Читать книгу Великий маг Каладиус. Хроники Паэтты. Книга IV - Александр Николаевич Федоров - Страница 10

Путешественники словно привезли с собой в Залив Дракона погоду с берегов Серого моря. Когда они ступили на дощатые причалы Киная, те были мокрыми и скользкими не от солёных брызг волн, а от непрекращающегося сеющего дождика, затянувшего серой пеленой всё вокруг. Было прохладно даже по меркам привычных северян-шинтанцев, так что теряющийся в дымке дождя город выглядел совсем неуютным и негостеприимным. Даже лазурные обычно волны Загадочного океана сейчас были свинцовыми, словно родные сёстры волн Серого моря.

Несмотря на непогоду, в порту всегда без проблем можно было найти людей, готовых за мелкую монету оказать множество самых разных услуг. Каладиус лишь поднял руку, как вокруг него тут же возникло около полудюжины стучащих зубами, но готовых подработать парней. Наугад ткнув на трёх из них, маг знаком велел нести их багаж, который был бы не слишком обременительным, кабы не книги, которые, как главные сокровища, волок с собой Каррис.

Каладиус не желал изменять своим привычкам, но погода совершенно не располагала к поискам подходящего жилья, ведь ему был нужен не просто доходный дом, а особняк, в котором живёт одна семья, готовая сдать пару комнат. Поэтому он велел носильщикам вести их в лучшую портовую гостиницу. Кинайские портовые рабочие, ежедневно общаясь с представителями самых разных народов, были настоящими полиглотами, зная по десятку-два самых употребительных слов на любом языке мира, разве что исключая тондронский, если эти отродья вообще говорили на каком-то своём наречии.

Когда маги подошли к дверям гостиницы, их плащи уже намокли, а с широкополых шляп капала вода. Каладиус дал каждому из носильщиков по стегу²¹, благо что Кинай был одним из немногих городов Паэтты, где свободно обращались самые разные монеты. Услужливый дворецкий, ловко подхватив свой стег, гостеприимно распахнул двери, из которых пахнуло благословенным теплом и приятным запахом ароматического свечного воска.

Это действительно была одна из лучших, если не лучшая гостиница в районе порта, и кто-либо другой на месте Каладиуса с удовольствием бы оставил свои искания, удовлетворившись отличными номерами, предупредительными слугами и весьма приличным столом. Однако же привередливый маг договорился о посуточной оплате, хотя она обходилась ему втридорога в сравнении с оплатой на более продолжительный срок. Он собирался въехать в новое жилище не позднее чем на следующий день.

Конечно же, самому утруждаться поисками Каладиусу было ни к чему. Поговорив с хозяином гостиницы, который собственной репутацией дорожил больше, чем сиюминутной выгодой, он разузнал всё что нужно. Один из гостиничных слуг был отправлен по указанным адресам и вскоре вернулся, сообщив, что обоих мессиров с величайшей радостью ждут в одном весьма респектабельном особняке недалеко от площади Примирения, то есть почти в самом центре города. Однако оба мага порядком устали от путешествия и теперь, с радостью ощущая, что пол не ходит у них под ногами, наскоро поев, завалились спать.

Непогода продержалась ещё три дня, так что всё это время мессиры Каладиус и Каррис провели в своих новых фешенебельных комнатах, наслаждаясь покоем и всеми радостями, что казались ещё прекрасней после почти четырёхнедельного путешествия в скромных каютах.

Наконец выглянуло солнце и напомнило, что вообще-то лето уже не за горами. Сразу сделалось жарко, ярко и весело. Каррис, которому не терпелось поглядеть на древний город, стоявший уже тогда, когда на месте Шинтана пучились комариные болота, тормошил Каладиуса, который будто нарочно весьма медленно поедал великолепный завтрак. Впрочем, очевидно, что он делал это именно нарочно. Но в конце концов он сжалился над изнывающим приятелем (ибо теперь они уже почти не походили на учителя и ученика) и отставил блюдо в сторону.

