Читать книгу Сага о викинге: Викинг. Белый волк. Кровь Севера - Александр Мазин - Страница 21

Победа была знатная. Из команды кнорра (сорок девять человек) в плен взяли шестерых, включая подрезанного мной парня, который все-таки ухитрился остановить кровь. Думаю, он не стал бы этого делать, знай, что ждет впереди.

Взяли весь товар, который Торстейн вез на продажу. Там были ткани, посуда, моржовые бивни и много всякой всячины, например, камня, который местные называли «мыльным», и канатов из моржовых и тюленьих шкур. Самым ценным почему-то сочли емкость из зеленого стекла, в которой было примерно поллитра белого вещества, похожего на жир. Трувор объяснил мне, что добывают его из головы большого хищного кита и в некоем Микльгарде за эту субстанцию дают очень много золота.

Наших погибло трое. Двое были тяжело ранены (одного, сочтенного безнадежным, Хрёрек прирезал прямо на поле боя) и еще с десяток – легко.

Кнорр и драккар вытащили на низкий берег. Пока младшие занимались заготовкой древесины (для погребального костра, как выяснилось), старшие разбирались с товарами и пленниками. По непонятной мне причине Хрёрек выделил одного из них. Этого отпустили.

С остальными поступили очень жестоко. Даже описывать это не хочу. Особенно страшно пытали Торстайна.

Мне было приятно, что варяги смотрели на эти издевательства без одобрения.

– У нас другие обычаи, – ответил на мой вопрос Трувор. – Наш бог – Перун Молниерукий, а не Отец Лжи.

Отцом Лжи, как выяснилось, называли Одина. Однако Одина именовали также и Отцом Воинов. Каждый выбирал, что нравится.

Наших погибших уложили на громадную кучу дров. Туда же покидали и связанных, полумертвых пленников.

Затем всю конструкцию подожгли. Надеюсь, пленники задохлись в дыму раньше, чем до них добрался огонь.

Когда пламя начало угасать, Хрёрек скомандовал торжественное построение, ткнул пальцем в мою сторону и поинтересовался, что думает по моему поводу храброе воинство.

Воинство думало позитивно. Меня хвалили. Сначала Трувор. Потом Руад сообщил, что я спас ему жизнь. Затем сам ярл поведал народу, что я лично уложил двух врагов и вывел из строя третьего. Откуда он узнал, понятия не имею. Но я и после замечал, что Хрёрек в бою видит каждую мелочь. Может, он – волшебник? Излагал ярл, кстати, очень поэтично. Я уже достаточно натыркался в языке, чтобы оценить.

Потом последовал вопрос: считает ли меня храброе воинство достойным вступить в их ряды?

Воинство дружно заорало, что считает.

Хрёрек обнял меня и поставил рядом. А сам вызвал освобожденного пленника. Последний оказался выходцем из некоего Тродхейма или типа того. Тоже скандинавом, разумеется. Назвался Сигвадом. К Торстейну этот счастливчик примкнул уже в Ладоге. Сигвад приплыл туда на собственном корабле, однако повздорил с тремя местными и убил всех троих. На вергельд[13] ушли все его товары и корабль, на котором он приплыл. Осталось только оружие и немного денег. Из Ладоги Сигваду следовало бежать – и быстро, потому что выплата вергельда не отменяла кровной мести, у всех убитых же были весьма влиятельные родственники. Вот так он и нанялся на кнорр Торстейна. Тот забрал у Сигвада все оставшиеся деньги, но взамен пообещал долю в прибыли. Это было, как я понял, обычной практикой.

– Перед нами он чист! – заявил Хрёрек. – В Хедебю его не было! А сражается неплохо. Думаю, он нам пригодится. Что скажете, люди?

На этот раз не столь единодушно, как в случае со мной, но кандидата все же одобрили.

Затем, под бодрое потрескивание погребального костра и вонь горелого мяса, начался чрезвычайно важный и весьма торжественный обряд: принятие нас с Сигвадом в вольную дружину ярла Хрёрека.

