Читать книгу Рассказы - Александр Найдёнов - Страница 19

Особенно рыжий досаждал ему своими вопросами. И вопросы все были дурацкие! Вот сегодня возьми и спроси:

– А ты помнишь про солнце? Когда ночью лежишь в темноте, помнишь, что будет день?

– Помню, – ответил Сергей и поспешно нагнулся, сунул на пол, под кровать к рыжему эмалированное судно. Он заторопился уйти, почувствовал, рыжий сейчас прицепится. И действительно прицепился, а Сергей уйти не успел.

– Значит, про солнце помнишь, а про себя, кто ты, – ты забыл?

– Ну, выходит, забыл и что?

– А про солнце помнишь?

– Про солнце помню.

Рыжий поднял свою голую, в рыжих волосах руку, поднес ее к лицу, посмотрел на нее, какая она бледная, провел ладонью этой руки себе по щеке, потом скребнул ногтями щетину на подбородке. Спросил:

– Можешь меня побрить?

– Бритву принесу сейчас, – буркнул в ответ Сергей и направился к выходу.

Рыжий встрепенулся, даже оторвал голову от подушки, остановил его вопросом:

– Электрическую?

– Электрическую, не бойся, – успокоил Сергей, а сам подумал, не обидеться ли на рыжего?

Он принес тарахтящий раздолбанный «бердск», начал водить им по щекам рыжего, прикасался к ним осторожно. Тот заморщился: щетина у него многодневная.

– Что, закусывает?

– Щиплет, падла, – через зубы процедил рыжий.

Нужно было с рыжим не разговаривать, но Сергей не смог стерпеть и сказал:

– Так-то я нормальный. А станка, в самом деле, нет.

Рыжий дернулся лицом. Ну и неженка он, однако!

– А зовут тебя – Сергей? – рыжий снова полез с вопросами.

– Да.

– Может, не Сергей?

– Может.

– Нажимай сильней. Уже ничего. По началу только. Сейчас нормально.

Кровать рыжего стояла в палате направо от двери, у окрашенной масляной краской стены, у других двух стен, в сторону окна, лежали в своих постелях армянин с аппаратами Елизарова на обеих руках и подполковник запаса, мужчина на вид лет пятидесяти, со сломанной ногой, поднятой на растяжку.

– Слышишь, санитар? Можно тебя попросить? – обратился подполковник к Сергею.– Принеси мне другую книгу. Что-нибудь про войну. Мемуары. А то в этой сопли одни, любовь, я не могу читать.

Сергей закончил с рыжим, сунул бритву в карман, взял книгу у офицера и пошел в библиотеку, обменять ее. Библиотека помещалась в другом корпусе, на другом этаже, и, между прочим, за целым лабиринтом переходов и лестниц. Через двадцать минут он вернулся с новой книгой. А подполковник запаса повел себя как козел.

– Надо же! Он не забыл! – выкрикнул он с усмешкой и в наказанье закашлялся кашлем курильщика.

– Отстаньте от человека! Что пристали к человеку?! – сердито сказал армянин, затем отвернулся лицом к стене и замолк. Ему никто не ответил.

– Про что тут? Про моряков? Ну, сойдет, – полистав книгу, заключил подполковник запаса.– Спасибо, санитар. Извини.

Оставался час до обеда. Сергею захотелось домой. Он съехал на грузовом лифте в подвал, прошагал по мрачному коридору, зашел в клетушку, в комнатку метров восемь, где ему выделили жилье. Что-то подступало к груди, разрасталось, схватывало за горло. Ярость или слезы? Он не мог понять, хотя было так не впервые. Только знал, что все закончится ничем – и ни ярости, и ни слез.

– Кем же я раньше был? – улегшись на кровать, закрыв глаза и прислушиваясь к чувству в груди, спрашивал Сергей у себя.– Что если – уголовником? И потому вот – ярость? Но ведь у них – наколки, а у меня – их нет. Мышцы у меня как у хлюпика – не имел физического труда. Может – интеллигентом? Инженером там или кем? Подкараулили воры, стукнули по башке – и вот, пожалуйста, и ничего не помню… Но, подожди, написали в карточке – не было травм и ссадин…

Его отыскали в августе. Утром. В лесу, за городом. Это он помнит – как он в лесу ходил, спал на земле и мерз. Помнит и дорогу. Машина. Скалится шофер из окошка:

– Что, одубел, нарколыга? Лезь в кабину, до остановки тебя подброшу!

На конечной остановке троллейбуса он просидел с утра до глубокой ночи. Там и забрали в милицию, потом привезли сюда.

Это был военный госпиталь, несколько зданий, построенных в сосновом лесу, в пяти километрах от города. Здесь, в третьем корпусе, на втором этаже Сергей провел пару месяцев, пока его считали больным и пытались его лечить госпитальные психиатры, еще молодые парни, недавние выпускники медицинского института. Одного из них, потливого, толстого, звали Андреем Васильевичем, а другого, высокого, строгого – Игорем Ильичем. Хотя Сергей не относился к военному ведомству, доктора из любознательности решили заняться им и для этого оставили его в своем отделении.

