Читать книгу Корпорация ZERO - Александр Малашевский - Страница 6

Аггель снилось, что они идут с отцом по глубокому снегу, который хрустит под ногами так свежо и вкусно, как будто раскусываешь спелое яблоко. Утро такое морозное и счастливое, потому что совсем недавно родился Христос и вся Природа готовилась встретить Бога, а Господь готовился освятить Природу. И вот, вчера ночью произошла эта встреча. Природа пришла к Богу, очищенная холодом и ледяной водой, вся в хрустящих от чистоты белоснежных одеждах, и Господь благословил этот мир. Ещё один год будет счастливо существовать Вселенная, и всё, что в ней есть, будет оживлено и одухотворено Божьей Благодатью…

Примерно такие мысли роились в голове священника, который был приёмным отцом Аггель и глубоко, мистически верующим человеком. А в головке маленькой Аггель не было ни одной мысли, даже отдалённо напоминающей своей глубиной размышления отца Рафаила. Всё, что она знала – это то, что праздник называется Крещение. И что на пруду сделали прорубь в форме креста, и она приставала к отцу, пока он не согласился отвести её и показать освящённую Богом купель.

Ничего не понимала Аггель, но от этого её радость была только больше. На всё, что делал отец, она смотрела как на чистой воды волшебство и думала, что её приёмный родитель – волшебник, вроде волшебника из страны Оз. И она старательно шагала по огромным округлым следам, которые оставляли на снегу валенки волшебника. И совсем запыхалась, когда они наконец вышли на берег пруда и с высокого крутого берега увидели голубую купель и прозрачный крест, сложенный из ледяных блоков. От большого храма к святому месту вела широкая тропинка: ночью здесь прошли сотни людей.

Аггель с другими приёмными детьми жила в большом детском доме при монастыре, затерянном в глубинке необъятной России. В монастыре было несколько храмов и часовен. Здесь жили и монахи, и семейные священники. И одна из церквей в прошлом году стала домом Аггель. Новый жилой корпус, предназначенный для сирот, сгорел прежде, чем успела высохнуть краска на стенах. Отец Рафаил плюнул на пепелище и сказал, что не надо было брать деньги спонсоров на строительство. Теперь видно, что эти деньги были нечистые: ворованные или добытые иным нечестным путём. Детей распихали по другим помещениям. Аггель и ещё несколько детей постарше временно разместили в церковной пристройке, в которой жил отец Рафаил с матушкой и целой кучей детей, своих и приёмных.

Отец Рафаил не любил что-либо делать наполовину и вскоре удочерил Аггель. Так она и осталась жить в храме и увидела православную веру изнутри, из самой её сокровенной сердцевины. Она узнала, что без благословения настоятеля ничего не делается в монастыре, а в их церкви, что бы ни случилось – все идут к отцу Рафаилу. Если он не благословит опару, не поднимется хлеб или блины, и обед будет невкусным без его благословения, да и любое дело лучше не начинать без благословения, если не хочешь повеселить бесов.

Это было так здорово – жить среди обыденных, каждодневных чудес. И каждый день целовать мягкую, пахнущую ладаном руку, через которую в этот мир изливались добро, красота и справедливость. Церковь стала для неё не только домом, но и целым миром, игрушечной вселенной, в которой вместо неба – расписной плафон, вместо тумана – дым из кадила, отец её играл роль Бога, а все остальные старательно исполняли роли ангелов и чертей. Да! Аггель с самого юного возраста убедилась, что даже среди посетителей храма можно встретить представителей тёмных сил.

Относиться к этому спокойно она научилась после одного подслушанного разговора. Аггель везде ходила за отцом Рафаилом, как тень, и вскоре все к этому так привыкли, что просто перестали её замечать.

Однажды к отцу пришёл странный человек. Он долго мялся у порога комнаты, где жил священник, не решаясь переступить порог, потом долго крестился на иконы и наконец решился войти. Отец на всё это смотрел с доброй усмешкой. Вообще, это выражение редко сходило с его лица. Но когда посетитель рассказал, с чем пришёл, Аггель, которая сидела на краю стола и возила по скатерти туда-сюда растрёпанную куклу, не на шутку испугалась.