Хозяин особняка любезно предложил в качестве проводника одного из слуг, так что заблудиться маги не боялись. Выйдя на умытые, залитые солнцем улицы Киная, они тут же попали в невероятную толчею, будто бы все жители города, попрятавшиеся от холода и дождя, теперь дружно вывалили из домов, чтобы наверстать упущенные дела.

Каррис ощущал древность города каждой порой кожи. Смутные дни, уничтожив столицу империи Кидую, странным образом пощадили этот портовый город, так что здесь было множество зданий, простоявших целые эпохи. По этим самым мостовым ходили прославленные императоры древней империи, эти камни воочию видели людей, о которых юноша мог лишь прочесть в книгах.

И одно из первых прикосновений к истории ждало его буквально в паре сотен шагов от крыльца. Они вышли на площадь Примирения, и Каладиус, бегло окинув её взглядом, тут же целенаправленно направился туда, где, судя по всему, увидел то, что искал. Каррис поспешил следом и увидел, что учитель держит путь к величественному памятнику, изображающему человека, обвитого чёрными и белыми лентами.

Площадь Примирения была примечательна уже сама по себе – это было единственное место на всей Паэтте, где в пределах видимости друг друга стояли арионнитский и ассианский храмы, причём построены они были уже после Смутных дней. Но не это вызывало сюда паломничество сотен, если не тысяч людей.

С тех пор, как сорок два года назад тогдашний правитель Кидуи Эйнин II объявил протокреаторианство официальной религией наравне с двумя ортодоксальными верами, на площади Примирения стоит этот памятник великому философу и богослову Ирвину Кинайскому – человеку, который был убит в этом самом месте в двенадцатый день месяца жаркого²² 698 года Руны Кветь, проповедуя единство Асса и Арионна..

Каррис, как и подавляющее большинство жителей глубокой провинции хоть в Палатие, хоть в Латионе, никогда не слыхал о протокреаторианстве. Даже величайший путешественник Гунно, рассказывая о нравах жителей Паэтты, ни разу не упомянул об этой вере. Правда, тогда это действительно была ещё лишь небольшая секта, гонимая всеми, так что он, вполне возможно, мог и не знать о ней, либо же побоялся вставлять данные упоминания в свой труд.

Но даже сейчас, несмотря на то, что почти полвека назад вера в Первосоздателя была официально признана в Кидуе, и не так уж намного отстали от герцогства Латион и Палатий, положение протокреаторианцев продолжало оставаться довольно шатким. Об их вере мало кто знал, а потому их повсюду встречали недоверчиво и даже враждебно, особенно вдали от больших городов. Потому так и вышло, что большинство последователей Ирвина Кинайского гнездились в Кинае, а также в городах подобных Латиону или Шинтану. Отдельно нужно выделить Варс – город на юго-западе Латиона, вокруг которого селилось много лирр. Там протокреаторианство процветало буйным цветом.

В общем, для Карриса существование ещё одной религии стало настоящим откровением. К сожалению, мессир сам почти ничего не знал ни о вере, ни о Ирвине, но это досадное недоразумение разрешилось довольно быстро в первой же крупной книжной лавке. Где как не в Кинае можно было ещё отыскать протокреаторианские книги! Каррис уплатил за них задаток, боясь, что кто-то может купить их, но сразу забирать не стал, дабы не обременять себя во время прогулки объёмными и тяжёлыми фолиантами.

Дальнейшая экскурсия по городу заняла большую часть дня. Кинай был настолько крупным городом, что Тавер, не говоря уж о Токкее, казались на его фоне жалкими деревушками. Конечно же, обойти его не вышло бы ни за день, ни за неделю. Один только порт напоминал город в городе. Поэтому парочка магов смогла увидеть лишь самые основные достопримечательности, оставив дальнейшее знакомство на потом.

Но самое сильное впечатление, пожалуй, на Карриса оказали развалины древней Кидуи – столицы Кидуанской империи. Когда-то эти два города разделяло между собой расстояние более чем в милю, однако в последние десятилетия Кинай активно рос, и сейчас древние развалины начинались уже в пяти-шести сотнях ярдов от крепостных стен. Более того, по обилию посадов, активно расстраивающихся за пределами города, было ясно, что в скором времени новая столица небольшого герцогства полностью поглотит собой былую столицу огромной империи.

