Читать книгу Так и Не Вернулся. Начало - Александр Мурзаев - Страница 4
Глава 1. Расщепление
ОглавлениеОткрываю глаза. Одна и та же картина, бесконечно раз меняющаяся в зависимости от освещения, угла зрения и того, как на этот угол реагируют другие, думающие, что «всё неизменно» и должно таким оставаться… Проходит мимо.
– Так, Так, опять спрятал таблетки? Нехорошо, усложняешь положение.
– Хотели сказать, «удлиняю»?
– Что, прости?
– Ничего… Я выпил таблетки 10 минут назад, а не спрятал. Хотя… как посмотреть.
– Стакан полон.
– Это не мой.
– Ну да, конечно… – что-то записывает в карту.
Проходит мимо, так называемый доктор. Доктор Пик – отвечает за все таблетки в корпусе. Иногда поглядывает на стаканы. На самом деле ему безразлично, кто и что выпил – главное, освоить «таблеточные статьи». В прошлом – завидный и влиятельный человек, занимающийся немалым бизнесом в сфере накрутки и откатов. Также по коридорам ползали слухи, что он грезил стать первым астронавтом, долетевшим до Солнца и обратно. Выяснив, что это неактуально и старомодно, бросил бредить в воздух; занялся «настоящими полётами». Как Доктор Пик стал доктором – самая большая загадка для меня в данную секунду.
– Мистер Так, с Вами всё в порядке?
– А что со мной?
– Несколько часов сидите и смотрите в одну точку… Выпишу ещё цикл «антибокеттов».
– Смотрю на соседа. Он несколько часов смотрит на меня и что-то нашёптывает. Кажется, ему нехорошо.
– Скоро отбой. Принесу ещё одеяло, ночью похолодание.
– Опять с отоплением проблемы?
Странная она, медсестра Мэри Поппа. Всегда в мини-юбке, просвечивающейся от малейшего дыхания ламп, особенно кварцевых. Зато верха строгие. Не успеваешь понять истинных мотивов её нахождения в облезших стенах. По форме – безупречна, могла быть моделью, хотя настолько «хороша», что это необязательно. Иногда специально роняю таблетки, чтобы она нагнулась, поднимая их, и показала, что на ней надето… Дело не в фантазиях: в мозг приливает кровь, начинаю яснее думать о жизни; чаще всего о том, что делает она дома, приходя с работы ночью?
– Опять на Мэри уставился? Извращенец. Ноги подними!
– Полы до дыр скоро протрёшь. Отвали, ни на кого не я уставился. Слежу, чтобы сосед не украл стакан.
– О, язык заплетается? Какой сосед?
Старик РобКоп и его вечная швабра. Не знаю, что было вначале. Он так долго мыл полы в этом лабиринте абсурда, что каждый его взгляд, вдох и выдох автоматически синхронизируется со всеми пылинками. Всё содрогается при наступлении его «сталинской тени» на границе наших малых, независимых государств. Боюсь дожить до того, как он чихнёт.
– Как дела сегодня, Вик?
– Меня зовут Тор.
– Знаю. Проверяю кратковременную память, не беспокойтесь.
– Я помню достаточно много и долго.
– Не сомневаюсь. Скоро мы Вас отпустим, Тор.
– Меня зовут Вик.
Квази-доктора! Думают, если надели белые халаты, то правят миром; могут решать, кого отпустить или оставить. По ту сторону стен – такие же халаты, разных цветов, и каждый решает, кому идти или остаться. Не вижу разницы, где найти и потерять. По обе ширмы разыгрывается один спектакль на всех.
Мир меняется? Если «да», то в какую сторону? Он меняется, и это уже хорошо: «куда и почему?» зависит от миллиарда факторов, на 99% мне неподвластных; но оставшийся 1% я должен реализовать на все 100%! Не помню, кто это сказал. Может, некто в кошмарном сне, где я, связанный по рукам и ногам с гламурным кляпом во рту, подвешенный за квартиру, наблюдал кощунственное следствие клептократии; гигантский бульдозер сравнивал с землёй сквер – единственное визуальное утешение в пустыне коммерческого апокалипсиса. Я ничего не мог сделать! И не хотел… Преступное, пассивное соучастие? А вдруг, это и есть гармония? Понять, как просто устроен этот сложный мир, чтобы его принять… Стоп! Гадский сосед всё же хочет украсть таблетки. Доктор!
– Какой сейчас год?
– Абьюз.
– Повторите…
– 1917.
– Уверены?
– По виду из окна, однозначно.
– Мы закроем окно. А теперь?
– 1970.
– Сейчас 2008.
– Предположим.
– Ночью Вас видели со шваброй, помните что-нибудь?
– Помню, как спала в белых кружевных трусиках, больше ничего.
– «Ничего» из одежды или ничего не помните? Это важно…
– Хамло!
– Спасибо, мы Вам перезвоним.
Судя по запаху, я нахожусь в какой-то больнице; по состоянию стен, больница находится где-то в России; по странным людям, норовящими казаться «нормальными», это провинция. Судя по всему, мне не повезло. Отнесусь к этому пока философски, в крайнем случае, как к судьбе.
– Мистер Так, 10 лет задаю один и тот же вопрос, а Вы даёте один ответ. Хватит издеваться. Зачем Вы здесь?
– А Вы?
Больше всего в Докторе Пике раздражает «уверенность в завтрашнем дне», как будто у него тайная договорённость с Богом. Ещё избирательная манерность. Пару лет назад он разговаривал в подсобке с одним стариком так, будто тот отдал ему на растерзание душу и ещё доплатив за это. А вчера наблюдал его оперный подкат к Мэри: шекспировские сцены снизошли с кучевых, радужных облаков; может, в этом причина её ежедневной мини-юбочности?
– Вик, пойдём со мной.
– Мне не разрешали вставать.
– Сегодня можно…
– Куда пойдём?
– В туалет, хочу кое-что показать.
– Хорошо. Всю жизнь этого ждал!
Я зна(л)ю Тора, хороший художник, ценил жизнь. Сейчас ему тяжело. Столько забыто и скомкано в его голове! Как и картины, где-то свёрнуты в один комок разочарования… Последние его слова в здравом рассудке: «Искусство – это средство маскировки на поле истребления времени!» – по иронии, это его и первые слова в нездоровом уме. Жаль, у меня не было фотоаппарата. Такие моменты надо сохранять, ибо они доказывают, насколько хрупок наш мир. Он наш?
– Не видел Сестру Мэри?
– Слышал скользящий стук каблуков в конце коридора…
– Когда?
– 5 лет назад. Тогда она была изящнее.
– О, Господи, Вик! Опять шуточки… Я серьёзно.
– Забавно, а ведь я был на другом конце планеты, на закате рассвета рисовал берег.
Не помню, как меня зовут, и чаще кажется, это несущественно; где и когда я нахожусь: год, месяц, неделя, день, время суток, погода, утки или вороны. Испытываю жизнь, или она испытывает меня? Где находится моё сознание?
