Читать книгу Наполеон. Попытка № 2 - Александр Никонов - Страница 3

Все книги о Наполеоне начинаются с двух вещей – или с его рождения на Корсике, или с его смерти на острове Святой Елены. А начинать рассказ о нем нужно с Французской революции… Она, сломав все старые заграждения и условности, устроила такой социальный «лифт», такую «кипящую кашу», с помощью которых талантливая личность могла быстро всплыть от самого низу до самого верху. Если бы, конечно, уцелела, что в условиях революционных брожений является весьма нетривиальной задачей. Наполеон мог погибнуть много раз. Но судьба зачем-то хранила его…

Что породило Французскую революцию? Французскую революцию породил конфликт между усложнившимся внутренним миром людей и отсталыми, традиционно-патриархальными связями между ними. Я не слишком сложно излагаю?..

Люди, имеющие не «игрушечное», то есть гуманитарное, а настоящее (техническое либо естественно-научное) образование, грызли в вузах гранит науки, решали дифференциальные уравнения в частных производных, старались вникнуть в принцип Даламбера-Лагранжа. И мало кто из студентов задумывался о том, что высшая математика, с таким трудом поддающаяся их пониманию, родилась не в атомном ХХ веке, а в феодальной Европе, когда Париж утопал в нечистотах, а придворные дамы при дворце французского короля носили специальные блохоловки – небольшие медальоны, намазанные клейким пахучим веществом для ловли блох, кишащих тогда и во дворцах, и в хижинах. Именно в ту мрачную эпоху творили Даламбер и Лангранж, Гей-Люссак и Вольт. (Я уж не говорю о Вольтере, Руссо и прочих титанах мысли, потому что для понимания их философии нужно, конечно же, меньше мозгов, чем для решения дифференциальных уравнений.)

Когда значительная часть людей в обществе становится достаточно сметливой, им начинают жать старые социальные институции и традиции отцов, они становится тесными и психологически, и материально. С одной стороны, люди видят всю нелепость прежнего порядка вещей: почему я, такой умный, не имею таких же прав, как аристократ, который обладает преимуществом передо мной только по праву рождения? Разве мы не из одного места вылезли?.. С другой стороны, прежний порядок вещей просто-напросто мешает новым умным зарабатывать деньги своим умом и своими способностями. И это уже совершенно нетерпимо! Налоговые дела ведут к потрясению основ…

Только дворяне могли в королевской Франции занимать многие административные, армейские и церковные должности. В поисках положенных дворянам налоговых и прочих привилегий разбогатевшие мещане старались сочетаться мезальянсным браком с дочками обнищавших дворян. Но разве на всех обнищавших дворян напасешься? На 25-миллионное население Франции привилегированных людей, обладающих всей полнотой гражданских прав, было всего 270 тысяч человек. Конечно, подавляющим большинством французского населения были малограмотные крестьяне, которым гражданские свободы, как инструмент зарабатывания денег, были менее нужны, чем «прослойке» буржуазии: банкирам, фабрикантам, ремесленникам, журналистам, адвокатам и прочим специалистам. Последние не принадлежали к аристократии и не были крестьянами, но их роль в развитии общества давно переросла их ничтожные права в обществе.

Умные и богатые, журналисты и адвокаты, художники и ученые, сидя по парижским кафе и салонам, разрабатывают философию нового времени, выдумывают идею о том, что все люди от рождения равны и наделены поэтому равными правами. Они разговаривают и спорят друг с другом, издают газеты и постепенно расшатывают, ослабляют, демонтируют основы старого мира. Не подозревая, что обрушение старой, обветшавшей конструкции погребет под собой и их. И что тогда наверх вырвутся те, кто понятия не имеет о дифференциальных уравнениях и гуманизме, и кого маркиз Виктор де Мирабо, рассказывая о провинциальном народном празднике, описывал так: «…толпы дикарей. Мы все сидим в отеле и не показываемся на улице. Заиграла волынка, начались танцы, но не проходит и четверти часа, как они прерваны начавшейся дракой – плач и крик детей, кто-то из толпы подзадоривает дерущихся, точно собак. Страшен вид этих людей, так и хочется сказать – зверей: рослые, они кажутся еще выше из-за деревянных башмаков на высоких каблуках; одеты они в грубошерстные кафтаны, подпоясанные широкими кожаными поясами, которые для красоты обиты медными гвоздиками. Чтобы лучше разглядеть драку, они приподнимаются на носки, расталкивая друг друга локтями; кто-то топает в такт ногами. Длинные сальные волосы, худые, изможденные лица, которые искажены злобой и зверским хохотом. Да-да, эти люди платят налоги!»