Лицо отца Рафаила стало суровым и грозным, брови изогнулись, а глаза стали огромными, как у хищной птицы. Посетитель не смотрел на священника, он продолжал свой рассказ, упёршись взглядом в стол. Говорил он красивыми, непонятными для девочки словами, но постепенно до неё дошло, что этот человек убивал людей, воевал в «горячей точке» на востоке Украины и снова собирался туда ехать. Он хотел не только получить отпущение грехов, но и благословение на «богоугодное дело защиты православной веры». И не только для себя, но и для всех боевиков, которые сидели в машине на улице.

– Пошёл вон! – процедил сквозь зубы отец Рафаил таким тоном, что Аггель от страха спряталась под стол. Человек замолчал, но продолжал сидеть, видимо в замешательстве. – Тебя что, со ступенек спустить? Или сам уберёшься? – Отец Рафаил встал и поднял руку, гневно указывая на дверь, и Аггель показалось, что это не длинные рукава священнического облачения всколыхнули воздух в комнате, а гигантские чёрные крылья развернулись для стремительного взлёта!

Человек исчез за дверью в мгновение ока и совершенно бесшумно, как тень. Аггель удивилась: как это он сумел? И её внезапно разобрал какой-то нервный смех. Она пыталась закрыть рот руками, но неудержимый хохот всё равно прорывался наружу. Отец вытащил её из-под стола, усадил на кровать и тоже принялся хохотать. Морщины разгладились на его помолодевшем лице, и он спросил уже нормальным человеческим голосом:

– Чего смешного?

– Как он заходил! Пыхтел и крестился полчаса, а исчез – в одну секунду!

Отец Рафаил тоже рассмеялся от всей души.

– Это ты верно подметила. Только так с ними и надо! Христос, конечно, велел всех прощать, но он имел в виду людей. А это и не люди уже, а бесы, о чём с ними можно говорить?

Отец Рафаил стал оправдываться, и Аггель это не понравилось. Совершенно неожиданно для себя она сказала абсолютно серьёзным и каким-то взрослым голосом:

– Не надо оправдываться, отец Рафаил. Он вас подбивал хулу на Святого Духа сотворить. Ведь священник, благословляющий на убийство, совершает смертный грех, несмываемый и непрощаемый во веки веков.

Отец стоял посреди комнаты как громом поражённый, а Аггель ужасно смутилась и покраснела до корней волос. Она хотела провалиться сквозь землю и снова полезла под стол. Но отец успел поймать её, ласково обнял и сказал, что она ангел, которого Бог послал ему для вразумления. Он и другим людям стал говорить то же самое, и вскоре многие, особенно тугие на ухо старухи, стали звать её «Анге́ль».

В общем, всё закончилось весело и не страшно, и Аггель совсем было решила, что ей просто почудилось нечто птичье в облике отца Рафаила. Отец вышел из комнаты, поднимая ветер полами чёрной рясы, и вдруг Аггель обомлела. Она увидела небольшое птичье перо, летящее над полом, иссиня-чёрное, со светло-серой опушкой у основания. Она понимала, что это куриное перо, которое прицепилось к рясе отца Рафаила, ведь в монастыре держали кур.

Почему же тогда всё у неё внутри подобралось, а кровь отлила от сердца? Откуда это пришло к ней, из каких страшных глубин нахлынуло неопровержимое знание, что отец Рафаил – не совсем человек, а кто-то непостижимый, живущий в высшем мире, где принято носить за спиной крылья?

Это знание помогло ей перенести горечь утраты через несколько лет, когда её приёмный отец ушёл из жизни. Как это случилось, никто в точности не знал. По версии следствия, отец Рафаил упал с высокой стены недостроенного собора, и это был несчастный случай. Некоторые поговаривали, что отца Рафаила убили. Свели с ним счёты национал-патриоты, которых он выставил из монастыря без благословения. Не простили ему слишком принципиального следования учению Христа, которое не приемлет насилия.

Склонная к мистицизму братия монастыря говорила, что душа отца Рафаила соединилась с его любимым детищем – с храмом, который он строил. И действительно, он день и ночь пропадал на грандиозной стройке, которая развернулась в их монастыре после того, как из Москвы выделили деньги на возведение главного монастырского собора.