На прошлой неделе выполнил пикантную и относительно вульгарную просьбу Сестры Мэри, за что она разрешила записывать мысли в маленький блокнот старым советским карандашом; дико неудобно, зато осознанно. Было ещё одно условие – его нарушил неоднократно, и если это обнаружат, то блокнот заберут навсегда. Но карандаш им точно не отнять! На него особые планы… Я даже слепил для него сейфик из жёлтого пластилина, оставленного здесь с прошлой жизни – он достаточно твёрд.
– Подними ноги!
– Тихо, Коп, я пишу…
– Да-да, у тебя воображаемый блокнот и карандаш. Давай, сдвигайся! Мне надо этаж отдраить.
– А потом?
– Не твоё дело…
– Ты устал, наверно? 30 лет одно и то же. Корабль плывёт ко дну.
– 38, умник…
– Не злись. Мне тебя искренне жаль.
– Себя пожалей! Я через час пойду домой, а ты будешь сидеть, тени кормить.
– Я уже дома.
У Старика Копа никого нет, но он делает вид, что его ждут. Возможно, но с какой целью: просто увидеть, обнять, спросить о самочувствии, мыслях, страхах и мечтах? Ждут его призрачную зарплату? Или когда покинет мир… Нет ничего относительней в жизни, чем ожидание.
– Хи-хи, нравится? Это я для тебя надела сегодня.
– Да, чёрные кружева, мне нравится, очень. Одновременно обтягивает и создаёт невесомость…
– Можешь стянуть юбку, разрешаю.
– А вдруг нас увидят? Я боюсь…
– Никто не увидит, дурачок. Дверь закрыта.
– Да, но кто-нибудь захочет в туалет. Слышала о смартфонах с камерами, что видят сквозь стены?
– Потерпят. Мы же быстро, хи-хи.
– Ладно… Ох, как изящна ты сегодня.
– Хи-хи, только сегодня?
– Только сейчас…
– Сейчас?!
По средам, да простит меня Алан Тьюринг – надеюсь, ко мне приходит человек, которого я безмерно уважаю и опосредованно люблю: Маэстро Астро – по жизни психолог, по призванию поэт. Его стихи, как тесты, а тесты, как стихи; диагностика личности глубока, опросники совершенно точны. Особым успехом пользуется у женщин, потерявших чувство реальности. В кафе не оставляет чаевых, но приятное послевкусие: будто тебя промыли вековыми верхушками всех наук разом; звучит, как «нагнули раком», да? Неописуемое ощущение, зацикленный катарсис, но до занавеса отбоя… Не любит критику: как-то посоветовал ему «не утруждаться тестами», а прислушиваться к дверям – по ним легко определить психологический климат и состояние входящего или выходящего… Маэстро не оценил: хлопнул дверью, натравив на меня санитаров. Больно.
– Мистер Так, я Вам задам сегодня!
– Не надо!!!
– Очень серьёзный вопрос – его не задавали лет шесть. Готовы?
– Странный вопрос…
– Ха-ха! Знаете, где находитесь и с какой целью?
– Я это каждые шесть минут задаю. Где вы были!?
– Не в этом смысле… буквально.
– Фактически.
– Как изменилась Ваша жизнь после «Фантомного Карантина»?
– Изменилось всё, только непонятно, «где» и с «кем».
– В дебри уходите. Придётся ещё шесть лет ждать, ха-ха.
– Я полностью изменился. Стал профессиональным интровертом.
– Уже лучше…
– Эрн Хем говорил, что человек – единственное животное, умеющее смеяться, хоть и для этого у него практически нет причин. А как же обезьяны, доктор? Их смех заразительнее и чище.
– Что ж, за ним уже выехали, ха-ха.
– Sub specie aeternitatis.
– Чего?
– Проехали… Спина болит. Засиделся в ресторане на афтепати после камерной выставки современного искусства: столиков мало, зато – сколько больших персон; и как в цивилизованном обществе, для всех нашлось место – от лживых бунтарей до честных конформистов; меня всегда интересовали «посерединке» – на риск там и сел. Как чудесно угадал! Испытал личную сенсацию. Напротив меня, вечно отказывающегося от еды вне офиса, сиял, погружённый в салат, Вы не поверите… Вуди Аллен! Изрядно подвыпивший. На лице его свисали ручейки пота от интригующего дня. А глаза… Боже! Эти заострённые глаза, как два маленьких озера Байкал, никогда и ничем не опьянить. Он сразу почуял, что я хочу высказать множество историй, и в знак доверия отодвинул все тарелки с салатами, чтобы они меня не смущали. Я не усидел, хоть и парализовался от неожиданной встречи с кумиром: «Мистер Аллен, для меня честь признаться, что долгое время считал Ваши фильмы – мыльными пустышками, скучнее которых, может быть только сезонный сериал о тиражной любви и глянцевом расставании. Когда же на рубеже кризиса среднего возраста меня осенило, что решил писать книги, стал замечать в кофейных перерывах, как край глаза задерживается на сценах хитросплетения глубинных страстей Ваших, казавшихся ранее, “скучных” героев. Теперь не просто радуюсь, когда случайно застаю по телевизору эти фильмы, а не выбрасываю его, пока их ещё показывают в дождливо-пятничные вечера!» – высказал я на одном дыхании. После чего гений междустрочия моргнул, аккуратно вытер рот салфеткой, опустошил стакан с водой, встал, чуть нагнувшись ко мне, и деликатно произнёс с милейшей улыбкой на весь стол: «Интересно взглянуть, что у Вас там…».
– …ха-ха, простите, отвлёкся. Это на латыни?
– Есть два типа людей: кто понял жизнь и не торопится; понял и торопится; ещё третий – кто всё не понял и куда-то тормозит. Последних стараюсь «размыть» на фотографиях. Не приписывайте, пожалуйста, это к «искажению восприятия».
Давно, примерно в это время года и суток, меня навещала подруга. По крайней мере, она так называлась, сказав с убедительно-острым взглядом, чуть вбок-вправо, что «никогда меня не оставит», доставая апельсинчик… С тех пор её не видел. Прошло три года – по ощущениям, 3000 лет. Скорее всего, она «не оставляет меня» с кем-то другим в другом месте. А что, так можно было?! XXI век на задворках. Киберпанк, который мы начинаем заслуживать. Я б и рад не быть скоропалительным… Мозг – враг мой и единственный друг в царстве вертихвостки-времени.
– Получена информация. Один из клиентов записывает мысли в блокнот карандашом. Что думаете?
– Старина Грабль, не заостряй внимание. Даже если это и Так, мысли не уйдут за пределы блокнота.
– Надеюсь. Нам не нужны проблемы, а мысли всегда вызывают их. А вдруг он не один такой?
– Мы с Вами работаем уже двадцать лет, поверьте, нет причин для беспокойств.
– Да, но в этом году клиентов больше. Не успеваем мониторить. Риски и издержки растут.
– Не забывайте, клиент всегда прав. Улыбайтесь и делайте «вид». Таблеток на всех хватит.
Они регулярно устраивают спор в дверях моего кабинета. Может показаться, что обсуждают чертоги социальных проблем, но состояние стен говорит, что все разговоры о поведении клиентов – таких, как я, и обречённых калек по цеху.