– Весьма поучительное зрелище, – произнёс Каладиус, разглядывая руины.

И действительно, этот вид навевал самые философские мысли. Когда-то здесь стоял один из величайших городов мира за всю его историю. Судьбы целых народов и государств решались здесь. Отсюда во все стороны ползли медные змеи имперских легионов, поглощая всё вокруг. Наверное, в те времена жителям города казалось, что так будет вечно…

А теперь… Каррис с невольной жалостью смотрел на раскинувшиеся перед ним осколки прошлого. Крепостных стен не было – их разрушили штурмующие армии во времена Смутных дней, а остатки растащили позднее строители Киная. Здания в большинстве своём тоже были сильно разрушены – чаще всего от них оставалось лишь что-то вроде фундамента, возвышающееся над землёй не больше чем на пять футов.

Стройность улиц уже нельзя было угадать в этом хаосе мёртвых камней. Скорее было похоже, что это прибрежные скалы, в беспорядке торчащие из колышущихся зелёных волн сорной травы. Ни одного целого здания, ни одной мостовой не уцелело здесь. Конечно же, дело тут было не только и не столько в пресловутом штурме Кидуи, когда армии многих народов, в первую очередь – нынешних палатийцев и жителей восточного Латиона, в течение нескольких месяцев осаждали, а затем всё-таки взломали оборону города.

Разумеется, столица очень пострадала от этого штурма и от той разрухи, что устроили тут победители, но главным фактором всё же здесь стала близость Киная. Город, который оказался взят всего за одну ночь грандиозным объединённым флотом палатийцев и келлийцев, о котором до последнего дня в столице ничего не знали, практически не пострадал, но всё же ему требовались ресурсы для восстановления, и лежащая в руинах Кидуа оказалась отличным, практически неисчерпаемым источником камня. А поскольку значительная часть населения города была мертва, то в конце концов решили, что восстановление Кидуи в её прежнем виде – дело, изначально обречённое на неудачу. Так что смело можно сказать, что значительная часть каменных зданий, увиденных сегодня Каррисом, в том числе и великолепные городские стены – всё это было сделано из кидуанского камня.

Каладиус и Каррис постояли чуть поодаль от мёртвого города, так и не решившись войти и побродить по нему, как люди обычно не любят гулять на кладбищах. Наверняка эти останки прошлого вскоре исчезнут. Пройдёт лет сто, а может быть чуть меньше или больше, и последние каменные остовы исчезнут, превратившись в жилища для живых людей, а не для призраков ушедшего мира. А потом само это место будет поглощено распухающим Кинаем, демонстрируя извечное торжество жизни над смертью.

В таком вот задумчиво-меланхоличном настроении оба мага вернулись к себе. Каррис тут же засел за книгу об Ирвине Кинайском, купленную на обратном пути, благо есть совершенно не хотелось – они замечательно отобедали в одной из лучших рестораций города, где люди с тугими кошельками могли вкусить все лучшие дары, которые давали воды залива и океана, приготовленные настоящими артистами своего ремесла. Так закончился этот замечательный день.

***

Чем больше Каррис углублялся в чтение протокреаторианских книг, тем больше поражался простоте и ясности доводов Ирвина Кинайского. По его мнению, основные положения этого учения прямо вытекали из самой сущности Неведомого. Ведь, как учили общепринятые религии, Неведомый стал искрой движения в бесконечности Покоя, и именно таким образом породил Сферу Создания, вбирая в своё движение всё новые и новые участки вечного Покоя.

И тогда Ирвин задавал главный, и самый убийственный вопрос – как же Неведомый мог после вновь раствориться в Покое, сам уже не будучи Покоем. Соприкоснувшись с недвижимым, движение создаёт новое движение, так и Неназываемый, попытавшись раствориться в окружающем Покое, просто возбудил бы новые области движения, тем самым ещё больше расширив бы Сферу.

И вслед за этим пониманием новая мысль внезапно осенила юношу. Но ведь Сфера – сама по себе уже есть движение, а это значит, что, соприкасаясь с Покоем, она должна создавать новые эманации в нём, то есть словно расширяться ежемоментно. Значит, Сфера не может быть неподвижна в Покое, как учат богословы. А это значит, что ни о каких Запечатывающих Рунах речи не идёт!..

