Читать книгу Сокровища дьявола - Александр Минченков - Страница 2

– Вы мне, Лукерья Ильинична, не темните, не жмурьтесь, руками разводите – ничего не видели, ничего не знаете, – наседал на пожилую женщину участковый лейтенант Крайков, дабы дознаться, в курсе ли она о местонахождении её сына Матвея Спиридонова, сбежавшего сутки назад из колонии, что у посёлка Смольного. Он скрытно исчез из-под надзора, покинув каторжный труд в шахте.

Таких лагерей для заключённых в далёком таёжном крае несколько, почти на каждом прииске, обосновавшихся средь гор и речек. Дармовой труд заключённых с довоенных лет всюду спросом пользовался, и во время войны, а здесь на золотых промыслах особо. Седьмой год пошёл, как фашистов одолели, а до сей поры тут заключённые горб гнут на сибирских горных работах.

Побег устроили трое, средь них и Матвей. Мужик видный, как бык годовалый, в сажень ростом, ручищи, что оглобли саней, только короче. Всех служивых подняли на ноги, и приисковую милицию привлекли, всё ж они местный народ отменно знают, да все пути-дороги им в районе ведомы. Милиции это не в жилу – своих дел хватает, а тут ещё и розыск заключённых, пропади они пропадом.

Посёлок Артёмовский, он самый крупный в районе, а сотрудников правопорядка, что пальцев на одной руке: начальник, участковый, следователь, старшина и сержант-водитель, хотя территории хватает – посёлков, относящихся к прииску, несколько. В одном направлении Восьмая Каменистая и Весенний. В другую сторону – Догалдын, Смольный, Серго, а в третью – Апрельский. До Весеннего девять километров, до Серго – одиннадцать, до Апрельского – всего-навсего четыре.

Работы стражам спокойствия в достатке, то кто с кем подерутся, где ножами стращая, размахивают, особо среди якутской среды, а то и за ружья хватаются, раздоры семейные и кражи меж местных, бывает, и с производства чего утянут. Разбираться по каждому делу приходится и иной раз подолгу дознание вести, смотря, кто и как чего вытворит, кого на трое, кого до пятнадцати суток арест наложат, а бывало, и до суда доводили – порядок прежде всего и другим показательно станется. На каждом большом прииске свои участковые, а если же что серьёзно где случается, из вон выходящее вывернут, так городская милиция за сыск берётся, хватки и сноровки у них хватает.

– Да отколь, милок, мне знать о нём? Мучаешь бабку зазря, если б и явился, так ага, гляди, так и раскрыл он мне карты. Поди, не глуп, скажи кому в ухо, так другой языком разом подхватит. Откель ж мне знать, коль одни потёмки от неведенья. Ты не пришёл, так и знать не знала б, об чём спрашиваешь.

– Может, забегал в поспешности, что прихватить из одёжки и съестного, обмолвился, куда подался? – продолжал Крайков.

– Вот уж неугомонный. Да как ж тебя вразумить, пошто в толк не возьмёшь? А ежели и сбёг, так в тайгу, поди, ноги потащил, а можа, аще куда… Будет он тебе по избам шататься… – ответствовала Лукерья.

– В тайгу… – вслух повторил участковый и молчком прикинул: «По избам не будет, в этом есть правда, от чужого глаза сторониться в его интересах… В тайгу… А куда ж этим разбойникам больше податься. Затихнут в глуши, да на Большую землю начнут пробиваться… Ладно, те двое, что с ним, урки – матёрые убийцы, но Спиридонов-то, что с ним, куда ему, ведь явно не по пути, ещё глубже в дерьмо окунётся. И думаю, всё же Спиридонов либо в доме своём появится, с женой увидеться, либо к матери наведается, прежде чем дальше в бега кинуться… Время не терпит, наблюдение требуется устроить. Надо бы Егора Скорняка насторожить, он за бутылку водки кого хочешь продаст, а тут халява подвернётся – приметил – доложил…»

– Ладно, если что, то дай знать тихонько, для вашего же сына польза будет, если сам явится. А поймают вопреки, так срок увеличат, а жизнь на зоне, сами знаете, горше редьки будет, у заключённых нормы выработки в шахте куда более, чем у вербованных и местных, вот и будет мантулить, горб гнуть лишние годы. Вразумили?

– Так, так оно, соколик, так… – ответила Лукерья, а сама сидела и свои думы думала – в душе рада, что Матвей из ярма выскочил, на свободе, но и озаботилась, как бы с ним дурного чего не произошло – всякое бывает, коль человек в розыске. Ох и наслышана и насмотрелась, какие заварушки бывали.