В основания трещин давно установлены микро-датчики, записывающие каждое движенье и бездвижемость. В таких условиях невозможно работать, тем более – творить. Не уверен, что Богу было бы комфортно создавать мир, зная, что за ним наблюдает какая-то структура экономики и её вечно теневые черти. Противно, что всё это они осуществляют под предлогом: «Сделать нашу жизнь счастливой»; собирая конфиденциальную информацию, улучшающую персонализацию… Нам, калекам, не нужна реклама, а понимающее молчанье! Ыыы!
– Ха-ха, серьёзно?!
– Да, я засунул руку в её трусики, приспустил юбку. Она растрогалась. Выдохи стали глубже и жарче…
– Не торопись, дай запишу!
– Она встала на колени и начала снимать с меня трико. Её лицо обволакивал румянец. Глушащая тишина и поскрипывание каблука об стену… – резко открывается дверь.
– Так, что это мы тут делаем? Я запретил все виды карточных игр, и вообще! Откуда, мать вашу, это?
– Сэр Пу, простите нас! Мы же никому не мешали.
– Отставить! Кто был в туалете 10 минут назад?
– Мы не знаем, Сэр. Мы были тут, играли в «дурака»!
– Вам конец, шулера. Даже не представляете, на что подписались. Мэри! Живо сюда; «бамазипин» две дозы, срочно!
– Разрешите исправиться, Сэр Пу?
– Молчать! Глотать!
– Омг, спасибо, Сэр.
Вик – заядлый игрок. В прошлой эре проиграл в карты за месяц столько, сколько мало кто зарабатывает за жизнь. Это достойно, как минимум, восхищённого недоумения.
Периодически играет сам с собой, пока никто не видит, будто пытаясь отыграть все долги разом; опять звучит, как «раком»; самое отчаянное зрелище из всех, что я видел, после выпусков местных новостей до того, как их прикрыли – или они сами, замучившись рассказывать про колдоёбины и рыночные разборки.
– Так, готовы?
– Нет.
– Тогда начнём.
– Что видите перед собой?
– Отдалённо напоминает картину.
– Хорошо, не торопитесь. Ещё версии?
– Пьянице дали продырявленную банку с текучей краской. Он ходил по холсту, не понимая, откуда рождается этот «шедевр», пока банка не опустела, доведя мастера до похмельного оргазма, о чём он потом интригующе рассказал журналистам.
– Оригинально!
– Говорят, стоит 15 млн. долларов. Надо повесить её в нашем туалете: от безысходности она может и возбудить, ускорив процесс.
– Мы специально доставили её из Вашей личной коллекции. Долго не могли понять, в каком из домов она находилась.
– У меня есть дома?
– Ещё какие! Вы иногда вспоминаете о них.
– Мой дом здесь и сейчас!
Просыпаюсь с чётким ощущением, что лучше бы не просыпался, как Эдвард Мунк, считающий свою комнату адом. А может, я и не просыпаюсь? Как небеса позволяют человеку распахивать глаза в этом цветном кошмаре? Каждый день одно и то же: таблетки, кровать, тесты, тени, голоса, чёрные точки, куча дерьма под кроватью, по запаху – не моего; куча людей, делающих вид, что они люди и знают меня; их «безопасные» улыбки, а за ними – оскал! Доктор Пик, когда-то последний оплот моего доверия к людям, утверждает, что у меня есть дорогая недвижимость в нескольких районах Нью-Йорка, на пересечении 14-й улицы с 6-й авеню, например, и я мог бы в любой момент туда выехать… Что за бред? Оставьте в покое. Меня заебала эта жизнь! То, как она сложилась. Как сложил её я… Мои мысли – это всё, что осталось. Нет ничего реальнее и ценнее их. Ничей опыт не заменит личную боль. Оставьте меня, клёпаные козлы!
Ох уж эта зона пониженного давления. Спишь 13 часов. Встаёшь, чувствуя, что не спал сутки. Недели превращаются в один большой день. Изредка подсознание забавляет тебя: например, пьёшь кофе во сне и просыпаешься, а наяву – наоборот. Замкнутая мгла, где Солнце, выглядывающее пару раз в месяц, воспринимается как аномалия. Неважно, каким ещё цветом будет небо в окне: мы знаем, наш срок и участь – серость со всеми оттенками. Почему я захотел дракона с татуировкой девушки? Короткое помрачение грязного безумия.
Запись -271. Осознание тщетности бытия обычно приходит по утрам. Особенно, когда под утро ложишься спать. Накапливается критическая масса размышлений в виде токсичных осадков реальности. Смыслы жизни экстраполируются в «Великое молчание». Пока мы хаотично или системно блуждаем, энтропия хладнокровно подводит Вселенную к обрыву. Дальше – это кино выносимо смотреть только с закрытыми глазами, а лучше тихо выйти из зала. Я же из серой комнатки выхожу глазами на подчёркнутый жёлтым, багровый восход, внушающий блаженное чувство вечности в оправе окна. Сердце обтёсывает мурмурация смешанно-гложущих чувств. Подобное язвительное давление в области желудка испытывал в острую нехватку женщины, или кого-то рядом, чтобы скрасить ненасытное одиночество; потеребить кончики её волос на берегу влажного дыхания, созерцая волны мурашек на горизонте млечно-невинных коленок в пыльных лучах…
Ни для кого не секрет – восприятие жизни зависит от установок мировоззрения. Конченый экзистенциалист во всём видит тщетность. Критический романтик до последнего одухотворяет, а индивидуальные предприниматели всюду подсчитывают прибыль. Один восход над океаном кому-то покажется банальной декорацией. Другой, наблюдая, как его контраст рассеивает бетон падшего города, подсвечивая ржаво-золотым унылые макушки девятиэтажных великанов, застрявших в персидской синьке – молчаливо вознесёт павший чувственный опыт, невольно расширяя значимость бытия и свою неотъемлемость, на что бы то ни было.
– Коп, отвлеку на минуту? Важная информация…
– Конечно, Директор Принт.
– На Вас с очень надёжных источников поступила жалоба.
– Чего?! – швабра камнем выпадает из рук.
– Не даёте клиентам созерцать одну точку перед отключением. В регламенте есть пункт, Вы подписывали договор. Нам не нужны проблемы. Финансирование не резиновое. В любой момент программу могут свернуть, койки сократить, нас повертеть. Достаточно одной утечки, и оптимизация неизбежна.
– Я 38 лет драил ваши гнилые полы!
– Простите, но 30.
– И что, уволите меня?!
– Уже уволили. Сдайте швабру в служебное хранилище, и одежду – она Вам больше не понадобится… Лето обещает быть жарким.
– Мерзавцы!
– Попрошу удалиться.
По четвергам меня навещает Сестра Лимбо. Догадываюсь, ей платят за то, чтобы она держала меня в возбуждении после приёма экспериментальных препаратов.