Все революции похожи. Все начинается с прекраснодушной интеллигентской болтовни. И если она подкрепляется ослаблением цензуры и свободой прессы, скоро все умеющие читать начинают на улицах и в кафе, на Арбате и в Гайд-парке обсуждать будущее страны, спорить, требовать отставки властей. Кончается все очень плохо…

В 1784 году на парижской сцене после долгих запретов наконец-то поставлена пьеса Бомарше «Женитьба Фигаро». Она вызывает всеобщее восхищение своей смелостью, парижане просто ломятся на нее. Почему? Вот как описывает этот феномен Карлейль: «Содержание комедии не отличается широтой, сюжет вымученный, герои выражают свои чувства недостаточно ярко, сарказм тоже получился несколько натянутым. Однако эта бледная и сухая пьеса вдруг захватила всех и увлекла, и каждый понял содержащиеся в ней намеки и увидел в ней самого себя и те положения, в которые ему приходилось попадать. Вот почему вся Франция аплодирует ей. «Как вам всего этого удалось добиться, ваша светлость? – спрашивает герой и сам же отвечает: – Вы дали себе труд родиться». И, слыша это, все хохочут, и громче всех хохочут дворяне, страстные лошадники и англоманы».

Тогда вся французская интеллигенция была заражена революцией, аплодировала революции, осуществила революцию. И погибла в этой революции, открыв шлюзы народной дикости. Термин «англоманы», употребленный Карлейлем по отношению к этой интеллигенции, можно заменить словом «западники». В России столетием позже интеллигенция также была настроена прозападнически, аплодировала революции, осуществила революцию. И точно также была утоплена в крови волной террора. Они хотели открыть клетку и освободить народ. Они это сделали, позабыв, что народ – лютый зверь.

Великая польза от революций состоит в том, что они провозглашают многое из того, что придумывают великие гуманисты и просветители. Они открывают миру новые горизонты. Они ставят красивые цели и создают социальные лифты, возгоняющие молодые таланты… А великий ужас революций состоит в том, что их ростки благих деяний поливаются морями крови.

В книге «Конец феминизма» я описывал ужасы французского революционного террора, повторяться не буду, приведу лишь пару цифр. Во Франции было создано 178 революционных трибуналов, из них 40 разъездных, они переезжали из одного населенного пункта в другой, везя с собой сборные гильотины и творя там и сям революционный суд, который длился обычно не более пяти минут, после чего все осужденные приговаривались к смерти. В одном из селений 63 женщины были казнены только за то, что участвовали в тайном богослужении (новая революционная власть боролась против религиозного мракобесия – в связи с этим в соборе Парижской Богоматери чернью даже были казнены 200 специально приведенных туда священников). В другом местечке передвижные трибуналы приговорили к смерти и казнили около 400 детей в возрасте от 6 до 11 лет – за то, что это были дети богатых или просто зажиточных людей.

В бумагах, найденных после ареста Робеспьера, нашли план, составленный Маратом и уже подписанный Робеспьером, который предусматривал уничтожение полутора миллионов «врагов народа».

В революции было очень много плохого. В революции было очень много хорошего. И в этих сливках с кровью, в атмосфере предреволюционных смелых речей и взглядов происходило формирование нашего героя. Он впитал в себя всю философию, весь восторг и все надежды новой жизни. И он своими глазами видел кошмары террора. Наполеон был порождением революции. Он взял от нее все лучшее. И запомнил все худшее. Позже, говоря о своих заслугах перед страной, Бонапарт говорил: «Я усмирил пучину анархии и укротил хаос. Я вернул чистоту революции…»

Французская революция, чистоту которой вернул Наполеон, умыв ее от крови, всколыхнула всю Европу. Ключевский писал: «Со времени Французской революции наша история столько же входит в состав западноевропейской, сколько западноевропейская в состав нашей». И он был прав. Русское образованное общество приняло парижские события с восторгом. А оказавшиеся в то время в Париже русские с радостью участвовали в событиях. Карамзин ходил по Парижу с революционной кокардой. В штурме Бастилии участвовали князья Голицыны и друг Радищева некий А. Кутузов. Граф Строганов – член Якобинского клуба, который разгуливал по Парижу в красном революционном колпаке, восклицал: «Лучшим днем моей жизни будет тот, когда я увижу Россию возрожденной в такой же революции!»

