Читать книгу Главный полдень. Дом скитальцев - Александр Мирер - Страница 4

Междурядье было недлинное. Еще метров пятьдесят – и откроется круглая полянка. Туда и вел Федя таксиста, причем их аллейка попадала аккуратно в середину поляны, а наша как бы по касательной, вбок. Я было заторопился, но Степан махнул рукой, показывая: «Спокойно, без спешки!»

Эх, надо было видеть Степку! Он крался кошачьим шагом, прищурив рыжие глаза. Мы с Валеркой знали, и Сур знает, что Степка – настоящий храбрец, а что он бледнеет, так у него кожа виновата. На этом многие нарывались. Видят – побледнел, и думают, что парень струсил, и попадают на его любимый удар – свинг слева.

Значит, Степка, такой белый, что хоть считай все веснушки, и я – мы проползли последние два-три метра под еловыми лапами и заглянули на поляну.

Солнца еще не было на поляне. Пробивались так, полосочки, и прежде всего я увидел, как в этих полосах начищенными монетами сияют ранние одуванчики. Две пары ног шагали прямо по одуванчикам.

– Ну вот, друг мой механик, – говорил Федя. – Видишь ли ты пень?

– Вижу. А чего?

– Да ничего. Замечательный пень, можешь мне поверить.

– Пе-ень? – спросил шофер. – Пень, значит… Так… Пень… – Он булькнул горлом и проревел: – Ты на него смотреть меня заманил… балалайка?

– А тише, – сказал Федя. – Тише, механик. Этого пенечка вчера не было. Се ля ви.

– «Ля ви»? – визгливо передразнил шофер. – Значит, я тебя довез. А кто твою балалайку обратно понесет? – заорал он, и я быстро подался вперед, чтобы видеть не только их ноги. – И кто тебя обратно понесет?

Федя сиганул вбок, и между ним и шофером оказался тот самый пень. Шофер бросился на Федю. Нет, он хотел броситься, он пригнулся уже и вдруг охнул, поднял руки к груди и опустился в одуванчики. Все было так, как с двумя предыдущими людьми, только они удерживались на ногах, а этот упал.

Впрочем, он тут же поднялся. Спокойно так поднялся и стал вертеть головой и оглядываться. И гитарист спокойно смотрел на него, придерживая свою гитару.

Я толкнул локтем Степана. Он – меня. Мы старались не дышать.

– Это красивая местность, – проговорил шофер, как бы с трудом находя слова.

Гитарист кивнул. Шофер тоже кивнул.

– Я – Угол третий. Ты – Треугольник тринадцать? – проговорил гитарист.

Шофер тихо рассмеялся. Они и говорили очень тихо.

– Он самый, – сказал шофер. – Жолнин Петр Григорьевич.

– Знаю. И где живешь, знаю. Слушай, Треугольник… – Они снова заулыбались. – Слушай… Ты водитель. Поэтому план будет изменен. Я не успел доложить еще, но план будет изменен, без сомнения…

– Развезти эти… ну, коробки, по всем объектам?

– Устанавливаю название: «посредник». План я предложу такой – отвезти «большой посредник» в центр города. Берешься?

Шофер покачал головой. Поджал губы.

– Риск чрезвычайный… Доложи, Угол три. Я – как прикажут…

Степка снова толкнул меня. Я прижимался к земле всем телом, так что хвоя исколола мне подбородок.

– Меня Федором зовут, – сказал гитарист. – Улица Восстания, пять, общежитие молокозавода. Киселев Федор Аристархович.

Шофер ухмыльнулся и спросил было:

– Аристархович? – Но вдруг крякнул и закончил другим голосом: – Прости меня. Эта проклятая… ну как ее… рекуперация?

– Ассимиляция, – сказал гитарист. – Читать надо больше, пить меньше. Я докладываю. А ты поспи хоть десять минут.

Они оба легли на землю. Шофер захрапел, присвистывая, а Федя-гитарист подложил ладони под затылок и тоже будто заснул. Его губы и горло попали в полосу солнечного света, и мы видели, что под ними шевелятся пятна теней. Он говорил что-то с закрытым ртом, неслышно; он был зеленый, как дед Павел, когда лежал в гробу. Я зажмурился и стал отползать, и так мы отползли довольно много, потом вскочили и дали деру.

Далеко мы не убежали. У дороги, у голубого грузовика, спокойно светящего зеленым глазком, остановились и прислушались. Погони не было. Почему-то мы оба стали чесаться – хвоя налезла под рубашки или просто так – в общем, мы боялись чесаться на открытом месте и спрятались. Рядом с машиной, за можжевельником. Эта часть лесопарка была как будто нарочно приспособлена для всяких казаков-разбойников: везде либо елки, либо сосенки, можжевельник еще, а летом потрясающе высокая трава.

– Дьявольщина! – сказал Степка. – Они видели нас… Ох как чешется.

– Они – нас? И при нас всё говорили?

– Ну да, – сказал Степка. – Они понарошку. Чем нас гнать, отвязываться, они решили мартышку валять. Дьявольщина!.. Чтобы мы испугались и удрали.

– Хорошо придумано, – сказал я. – Чтобы мы удрали, а после всем растрезвонили, что шофер Жолнин – «Треугольник тринадцать». Тогда все будут знать, что он сумасшедший или шпион. Т-с-с!..