Она лесбиянка, хорошо образованная; очень хорошо, поверьте. Всегда знает, что надеть, особенно, что снять и с какой скоростью. Скорость важна – это манипуляция временем. Несколько раз замечал её с Сестрой Мэри. Они безмолвно флиртовали, ласкались чуть ниже пояса, щепая юбки… Эхо их чирикающего хихиканья пронизывало все щели моих коридоров, каждый угол…
Потом они резко исчезают. Свет выключается. В печени жгучий, давящий груз. Глаза хотят их снова и снова, но сознанье опустошается, превращая ломкое тело в слизистый памятник зависимости от женского нарциссизма. Чтобы не дать ему себя убить, надо понять эгоцентричную природу женщины. Вопрос в готовности «быть или не быть» её спутником.
Нет времени на мерзкие игры, точнее, время есть, но я хочу инвестировать его в долгоиграющие проекты; скажете, «меркантильная мерзавщина»? Посмотрите на себя! Ыыы!
– Мы проанализировали недавние «спец-анкеты от Ортса»: извращённое представление о любви вообще и женщинах в частности.
– Не вижу проблемы, меня всё устраивает.
– Сестра Мэри кое-что рассказала, боюсь, это приведёт к ужесточению режима.
– Я так и знал…
– ?
– Им нельзя верить.
– Никому нельзя верить в полной мере, Вам ли не знать.
– Тогда о какой любви говорим?
– О той, что на протяжении многих веков сталкивала и отталкивала атомы человеческих чувств, вдохновляя поэтов на великие произведения…
– …и диктаторов на великие истребления.
– ?
– С относительным удовольствием поговорил бы с Маэстро Астро – он компетентнее в данном вопросе, кхе-кхе.
Несколько лет не видел Старика Копа. Грустно. По ночам не слышно шороха его швабры; трепыхания тряпки, разносящей волны хлора по замочным скважинам. Наверное, он просто устал: от нахального поведения Созерцателя Муда, который всегда отказывается сдвигаться; ночных смен, лишающих единственной радости в жизни – сна; издевательств Сестры Мэри, дразнящей просвечивающейся юбкой; Директора Принта и его сотен претензий, сотен подчинённых с сотнями претензий.
Вот и колокол пробил. Священный момент! Устал ещё один человек… Всем встать и снять голову с уборов! Мне будет его не хватать. Надеюсь, старину всё-таки кто-то ждёт дома, если он у него есть.
– Поздравляю, Грабль. Нам выделят миллион!
– Нам или проекту?
– Нам, ну, т.е. проекту, ну, т.е. нам.
– Хорошо. У меня всё готово. Осталось проверить, нет ли у кого карандаша…
– Ты же говорил, нет причин для беспокойств.
– Причины для этого есть всегда. Слышишь стук по трубам? Это точно не «списатели».
Если верить часам, а я им верю больше, чем времени, в котором мы живём: XVIII минут назад Доктор Пик покинул мой кабинет, не выписав дополнительных таблеток, которые я якобы «спрятал». Действительно ли я их выпил? Тогда почему *** смотрит на меня так, будто это я у него что-то украл? Не мог же я выпить свои таблетки его водой, а его таблетки своей водой? Может, поговорить с ним? Молчанье не всегда золото… Эй, есть разговор. Эй! Козёл.
– Вик, что-то потерял?
– Сдвинься! У меня уже тряпка высохла.
– Коп?!
– Пок. Десять лет запомнить не можешь.
– Не видел мой карандаш?
– Да-да, я слышал эту историю.
…За несколько лет спустя…
Дивный новый день наступил неожиданно, как и отступил вчерашний, сжигая деревни и пастбища после капиталляции. Но этот рискует быть особенным!
10 сентября, Нью-Йорк. Ясное, понятное, бледно-голубое небо. Утренняя прохлада. Пшиканье открывающихся банок «Коки-Локи». Люди заполоняют улицы, бизнес-центры и торговые площади. Небоскрёбы начинают симфонию стеклянно-бетонных переливов, отражая каждый взмах фондовой длани. На окраинах сталкиваются армии смеха ворон с молчанием голубей под щебет сигнализаций машин. А вы знали, что каждое карканье вороны знаменует одну смерть или гибель человека в данную секунду?
Двери распахивают кабинеты всех уровней и секретности. Все знают об алчных войнах, голодающих детях в Африке, загрязнении рек, разработках биологического оружия, фальсификациях на выборах, но ничего не признают, и ещё меньше – делают. Выполняют функции, отвлекающие манёвры, наблюдают. Век глобального отката… Казалось, торжество современной цивилизации бросило тень на границы наших малых, ещё независимых государств, но. В одном из конференц-залов, большого, процветающего и бесконечно перспективного предприятия назрело «небольшое» разногласие среди закоренелых членов совета директоров.
Директору Принту было неловко будить коллег по цеху в столь безмятежное утро, чтобы донести очень важную информацию.
– Господа, уважаемые, члены. Рад приветствовать на этом незапланированном собрании…
– Не томи, Принт. Мы же не в выпуске новостей. Давай по существу.
Волна тонкого смеха прокатилась по всему ромбическому столу, накрытому изысканными блюдами с самых дорогих французских ресторанов. К слову, это неформальная встреча. Вероятно, на официальных собраниях на стол доставляют запретные плоды прямо с кухни Бога.
– Да, у нас мало времени, а проблем много.
– Кхе-кхе, Принт, что ты грузишь? Какие проблемы? Всё под контролем. Месяц реализован по статьям. Если кто-то из твоих клиентов оставил лишнюю таблетку, выпей её. Не отрывай меня и совет от прыжков с Орбиты! Иди, покури чего-нибудь.
Вторая волна перистого смеха. Один член, озабоченный покупкой больничного комплекса на севере Южной Кореи, вышел на пару минут. Он так и не вернулся. Директор Принт, дрожащим голосом, продолжил псевдо-уверенную речь, без прелюдий.
– Господа! В одном из секретно-инновационных комплексов произошла маленькая утечка, которая, если не принять меры, может перерасти в большую, загрязнив репутацию, сами знаете кого, – зубодробительная тишина. Ходят легенды, что кто-то икнул тогда, но мы этого не узнаем. – Нет точных данных, по чьей дерзости, а только противоречивые улики в виде обрывков листов с китайского блокнота, где старым советским карандашом записаны мысли…
Поднялся гул, словно молнии и грозы всего мира, сгущаясь, тучно сошлись в одной точке, чтобы пробить дыру к хаосу.
– Все замолчали. Молчать, мать вашу! Ты что такое говоришь? Накурился, что ли? Мне лично докладывали о ежемиллисекундном движении во всех миллиметрах помещения, включая подвал…
– Да, Сэр Пу, но, видимо, система дала сбой.
– Система не могла дать сбой! Мы её проверяли 38 лет.
– 30, Сэр.
– Молчать! Мы и есть система, мать вашу!
Из дальней тишины прорезался тусклый писк с ноткой проблеска надежды.
– Разрешите, Сэр?
– Говори, Грабль! – смахивает пот со лба, продолжая краснеть.
– Я считаю, Сэр…
– Всё, что нам выделили, ты уже посчитал. Свободен.