Участковый ушёл, а бабка обратилась к образам, прочла молитву и засобиралась. Решила поехать в посёлок Артёмовский, там проживала невестка – жена Матвея с двумя ребятишками. У самой-то избушка на Серго – рабочий посёлок немаленький, потому как вблизи несколько шахт, в нём и проводила своё время в одиночестве Лукерья. Когда сама навещала родных, когда они наведывали старушку. Благо, имеется железная дорога, по ней паровоз таскал вагоны – перевозил смены рабочих с посёлков на прииски. Местные называли паровоз «Мараказ». Кто так придумал, что это значило, никто не знал и не интересовался, «Мараказ» и всё – так оно и пристало.

Денег за проезд платить не надо – перевозка рабочих в пассажирских вагонах по веткам от Артёмовского до Весеннего и до Серго здесь на затратах самого прииска, посёлок и значился с таким же названием – Артёмовский.

А вот что касаемо перевозки леса и разных технических, промышленных и продовольственных грузов «Мараказами» из районного центра Бодайбо до всех посёлков, а равно и приисков, так это уж заведено на содержании управления железной дороги, кому трест «Лензолото» – управлявший всеми золотодобытчиками и подотчётными хозяйствами исправно покрывал расходы. Перевозка людей из города до Артёмовского (а это семьдесят пять километров вдоль речки Бодайбо) и обратно – тут уж пассажиры платили сами за себя, по тарифу пути, кто бы то ни был и откуда и куда едет. Начальство, правда, те только на дрезине разъезжало. А промежуточных приисковых посёлков несколько: Стрелка, а кто называл Перевал, Кяхтинский, Балахнинский, Ежовка, Тетеринский, Васильевский, Красноармейский, Громовский, Апрельский, а уж за ним упомянутый – Артёмовский или, как его кратко и чаще называли, – Артём.

Всюду дома с усадьбами, с частным подворьем и огородами, а как без этого. Свиньи, куры, вырастить картофель и разные овощи – это почти у всех, иные держали коров и лошадей, единицы – кролей, коз и гусей. Казалось бы, к чему, коли прииск имел скотную базу, птичник и поля посевные для выращивания многолетних трав и корнеплодов – и всё для людской потребности – мясо, яйцо и молоко всегда в продаже, ан нет, для многих – сэкономить копейку на личном труде – и своё есть своё!

Имеются и грунтовые дороги, соединяющие прииски на всём протяжении золотоносной речки Бодайбо и далее на прииски Средней и Дальней Тайги, отчего и город получил таковое же название – Бодайбо. Появилось название вроде как от слов «Подай Бог», так поговаривали первые люди, пришедшие в тайгу сами по себе за лёгкой долей, за фартом, или доверенные лица купцов в поисках золотоносных месторождений, в надежде, что Господь поможет им быстрее обнаружить в тех или иных речках золото. Кому везло, а кто возвращались ни с чем, потому как не все речки и ключи открывали свои закрома. Время показало за годы много разного, всякое бывало – благородному металлу радовались и страдали.

От конечных пунктов доставок поездом далее грузы развозились автомашинами и лошадьми. Бодайбинку, так ласково называли местные жители золотую «кормилицу», благотворили, ведь и множество речушек и ключей, впадающих в неё, всё же раскрыли людям свои кладовые, а с этим были и радости и печали, горести и любовь. Даже песню сложили «Бодайбинка»:

Полные слова песни звучали частенько за застольем в домах жителей, распевали широко, словно они, выстраданные людьми этого сурового края, за душу брали, в печаль кидали, а иных задуматься приглашали.

Край изобильный до самой реки Лены, что золотом, что зверем и лесом шибко богат! А рыбы-то! Всё больше хариус, валёк, ленки, а таймени наряду с этим в более крупных речках Ленского водораздела озоруют – Витим, Патом, Жуя, Чара, Олёкма, а мелких речек и не перечесть. Да и озёр полно, водились щуки, карась и окунь, это почти в расчёт не бери – сорная рыба, то рыбалка больше любительская. Одним словом, речек, ручьев и ключей со странными названиями, придуманными эвенками и тунгусами с давних времён, их тьма-тьмущая! Разбросали они свои водяные рукава средь многочисленных сопок и гольцов извилистыми лентами, где быстрыми, стремительными, где спокойными, с уловами. И в большинстве хранят в своих недрах жёлтый металл. Не зря и зовётся эта бескрайняя сибирская тайга Золотой Леной.