Каррис испуганно оглянулся, словно опасался, что его мысли будут услышаны. Это был, наверное, первый раз, когда могучий разум будущего великого мага Каладиуса шагнул за пределы дозволенного. Наверняка он был не первым, кому в голову пришла эта идея, но даже Ирвин Кинайский не заходил так далеко в своих рассуждениях, по крайней мере, не публично. И юноша, которому исполнилось лишь семнадцать, постарался затолкать эту нечаянно возникшую мысль обратно в голову, в самые дальние и потаённые уголки сознания, пока она не довела его до того же логичного финала, что и великого философа.

Однако же, он не мог не признать, что учение Ирвина очень живо откликнулось в его душе. Он понятия не имел, какого вероисповедания придерживается его учитель – до недавнего времени у него и вопроса такого возникнуть не могло. Но сам Каррис внезапно понял, что теперь и он является одним из тех немногих, кто называют себя протокреаторианцами.

Теперь каждый день, встречаясь с мессиром, он только и говорил, что об Ирвине Кинайском и его учении. Всё это так потрясло юношу, так запало ему в душу, что он не мог говорить больше ни о чём. Каладиус даже полушутя-полусерьёзно поинтересовался, не решил ли мессир Каррис удариться в священство. Но всё же он вполне охотно вступал в эти разговоры, словно чувствуя, что и его разуму необходима разминка.

– Но почему протокреаторианство подвергается таким гонениям? – недоумевал Каррис. – Ведь оно, по сути, не противоречит ничему из того, что говорят арионниты и ассианцы, лишь дополняя их учения и делая более целостными.

– Наивный юноша, – усмехнулся Каладиус. – Да кому какое дело до учений и целостности? Разве ты не понимаешь, что здесь вопрос лежит совсем не в плоскости веры. Испокон веков существовали две могущественные организации, худо-бедно поделившие между собой сферы влияния. Кому же захочется впустить на свою поляну ещё одного собирателя ягод?

– Но, мне кажется, если люди больше узнают об учении Ирвина…

– Ничего не изменится, друг мой, – перебил ученика Каладиус. – Люди своим умишкой с горошину с трудом понимают концепцию двоебожия, а ты хочешь обременить их новыми знаниями о неком триединстве. Как постичь такое дремучему разуму? Да любому селянину проще в выходной сходить в арионнитскую часовенку и запалить лампадку во исполнение молений, нежели пытаться вдолбить всю эту заумь в голову, подходящую лишь для ношения шапки.

– Но ведь учение о Первосоздателе ничем не сложнее учения о Неведомом, – не сдавался юноша. – Достаточно жизни одного-двух поколений, и протокреаторианство станет господствующей религией.

– Молоденькое деревце никогда не вырастет в тени двух огромных деревьев. Оно так и останется чахлым и небольшим. А уж если ветви великанов источают яд, каплями отравляющий почву под ними, то у молодого деревца и вовсе нет шансов. Помяни моё слово, мессир Каррис, на нашем с тобой веку протокреаторианство так и не станет господствующей религией, или хотя бы даже просто равной двум другим. Даже если ты проживёшь тысячу лет.

– Я постараюсь сделать всё возможное, чтобы ваше предсказание не сбылось! – с чисто юношеским пылом воскликнул Каррис.

– Старайся, – пожал плечами Каладиус. – Только сделай одолжение, не кончи так же, как этот Ирвин.

И Каррис против воли закусил губу, понимая, что в данной ситуации цинизм мессира позволяет видеть мир в куда более реальном свете, чем его юношеский максимализм. Это был ценный урок, который весьма пригодится ему в дальнейшем.

***

Так прошло некоторое время. Каррис наслаждался своей жизнью, ему казалось, что он был изначально создан именно для неё, и что боги (или бог) весьма вовремя исправили свою ошибку, послав ему мессира. Страшно представить, что было бы, если бы он так и остался в деревне, особенно теперь, когда умерла мама!