– Есть, Сэр.
– Ну и приятно же мне работать с такой талантливой и прагматичной командой супер-ИДИОТОВ!!!
– Господин Пу, а не поступить ли нам тонко?
– Суки Яки, или как там тебя… Заткнись лучше.
Был один предприниматель. Не индивидуальный, смело уклоняющийся от моральных налогов. Долгое время работал в подвале секретного комплекса, выявляя протечки в трубах. После успешного списания сотен протечек его повысили до «списателя списателей протечек»; достойная зарплата, социальные льготы, гарантии, разрешение ездить и летать пьяным за все границы – за счёт фирмы.
– Уважаемый Сэр Пу, у меня конкретное предложение по началу решения этого казуса.
– Слушаю, Надзиратель Клю.
– Благодарю, глубокоуважаемый Господин Сэр, за оказанную честь и вероятность вероятности высказать запятую зрения. Мне видится крайне важным и целесообразным проанализировать фрагменты листов, что мы имеем. Возможно, это фейк-улики, козни наших конкурентов с юга Северной Кореи. Они любят устраивать провокации. Для них это, как сходить в боулинг на выходных – причуда. Источники с тех секторов докладывали, как представители корейских альтер-служб демонстративно перевозили по жилым улицам атомные бомбы с надписью «Нам это не нравится? Мы это быстро исправим!». По-моему, связь очевидна. Надо действовать, Сэр!
– Хм, более разумного и аргументированного предложения я не слышал за всю карьеру.
– Рад служить. Предлагаю немедленно выдвинуться в Надзорный Бункер! Могу предоставить личный сверхсветовой корабль.
– Признателен, Клю. Так, всё слышал? Пора за работу, бездельники!
– Так точно, Сэр! – хором прошептали члены совета.
Вжух!
– Да, бункер не изменился со времён, как я здесь ни разу не был. Не думал, что посещу его не-снова.
– Благодарю, Сэр! За 30 лет пользовались им всего два раза, когда пропадали швабры с корпусов. Сложные времена. Мы держались.
– Хватит болтать, Грабль. Принт! Где эти «листы»? Так, быстро лети на задание! Один запуск корабля стоит половины нефти от годовой мировой добычи.
– Вот, Сэр…
Директор Принт хорошо подготовился. Сложил листы и обрывки в титановый сейф с кодовым замком на триллион комбинаций. Стоило забыть пароль, и на расшифровку потребовались бы септиллионы лет – такие издержки компания не могла себе позволить за счёт налогоплательщиков, живущих по обычным меркам. Сэр Пу предупредительно пробежался взглядом по периметру бегающих зрачков Принта, и тот понял, что забывать ему категорически ничего нельзя.
Напряжённая секунда, замок крякнул. Метровая по ширине дверца, сверкающего сейфа, торжественно открылась. Сэр Пу максимально надменно посмотрел на аккуратно собранные обрывки. Достал сигару с золотой этикеткой. Многозначительно закурил, помолчал 15 минут, и промолвил, нарушая вселенскую тишину.
– Интересненько… – и прошло ещё три часа.
– Мы тоже так думаем, Сэр.
– Вам противопоказано думать, за исключением, когда я прошу.
– Да, Сэр!
– Ну, кхе-кхе, – выпускает клубы густого дыма от самого дорого табака в ближайшей галактике, – какие версии? Что это вообще? А не можем просто смыть это в один из моих бриллиантовых унитазов? Там надёжная система – на миллионах честных плательщиках проверено.
Все присутствующие члены и техперсонал волнительно вздрогнули. Прошёл ещё год.
– Никак нет, Сэр!
– Что, никак нет?!
– Совсем никак. Подозреваем, это фрагменты, что чудом удалось обнаружить. Есть и другие, судя по характеру и структуре.
– Ну и, кхе-кхе…
– Вот главная причина, по которой невозможно просто смыть фрагменты. Структуры нет, и по многочисленным заключениям, «характера» тоже, – выдыхает, как в последний раз, наострив посиневшие уши.
– Что, мать вашу?! Повтори, Пик!
– Нет, ничего нет. Большая часть – пуста. На некоторых с помощью ультра-электронно-квантового микроскопа специальные специалисты разглядели отдалённо похожее на «здравый смысл», но это не точно. И ещё…
– Что!? – сигара падает из дрожащих рук, оставляя перед бледным лицом хвост одинокой дымки.
– Там и смысла нет. Похоже, мы столкнулись с невиданным потоком чистой мысли, с глубокой нелогичностью и торжеством просветления.
После этих слов уже ничто не могло оставаться прежним. Сэр Пу глыбой упал в обморок – его трепетно увезли в неизвестном направлении. Остальные члены импотентно разбрелись, как тараканы по столу, когда на кухне, посреди ночи включаешь свет.
С той легендарной встречи до сих пор гуляют истории. Некоторые загулялись. Многое вызывает вопросы. В кулуарах и на «невидимых полях» велись бурные обсуждения природы обнаруженных «ментальных артефактов», как их принято называть. Были ли приняты решения неразрешимого?
А пока мы наблюдаем, как этот стандартный день перипетийно подходит к иррациональному завершению, где Солнце оставляет последние лучи, преломляясь и размываясь в миллионах огней. Гремучие небоскрёбы устали скрести небеса: закрывают всевидящие витрины и биржи, раскидывающих людей по ценным бумагам, формальными человечками в зажжённых холодом окнах, готовящимися отключиться в привычный сон.
Да здравствуют стекло-бетонные людовейники! Даже ночь не властна над бегущими цифрами по красно-зелёным табло. Когда-то эти цифры были показателями безграничности ума и возможности постигнуть космический замысел. Теперь, время – это деньги. Пространство – бизнес-инкубатор. Из личного – ничего. Вселенная на 90% невидима. Что там, за призрачным блеском звёзд: можно ли это купить, добыть, переработать, накрутить, откатить, распилить, продать, кинуть, смыть? Вот в чём вопрос.
Дверь взламывается, в кабинет вероломно вторгаются двое в чёрных масках с прорезью на носу.
– Так-так, Мистер! Что за шуточки? Что спрятали под собой?
– Таблетку, которую у меня украл Вик! Вот, сами посмотрите: прошлогодняя маркировка с того обхода…
– Кто позволил закрывать дверь? Мы так не сработаемся, Мистер, Как Вас Там…
– Да, верно.
– Ха-ха!
– Не смешно.
– А нам очень! Мы нашли полчаса назад в туалете женские трусики, чёрные кружева. По запаху – это парфюм от «ДилиОрала», такой только у нашей Мэри есть.
– Не понимаю…
– Не включай амнезишку! У нас камеры по всему комплексу, мы уже давно всех и всё записали.
– Тогда вам не о чем беспокоиться.
– Хм.