Это была часть государственной программы по возрождению православной веры. Принимались и другие меры, но почему-то чем больше государство участвовало в церковных делах, даже с самыми добрыми намерениями, тем больше захиревали эти самые церковь и православная вера. Как будто мертвящее, казённое дуновение высушивало и выхолаживало всё то тёплое и душевное, что испокон веков делало православие таким близким человеческой душе. А если душа не просится в храм, то не помогут красота убранства, торжественность службы и прочие уловки.

Не красотой единой жив человек. Мир спасёт не красота, а простота, вопреки утверждению Фёдора Михайловича. Безыскусная простота, что живёт в самой середине человеческой души, спасёт мир. Если Богу будет угодно, чтобы он был спасён. Из этой простоты рождаются и сила, и красота, и правда, да и сама жизнь рождается из точно такого же центра Бытия, что находится в сердцевине Божественной Души…

Всё это знал отец Рафаил, но всё-таки увлёкся проектом огромного и красивого собора, который должен был привлечь паломников в забытый Богом монастырь. Прощались с отцом Рафаилом в новом недостроенном храме, и на ночь оставили там же. Посреди ночи Аггель проснулась от того, что её кто-то довольно сильно и болезненно толкнул в бок, сон как рукой смахнуло. Аггель вылезла из кровати и, стоя посреди комнаты, пыталась понять, что происходит. И вдруг вспомнила, что её приёмный отец лежит сейчас в пустом храме один.

Она побежала к храму, осторожно забралась на пятнадцать крутых ступеней и заглянула в щель грубо сколоченной из досок временной двери. Действительно, в храме никого не было, хотя монахи должны были всю ночь читать Псалтирь. Она осторожно вошла, бесшумно ступая по ледяному цементному полу босыми ногами, и подошла к гробу, который стоял точно посередине, на двух табуретках. Тени от горящих свечей и лампад причудливо метались по стенам. И в этом мягком и неверном свете лицо отца Рафаила показалось Аггель совсем живым.

Настолько это было явно, что сердце у неё залилось горячей кровью от счастья. «Это ошибка! Он не умер, просто сознание потерял!» Аггель схватила отца за руку, чтобы поднять из гроба, и тут почувствовала, что держит руку неживую, сухую и холодную, как у фарфоровой куклы. И наваждение вмиг пропало: она увидела, что перед ней труп, который в тёплом, разогретом свечами воздухе уже начал попахивать смрадно. Это был момент истины. Сказка кончилась. Волшебник умер и оказался обманщиком, как и волшебник Изумрудного города.

Это было настолько тяжело, безысходно и непоправимо, что Аггель даже не смогла заплакать. А как было бы здорово залиться тёплыми, сладкими, умиротворяющими слезами! Но Аггель даже говорить не могла. Ей показалось, что душа её со всего размаха ударилась о цементный пол, и от этого язык провалился вовнутрь, запал куда-то вглубь сухой гортани. И вот в таком состоянии её нашёл послушник, который выходил на пять минут из храма по нужде. И после этого Аггель больше не сказала ни слова.

Её отчитывали, то есть читали над её головой молитвы против злых духов, и отпаивали святой водой, и к врачу водили, но ничего не помогало. Аггель замкнулась в себе. Ей казалось, наступили холода прямо посреди лета, и она не хотела растерять последние частички тепла, последние сполохи того жаркого счастья, что согревало её жизнь. И она закрыла поплотнее все двери и окна в свою душу.

На сороковой день стали собирать поминки, резать кур и варить куриную лапшу. Одно из самых маленьких пёрышек как-то залетело в комнату, где лежала Аггель и смотрела в потолок. Иногда на потолке показывали кино: она вспоминала свою прошлую счастливую жизнь, и это были счастливые часы. Но иногда ей что-то мешало, как, например, сегодня, когда в окно доносились весёлые детские голоса и лай собак. Голоса эти ужасно раздражали Аггель.

«Как они могут смеяться? Они что, не знают, что отец Рафаил умер? И что они тоже все скоро умрут, ну или нескоро, лет через сто, может быть. Но это всё равно. Можно получать одни пятёрки, а можно смотреть в потолок, можно бежать быстрее всех и чувствовать себя счастливым, а можно смотреть в потолок. Можно любить кого-то, а можно ударить его по лицу и смотреть, как течёт кровь, но лучше всего – просто лежать и смотреть в потолок. Потому что ты всё равно умрёшь!»