Нет, показалось. Ни шагов, ни голосов. Через дорогу, у обочины, тихо стоял грузовик. Солнце взбиралось по колесу к надписи «таксомотор».

– Да, зря удрали, выходит, – прошептал Степка.

Зря? Меня передернуло как от холода. Все, что угодно, только не видеть, как один храпит, отвалив челюсть, а второй говорит с закрытым ртом!

– Хорош следопыт! – фыркнул Степка. – Трясешься как щенок.

– Ты сам удрал первый!

– Ну, врешь. Я за тобой пополз. Да перестань трястись!

Я перестал. Несколько минут мы думали, машинально почесываясь.

– Пошли, – сказал Степка. – Пошли обратно.

Я посмотрел на него. Не понимает он, что ли? Эти двое нас пришибут, если попадемся. А подкрадываться не видя противника – самое гиблое дело.

– Они же шпионы, – сказал я. – Мы должны сообщить о них, а ты на рожон лезешь. Слышал – клички, пароли, «большой посредник»? А «коробки» – бомбы, что ли? Надо в город подаваться, Степка. Ты беги, а я их выслежу.

– В город погодим. Пароли… – проворчал Степан. – Зачем они сюда забрались? Допустим, весь разговор был парольный. А место что, тоже парольное? Кто им мешал обменяться паролями в машине?

– Ладно, – сказал я. – Главное, чтобы не упустить.

– У него, гада, ларингофон, – сказал Степка. – Понимаешь? В кармане передатчик, а на горле такая штука, как у летчиков, чтобы говорить. Микрофон на горле. Дьявольщина! Кому он мог докладывать? Либо они мартышку валяли, либо шпионы. Здорово! И мы их открыли.

Я промолчал. По-моему, шпионы – гадость, и ничего хорошего в них нет. Выследили мы их удачно, только я, хоть убейте, не понимал, почему так переменился шофер возле этого пенька… Был обыкновенный шофер и вдруг стал шпионом! Этот – «Угол третий» – с утра вытворял штуки, а шофер был вполне обыкновенный… Может, и «Смоленская дорога», которую он свистел, тоже пароль?

У Степана очень тонкий слух. Он первым услышал шаги и быстро стал шептать:

– Я прицеплюсь к ним, а ты лупи в город. К Суру. Там и встретимся.

Я прошептал:

– Нет, я прицеплюсь!

Но спорить было поздно. Затрещали веточки у самой дороги. Первым показался Федя – красный, пыхтящий, он тащил что-то тяжелое на плече. За ним потянулось бревно – второй его конец тащил шофер. Он пыхтел и спотыкался. Медленно, с большой натугой, шофер и Федя перебрались через канаву. Вот так здорово – они тащили пень! Тот самый, о котором говорилось, что вчера его не было, с белой полосой от сколотой щепы – знаете, когда валят дерево, то не перепиливают до конца, оставляют краешек, и в этом месте обычно отщепывается кусок.

Шофер открыл дверцу в заднем борту, и вдвоем они задвинули пень внутрь – машина скрипнула и осела. Чересчур он оказался тяжелым, честное слово…

Федя отряхнул рубаху. Гитара торчала за его спиной. Она была засунута грифом под брючный ремень, а тесьма куда-то подевалась. Я помнил, что утром тесьма была. Федя изогнулся и выдернул гитару из-под ремня, а шофер подал ему узелок, связанный из носового платка.

Мне показалось, что в узелке должны быть конфеты, так с полкило.

Тут же Федя проговорил:

– Конфет купить, вот что… В бумажках. – Он осторожно тряхнул узелок, шофер кивнул. – Лады, Петя. Я сяду в кузов.

– Незачем, – сказал шофер. – Садись в кабину.

– Мне бы надо быть с ними.

– Слушай, – сказал шофер, – эти вещи я знаю лучше, я водитель. Включу счетчик, поедем законно. Увидят, как ты вылезаешь из пустого кузова, будут подозрения. Поглядывай в заднее окно. Довезем!

– Ну хорошо. – Киселев прикоснулся к чему-то на груди, под рубахой. Наклонился, чтобы отряхнуть брюки, и на его шее мелькнула черная полоска. Что-то было подвешено у него под рубахой на тесьме от гитары…

Они полезли в кабину.

Я знал, что мы должны выскочить не раньше чем машина тронется, потому что шоферы оглядываются налево, когда трогают. Я придержал Степку – он стряхнул мою руку. Федя в кабине спрашивал:

– Деньги у тебя найдутся внести в кассу? Я пустой.

– На-айдутся, какие тут деньги… Километров тридцать – трешник… Зачем они теперь, эти деньги?!

Они вдруг засмеялись. Заржали так, что машину качнуло. Взревел двигатель, и прямо с места машина тронулась задом, с поворотом, наезжая на наш можжевельник. Мы раскатились в стороны.

Голубой кузов просунулся в кусты – р-р-р-р! – машина рванулась вперед, и Степка прыгнул как блоха и уцепился за задний борт. Я чуть отстал, и этого хватило, чтобы Степка оттолкнул меня ногами, сшиб на землю и перевалился в кузов. И вот они укатили, а я остался.