Несколько дней назад видел, как Старика Копа уводили, забрав его любимую и единственную швабру. Он не отпускал её на протяжении 30 лет, а тут резко пришлось. Интересно, совпало ли это жуткое событие с его представлениями о справедливости, честном труде и благодарности? Никакого злорадства – он часто говорил, как я «опустился до паразитического существования», что скоро введут “сказочный закон”, обязующий всех подобных платить за воздух, которым бездарно дышим»; и наступит во всём мире неокоммунизм! Производство реанимируется. Художники закрасятся, писатели сожгутся, музыканты умолкнут, бомжи возглавят биржи. Акции рухнут на столы «среднего класса». Все объединятся!
Что он хотел донести? «За» или «против» системы? Из обломков бирж воздвигнут крепости для бомжей, а Рубины-Гады встанут за станки? А что с искусством – оно и правда принадлежит народу, потому что его воля рулит утопающим кораблём. Контуженные голодом, чьи глаза и уши не ведают милосердия, легко замуруют художника, сожгут писателя, закидают камнями музыканта, оставив пару книг «Ремонт мебели для чайников», чтобы подложить под кривой стол, который не в состоянии починить; тайком читая стихи, если надо покорить девушку… Потому что произведения показывают все изведанные, удобные и противные формы жизни – от привычного ужаса до невыносимо-прекрасного.
Тройные стандарты заполонили умы – извращают книги, фильмы, картины. Люди хотят красоты, гармонии и справедливости, но сами убивают творящих эти понятия в нашем мозгу. Считают только свой труд – бесподобным и необходимым; им должны всё подносить и развлекать за лицемерное «спасибо». Не бывать этому! Вот кого надо сажать на «бамазипин», позор цивилизации! Ыыы! Постойте. Чем же я отличаюсь от дидактичного, одряхлелого Копа?
Мне говорили пару раз за тысячу лет, что рано усомнился в «человечности человека». Среди нас, разрозненно, но ещё много светлых и благодарных людей, вынужденных мимикрировать, чтобы выжить. Один я тут, в резистенции наблюдаю за эпохой, в которой нет мне места – чужой среди чужих; маска в железном человеке. Что ж, мировой финансово-духовный кризис покажет. Мы им всем покажем… Жги, не жалей! Выкусите наш либералистический член! Ну что там? Поджигай!
– Мистер Так, Вы в порядке?
– А… э, где я?
– У себя в кабинете. Секретарша Мэри сказала, что Вы долго разговаривали с двумя неизвестными в чёрном.
– Ничего себе…
– Когда они ушли, тревожно ходили по кругу, размахивая руками, разбрасывая какие-то документы. Потом упали в обморок.
– Как странно. Что-то помню, но размыто, как во второсортной пьесе.
– Ну да, ха-ха, с Вами такое не впервые. Не волнуйтесь. Мы собрали листы. На всякий случай оставили стакан воды и обезболивающий препарат; Шеф Принт специально заказал – фирменный, японский. Он ценит служащих. Обожаю душечку…
– Надо же, спасибо за заботу. Мне куча всего приснилось. Голова раскалывается, буквально.
– Оставайтесь на ночь, или Вас отвезёт водитель. Машина дежурит у заднего входа.
– Подождите…
– Да, Мистер?
– Какой сейчас год?
– Забавно, я так же спрашивал Вас об этом на прошлой неделе.
– И?
– Немного ошиблись, но психоаналитик предупредил об этом.
– Так какой год?
– 2001, 10 сентября.
– Уверены?
– Ну, башни ещё стоят… Упс, я нажал не на ту кнопку. Простите, Мистер, было приятно с Вами работать, – указывает пальцем в окно; в небо на приближающуюся точку. – Да, уже 8:46.
– Что это, Боинг?
– Лучше сразу прыгайте: отсюда не спуститесь…
– Что?.. А, кх-кх… что прои… – чернота, заиграла композиция William Basinski – The Disintegration Loops 1.1.
Кажется, я сплю. Креститься не буду. Не чувствую времени и пространства, хоть и вижу замусоленные часы фирмы «oblala», чуть ниже запущенной вентиляции, из которой доносятся мутные шепталки и язвительный смех. Да, это однозначно полуглубокий сон. Я знаю, т.к. в 1984 году в Индии проходил неформальный курс по осознанным сновидениям. Не до конца: клуб закрыли за «нарушение директив общего контроля», но пройденного достаточно, чтобы понять, насколько сны реальнее и информативнее, чем «реальность». Мне тогда, замученный скитаниями по горам и пустыням старец, с тяжелейшим взглядом в самую сердцевину сердца, громким молчаньем сказал…
– Проснулись?
– …
– Как себя чувствуете? Вы себя вообще чувствуете?
– К-к-то? Кто это? Где я?
– Я Ваш Психоаналитик Астро.
– У меня есть психоаналитик?
– Определённо! Лучший в обозримой галактике. Вы наняли меня в прошлом месяце, помните? Когда начались помутнения базового сознания.
– У кого?
– Ха-ха! Я выписал экспериментальные препараты. Всё шло по плану. Но вот опять началось. Не переживайте. Нет причин для беспокойств. Увеличим дозу, отдохнёте немного, слетаете на Алмазный Берег, всё наладится. Совет директоров в курсе.
– Когда говорят, что «нет причин для беспокойств», значит, причины точно есть. Какой совет? А Вы вообще имеете право мне выписывать? Где я?
– Риторические вопросы, без кактуса не ответить.
«Если не способен любить, то самое человечное, это исключить все отношения на время пребывания на Земле. Тебя всегда будет окутывать соблазн – относиться к людям, как к витринам магазинов, мимо которых можно легко пройти, прикупив что-нибудь на досуг, потакая инстинктам; дождаться закрытия и выйти сухим. Забудь об этом! Гнилая роль, недостойная звания человека, какой бы бездарностью ни отбивало его сердце» – кто сказал эту унылую чушь? Эй, детка! Хочешь полетать на моей ракете? Топливо залито и акции растут!
Всё, что я вижу, слышу и трогаю – результат проекции мозга; той информации, что в него перекодировало восприятие. Да, детка, я сейчас трогаю твоё внимание, расслабься… На чём строится восприятие? Определение границ реальности? Для меня пока есть только один фактор реального – мотивация к существованию; обычно, после снов у меня её больше, чем после яви.
– Попробуем ещё раз. Где Вы находитесь? Почему не выпили таблетки? Куда их спрятали? Чьи это трусики? Почему трико в пятнах? Что за рисунки; где видели таких медведей? Откуда бутылка?
– Я выпил таблетки.
– Стакан не тронут. Чем запивали?
– Это не мой стакан. Наверное, Созерцатель Муд решил пошутить, подменив их.
– Муд никогда не шутит, он только созерцает.
– Я имею право хранить молчанье.
– Да, но всё, что не скажете, может и будет использовано против Вас.
– Удобненько же вы тут устроились.
Созерцатель Муд появился в моём кабинете в прошлом месяце, но не помню, в каком году. С ним всегда весело – многие коллеги этого не понимают. В обязанности Муда входит одна директива – сидеть и созерцать. Это так завораживает! Испытываю неописуемый экстаз, когда наблюдаю за людьми, знающими, что делают. Но иногда Муд совершает неожиданные действия: невозможно постоянно созерцать, не задавая вопросов, далее и «неудобных»; на один из таких нарвался я, что ни в коем случае не разочаровало в коллеге, а, наоборот, крепко заинтриговало.