– Не волнуйся, мы тебе поможем, – говорил Сергею при первой встрече толстый Андрей Васильевич. К Сергею все тогда обращались на «ты», должно быть, за его расхлястаный вид.

Тогда, в первые дни и недели, сначала в лесу и потом в госпитале, он, действительно, волновался, даже паниковал. Он не мог понять, кто он? где он?

– Ты среди друзей, успокойся, – повторял, вытирая платком пот у себя на лбу, толстый Андрей Васильевич, а Игорь Ильич молчал, избоку посматривал на Сергея одним глазом, как худая, большая птица.

Все, что врачи говорили, он понимал, словарный запас его был хороший. Он сумел назвать все картинки – танк, собаку, дом, автомат и другие, – которые ему показывали на цветных листах сперва Андрей Васильевич а потом и Игорь Ильич.

Ему дали карандаши и велели рисовать, что он хочет. Он нарисовал большой гриб и себя, маленького, рядом, под его шляпкой. Этот рисунок долго рассматривали врачи.

Его принялись расспрашивать о том, что случилось несколько минут назад, несколько часов, что было утром? Он помнил все и рассказывал. Помнил он и милицию, и шофера в машине, и лес. Но вот как очутился в лесу и все, что было до этого, вспомнить он не сумел. Врачи испробовали гипноз, но ничего не узнали нового. Осенью им надоело тратить на него силы, на работе появились другие заботы, от него, наконец, отстали, но и выгонять его, на зиму глядя, на улицу пожалели и пока оставили здесь, кстати, чтоб еще немножко понаблюдать.

Сергей отлично справлялся с черновой работой, официально он не был оформлен, однако называл себя санитаром.

Через час, отдохнув в каморке, Сергей поднялся из подвала на свой участок – настало время развозить еду лежачим больным. В седьмой палате, раздав тарелки рыжему и подполковнику, Сергей подсел к кровати армянина и начал с ложки его кормить, самостоятельно есть тот не мог, проволочные аппараты мешали согнуть руки в локтях.

Рыжий немного поковырял и отставил свою тарелку. У него, как обычно, не было аппетита.

– Санитар, а вдруг тебя ищет кто-то? – спросил рыжий, сползая спиной с подушки – пока ел, он сидел, прислоняясь к ней, – потом он поерзал на матрасе, укладываясь и, наконец, угнездился.

– Не ищут.

– Не может быть.

– Не ищут, – повторил Сергей, поднося ко рту армянина ложку с кашей и облипшим в ней кусочком котлеты.

Кормил его Сергей уже третий день, но тот все равно стеснялся. Имя армянина он запомнил сразу, как только его услышал – Мелик. Отчество, странно, имел он русское – Павлович.

– Мелик Павлович, я никуда не тороплюсь. Не спешите, а то подавитесь, – поизнес Сергей, но армянин проглатывал еду, почти не прожевывая, он хотел поскорее избавиться от санитара и своей унизительной, детской роли.

– Обязательно ищет мать, – уверенно сказал рыжий.– Неужели ты мать не помнишь?

– Не ищет. Про меня писали в газетах. Я ничего не помню.

– Удивительно! – сказал рыжий, всматриваясь в Сергея.– Голова как голова у тебя, а что творится в ней – всем загадка… Разве ты по ним не скучаешь?

– Нет. Мне о ком скучать?

– Шиза это – вот что.

– Я нормальный, – возразил ему Сергей и обиделся.– С августа я помню все. А до этого – как стена.

– Отвяжись ты от человека! – проглотив комок пищи, выкрикнул Мелик Павлович.

Рыжий замолчал, не ответил.

Днем приехала в госпиталь жена рыжего. Под вечер, завернув по делам в седьмую палату, Сергей с ней встретился взглядом. Жена, еще молодая женщина, растеряно посмотрела на санитара, на судно в его руках, скользнула и сразу отдернула взгляд с одеяла мужа, от места, где, по идее, должны быть ноги. Рыжий заметил это и усмехнулся.

Жена говорила рыжему: она верила, что он жив.

– Тебе больно? – спрашивала она, зажимая пальцами себе переносицу, чтобы успокоиться, не реветь. А вопрос, о котором подумала, побоялась ему задать.

Через день она улетела домой, так и не спросив его об этом, и снова он усмехнулся.

Рыжему Матвею Уфимцеву, гвардии-майору, не повезло. Его штурмовик был сбит. Он катапультировался и, раненый, долго шел, потом полз бесконечно долго. Обморозился. Выбрался к своим. Руки ему спасли, на ногах развилась гангрена. Сделали ампутацию. Теперь он лежал в палате, смотрел на сосны за окном и после отъезда жены молчал.