Примерно так думала Аггель, но главными были не эти мысли, а то чувство, что поселилось в её душе, как будто холодная и скользкая змея обвивала и сжимала её сердце. Вот почему мысли у неё были змеиные, медленные, холодные и презрительные. Она презирала глупых и наивных людей, которые ничего не знали об этой жизни. Её тошнило от сильных запахов, от ярких красок, от громких звуков, от всего, в чём было слишком много жизни. Только тишина и белый цвет приносили ей облегчение.

Белый потолок был её спасением. И вот, на фоне белоснежного, тщательно выбеленного монастырскими трудниками потолка появилось чёрное пёрышко. Словно в чистое зимнее небо кто-то запустил чёрную птицу, как будто от галки или вороны станет веселей! Пёрышко долго кружилось над головой Аггель, как будто показывало маленький изящный танец, а потом, привлечённое едва слышным, полусонным дыханием девочки, приникло к правой ноздре и пощекотало изнутри.

Аггель чихнула так резко и сильно, что её аж подбросило на кровати. И от этого резкого вздоха у неё как будто открылись глаза. Она как будто только проснулась окончательно, хотя на дворе уже вечерело. Из открытого окна в комнату тянуло осенними запахами, прелыми листьями и дымом. Пока она спала наяву, лето кончилось, и она даже не заметила этого!

Аггель подошла к окну, и слёзы брызнули у неё из глаз, как будто плотину прорвало. Грусть увядания Природы ворвалась в её душу мощным потоком, и в этой грусти была частица тех чувств, что когда-то видела она на лице отца Рафаила, который так любил осень и мог часами ходить по лесным тропинкам, пьяный от осеннего воздуха. «Разве он умер? – сказала Аггель себе с досадой. – Как ты могла так подумать!» Чёрное пёрышко вылетело в окно и стремительно полетело в сторону леса. Аггель бросилась за ним.

И уже скоро, совершенно счастливая, она брела по засыпанным листьями тропинкам и смеялась и пела песни. И всё время она чувствовала, что отец рядом, несколько раз даже она видела краем глаза его чёрную одежду, но стоило обернуться, как отец Рафаил исчезал. И оказывалось, что это ворона, сидящая на ветке. Она поняла, что не нужно делать резких движений, и тогда отец подойдёт поближе. Так и случилось.

Немота её прошла без следа…

Во сне было так чудно смотреть на эту сцену одновременно глазами маленькой Аггель и ещё откуда-то сверху. Тут Аггель вспомнила, что это всего лишь сон и что она уже давно взрослая. А отец Рафаил давно уже находится у престола Господа, как он и хотел. Но всё равно был кто-то, кто смотрел на неё со стороны и во сне, и сейчас, когда она проснулась.

«Кто смотрит на всё это со стороны?» – сама себе задала Аггель вопрос. И сама ответила: «Это и есть настоящая „Я“»! Вернее, не ответила и не подумала, потому что на этот вопрос нельзя было ответить, если ты не болеешь шизофренией! Это была не мысль, а просто ощущение присутствия. Просто ощущение: «Я есть».

И все мысли только кружились вокруг этого центра, но внутри не было мыслей и чувств. Там, внутри, она не чувствовала себя усталой или раздражённой. Не было и не могло быть таких проблем, которые смогли бы побеспокоить это «Я». Оно было самодостаточно, спокойно и счастливо. Оно было занято только одним и самым важным делом: оно осознавало. И это Осознание было божественно. Оно и было Богом.

Аггель поняла, почему Роман и Марина смотрели на неё так странно. Они смотрели оттуда, из этого Центра, из настоящего «Я». Оттуда можно было смотреть на спящих людей только так, как сейчас сама Аггель смотрит на себя спящую. С огромным пониманием, любовью и жалостью, как взрослый смотрит на своего ребёнка.

И ещё была небольшая насмешка. Всё-таки это было комично, как люди ходят, разговаривают, любят и ненавидят, всё-всё делают во сне! Аггель не могла просто лежать и наблюдать за всем этим. Она соединилась с той Аггель, которая всё ещё пыталась читать книгу, и взяла в руки эмофон.