– Так, нам нужно расширять сознание, или возможности исследования космоса, чтобы хоть на одну миллиардную приблизиться к приколу мироздания?
– Эмм, я думаю, слитно.
– А я разделяю, что всё сводится к допущениям от философов или учёных и ничем не заканчивается…
– Склоняюсь к мнению, что людям надо научиться жить на Земле, а потом осваивать звёзды. Благое напутствие.
– Знаем, куда вымощена дорога такими намерениями. Не смотрели фильм «Интерстеллар»? Невероятная, космическая поэзия! Но какой ценой… Каким же ничтожеством оказался доктор Манн; вот показатель разницы намерений и конечного действия, а между – борьба совести и страха. Справедливости ради признаем, что и он сыграл созидательную роль.
– Фильм же ещё не вышел…
– У меня есть брат, Отражатель Фуфу. Родился и, надеюсь, ещё живёт в пригороде Токио. Рассказывал, что был Созерцателем, но ему надоело бесконечно накапливать визуальные образы: пришёл к выводу, что это ограничивает карьерный рост; начал интерпретировать «созерцательный капитал». Кое-что успешно вложил в мелкие фирмы, занимающиеся конвертацией осколков опыта, что принесло ему репутацию «теневого отражателя». Сейчас довольно редкая профессия и высокооплачиваемая, к сожалению, далеко не во всех странах… Мы поддерживаем связь. Он иногда присылает открытки с солнечных выводов на фоне скал самопознания.
– Удивительно…
– Последний разговор состоялся в «Телефигасе» о том, какую роль играют соцсети.
– Какую?
– Бездарную. У меня б даже намёка на заднюю мысль не возникло, поставить «лайк» под постом о гибели людей, если только он не о причинах и выводах катастрофы. Научные открытия, изобретение лекарства от невежества, стимулятора чувство такта, витаминов для духовного иммунитета и т.д., ничто и далеко не стоит с популярностью «темы гибели». Соцсети позволили больному обществу объединиться и осуществлять инфо-эгоцентрическую коммуникацию с целью – скрывать природную страсть к разрушению. Неудивительно, что трафик чувства «вселенской покинутости» неуклонно растёт, а нам лишь остаётся усиливать степень самообмана; изобретать способы удушения планеты, уже тяжело переносящей нас, закуривая вулканы и плескаясь океанами. Подсознательно понимаем, что такое существование надо прекращать. Инстинкт «не понять, для чего» самосохранения не позволяет сделать это быстро. Приходится разыгрывать драму. Тоже мне! Придумали словечко – цивилизация. Страны не угробили друг друга только из-за ядерного сдерживания. Люди настолько хищно-подлы, что боятся признать это.
– Удивительно, Муд! Думал, ты не умеешь говорить. т.е. так убедительно. А почему разговор «последний»?
– Отражатели долго не задерживаются в капиталистическом мире: он выплёвывает их на затворки истории, либо они сами плюют на него… Заметил, на федеральных каналах исключена любая критика власти? Всё у них делается правильно и своевременно, чудеса!
Сны быстро сменяются. Еле успеваю ухватывать осколки реальности. В одном отчётливо слышал угасающий крик Муда – его насильно уводили… Неужели он насозерцал так много? Боже. Страх охватывает каждый субатом оцепленного тела. Страшен не увядающий крик, а наступающее, равнодушное до слёз, эхо тишины после него. Помогите.
Помогите! Если это сон, я хочу впасть в более глубокий сон, чтобы не видеть его!
– Мы ещё контролируем ситуацию и можем в любой момент её свернуть по прямому приказу.
– …
– О, Мистер Так, думали, Вы нас потеряли. Точнее, мы Вас. Ха-ха. Где спрятали таблетки? Сестра Мэри не может бегать кругами. Или может? Ха-ха.
– Кип, мне не нравится взгляд этого клиента.
– Расслабьтесь, не приближайте морщины, Мэри! Так часто находится в режиме гиперсна, и не сразу осознаёт, кто перед ним.
– Какого х** тут происходит?
– Не ругайтесь перед дамой, дорогой; хоть у нас и стоят ценз-фильтры, но люди-то взрослые, всё понимаем. Да, Мэри? – хлопает её по заднице.
– Ладно, Кип, я пойду. Надеюсь, убедите начальство, что я вовремя разнесла таблетки и не виновна в их исчезновении.
– Конечно, Мэри! Не забудьте забрать с туалета… Ну, ты поняла. И подотри там, с хлорочкой. Мы уволили Старика.
– Вы Доктор Кип? А где Доктор Пик?
– Впервые слышу. Ха-ха, не волнуйтесь, всё под контролем!
– Не думаю… Вы и есть Пик – вон, следы «пластики», слишком долго маячили перед глазами.
– Наблюдательный… Это шрамы от швабры Старика, оставил на память.
– Где Созерцатель Муд? Куда его увели?
– Впервые слышу.
– Лживый придурок! Я знаю, что вы сделали!
– Этим летом? Ха-ха!
– Усыпили и перевезли в офис, чтобы инсценировать… А-к-х, кхе-кхе. Что прои…
– Вечно они недовольны, либерасты.
Дрожащие пылинки оседают на её мерцающей коже от полуденного Солнца. Слышен каждый выдох, согревающий моё ухо. Волны оргазма до сих пор переливаются на застывших мурашках её ног. Я же не чувствую себя, а только помню фрагменты страстной ночи и её кинематографичное начало.
Она зашла в ВИП-номер. Нежно закрыла дверь электронным ключом, который ей тайно вручил в офисе. В прихожей романтичное затемнение, поэтому видел только её соблазняющий силуэт. Нарисовав несколько полукругов каблуками, ласкающим скрипом, сняла туфли. Грациозно, замедленно-модельной походкой вышла в свет лампы у кровати. Ароматизаторы с датчиками движения ускорили процесс… Будто с негативов фотографий проявлялись очертания дышащей возбуждением блузы, и бледно-розовой юбки, облегающей идеально гладкие ноги, выдавая упругий рельеф чёрных трусиков…
Взгляд она тщательно скрывала, распуская белые волосы, расстегивая блузу. Ещё мгновенье, и она на коленях у кровати, манила приблизиться: «О, да, Мэри, ты особенно изящна сегодня» – заторможено издал я.