Иностранцы, которые жили в России, тоже сильно возбудились и некоторые из них устремились в Европу – поучаствовать в революции. Так, один из сотрудников скульптора Фальконе по фамилии Ромм, уехав из России, принял активное участие во французской каше, стал членом революционного Конвента и даже был одним из тех, кто подписал смертный приговор королю Людовику. И он был не один такой активный…

Просвещенная царица Екатерина II, которая сама не чуралась новомодных взглядов, переписывалась с Вольтером, приглашала Даламбера и Дидро приехать в Россию, которая разрешила оборот в России французских газет… эта самая Екатерина очень напряглась, увидев, куда выруливает французское просвещение. Она окончательно утвердилась в мысли, что просвещенный абсолютизм все-таки лучше, чем оголтелая власть народа. И начала потихоньку закручивать гайки – выступила одним из инициаторов антифранцузской коалиции, отказалась от всех заключенных с Францией договоров, приказала высылать из России всех подозреваемых в симпатиях к Французской революции, а в 1790 году даже выпустила указ о возвращении из Франции всех русских. Прибывший по этому указу в Россию революционный граф Строганов, в красном колпаке, был сослан в свое имение – внимательно изучать жизнь.

Выслан из России был даже посол Франции. Екатерина заявила, что каждый должен заниматься своим делом – сапожник тачать сапоги, а аристократ – управлять страной. «Я остаюсь аристократкой, это моя профессия», – сказала она. Что же касается представителей черни, захватившей власть во Франции и арестовавшей короля, то они, по мнению Екатерины, «способны его повесить на фонаре!»

…Екатерина ошиблась: королю отрубили голову…

А ведь еще недавно русская царица была на диво добра к вольнолюбию! В течение нескольких лет после начала Французской революции вся Россия была наводнена французскими революционными газетами и книгами. Украина, Москва, Сибирь, Санкт-Петербург зачитывались якобинскими газетками. Один из современников писал: «…цитаты из Священного Писания, коими прежние подьячие любили приправлять свои разговоры, заменились в их устах изречениями философов XVIII века и революционных ораторов».

На волне революционной эйфории Радищев издает свое «Путешествие из Петербурга в Москву», за которое тут же получает мощный пистон от наконец пришедшей в себя Екатерины. (Кстати книга Радищева была посвящена его другу – тому самому А. Кутузову, который штурмовал Бастилию.)

В общем, когда феодализм треснул во Франции, звон пошел по всей Европе. А через четверть века – уже после того, как порожденный революцией Наполеон был повержен соединенными силами феодальной Европы, – на многие годы в Европе восторжествовала реакция. Однако революционные семена были уже посеяны и позже проросли…

Многие граждане искренне полагают, что Наполеон совершил контрреволюционный переворот, узурпировав власть во Франции и став императором. Однако люди, более близкие к тому времени и к прогрессивным настроениям, так не считали. Так не считал в первую голову сам Наполеон, который говорил: «Державы не со мной ведут войну, а с революцией. Они всегда видели во мне ее представителя, человека революции». И не зря солдаты императора пели «Марсельезу»…

В 1812 году представитель англичан при русской армии – генерал Вильсон писал об очередном поражении Кутузова: «Несчастное отступление от нашей позиции выше Малоярославца… избавило неприятеля от неизбежной погибели и лишило Россию славы, а Европу – выгоды кончить революционную войну…»

А вот что писал Герцен: «Я не могу равнодушно пройти мимо гравюры, представляющей встречу Веллингтона с Блюхером в минуту их победы под Ватерлоо. Я долго смотрю на нее всякий раз, и всякий раз внутри груди делается холодно и страшно. Веллингтон и Блюхер радостно приветствуют друг друга. И как им не радоваться! Они только что своротили историю с большой дороги по самую ступицу в грязь, и в такую грязь, из которой ее в полвека не вытащат…»

Если победители Наполеона тащили Европу в грязь, то куда ее тащил Наполеон?