Он испугано вскочил и увидел, как с юга в степи появилась черная полоса. Она стремительно увеличивалась в размере, и Саша понял, что это конница. Сзади нее висело плотное облако пыли. Оно стало быстро закрывать солнце. Раздался дикий вой, переходящий в боевой клич.

«Это же боевая конница среднего жуза!» – похолодел Саша.

Конница увеличила скорость с флангов и, образовав полукруг, понеслась на него. Он уже отчетливо видел лица воинов. Многие были одеты в кожаные чапаны с металлической защитой. У некоторых на головах были металлические шлемы с конскими хвостами. У других – малахаи, подбитые лисьим мехом. У всех за спинами торчали луки, по бокам висели колчаны со стрелами и кривые сабли.

– Алга!..[1] – пронесся по степи дикий вопль.

До Саши осталось метров пятьдесят. Он уже видел оскаленные в бешенстве лица воинов, пену, летящую с губ лошадей. Впереди этой лавы клубком катился ужас!

Над головами всадников вдруг возникла темная туча и стремительно понеслась в сторону Саши.

«Стрелы!» – словно молнией пронзило его.

Он резко повернул голову влево, потом вправо. Спрятаться было совершенно некуда. Вокруг была ровная, без единого бугорочка земля.

– Саша-а-а! – вдруг услышал он истошный женский крик.

Он ошеломленно обернулся и увидел, что к нему бежит Алтынай. Она летела, раскинув руки, как раненая птица. Почему-то она была одета в школьное платье.

– Стой! – в ужасе закричал Саша. – Назад! Алтынай, беги!!!

С глухим стуком стрелы стали пробивать его тело. Боли он почему-то не чувствовал! Одна стрела впилась ему в горло.

– Алтынай, беги! – уже прохрипел он, пытаясь выдернуть стрелу из горла.

Саша попытался сделать несколько шагов в сторону Алтынай, но ноги у него не двигались.

В этот момент слева и справа от него пронеслись всадники с оскаленными зубами. Его обдало лошадиным потом, пылью и злобой. Над головой сверкнула сабля.

В последний миг Саша увидел, как лава обошла его с двух сторон и понеслась в сторону Алтынай. От лавы отделился крупный воин, одетый в боевой кафтан и шлем с конским хвостом. Он догнал бегущую Алтынай, наклонился над ней, легко, как перышко, подхватил и кинул поперек седла.

Раздался оглушительный свист, и конница стремительно умчалась вдаль. Почти мгновенно осела пыль, земля перестала дрожать, снова запели жаворонки.

Саша проснулся потный от страха. Сердце тяжелым молотом билось в горле. Он вскочил. Перед ним лежала пустая степь, солнце уже зацепилось за горизонт.

Алтынай в степи не было. Она исчезла!