Она сняла блузу. На ней не было лифчика, чего не замечал днём. Припустив юбку, показала тонкие трусики – не снимая их, бросилась в мои объятия. Я склонил её параллельно себя, наши ноги переплелись. Её хрупкие ладони сжимали подушку, затем одеяло, сползая всё ниже и ниже. Хотел остановить это прекрасное мгновение… Она шёпотом попросила выключить свет. Моё перевозбуждённое полусознание нащупало и нажало выключатель, перед тем, как ничего не видел и не слышал, а только чувствовал зефирные губы на закипающем члене. Раздался выстрел…
Знаю, чрезмерно прекрасный и переполненный любовью день, как и извергающаяся страстью ночь, закончится. Мы покинем дрейфующую кровать. Оставим друг другу номера, постоянно занятых телефонов, забытых в шкафчиках мраморных офисов…
Зёв просигнализировал – она просыпается. Её, по-прежнему девственные глаза, открылись. На улыбающихся губах оставались помадные разводы и блёстки наслаждения от «золотого дождя». Озарив взглядом моё молчание, смешливо спросила: «Тебе понравилось?». Я тоже улыбнулся, но с подтекстом сожаления. Она его уловила, как и поставленную точку на заведомо тупиковых отношениях в мире, где всем правят деньги, которые я вынужден потерять: двое инвесторов, получив заказанный аппарат, резко сорвались из-за угрозы «невиданного ранее вируса»; оставили у пропасти во лжи, пустых кредитных карт и долговых линий. Бессмысленно обсуждать это с секретаршей… Она флиртно продолжила.
– Ты назвал меня ночью «Мэри». Хи-хи, твоя бывшая?
– Что? Ты же Мэри…
– Ха-ха, нет, шалунишка, я Лимбо!
– Простите, вынуждены связать Вас ради общей безопасности.
– Кто Вы? Что от меня нужно?
– Я Доктор Кпк Быкъ, а это Директор Принт, лично спустился, чтобы удостовериться в Вашей рентабельности.
– Где Доктор Кип?
– Решено его заменить, он много смеялся на повышенных тонах.
– Ясно. Где-то я Вас уже видел, и сотню раз. Бездарные хирурги. Наверно, им платят только за рассказы о фантастических и быстрых результатах инъекций, которые они даже ввести не могут.
– Опять суб-бредовые микро-аффекты, это всё из-за игнорирования фирменных препаратов.
– А-а-а. Фирма-то какая?
– Известная, но желающая остаться неизвестной из-за экспериментальной программы, очень дорогой. Вам повезло дождаться очереди и попасть под неё.
– Ого! А я думал, это мой офис, где работаю с Надзирателем Муда Ком!
– Впервые слышим.
– У него есть брат в Японии, Отрыжкатель Фуфу. Пропейте по базе.
– Обязательно пропьём, после обновления.
У меня украли карандаш и оставшиеся листы, куда мог хоть что-то записать из хаотичного бытия. Но во снах удаётся обходиться без физических носителей, сохраняя всё на «ментальный диск». Часть информации, конечно, исказится или подменится, но ту историческую встречу буду помнить даже мёртвым…
Ясным осенним днём, гуляя по Таймс-сквер: любимое место, перекрёсток всех миров; я как бы случайно наткнулся на типичного бомжа. Он размахивал руками, пытаясь что-то указать в небе, наверное, мысленно раздвигая небоскрёбы, чтобы они не мешали; пускал в них бумажные самолётики. Говорил одновременно на нескольких языках, один напоминал арабский. Только он привлёк внимание полайсмента, как резко умолк и встал напротив моего обескураженного тельца. Кажется, он тысячу лет всматривался в мой замкнутый взгляд, перед тем, как сквозь неутолимый шум мегаполиса, произнести сакральное: «Доллара не найдётся? Дело хочу открыть».
– Да, конечно… – я замешкался, но всё же нашёл доллар, которого у меня не было. С чувством выполненного вселенского долга вручил его дряхлой руке смятую купюру.
Он брезгливо потряс ею и снисходительно положил во внутренний карман, явно не своей куртки из крокодиловой кожи. Глаза его наполнились блеском благодарности, но не мне.
– Вселенная слышит и даёт! – прокричал он несколько раз.
Мужичок, кивающим, озорным молчанием, позвал отойти «в тенёк». Я не видел причин отказывать после того, как отдал ему, похоже, последний доллар в своей жизни.
– Могу узнать Ваше имя? – я не знал с чего начать, поэтому спросил.
– У меня много имён, и все они настоящие. Меня все знают на этой Планете, и я всех знаю, а вот ты вызываешь недоумение.
– Я просто работник фирмы.
– О нет! Ты не просто работник, а сомневающийся работник, уже прогресс!
– Вы псих, извините, но мне пора, – почему я с ним церемонюсь?
Бомж схватил за локоть шальным взглядом, будто желая оторвать с ним половину тела.
– Если уйдёшь, то уже не встретишь меня, – скрипя произнёс он.
– Буду только рад.
– Киношными фразочками не отделаешься. Думаешь, контролируешь ситуацию? А она давно контролирует тебя!
– Мне надо идти, завтра тяжёлый день, – сказал я, надеясь, что ему есть до этого дело.
– «Завтра» не существует, как и «вчера». Ты не уверен даже в «здесь и сейчас», и не зря, потому что и его уже не нет.
– Слушайте, Вы слабо тянете на роль Днона Хуяна.
– Не смей в моём присутствии произносить это имя, понял, баран! Но, признаюсь, что и оно моё, потому что мы – это то, что впустили в свой мозг.
– Всё, хватит с меня альцгеймеровского бреда! – удалось вырваться из гипноза изотерического фанатика, но он прокричал вдогонку.
– Удели минуту, это всё равно ничего не изменит!
– Хорошо, – подумал я, раз это действительно ни на что не повиляет, – говори, и я пойду.
– Есть такая странная Россия. Звучит плаксиво, но многие не осознают всей мощи и величия трагикомедии, что там происходит, а эта форма способна лопнуть любое терпение, всё изменив. В одном из Сибирских Городков, почти заброшенном, есть абсолютно заброшенная клиника типа «КЗП 19». В начале XX века там содержались специфические больные – сейчас их практически не осталось, но тогда ими заселялись обширные территории, ибо только они решались их освоить: построить каналы сбыта и обороны. За ненадобностью их «списывали» под условный диагноз «мыслители на грани протеста»; пичкали таблетками с говорящим названием «расщепители сознания» или «рассеиватели воли», чтобы санкционированно проводить не менее циничные процедуры «аннигиляции мыслей». Клиника работала кругловечностно с перерывом на «пятилетки». Прошли годы, сменились государства, поделились территории, больных оставалось меньше. С приходом современных и цифровых технологий стало возможным подавлять даже вероятность появления на свет «способности мыслить». Этот сектор породил новые рабочие места и специальности: «подменатели», «доктора видимости», «списатели», «сёстры обходов». Необходимость в Классических Заведениях Подавления отпала. На их смену пришли «гады и джеты», люди и устройства передачи ментальных установок микро-расщепления. Система гениальна! Ничего не надо делать – просто сидеть в кабинетах на гособеспечении, проводя фиктивные выборы; люди сами придут и всё для этого купят, подпишут. Даже в очереди постоят! Ты, Мистер Так, работник одной из фирм, выпускающих «джеты» под руководством начальников-гадов.
– Что ты несёшь? Откуда знаешь моё имя?
– Отлично, я угадал! Несу истину. Твоя директива «подменатель», работа с понятиями и их связями в разных, пространственно-временных обстоятельствах. Как сотруднику тебе полагается приём препаратов, в лёгкой форме дублирующих свойства тех, что давали в «КЗП».