Каррис следовал порядкам, заведённым ещё в Тавере. Он с удовольствием гулял по летнему Кинаю, хотя на его вкус тут было всё же излишне жарковато. Вскоре у него появились любимые местечки, любимые лавки (естественно, главным образом – книжные), любимые таверны. Особенно он обожал наблюдать за жизнью порта, взбираясь на городскую стену и с высоты обозревая бесконечные причалы с великим множеством судов, которые казались чайками, облепившими утёсы. Эта деловитая суета странным образом очищала его мысли, делала их более упорядоченными и стройными.

Довольно часто его в прогулках сопровождал мессир, хотя в целом он вдруг сделался настоящим домоседом – вероятно, уроки прошлого не прошли даром. И Карриса это обстоятельство не могло не радовать. Более того, у Каладиуса, который, как казалось юноше, любил поучать, но не слишком-то стремился учиться сам, внезапно появился интерес к тем книгам, что покупал Каррис.

Наверное, тут следует сделать небольшое пояснение. Мы говорим «покупал Каррис», хотя совершенно очевидно, что молодой человек пользовался исключительно средствами своего учителя. Однако делал он это без малейшего зазрения совести, полагая, что творец ответственен за своё творение, а потому мессир должен обеспечивать его, коль уж он пока не может обеспечить себя сам. Кроме того, что основная часть этих расходов уходила на книги, то есть на помощь Каладиусу в обучении своего воспитанника.

О том, сколько будет продолжаться такое положение дел, Каррис, признаться, пока даже не задумывался. Ясно, что рано или поздно он должен будет отправиться в самостоятельный путь, но с истинно простонародным прагматизмом пытался выжать максимум из сложившейся ситуации.

Однако с недавнего времени мессир вновь стал вести себя довольно подозрительно. Он реже предлагал Каррису прогуляться, реже навещал его, да и вообще стал всё чаще куда-то отлучаться, что не могло не настораживать. К сожалению, Каррис был не в том положении, чтобы потребовать объяснений от своего учителя, а на все расспросы издалека Каладиус отвечал лишь какими-то размытыми фразами и загадочным видом, который он на себя напускал.

Каррис склонен был ожидать худшего. Единственное, что давало пока ещё смутную надежду на то, что мессир не пустился вновь во все тяжкие, это то, что отсутствовал он обычно днём, иногда даже утром, и совсем никогда – ночью. Такой график был абсолютно нетипичен для его прежних проделок, так что какое-то время юноша утешал себя, что у исчезновений Каладиуса есть какая-то иная причина. Ему ужасно не хотелось в одну из ночей вновь бежать из города, опасаясь преследования за очередную дуэль или альковные похождения своего спутника. Кроме того, этакими темпами в мире вскоре могли бы кончится города, где мессир ещё не успел отличиться.

Каладиус продержал воспитанника в неведении около двух недель, а затем сам начал разговор.

– Полагаю, моё поведение в последнее время могло показаться тебе странным, не так ли? – утром Каладиус появился на пороге комнаты Карриса с подносом в руках, на котором был его завтрак.

– Неужели вы решили поговорить об этом, мессир? – едко и с лёгкой обидой поинтересовался юноша, который также уплетал принесённые ему яства.

Тем не менее, он подвинул свои тарелки, освобождая место для мессира. Тот, довольно улыбнувшись, тут же расположился рядом и с удовольствием принялся за еду.

– Я не хотел ничего говорить до тех пор, пока сам до конца не буду уверен в успехе, – объявил он. – Не хотелось бы, знаешь ли, прослыть пустозвоном. Но теперь, когда всё идёт как нужно, я хочу посвятить тебя в свои планы, коль скоро они касаются также и тебя.

– Надеюсь, эти планы не вынудят нас вновь сбегать из Киная? – проворчал Каррис.

– Для начала, мы ещё никогда не сбегали из Киная, – наставительно поднял палец Каладиус. – Учись излагать мысли правильно, мессир Каррис! Это одно из отличий человека великого от обычных посредственностей. А во-вторых – да, нам придётся на какое-то время выбраться из города. Более того, мы совершим морское путешествие, а может статься, что и не одно.