Не стану вдаваться подробности, скажу только, что порядок вступления в запорожские козаки (Горилку пьешь? В Бога веруешь? А ну перекрестись!) мне бы понравился куда больше. Да и жрать хотелось, честно говоря. Наконец, все закончилось. Хрёрек торжественно вручил мне мною же добытый меч, я по очереди обнялся со всеми викингами, распил с народом братину пива, после чего ярл пальцем начертал на наших с Сигвадом лбах знак тейваз[14] – руну воина, долженствующую укрепить стойкость и храбрость в бою. И провозгласил, что я теперь – его хирдманн, то есть полноценный член ватаги, посему мне отныне полагается беспрекословно подчиняться старшим, рубить, кого скажут, уважать соратников, как братьев, и выказывать чудеса доблести на поле битвы. За это мне полагалась одна доля добычи (если общество не решит иначе) и возможность при необходимости получить поддержку хирда и лично Хрёрека-ярла. Все это очень походило на те родовые правила, которые мне в свое время излагал Коваль. То есть, по местным понятиям, я больше не был сиротой. И «семья» у меня была такая, что всем моим недругам лучше сразу перейти на другую сторону улицы. Это радовало.

Вот так я стал дренгом. То есть младшим воином хирда. Меня устраивало. Я в генералы не стремлюсь.

Потом мы наконец сели кушать. Вернее, пировать. Ярл не поскупился: выкатил пива (из трофеев), которое отлично пошло под свежую дичь и вяленую рыбку.

Когда первый голод был утолен, руководство принялось делить добычу. Все уже было скрупулезно пересчитано в соответствии с денежным (вернее, серебряным) эквивалентом, выделена доля в общак и определены товары, которые в дележку пока не войдут, потому что их надо сначала продать. Сам захваченный кнорр становился коллективной собственностью, но если кто-то, по желанию или необходимости, должен был покинуть компанию, то ему выделялась доля в соответствии с рыночной стоимостью кнорра на текущий момент. Все эти бухгалтерские выкладки были мне совершенно неинтересны, но, к моему удивлению, все викинги, даже самые тупые, слушали очень внимательно, постоянно что-то уточняли, оспаривали, и Ольбарду, который на правах кормчего заведовал казной, приходилось отвечать, убеждать и даже наезжать авторитетом на особо упрямых.

Каждый простой викинг имел одну долю. Командиры вроде Трувора (они назывались – хольды) – две. Кормчий – три. Сам ярл получал львиный кусок: каждый рум драккара соответствовал одной доле. Драккар был собственностью ярла и стоил немало. Да, в случае, если викинг выказывал какую-то особенную доблесть, ему добавляли еще долю. Или лично ярл делал подарок. В прошлом бою особо выдающихся не было. Это понятно: чтобы как-то выделиться на фоне этих безбашенных храбрецов, требовалось совершить что-то невозможное.

Меня дележка не касалась. На момент битвы с Торстейном я еще не был полноправным членом общества. Однако…

Однако это давало мне и кое-какие бонусы. Например, имущество убитых мною лично, один на один, ворогов не вносилось в общий котел, а отходило непосредственно мне.

Мне достались очень приличные наборы доспехов: два добротных, чешуйка к чешуйке, панциря (оба, к сожалению, были велики); два щита, на одном из которых, кстати, красовалась руна тейваз; пара «очковых» шлемов, причем один – с кольчужным тыльником и «воротником»; пара боевых поясов со всеми нужными кармашками и множеством мелких полезных вещей. И с деньгами, кстати. Каждый из убитых носил при себе некоторую сумму (остальное, как потом пояснил Трувор, хранилось у казначея) и украшений. То есть я «приобрел» три серебряных браслета общим весом граммов двести и золотую цепку граммов на пятьдесят. Из наступательного вооружения мне достались два меча неплохой ковки, пара топоров, копье, явно для меня слишком тяжелое, пяток метательных ножей, нож простой и один полноценный кинжал, похоже, арабской работы. Ну и еще много чего – по мелочи. Досталось мне также и имущество принесенного в жертву парнишки. Сначала я к нему отнесся пренебрежительно (даже меч – примитивная кое-как закаленная железяка), но Трувор меня переубедил. Сказал, что за эту «железяку» мне любой кузнец охотно заделает (да еще и приплатит) дыру, пробитую мною в панцире, когда тот еще не был моей собственностью.

На следующий день, пока половина викингов выгоняла похмелье, а вторая бездельничала, мы с ним пошли к Ольбарду, который принял на хранение все, что нужно, поменял один из мечей на более легкий – и ничуть не хуже (второй я решил оставить), подарил вместо подкольчужника толстую фуфайку, на которую целый панцирь лег почти прилично, и выдал объемистый кожаный мешок с завязками, куда я должен был сложить свое личное оружие (ножи и кинжалы – не в счет), когда мы находились в походе и без перспектив подраться.

Я набрался наглости и попросил научить меня обоерукому бою. Ольбард прищурился испытующе, потом хмыкнул и кивнул на Трувора:

– Он научит.

– Научу, – подтвердил тот. – Хоть сейчас. Пойдем?

И мы пошли.