Приисков несколько, и все на почтительном расстоянии друг от дружки, и в каждом горные работы, словно грибы после обильных дождей, – драги, шахты, гидравлики, а где и копошатся артелями – старатели небольшим людским числом. Самостоятельно моют пески, но с разрешения приискового руководства на отработанных добычных участках, сколь намыли – сдай в приисковую кассу. Плата для всех артельных одна, постоянная, на то государством установлена. Умыкнул кто самородок иль отсыпал втихую золотишко и на этом попался, считай, пропал – тюрьма, а то бери и выше – могут и на пожизненную каторгу сослать. Госконтролёры и инженерно-технический персонал приисковый, сотрудники отдела по борьбе с хищением социалистической собственности, да осведомители, прикормленные милицией, всегда начеку. А посему гуртом, да под приглядом друг за дружкой работяги и копошились в породах, особливо при промывке песков на бутарах и доводке лотками. Трепетное дело, когда с бутар трафареты с ячеями и коврики снимают – сколь ж намыли, какова ноне удача? А при доводке лотками и того подавно – во все глаза смотрят на блескучие «сливки» – золото! Что за день намыли, сообща на противень и над огнём подсушат, на весах взвесят и в кассу. А там всё строго и по счёту – сдал – принял, и в бумагах пропишут. Опосля и держи наличные на всю бригаду, и делись, кому сколько положено. И так изо дня в день, пока речку шуга не задавит, потом жди весны – и сызнова за тачки, лопаты, кирки и бутары. Счастливчики, кому содержание золота там или сям в породе фартовое попадало, так радости у старателей через край.

Лукерья решила поехать немедля – на обеденном «Мараказе», чтобы вернуться вечерним домой. Ехать-то каких-то чуть боле десяти километров и в аккурат мимо Смольного. Пригорело предупредить невестку Галину, знает ли она о случившемся, да чтоб в готовности находилась.

Из окна вагона проплывали ближайшие шахтовые терриконики, промелькнули строения Смольного. Лукерья знала, выше посёлка в распадке зона, огороженная колючей проволокой и с бараками, там содержали заключённых. Вышки по периметру ограждения и надзор что ни на есть строгий, и где проживали, и в местах работы, коими для них в основном являлись подземные работы, мокрые забои и тягостные нормы выработки по откатке породы на-гора. Народец всякой масти, в основном преступники за разные злодеяния и сосланные из разных республик, а оно и из областей российских. Несколько и местных осужденных, попавшие под одну гребёнку, с одного котла скудную похлёбку ели со всеми.

Теперь на Смольный Лукерья посмотрела другими глазами, с иными мыслями. Вот уж как получается, вот как жизнь по-всякому поворачивается, всякими полосами дни и даже годы раскрашивает – то бело, то серо, а то и чёрно. Когда с мужем Григорием сюда переселенцами ехали, трудный путь осилили, потом корни пустили, посветлело на душе – улыбнулось счастье. Избушку на Серго сладили, заработки вполне достойные труду пошли, сын Матвей родился, вырос, женился, детки пошли, а тут и дом на Артёме поставил и перебрался. Здесь всё же посёлок многочисленный, видный, школа-десятилетка, магазины разные, клуб большой, народ сибирский приветливый, живи и радуйся.

Лукерья с мужем остались на Серго. А чего, работа рядом – трудился в тутошней шахте, и избушка больно нравилась, не просторная, маленькая, но уютная. А тут опять полоса чёрная – задавило породой Григория в забое – прорвал плывун, и крепь не выдержала, горе это кое-как Лукерья вынесла, слёз вылила много, слава Богу, внукам радовалась, отвлекали от мыслей грустных, а это жить помогало. А тут ещё одна чернь накатилась – Матвея арестовали и засудили. Да сколь же можно горя вынести?! Вот и состарилась прежде положенного времени Лукерья, не на женщину средних лет выглядела, а на старушку смахивала. Звали родные перебраться к ним на Артём, так нет, отвечала: здесь Гриша мой лёг, тут и я как время придёт рядом прилягу, и крестилась, что-то шептала. И всё ж в последнее время иной раз задумывалась: «Можа, и вправду, пока Матвей ослободится, в дом сына перебраться?.. Всё помощь невестке какая, в заботах думы притухнут, да и сообща горе в сторону сдвинем…»